Текст книги "Траектория полета"

Проснулся Леша ровно в пять на удивление свежий и отдохнувший; когда он вышел из комнаты, баба Шура уже возилась у плиты.

– Баб Шура, сколько с меня за ночлег? – он зевнул.

– Нисколько, – она махнула рукой, – ты ж не на завод приезжал – ты ж ко мне приезжал.

– Это как?

– А так, только пока не понял этого. Езжай с богом, и покрестись, как приедешь.

– Ну, спасибо, – Леша пошел умываться. Баба Шура с ее байками осталась в прошлой мистической ночи, а на улице вставало солнце, пели птицы и, вообще, было светло и радостно. С крыльца гостиницы виднелся пруд. Глядя на него, Леша не мог понять, как можно было блудить здесь столько времени?..

До Воронежа он добрался, когда спирт уже слили.

– Сегодня ты опоздал, – засмеялся долговязый водитель.

– Заблудился, – признался Леша, – отвык ночью ездить.

– Ладно, – водитель соскочил с бампера своего «монстра», – все хорошо, что хорошо кончается. Бабки гони.

Они залезли в кабину, и Леша достал деньги. Водитель пересчитал их и убрав в бардачок, высунулся в окно.

– Колян! Залезай! Дело есть!

Леша понял, что его миссия закончена и вылез из машины. Он совсем забыл, что Оля сегодня выходная, и приехав домой, удивился, когда она встретила его – опухшая, с черными кругами под глазами.

– Лешенька, где ты был? – она уткнулась ему в грудь.

– Заблудился, – он ласково обнял жену, – пришлось ночевать в Красноталье – есть такая дыра.

– А позвонить нельзя было?

– Сотовые там не берут – пробовал, – соврал он, – а откуда еще? Зато с народной целительницей познакомился – сейчас расскажу. У тебя поесть найдется?

Его веселый голос стер их последний жуткий вечер; Оля смеялась, ведь всю ночь в ее голове крутились самые ужасные мысли, а разрешилась проблема просто и буднично; она поцеловала мужа в губы.

– Мой руки; тут тебя со вчерашнего вечера ждет такой стол!

…Какая ж она все-таки чудо… – с умилением подумал Леша, глядя ей вслед, – нет, про новую тачку говорить не буду – пусть это станет сюрпризом…

На столе, кроме всего прочего, стояла бутылка водки, и выпив, Леша почувствовал, что смертельно хочет спать. …Конечно, я устал…или закончился заряд бабы Шуры, – он усмехнулся – здесь, в своей квартире ее россказни казались полным бредом.

– Чего смеешься? – Оля смотрела, склонив голову на бок, улыбалась и в ее голосе больше не было тревоги.

– Можно я немного отдохну, и потом буду рассказывать, а то почти сутки за рулем, – не дожидаясь ответа, Леша пошел в комнату; лег на диван и закрыв глаза, попытался представить розовую ленту, вчера принесшую ему столь замечательный сон, но лента получилась рваная, комканная, накручивавшаяся на ржавый барабан, который очень мерзко смеялся. Леша повернулся на другой бок и стал думать о работе, ведь теперь, кроме прежних обязанностей, у него появилась масса новых; казалось бы, сознание должно сконцентрироваться, но, как ни странно, он почти сразу заснул, посапывая ровно и спокойно.

* * *

– …Я люблю тебя до слез… – тихонько пел Александр Серов из колонок, разнесенных в разные концы зала – Юля часто ставила эту кассету, не думая, что песня уже, наверное, достала всех посетителей. Самой ей нравилась не столько она целиком, сколько именно эти слова, произносимые красивым и каким-то надежным голосом – за ними обязательно должны были следовать красивые и надежные отношения.

