Текст книги "Когда оживают Тени"

Но хуже и ужасней то, что изо рта и ноздрей Тома тянулись длинные черные нити, смахивающие на щупальца. Извивались, пытались протиснуться под комбинезон механика, рвали и ткань и сталь. Эти же жгуты как скользкие черви двигались под кожей Плавника и толстым пучком проникали через лицевой иллюминатор под шлем здоровяка, жадно шарили, пульсировали, будто пили.

Раздалось особенно громкое хлюпанье, и костюм механика окрасился кровью. Та же кровь пополам с черной жижей заляпала боковые иллюминаторы шлема. Лоркан рухнул грудой тряпья, а Том повернулся к штурману и вперил в того взгляд. Стеклянный взгляд, мертвый. Щупальца втянулись в рот и остались шевелиться между зубов, губы скривились в болезненной ухмылке.

Еще никогда в жизни Крогер так не бегал. И так не кричал.

Выл и не мог прекратить выть, а снег и ветер забивали глотку. Мчался, не разбирая дороги, спотыкался и падал, полз, вскакивал и бежал к кораблю. Бежал, чувствуя в ладони стылую тяжесть ключа. А ужас, настоящий и незамутненный, бил по спине и ногам, сжимал сердце когтистой лапой, перед глазами стояло лицо перекупщика, лицо одержимого тьмой человека.

Священники не лгали.

Но понимание осталось где-то вовне. Где-то вместе с той частью сознания, что пока могла мыслить трезво и логически. И именно эта кроха рассудка привычно считала шаги, шансы, варианты действий, оставшиеся секунды и силы.

«Успеваешь, – ободряюще прошелестело в ушах. – Просто дойди до воды».

Но как часто случается, рок вступил в права ровно в тот миг, когда привиделось: вот-вот, и получится. Метель чуть ослабла, из мглы проступил силуэт субмарины. Бывший офицер замедлил бег, дабы найти участок берега, подступающего вплотную к борту, и не заметил колдобины, предательски попавшей под сапог, ударился и растянулся на льду, как морская звезда. С каким-то отупением проследил за улетевшим поодаль ключом, оттолкнулся от льдины… и увидел Томаса.

Как делец оказался впереди? Как обошел, да столь тихо?

Волосы встали дыбом, а дыхание перехватило. Штурман опять позорно завыл, попытался отползти прочь. И застыл, ибо прямиком из сугробов начали вырастать дымные ручейки. Тьма неопрятными кляксами запятнала завесу метели, плотные клубки закружились в воздухе, постепенно сужая кольцо. Дымился и перекупщик. В красных от полопавшихся капилляров глазах неторопливо сгущался алчный мрак.

Крогер нащупал рукоять ножа на поясе. Но с оторопью осознал, что самоубийство не поможет. Грешники в аду не умирают, лишь страдают. Вечно.

Но все равно ударил себя клинком в горло. Захлебнулся кровью, упал в быстро стынущую красную лужу. Последнее, что увидел, – изображение зверя на носу корабля. Домашнее животное, любимое аристократами Олдуотера. Кошка… бегущая кошка. Символ ангела смерти в каких-то древних верованиях.

Глава 1

– Ормонд Лир Мак-Моран.

Нотариус не спрашивал и не утверждал. Скорее проговаривал вслух, пытаясь осознать факт свершившегося. Изучил мой паспорт под светом настольной лампы, уделив пристальное внимание фотокарточке и печатям, бросил быстрый взгляд исподлобья и сразу уткнулся в записи.

Я не подгонял. Присел на стул и сделал вид, что не замечаю шепотков, ползающих по затылку колючих взглядов. Более того, вежливо улыбался в пустоту, нарочито рассеянно осматривал убранство большого кабинета и водил пальцем по столешнице. Стол великолепен. Тяжелый и громоздкий, внушающий уважение. Эдакая опора закона. И самое главное – из настоящего дерева, что априори делало предмет мебели дороже массивного золотого солнца на тощей шее тетушки Орнии и рубиновых запонок дядюшки Нолана разом взятых.