…А мне их говорили лишь раз… – Юля ненавидела тот день. Чтоб отвлечься, она принялась разглядывать немногочисленных клиентов. Помятые мужики в правом углу не сильно привлекли ее – они приступили уже ко второй бутылке водки, а на закуску сэкономили два куска остывшей пиццы. …Жлобы, – Юля отвернулась. Ближе всего сидела молодая семья с сыном лет шести, но гораздо занимательнее была парочка у окна. …Интересно, на сколько хватит этого очкарика, чтоб удержать такую девочку?.. – ответ возник сам собой, – а все дело в бабках; если судить по лопатнику, которым он тряс, надолго…

– …Ну, пошли!.. Мне надоело!.. – мальчуган, до того с упоением болтавший ногами, соскочил со стула и схватив за руки сразу обоих родителей, попытается сдвинуть их с места, но те, похоже, не хотели уходить, и тогда мальчуган, багровея от натуги, перешел на визг.

Очкарик и его партнерша замолчали, повернув головы. …Да-да, прикиньте – и вас ждет то же самое, – злорадно подумала Юля в то время, как малолетний диктатор рухнул на пол, корчась в истерике.

– Да уйми ты его! – грозно крикнул один из любителей водки с холодной пиццей, и отец, поспешно схватив свое извивающееся и вопящее чадо, потащил его на улицу; мать, красная от стыда, быстро последовала за ними.

В окно Юля видела, как семейство, переругиваясь, двинулось к ближайшим домам, и решив, что они не вернутся, принялась убирать со стола. Парочка вернулась к беседе, мужики – к водке, будто ничего не произошло, и только Юля подумала:…Ох, не завидую пацану – папашка по заднице ему сейчас, точно, выпишет!.. Да и правильно, а то пуп земли – все должны плясать под его дудку! Но я своих детей бить не буду… а, может, их и вообще наказывать не придется – они ж будут всегда меня слушаться… Такая была у Юли невеселая игра; не веселая, так как после аборта врач сказал, что детей у нее не будет.

Целую неделю после этого известия она просыпалась по утрам и начинала плакать – не то, чтоб ей очень хотелось ребенка, но когда-нибудь ведь захочется! В конце концов, просто будет надо, иначе какая нормальная семья без детей?.. Но постепенно острота грядущей потери прошла – жизнь-то, худо-бедно, продолжалась и не стоило гробить ее, страдая о том, что случится в необозримом будущем; так же можно ведь и с детства воображать собственную смерть. Юля успокоилась, решив, что не одна такая, и если у них с мужем будет настоящая любовь, то ребенка можно взять из детского дома. Вот, с тех пор она и стала прикидывать на себя роль матери, пока сознание не стало запускать механизм автоматически; оставалась самую малость – найти подходящего мужчину.

Поправив стулья, Юля вернулась за стойку, перемотала кассету.

– Я люблю тебя до слез… – снова запел Серов.

…А вдруг сейчас войдет Он и влюбится в меня!.. Наверное, Юля все-таки была реальным человеком, потому что представила не Тома Круза и не Романа Абрамовича, а своего непосредственного шефа. Но никто не вошел. …Только так не бывает… нет, он, конечно, придет – за деньгами, – она вздохнула, – одна любовь была – и вся жизнь в хлам!.. Эх, Валерка, Валерка… Интересно, где ты сейчас?..

* * *

Валера устроился на пригорке, среди густых кустов с узкими листочками (как они назывались он не знал, потому что не забивал голову ерундой); прямо перед ним, в последних лучах заходящего солнца, блестели тонкие змейки рельсов и исчезали, огибая холм. На противоположной стороне полотна, вроде заблудившись среди трех берез, стояла печальная корова.

…Нейтральная корова, – Валера усмехнулся, – гражданка мира… Дело в том, что справа, в паре километров находился полустанок с украинским пропускным пунктом и таможней, а слева, на том же расстоянии – аналогичные российские службы; где-то между ними, по идее, должна проходить государственная граница, но ее еще не установили, не решив пока, как делить земли некогда единого колхоза.

Издав протяжный гудок, на горизонте показался жизнерадостный красногубый тепловоз, тащивший за собой длинную вереницу вагонов; перед поворотом он должен был сбросить скорость. Валера посмотрел на ближайший столб, имевший номер сто двадцать шесть, написанный черной краской.

…Так, сегодня ждем одиннадцатый вагон… Он привык к подобному ожиданию, поэтому не волновался, хотя, если вдуматься, его действия тянули лет на десять строгого режима. Первые разы, да, он трясся от страха, но теперь все превратилось в щекочущее нервы приключение, которое неминуемо заканчивается хорошо – как в кино.