Дерево мне нравилось. Не потому что редкость. Просто теплый, удивительно живой материал. Его мягкая сила отгоняла холод каменных стен, успокаивала после пути по шумным городским тоннелям и залам, грязным лестницам, подъемникам Тары.

И тем поразительнее мысль о том, что когда-то в мире произрастали леса с тысячами, сотнями тысяч разнообразных деревьев. Теперь же лишь туату из дома Лета способны выращивать растения в оранжереях, их поставляют людям за баснословные деньги. И никто не в курсе, что существовало множество пород: дуб, сосна, ясень, орешник и прочие. Никто, кроме редких умников вроде меня, специально копающихся в старых записях. Хотя и мы признаем: слова пусты, как мертвые ракушки, и какой в них заложен смысл, одному Люциферу известно.

Сообразив, что пауза неприлично затянулась, нотариус резко откинулся в кресле. Откашлялся, достал из кармана платок и тщательно смахнул пот с обвисших щек, побагровевшей лысины в обрамлении седых клочьев того, что когда-то представляло собой роскошную шевелюру. В блеклых рыбьих глазах плескалась смесь недоумения и растерянности. И я сознавал отчего – много лет от прямого наследника ни весточки, а тут явился и ног не замочил.

Но больше законника сбивал с толку мой вид, ведь на аристократа я смахивал слабо. Он видел перед собой стройного мужчину средних лет с внимательным взглядом бледно-карих до желтизны глаз и резкими чертами лица. Щеки покрыты трехдневной щетиной, светлые волосы засаленными вихрами торчат как колючки, а куртка в подозрительных пятнах и порвана в паре мест, на поясе кортик в простых ножнах.

Авантюрист-бродяга, наемник или моряк, а не потенциальный лорд. Особенно на фоне других присутствующих: мужчин с холеными лицами, одетых в лучшие костюмы, женщин в дорогих платьях. И пахло от меня иначе – едким потом, машинным маслом, металлом и морской солью. А вокруг прочих витали ароматы изысканных духов.

Впрочем, неизвестно, как бы выглядели эти люди, если б им пришлось проделать такой же путь.

– Я правильно понимаю? Желаете заявить о своих правах? – осторожно спросил нотариус. Взгляд скользнул на дядю, но с усилием вернулся обратно.

– Вы удивительно проницательны, – добавив в голос немного иронии, ответил я.

Очевидно, законник успел заверить дядюшку, что грот перейдет в его владение без особых проволочек. И явно был должен Нолану. Деньги? Услугу?..

Не важно. Сейчас никакие уловки не помогут, свидетелей слишком много. И далеко не все куплены Ноланом. А еще у выхода вдалеке от света ламп безмолвным силуэтом торчал монах с худым аскетичным лицом. Ряса серая, невзрачная, на груди потемневший от времени железный круг в виде солнца, из рукавов свисают цепи, на коих болтаются отливки в виде аптечных весов. Служитель принадлежал к ордену Правосудия Господнего, а адепты такового считались неподкупными. Обязательно присутствовали на важных процессах, безмолвно наблюдали и не вмешивались. Но если некий юрист откровенно попирал законы божьи и человечьи, того вскоре ждала неприятная встреча с церковными дознавателями. В лучшем случае.

Нотариус опять прошелся взглядом по бумагам, разложенным на столешнице. Задумался, потом чуть расслабился.

Нашел зацепку?.. Что ж, таковая имелась. Но я знал о ней, ведь давным-давно изучил нюансы дела, подготовился. Точнее, надеялся, что подготовился.

– Замечательно, – пробормотал законник. Облизнул губы и добавил громче: – Тогда повторюсь: сегодня, двадцать седьмого числа второго месяца осени Лир Берак лорд Мак-Моран, пропавший без вести пятнадцать лет назад, по законам Олдуотера, окончательно и бесповоротно признан скончавшимся. Мы собрались здесь, дабы определить, кому суждено стать главой дома, а также владельцем родового имения и прочего.

– А завещание зачитывать будут? – нетерпеливо перебил какой-то мужчина из задних рядов.

Наверняка кто-то из дальних родственников. Пришел, надеясь урвать кроху от общего пирога. Среди знати Тары имелся обычай отписывать таким хоть по паре эаров, чтоб помолились потом в ближайшем храме. Глядишь, грешок-другой и отвалится по дороге в чистилище.

– Кгхм… к сожалению, лорд не успел составить таковое, – развел руками нотариус.

Неизвестный что-то разочарованно протянул и, судя по грохоту и скрежету металла отодвигаемого стула, шагам и шелесту одежды, встал и направился к выходу. Разом удалились еще некоторые. И снова поползли шепотки, смешки, ворчание. Но громче прочего прозвучало шипение тетушки:

– Кровососы! Мало нам проблем? По какому-то нелепому обычаю ждали годы. А тут и безродный бродяга решил поживиться. Любой проходимец может подделать документы и заявить право.

– Мама! Орм не виноват.

– Не называй так какого-то мошенника, Рэйчил!

– Но я узнала…

– Молодая леди! Закрой свой рот! Или я…

– Призываю к порядку! – поморщился юрист. – Прошу, держите себя в руках. Мы заинтересованы, чтобы дело решилось быстро и законно.

– Простите, – проскрипел дядя. – Моя супруга и младшая дочь слишком эмоциональны.

– Продолжим, – вновь сбиваясь на сухой канцелярский тон, сказал юрист. Скосил глаза и добавил: – Триса О’Даффи, есть запись, что вы повторно вышли замуж. Тем самым утратили право на титул, право распоряжаться имуществом дома. Сознаете ли это, леди?

– Да. Ноша не по мне. И на богатства не претендую.

Голос матери, по-прежнему молодой и мягкий, на секунду вывел из равновесия, а в груди болезненно дрогнуло. Виду я не подал, продолжая сидеть в непринужденной позе.

Не думал, что осмелится прийти. Но явилась, хотя находиться в одной комнате с родственниками сгинувшего мужа было мучительно. Теперь никто не стеснялся, каждый, или почти каждый, считал долгом как-нибудь унизить, задеть побольнее.

Дочь мелкого торговца не признавали ровней. Когда отец находился рядом, злые языки распускались крайне редко. После исчезновения лорда ситуация ухудшилась, но власть матери над родовыми деньгами заставляла многих вести себя осмотрительно.

Вот только не выдержала напряжения, страха наделать ошибок, вечных интриг, потерь. Сначала мать уступила мнению окружающих и отправила меня, шестнадцатилетнего мальчишку, в морскую академию – осваивать стратегию и тактику сражений, флотоводческую науку, правила хороших манер и искусство стихосложения. Затем отдала регентство двоюродному брату мужа Нолану, любезно предложившему помощь. И спустя несколько лет вновь полюбила, подала прошение на заочный развод, снова вышла замуж.

Нет, решение далось ей нелегко. Долго и искренне скорбела, оплакивая потерю. Горевала, когда стало ясно, что сын тоже куда-то запропастился. Но время мало-помалу зализало раны, и в какой-то момент в жизни Трисы появился Дакейн – немолодой, талантливый и в чем-то одержимый ученый. Именно одержимость и привлекла мать. Ведь отец отличался такой же увлекающейся натурой. А она слишком привыкла к роли той, кто поддерживает, вдохновляет.

Триса не могла знать, что меня направили не в академию, а совсем в другое учебное заведение. Как и о том, почему я покинул школу и не мог вернуться, скитался по Западному и Южному пограничью, скрывая настоящее имя. Не ведала, дышу ли, бьется ли мое сердце.