Тепловоз проскочил мимо, замелькали зеленые бока вагонов. …Первый… второй… – каждый из них Валера провожал взглядом, – девятый… десятый… вот!.. Нерабочий тамбур на секунду распахнулся, оттуда вылетел рюкзак, и дверь захлопнулась. Поезд покатил дальше, стуча колесами и поднимая за собой волну теплого ветра, а пузатый зеленый мешок остался лежать возле столба. Оглядевшись, Валера выпрыгнул из кустов, подхватил совсем не тяжелый груз и скрылся вновь.

…Ну, уж очень прозрачная у нас граница, – подумал он с издевкой, – даже не прозрачная, а призрачная – так, играют дяди в игрушки… с другой стороны, это же хорошо…

Он выбрался уже на другой стороне зарослей. Дальше начинался самый опасный участок – луг, который просматривался со всех сторон; только, к счастью, никто его не «просматривал», сосредоточив внимание на законопослушных дураках, часами торчавших в душных купе и испуганно отвечавших на идиотские вопросы, типа, не завалялось ли у них в багаже немножко наркотиков или какой-нибудь ствол.

Валера шел быстро и не оглядываясь – а на что здесь смотреть? Что тут могло измениться за неделю – те же невидимые птицы пересвистывались в тускневшем безоблачном небе; жужжали те же пчелы, собирая урожай с блеклых полевых цветов; те же бабочки метались под ногами, выныривая из чахлой травы. Ему надо было лишь тупо пройти хорошо знакомую дистанцию и успеть на станцию к двум часам ночи, чтоб сесть на поезд, уже миновавший границу (со своими длинными баскетбольными ногами Валера еще ни разу не опоздал на него).

Через пять километров луг резко обрывался и начинался лес. Раздел выглядел настолько четким, что Валера давно пришел к выводу – никакой это не луг, а бывшее поле какого-то бывшего колхоза. Впрочем, не важно, сеяли здесь что-либо раньше или нет – важно, что сгрудившиеся в беспорядке дубы и клены могли скрыть целую роту диверсантов, если б украинские власти надумали послать таковых.

Уйдя на несколько десятков метров в лесной сумрак, Валера остановился – первый этап остался позади и можно было во благе покурить, присев на приметный, поваленный давнишней бурей ствол. Веселые дневные птицы постепенно смолкали, зато проснулся целый оркестр цикад, накрыв луг своей сумасшедшей симфонией; от нее звенело в ушах, и Валеру это раздражало. Докурив, он пошел по узкой тропинке, забиравшей вправо, и звон стал стихать – в него уже полноправно вплетался треск ломавшихся под ногами веток, какие-то еле слышные писки; пару раз противно вскрикнула птица – Валера даже вздрогнул от неожиданности, но звук не представлял опасности, и обматерив мерзкую тварь, он двинулся дальше.

Когда Валера остановился во второй раз, было уже совсем темно, но дорогу он знал практически наизусть и перед заключительным марш-броском всегда отдыхал под толстым кряжистым дубом; закурил, удобно привалившись к стволу, и тут в привычной тишине раздалась длинная, переливающаяся неподражаемыми звуками трель. Валера вскинул голову – неизвестная птица сидела где-то рядом, но он ее не увидел.

Вокруг будто стало еще тише, и лишь завораживающий трепетный голос разливался колыбельной уснувшему миру; неожиданно ему вторил другой, третий… Звуки смешались, как если бы сотни исполнителей выводили разные мелодии на одном и том же инструменте. Музыка леса обрушилась в опустошенное сознание; Валера закрыл глаза, и голова закружилась от сладковатого запаха сырости и гнили, которого он не замечал раньше; захотелось упасть на землю, вдыхать наполненный дурманящими ароматами воздух, слушать и слушать без конца; хотелось жить этой ночью, и чтоб ничего больше не было – ни впереди, ни позади… только, к сожалению, это единственное мгновение называется смерть, а умирать Валера не собирался.