Терять кого-либо и жить дальше – вот что по-настоящему смело. Ощущая боль и пустоту каждый день, жить наперекор и вопреки. А не как те сопливые трагические герои, чуть что режущие вены, трусливо бегущие от страданий.

Когда живешь, случается, что пустота незаметно наполняется чем-то новым. Именно так и произошло с матерью.

Я знал, через что прошла, что пережила, чувствовала. Глаз и ушей в Таре хватало, сам изредка анонимно навещал столицу, наблюдал украдкой. А теперь, говоря откровенно, испытывал жгучий стыд за то, что нарушил ее покой: написал и попросил прийти, заставил терпеть презрительные взгляды, обсуждения, унижения. Дал ей осознать, насколько ошибалась, считая меня мертвым. Ведь сейчас ее терзали и иные сомнения. А вдруг и бывший супруг жив?..

Подло. Мерзко. Но пришлось открыться. Документы, что помог восстановить Фергюс, хороши. Но лучше, когда есть люди, способные тебя узнать и подтвердить личность.

Мысли и воспоминания почти на минуту заглушили голоса, и я очнулся лишь в тот момент, когда законник опять обратился к дяде:

– Нолан Мак-Моран, как брат усопшего вы ближе прочих в очереди на титул и грот. Но появление вашего племянника меняет дело. У сына лорда прав больше.

– Документы подделаны! – снова вклинилась тетушка. – Ормонда не видели в Таре много лет, и я не знаю, кто этот… этот…

– Леди, – поднял руки в знак примирения юрист, – прошу прощения, но удостоверение подлинно. Я распознал бы обман.

– Возмутительно! – повысила голос Орния. – Мы заслужили. Мы многие годы поддерживали дом. А теперь неизвестный молодчик пришел и сказал, что отберет наше дело и нашу честь, имя?..

– Законы Олдуотера на сей счет строги, – поджал губы нотариус. – Титул и имущество переходят от отца к сыну. А также обязанности, клятвы верности, долги. Конечно, есть нюансы в отношении жен и братьев, но потомки стоят на первом месте. Если желаете, подайте апелляцию. Но я бы на вашем месте не спешил. Есть прецеденты, когда наследники отказывались от титула лорда по тем или иным причинам.

– Да о чем вы говорите? – фыркнула тетя. – Никто в своем уме не станет…

– Орния! – перебил поток излияний жены дядя.

– Что?

– Уймись.

Нечто в голосе Нолана заставило тетушку прикусить язык. Какая-то интонация, намек.

– Ормонд? – вновь повернулся ко мне законник.

– Да.

– Спрашиваю для протокола. Вы заявляете права на титул лорда дома Мак-Моран?

Момент истины, как бы банально и пафосно ни звучало.

Наивный простак заговорил бы о родовой чести, долге, традиции. Циник ляпнул о богатстве и власти. Но ошиблись бы оба, потому что меня не волновало ни то, ни другое. Плевать я хотел на титул, красивые обращения, балы, интриги и вечную грызню за влияние. Тем более век прогрессивный, вытирать ноги о простолюдинов не так модно, как пару столетий назад. Деньги? Хм, не бедствую. Сумел найти дело по душе, имею неплохой доход. На старость точно хватит. Если доживу. Власть?.. Власть неволит, заковывает в цепи так же верно, как и тех, над кем властвуешь. А я привык к свободе. Вошел во вкус. Нравится странствовать, жить то тут, то там, легко перебираться с места на место. Тогда родовая честь, долг, традиции?.. Нет. Пустой звук. Слишком долго я прожил вдали от подобного, никто не успел вбить в голову высокие идеалы.

Сейчас бы встать да уйти, послать в пекло дядю, титул, ту судьбу, которую избегал многие годы. Но едва подумал, как накатила волна удушающей боли. На миг почудилось, что глаза выгорели изнутри, к горлу подкатила тошнота. Тихие шепотки в сознании обрели плотность, а тени кабинета ожили, зашевелились.