Возникла сумасшедшая мысль: …А ведь я мог бы сейчас учиться в институте, иметь любимую девушку и быть таким, как все… да, как все!.. Если б продюсер, не дал мне тогда кассету… нет, кассета – фигня… если б я не показал ее Юльке… нет, это то же фигня – если б Винт не принес наркоту, а Танька не завела всех… как же все это срослось?.. Сейчас, по прошествии лет, Валере казалось, что тот кошмарный вечер был тщательно спланирован, кем-то сверху. …Да нет, сверху нет никого; это мог сделать только продюсер, этот Евгений Глухов – ему же была нужна Юлька. Если б я сейчас встретил его, то убил бы!.. Но с того, единственного раза они ни разу не встречались, хотя Валере до сих пор казалось, что продюсер находится рядом и контролирует все его действия.

…Ведь я был влюблен в нее, а она, в меня… только происходило это в какой-то другой жизни… Валера глубоко вздохнул, и каждая клеточка почувствовала чудо – пока мир спал, убаюканный прекрасной песней, он сумел украсть маленький кусочек сказки; только сказка эта не имела счастливого конца.

Валера с ненавистью вспомнил, как они снимались – нет, не в тот вечер, а потом, когда стали зарабатывать на жизнь. Сколько дублей пришлось сделать, пока он научился вынимать член так, чтоб было видно семяизвержение; как орал худой волосатый режиссер, требуя раскованности… а какая раскованность, если вокруг стоит восемь человек и смотрят, отпуская шуточки!..

С тех пор Валера навсегда вычеркнул из лексикона слово «любовь», возненавидел женщин, и Юльку в первую очередь, потому что у нее все получалось с первого раза и с любым партнером. Тогда он ушел из «кино»; сунулся в настоящий баскетбольный клуб, где игрокам платили зарплату, но, оказалось, что играет он слишком слабо. Валера тогда почувствовал себя никому не нужным, кроме, пожалуй, матери, но после всего произошедшего, возвращаться домой не хотел, а деньги катастрофически заканчивались…

Однажды он ночевал на вокзале, и незнакомые парни попросили его отвезти в другой город самую обычную сумку, причем, заплатили сразу; пусть не много, но и работа ведь была не ахти какая; это было даже интересно – путешествовать за чужой счет. Так повторялось несколько раз, а когда Валера узнал о содержимом тех сумок, вариантов оставалось только два, либо продолжать работать, либо сесть.

Нет, не страх толкнул его к принятию решения – страх можно было побороть, но какая-то непреодолимая сила подсказывала, что в этом промысле нет ничего страшного, ведь если люди хотят чего-то, они должны это получать. Эта же сила не давала сознанию сбиться с намеченного курса и снова нырнуть в нищету праведной жизни; да плюс еще ореол романтики!..

Это все проклятые птицы разбудили глупого пацана-девятиклассника, который любил девочку-отличницу и мечтал стать профессиональным баскетболистом…

Птицы постепенно смолкли, оставив после себя тишину, тяжелую и гнетущую, почти мертвую. Встав, Валера поправил рюкзак и быстро пошел дальше – он просидел слишком долго и теперь надо было спешить.

Похоже, сама природа не выдержала жуткой тишины, потому что очень скоро послышался стук колес, замигали огни и диспетчер объявил что-то своим каркающим голосом – Валера даже не заметил, как вышел к станции.

Городок лежал по другую сторону железнодорожного полотна – там светились редкие фонари, туда уходила ажурная сетка пешеходного моста, а здесь лишь извивалась узкая тропинка, упираясь в рельсы. Валера посмотрел на часы – до поезда оставалось сорок минут.

Вокзал был маленьким и старым; таким старым, что на перроне еще висел колокол. Когда, проходя мимо, Валера тронул его рукой, колокол недовольно тявкнул. В крохотном зале ожидания дремали люди, обнимая мешки и сумки, уткнувшись в грязные руки, и снилось им, наверное, что-то хорошее – без этого вокзала, без опостылевшего багажа и вечных забот о билетах.

Валера вошел в кассу и остановился – тусклая лампочка не освещала даже этой комнатки, потому закрытое окошко сливалось с темной стеной, и было не понятно, чего там толпятся люди; они молчали, или, возможно, спали стоя, экономя силы для одного решительного броска – за билетом.