Одна выползла из-под тяжелой портьеры и настороженно остановилась, будто принюхиваясь. Вторая мягко скользнула из угла на высокий сводчатый потолок, зацепилась за медный крюк у стены и нахально ухмыльнулась. За первыми ожили остальные, сумрак сонно колыхнулся, как грязная жижа.

Лишь огромное усилие воли и выдержка позволили не измениться в лице, не дрогнуть. Впрочем, приступ вскоре пошел на спад – предупреждение, легкий игривый укус, а не пощечина. Я чуть заметно перевел дыхание и сказал:

– Да.

Встал и, мельком подметив, что тени опять засыпают, медленно повернулся. На меня смотрели десятки глаз, вокруг мелькали лица: скучающе-равнодушные, надменные, удивленные, злобно-раздраженные, старые и молодые, красивые и не очень. Многих присутствующих действительно я видел впервые – четвероюродные дяди и тети, деды и бабушки, многочисленные племянники и племянницы, их братья и сестры, жены, мужья, шурины, свекрови и тещи. Поразительно. Не знал, что у меня полно родни.

Кажется, на лице отразился призрак насмешки, ибо многие скривились, будто проглотили нечто кислое. И в наступившей тишине особенно громко прозвучала чеканная фраза Нолана:

– Оставьте нас.

Немолодой толстый мужчина у стены поднялся со стула, посмотрел на дядю, вздохнул и ушел. За ним просеменила высокая старуха в глухом черном платье, порывисто выскочила миловидная рыжеволосая девушка.

Люди удалялись. Сначала поодиночке, потом целыми семействами. Кто-то с неловкостью, бочком по-крабьи, пробирался у стены, будто застигнутый на месте преступления. Кто-то раздраженно раздвигал стулья, топал ногами и бормотал ругательства под нос. Иные заискивающе улыбались, с надеждой таращились на Нолана. Завязать бы разговор и предложить услуги, выразить поддержку новому лорду, приобщиться… хм, к ценностям.

Но не выгорело, не срослось. За дядей стоят деньги и торговые партнеры, знакомства, готовые связи. А я рыбка донная, что из себя представляю, неизвестно. Таким образом, как минимум половина родственников выждет, когда будет сделан первый ход. Вторая – когда кто-то споткнется и совершит ошибку.

Спустя пять минут кабинет нотариуса остался почти пустым, за исключением юриста и безмолвного монаха-судьи. Остались и Триса с Дакейном, Нолан и Орния с детьми.

Мой взгляд столкнулся с взглядом матери, и в груди опять екнуло, а к горлу подкатил удушающий комок. В ее глазах и верно плавала смесь боли, вины, страха, упрямства, любви и надежды. Смесь густая и жгучая.

Несмотря на возраст и редкие седые пряди в волосах, она оставалась изумительно красивой. Одета в строгое платье без излишеств, но именно этой подчеркнутой простотой она затмевала многих разодетых в пух и прах. Все дело в ее врожденном аристократизме: утонченности, хрупкости и вместе с тем внутренней энергии.

«У отца не было шансов, – мелькнула мысль. – Как и у отчима».

Дакейн сидел тут же, обнимал мать за плечи, нежно, но крепко. Словно пытался закрыть собой, защитить, уберечь. На меня смотрел с неким отстраненным любопытством, открыто и беззлобно.

Он походил на университетского преподавателя. Немолодой и седой, с интеллигентным лицом, бородой клинышком. Образ дополнял опрятный, в крупную коричневую клетку, но безнадежно вышедший из моды костюм да толстые роговые очки. И лишь где-то за их стеклами, в глубине зрачков, затаились проблески, что бывают у человека, способного пожертвовать чем угодно ради утоления жажды знаний.

Оба, и Триса и Дакейн, расположились у дальней стены, на приличном расстоянии. А прямо передо мной на лучших местах восседало семейство Нолана.

Дядя – худощавый высокий старик с неприятным лицом и кустистыми бровями, под коими осколками грязного льда тускло поблескивали чуть косящие глаза. С виду спокоен, но судя по крепко сжатым губам и прямой спине – в ярости. Рядом с ним ерзала на стуле тетя – похожая на швабру пожилая женщина с узким ртом и темным колючим взглядом. Эта контролировала себя хуже: то и дело порывалась что-то сказать, дышала тяжело, почти сопела.

Чуть позади дети. Милая стеснительная Рэйчил, подруга детства, смотрела то на меня, то на отца и с отчаянием заламывала руки. Разодетая как невеста пухлая Лиадан раскраснелась от праведного гнева и рвала ни в чем не повинный носовой платок от избытка чувств. Младший же Реган, еще подросток, лишь сонно хлопал глазами, явно не понимая, что происходит. От него тянуло сладковатым, а зрачки на свету уменьшались до размера едва заметной точки.

– Итак, – сухо произнес Нолан, неторопливо пригладил жидкие волосы и поправил запонки на рукавах расчетливым картинным движением, – сколько ты хочешь, Орм?

Что ж, предсказуемо. Дядя начал с того, в чем разбирался. С торга. Это с виду напудрен и прилизан, начищен до блеска, важен и величественен. А под слоем позолоты торгаш, выставляющий цену всему – будь то рыба или украшение, верность или честь.

Брат отца отличался честолюбием. Удачливый делец, сумевший многократно преумножить состояние благодаря уму и жестокости, хитрости и беспринципности. Имел дела с туату и дальними, Фир Болг, с властями и преступниками, священнослужителями и гностиками, хаживал в дома знатных и благородных, в тайные пещеры преступников. Но жаждал большего. Имени. Власти. Места в Совете Старших домов. Исчезновение отца стало для родственника подарком судьбы. А мать быстро поддалась на уговоры и позволила ему стать регентом. Насколько я знал, семейные предприятия разорились в течение пары лет и были куплены за бесценок подставными компаниями дяди. Торговый и военный флот тоже прикарманил через тех же подсадных покупателей. Ему оставалось лишь ждать, когда признают смерть Лира.

Но ждать пришлось очень долго. Так как на этот счет законы Олдуотера не отличаются здравомыслием. Традиции предписывают срок в пятнадцать лет в случае, когда смерть лорда никем не подтверждена. Ни гранд, ни Совет не вправе решать, кто будет обладать регалиями до тех пор, как-то ускорить процесс. Могут назначить управляющего. Но как только выйдет положенное время и будет определен наследник, цепь передается ему, а прочие остаются с носом.

Глупость? Возможно. Но дурацкие законы зачастую основаны на реальных прецедентах. И насколько я знал, данный не являлся исключением.

Обычай родился лет двести тому. Тогдашний верховный лорд пропал без вести во время войны с туату. Флагманскую субмарину подбили в бою, уцелевшие суда в панике отступили. Позже конфликт замяли и выбрали нового правителя из другой ветви того же рода, ведь искренне считали, что старый сгинул. Однако все изрядно удивились, когда бывший гранд вернулся спустя восемь лет и заявил право на престол. Оказалось, туату взяли тонущий корабль на абордаж, уцелевших членов команды, не разбираясь, отправили на рудники. И лишь спустя годы правителю удалось выбраться из заточения.

И тогда завертелось. Так как новый лорд успел насолить тем, кто сидел у кормового мешка при старом. Кого-то обидел, кому-то не обеспечил положенных почестей. И те быстренько под лозунгом возврата законной власти развязали гражданскую войну. Крови пролилось столько, что многие конфликты и до и после меркли на фоне этого.