…Я везу груз как раз таким, тупым и отмороженным дебилам… а другого им и не надо – они по жизни пребывают в прострации… Усевшись на подоконник, Валера докурил начатую на улице сигарету и бросил «бычок» на пол, но это никого не возмутило; склонив голову к драгоценному рюкзаку, он закрыл глаза, успокоенный, что все будет хорошо; что завтра он положит в свой тайник три штуки баксов и будет отдыхать целую неделю.

В тишине послышался звонкий стук каблучков, и нехотя подняв тяжелые веки, Валера увидел в центре зала два силуэта.

– Спят, как мухи, – произнес мужской голос.

– А мы разбудим их и спросим, когда паровоз на Воронеж, – задорно ответил женский и добавил тише, – а ты иди…

– Я же сказал, что поеду с тобой!

– А я сказала, не поедешь! Ты мне не нужен, понял?

– Нет, поеду!

– Нет, не поедешь! Тебе что, морду разодрать?

– Все равно я тебя трахну!

Парень наступал, девушка отступала; Валера подумал, что не хватает только вмешательства милиции в шумные разборки.

– Слышь, ты, – он спрыгнул с подоконника, – тебе не ясно сказали? Пошел вон.

Девушка удивленно повернулась к нежданному заступнику, но не успела ничего сказать, потому что Валера схватил ухажера за шиворот и толкнул так, что тот, споткнувшись о порог, вылетел на улицу.

– Крутой, да?.. – оказавшись на безопасном расстоянии, парень приободрился, – да я сам, типа… иди, вот, сюда!

– Убью ведь, сука, – Валера сделал шаг вперед, и парень трусливо исчез в темноте.

На всякий случай, Валера вышел следом и остановился под фонарем, наблюдая, не привлек ли скандал излишнего внимания, но вокруг лишь слонялось несколько скучающих пассажиров.

– Меня зовут Зоя, – послышалось сзади, и Валера обернулся.

Теперь он мог рассмотреть девушку: цветастая блузка с огромным бантом, брюки в черно-белую полоску и маленькие белые босоножки на огромной платформе – вся эта пестрота скрадывала заурядное лицо, которому вполне соответствовали не промытые волосы.

– Ты тоже на Воронеж?

– Да, – Валера закурил и хотел отойти, но Зоя положила ему на плечо руку, легкую и тонкую, с ярко красными ногтями.

– А даме? Чувствую, ты – отрывной парень…

Валера достал сигарету. Зоя протянула руку, и на сгибе стали видны синие вздувшиеся вены с мелкими точками.

– Девочка, торчки меня не интересуют, – он пошел, было, обратно к кассе, но девушка остановила его.

– А мне кажется, что ты принесешь мне счастье…

– Чего я принесу? – Валера скорчил недовольную гримасу. Нет, наверное, как и все люди, он хотел бы приносить счастье, но с того злополучного дня, когда взял кассеты, ничего у него не получалось, ни разу.

– Я тебе нравлюсь? – спросила Зоя.

– Чем же мне может нравиться наркоша?

– Ну, просто, – Зоя пожала плечами, – я ведь тоже человек. Знаешь, а если кто-то просто нравится, то так начинается любовь.

– Слушай, девочка, – Валера усмехнулся, – люди спят друг с другом, покупают друг другу всякую хрень…

– Извини, – перебила Зоя со вздохом, – глупость сморозила. Сама знаю, что любви нет… или я ее не встречала, – она хотела еще что-то добавить, но в это время в зале послышался шум, и мгновенно проснувшиеся люди, как ночные бабочки, устремились на огонек распахнувшегося окошка кассы.

То, что они оказались в одном купе, было вполне логично, но почему только вдвоем, осталось для Валеры загадкой – наверное, кто-то опять это спланировал и так случилось. Обняв драгоценный рюкзак, он устроился у окна, глядя, как сначала исчез крохотный вокзал, а потом, с методичностью падающих капель, замелькали фонари, на миг освещая сумрачные деревья и поросший травой откос. …Навязалась на мою голову, – подумал Валера, – знала б, что я везу… этого ей на всю жизнь хватит – благо, у наркош она не слишком длинная…

– Если ты скажешь, я брошу, – Зоя пересела на его полку.