Старый лорд, к слову, трагически погиб в бою при осаде Лимерика, одного из городов Олдуотера. Восстание, соответственно, провалилось, и страсти немного поулеглись. Однако Совет сделал соответствующие выводы и протащил через голосование новую поправку к закону о наследовании.

Пятнадцать лет – чертовски долго. Но родственник умел ждать. Единственное, чего не учел в расчетах – меня.

– Что вы имеете в виду, дядя?

Я изобразил вежливое внимание.

– Брось, Ормонд! – хмуро проворчал Нолан. – У меня нет времени играть. И нет желания. Дела, знаешь ли. Буду говорить прямо: твое наследство превратилось в воду. Шахты и заводы пришлось продать, чтобы погасить часть старых долгов. Лир мало занимался управлением, пускал дела на самотек, твоя мать совершала ошибки. К тому же набег фоморов на внешние города и война с дальними лишили нас рынков сбыта, компании не успели перестроиться.

Он отвел взгляд, а я чуть склонил голову.

– Понимаю.

– Хорошо, – оживился дядя. – Рад, что мы на пути к компромиссу. Уверен, ты осознаёшь всю сложность положения. Долгов много, и вряд ли тебе нужны подобные проблемы. Но я могу погасить, приведу род к процветанию. К тому же если б ты хотел титул или владения, то явился бы раньше. Но пришел лишь сейчас. Что ж, мудро и расчетливо. Я готов обсудить цену отступных.

Достав из внутреннего кармана чековую книжку и ручку, Нолан занес перо над графой с суммой и вопросительно изогнул бровь. Орния затаила дыхание, а Лиадан и Рэйчил обратились в изваяния. Мать гневно сверкала глазами, презрительно кривилась. Лишь Дакейн и Реган сохраняли спокойствие.

– Великодушное предложение. Но не трать чернила, дядя, – усмехнулся я. Покосился на нотариуса и добавил: – Какие документы нужно подписать?..

Целую минуту царила тишина, а затем Нолан преувеличенно аккуратно спрятал книжку и перо, поднялся и, посмотрев мне в глаза, ровно произнес:

– Ты совершил ошибку.

– Людям свойственно, – бросил я через плечо, – ошибаться.

– Но ты не сознаешь последствий, – дядя запнулся и провел рукавом по губам – всякий раз, когда он злился, изо рта щедро брызгала слюна, – в следующий раз договариваться не стану.

– Угрожаешь?..

– Предупреждаю. И забочусь. Думаешь, долго пробудешь лордом, мальчишка? Ноша не по тебе. Хребет треснет. Съедят другие владетели, костей не оставят.

– Я попробую.

В глазах Нолана полыхнуло бешенство. Но рассудив, что спорить бессмысленно, он развернулся и направился к выходу. С прямой спиной, сжатыми кулаками. За ним потянулось семейство. Со вздохом облегчения удалился Реган, Рэйчил послала виноватый взгляд и тоже ушла.

– Мы этого так не оставим, – напоследок бросила Орния. Взяла Лиадан под руку и вместе со старшей дочерью покинула кабинет.

– Если позволите высказать мнение, вы верно совершили ошибку, – спустя несколько минут рискнул нарушить звенящую тишину нотариус.

– Следовало согласиться? – хмыкнул я.

– Именно, – кивнул законник, вновь протирая лицо и лысину платком. – От имущества дома остался лишь грот. Но вместе с бумагами о наследовании придется подписать долговые расписки.

– У вас найдется ручка?..

– Да… а… кгм… решились? Тогда учтите, рассрочка – максимум год. Пропустите платеж, не найдете суммы, и центральный банк Тары отберет имение. А без грота вы потеряете титул. Таков закон.

Вот та лазейка, на которую надеется дядя. Ведь я не выгляжу состоятельным человеком. В его глазах я нахальный глупец, то ли по прихоти, то ли из дурацких моральных соображений решивший принять наследство.