– А я тут причем? – повернувшись, Валера увидел, что девушка медленно тянет конец банта и тот распадается на две широкие ленты.

– Ты хочешь меня? – прошептала она.

Валера смерил сумасшедшую попутчицу взглядом – он и сам не знал, чего хочет; с одной стороны, женщин в его жизни было не так уж много – не умел он с ними общаться, потому что сразу вспоминалась тесная комнатка «киностудии», но, с другой, разве это женщина – кто знает, с кем она спала ради дозы?..

…Не хватало еще подцепить СПИД, – Валера усмехнулся, но ложбинка, до того прятавшаяся под бантом, притягивала взгляд. Похоже, Зоя заметила это и сказав по-деловому:

– Презервативы в сумочке, – принялась снимать брюки.

…А куда ж без них-то?.. – пока Валера копался в куче дешевой косметики, Зоя успела снять с себя все и гордо встала посреди купе, демонстрируя товар лицом. …А ничего, – решил Валера, – жаль, что наркоша; врет, что бросит – с этого не слезают; уж я-то знаю – много я их видел всяких разных…

– Ну, что ты смотришь? Давай, помогу, – присев на полку, Зоя принялась расстегивать Валерины джинсы.

…Откуда она взялась? Чего ей надо?.. Они уже барахтались на узкой полке, но эта мысль прочно засела в голове, поэтому все произошло очень быстро и как-то скомкано. Повернувшись на спину и прижав к себе девушку, чтоб та не свалилась на пол, Валера сказал:

– А теперь расскажи о себе.

– Оно тебе надо? – Зоя закурила, и Валера последовал ее примеру, – я, может, хочу все забыть и только любить тебя…

– Надо.

– Ладно, – девушка вздохнула, – мать погибла, когда мне было десять лет – ее сбила машина. Отец женился второй раз; мачеха меня доставала, и я ушла из дому. Закончила училище; устроилась сестрой в психушку… Знаешь, какие они страшные?.. Но все равно такие же, как мы – мне исполнилось восемнадцать, и им столько же. А как они смотрят!.. Кажется, никакие они не психи, и все понимают – знаешь, самой можно с ума сойти… был один – Коля. Он всегда молчал; просто лежал и смотрел на меня, а когда умирал, сказал совершенно отчетливо: – Поцелуй меня. Понимаешь, за все время он только это и сказал! И смотрел… В то дежурство со мной случилась истерика – мне вкололи что-то… ну, из сильных, и мне понравилось – так общаться с ними было легче. Тогда все и началось… – Зоя замолчала и вдруг спросила, – тебе важно, какой ты у меня?

– По барабану.

– Это хорошо, – она улыбнулась, прикрыв глаза, – но клянусь – ты будешь последним. Я уже давно видела тебя во сне, а сегодня, вот, встретила…

…Не мудрено, что наркоманке снится наркокурьер – очень удобно; все всегда под рукой, – Валера усмехнулся.

– Ты чего? – Зоя подняла голову, – честно, я полюбила тебя, и я брошу дурь – я буду лечиться!.. Не веришь?

– Не верю, – докурив, Валера потянулся за новой сигаретой. Собственно, он также не особо поверил в жалостные истории о погибшей матери и влюбленных психах. …Почему ж она выбрала меня, а не захотела отдаться, например, уроду, который провожал ее? Сны она какие-то видела… да ей же без разницы с кем!.. А, может, она «засланный казачок»?.. Но чей – ментов или свои проверяют, не начну ли я торговать сам? Вот вопрос вопросов, а вся эта любовь…

Зоина голова давно успокоилась на его руке. …Небось, притворяется, что спит, – Валера отвернулся, глядя на мелькавшие снаружи фонари, – надо валить отсюда – береженого бог бережет. Скоро утро – доберусь до города, либо на перекладных, либо на автобусе…

Фонари стали мелькать реже, и, в конце концов, один из них, нестерпимо яркий, завис перед самым окном, выхватив из тьмы серый потрескавшийся асфальт, пустую скамейку и закрытый на ночь киоск; вдали послышались сонные голоса. Валера знал эту станцию, такую же маленькую, как и та, где они садились – поезд стоял здесь две минуты, а надо было еще успеть одеться. Он вытащил руку, но Зоя сразу встрепенулась – похоже, она, и правда, притворялась.

– Ты куда?

В ее взгляде читался абсолютно искренний страх, и Валера соврал, причем, совершенно глупо:

– Покурить.

– Кури, – наверное, она все поняла, потому что на глазах появились слезы, – ты хотел уйти, да? Но ты ж сам просил рассказать… ты говорил, что все неважно… почему тогда?..

В этот момент поезд тронулся и все, действительно, стало уже неважно. Валера взял сигарету, а Зоя, успокоившись, крепко обхватила его руками и снова закрыла глаза.

…Что ж с ней делать? – курить не хотелось, и он затушил сигарету о забытый кем-то журнал, – лучше всего, конечно, убить, но я не смогу – все могу, а, вот, убить человека… Но надо же от нее избавиться!.. А вдруг уже поздно? Вдруг она будет пасти меня до вокзала, а там ждут другие?..

– Только не уходи, – Зоя сонно улыбнулась, – я все смогу, потому что люблю тебя. Спи, любимый…

…А, может, никакой она не «казачок»?.. И все равно – что с ней делать? Мне ж надо передать груз… Любит она, дура… Но, в конце концов, усталость взяла свое – так и не найдя ответа, Валера задремал.

Спал он всегда чутко, поэтому когда поезд дернулся, и монотонный стук колес сменился тишиной, резко поднял голову. Рассвело, и за окном виднелся родной воронежский перрон. Это был другой мир, отличный от вчерашнего, где Валера сидел под деревом, слушая птиц – в этим мире висели мрачные тучи с сотнями тонн не по-летнему холодной воды, и люди, сновавшие за окном, тоже выглядели мрачными и недовольными. Однако все это не имело значения. …Надо избавиться от нее!.. Стоп! Поезд-то проходящий! А пусть едет дальше – ей-то все равно…

Валера встал, но недостаточно осторожно, потому что Зоя проснулась; села, испуганно озираясь по сторонам.

– Приехали, – объявил он, быстро одеваясь.

– Но ты ж не бросишь меня? – девушка поймала его руку, – подожди, я с тобой! – она схватила ворох одежды. Что она искала, непонятно, так как уже по несколько раз брала, и трусы, и лифчик; руки ее при этом дрожали, на щеках появился нездоровый румянец, зрачки расширились.

– Что, хреново? – догадался Валера.

– Да, – она прекратила бесполезные поиски и бессильно сложила руки, – слушай, найди мне дозу, а?

– Вчера ты, кажется, собиралась бросать, помнишь?

– Помню, – Зоя вздохнула, – но не так же сразу – надо устроиться в клинику; а до этого я умру. Я не хочу, чтоб ты видел… ну, найди… ну, пожалуйста…

Момент был самый подходящий для выяснения правды, и Валера спросил:

– А с чего ты решила, что я имею отношение к дозам?

– Ты не имеешь, но ты ж можешь узнать! – она вскочила, цепляясь за него; одежда кучей упала на пол. Валера смотрел на отвисшую грудь, кучеряшки на лобке, и это не вызвало никаких желаний – скорее, наоборот, потому что в ее глазах уже творилось безумие, – ты ведь сильный… добрый… ты ведь заступился за меня…

– Воронеж! – в дверь громко постучали, – вы что там, спите? Через десять минут отправляемся!

– Давай, быстро! – оттолкнув девушку, Валера поднял с пола одежду, – одевайся!

Уже сидя в такси, он думал, почему просто не выскочил из купе, оставив все разборки ментам, но так и не смог понять; обернулся – Зоя свернулась калачиком на заднем сиденье и дрожала, стиснув зубы. …Наверное, потому что она назвала меня добрым – давно мне никто не говорил этого… и все-таки я дурак – вдруг таксист поймет, что с ней, и сдаст нас? Погореть из-за идиотки… – он взглянул на водителя, но того интересовала только дорога, да еще новости «Русского радио», потому что он все время подстраивал приемник, – отвезу ее туда и оставлю… да она сама не захочет уходить – там же дурь постоянно!..

Покружив по городу, машина, наконец, остановилась на улочке с выщербленным асфальтом и покосившимися частными домами. Зое к тому времени стало совсем плохо, и предупреждая ненужные вопросы, Валера усмехнулся.

– Вот так у нас девушки бухают – прикинь, сколько она выжрала вчера, – это было хорошее объяснение, ведь пить закон не запрещал, да и каждый русский знает, что такое похмелье.

– Да уж, – взглянув в зеркало, водитель вздохнул, – это все демократия – раньше таких закрывали на пятнадцать суток, а если не помогло, определяли в ЛТП; тогда умели бороться… – водителю было за пятьдесят, и он до сих пор уважал социализм.

– Ничего, – Валера открыл дверь, – сейчас она свое получит.

Зоины глаза закатились, ее всю трясло, и с трудом вылезши из машины, она вцепилась в Валеру побелевшими пальцами.

– Иди! – он толкнул девушку к забору, за которым виднелся низкий, словно приплюснутый, дом. Дождавшись, пока таксист уехал, Валера втащил свое «бесплатное приложение» на крыльцо и постучал. Дверь открыл человек в длинном черном балахоне.

– Подождите, – произнес «балахон», – господин Магистр занят – он не может прервать ритуал посвящения.

– Пусть посвящает. Ширните ее, а то не ровен час, помрет, – он толкнул Зою в объятия «балахона»; к девушке вдруг вернулись силы – скорее всего, последние.

– Дай мне дозу! Слышишь! – она месила кулачками черную материю, из глаз покатились слезы, – ну, дай же!.. – в уголках рта появилась пена.

…И я вчера трахал ее?.. – ужаснулся Валера, а «балахон» засмеялся и заломив Зое руку, потащил ее вглубь дома. Она обернулась, собираясь что-то сказать, но «балахон» поддал ей коленом под зад и потащил дальше.

Валере не было жаль ее, поэтому он отвернулся, наблюдая из коридора за происходящим в соседней комнате – шторы там были плотно задернуты и горели свечи, освещая дрожащим пламенем пентаграммы и жуткие рожи, нарисованные на стенах; на полу сидели человек двадцать в черных одеждах, а в центре стоял человек в красном балахоне, держа в руке книгу. Валера знал, что это и есть Магистр. Протяжно завывая, он произносил заклинания, в которых отчетливо слышалась лишь последняя фраза: – Приди, Сатана!.. Ее дружно подхватывали сидевшие на полу, в едином порыве вскидывая руки. Когда Магистр закончил читать, по комнате пополз отвратительный запах серы. Все устремили взгляды в дверной проем – откуда, из полумрака, появился перевернутый крест в человеческий рост.

– Прими наши души, зверь, безраздельно, и испей их до последней капли! – воскликнул Магистр, молитвенно складывая руки, – мы – слуги твои, мы – рабы твои!..

Он стал обходить каждого из посвящаемых и резать ему руку, собирая кровь в чашу; потом все распластались перед крестом, завывая на разные голоса, а Магистр подошел к Валере.

– Прости, служба, – он игриво подмигнул, – пойдем, решим наши дела земные.

Они прошли в комнату, где прямо на полу спала Зоя.

– Это еще кто? – удивился Магистр.

– Это я привел – бонус, так сказать, – Валера засмеялся, – оставь себе; за ширево она тоже вступит в вашу секту.

– Ладно, но!.. – Магистр поднял палец, – знаешь, по нашей вере, женщины – существа низшие; на них лежат все грехи рода человеческого, поэтому понимаешь, что ее ждет?

– Меня не волнует, хоть затрахайте ее до смерти, – Валера кинул к ногам Магистра рюкзак, – держи товар.

– Вот это интереснее, – тот присел, изучая аккуратные пакеты с белым порошком.

– Попробуй, а то вдруг фуфло, – посоветовал Валера, но Магистр усмехнулся.

– Пусть дегенераты пробуют, а будет фуфло, сам знаешь – следующий раз живым отсюда не выйдешь. Сейчас принесу, – забрав рюкзак, он вышел и вернулся с кейсом; открыл его, демонстрируя пачки долларов, – считай, а то, может, тоже фуфло.