Что ж, Нолан будет разочарован.

– И каков долг? – небрежно спросил я.

– Порядка пяти миллионов эаров.

– Простите?

Собственный голос показался скрипучим и мертвым, будто у одержимого из страшных сказок. Но судя по лицу нотариуса, тот ничего не заметил. Подумал, что я желаю уточнить, пожал плечами и сказал:

– Четыре миллиона девятьсот двадцать семь тысяч. Год назад вышел льготный срок погашения обязательств, и банк провел перерасчет. На изначальную сумму накинули большие проценты, наложили штрафы. Но гроты Старших домов нельзя продавать на аукционах без решения Совета. Иначе б давно пустили с молотка.

Дьявол!

Сердце замерло, тяжело застучало, с трудом разгоняя разом загустевшую кровь. По моим сведениям долг был немаленьким, но в разы ниже названной цифры. Старую сумму мог бы осилить, но такую… С языка чуть не сорвались проклятия, я закусил губу и глубоко вдохнул. Пути назад нет. Отступившая вроде боль вернулась и настойчиво колола виски, а свет настольной лампы пульсировал, резал глаза. Тени как живые метались по комнате, смотрели на меня пристально из углов, с потолка, из складок чужой одежды и тихо шептали: «Скорей. Иди. Возвращайся».

Что будет, если проигнорирую зов? Сойду с ума? Умру?..

Очаровательный выбор – между плохим и очень плохим. Между кабалой и безумием. Но первое дает призрачный шанс, что выкручусь.

– Я подпишу бумаги.

– Минутку. Нужно вызвать представителя банка.

Юрист засуетился, выскочил за дверь. И пока он с кем-то говорил, подошла мать. Окинула пристальным взглядом и спросила совсем не то, что я ожидал:

– Что ты творишь, Орм?..

– То, – ответил я, сглотнув тугой комок, – что должен.

Вагон заскрипел и жалобно задребезжал, накренился. Лампочки под потолком вспыхнули настолько ярко, что резануло глаза. Желтые блики пробежались по бронзовым поручням, пузатым баллонам, штуцерам и вентилям аварийной подачи воздуха, элементам отделки в виде мифических зверей на стенах.

Из мрака выступили лица попутчиков – бледные, искаженные. Нервный парень-клерк в строгом костюме из валяной шерсти пещерного паука, чопорная дама лет пятидесяти со сварливо поджатыми губами, скучающий гвард, затянутый в резину и металл легкого боевого скафа, высушенный аскезой монах со скорбным взглядом, школяры с огромными ранцами за спинами. В дальнем углу обреталась парочка болгов, низкорослых и массивных, похожих на связки шаров в своих чудовищно раздутых компрессионных костюмах. Силуэты – гротескные, странные, как росчерки тушью или углем наброски живых существ, окутанные густой смесью тяжелых ароматов: смеси металла, йода, дешевых духов, едкого пота, – скука и безразличие, редкие вспышки любопытства и шального веселья.

Поймав себя на том, что эмпатия слишком уж обострилась, я фыркнул под нос и отвернулся к толстому иллюминатору. Такое иногда случалось, дар и проклятие выходили из-под контроля в периоды усталости, после эмоционального напряжения.

Чтобы успеть к сроку официального признания смерти отца, я за два дня добрался от Западного пограничья до Тары. Собственной субмариной воспользоваться не смог, так как сдуру сдал ее в аренду за месяц до этого: тогда я в точности не знал дату оглашения имени наследника дома. Вот и получилось, что, когда пришла весть от Фергюса, оказался без средства передвижения. Но перед трудностями не отступил, купил билет на почтовый корабль. Затем пересел на пассажирский и лишь у одного из ближних аванпостов Барьера перепрыгнул на донный экспресс. Ну и как водится, попал на кульминацию спектакля, стал главным героем.

Чужие эмоции я начинал чувствовать и при ослабевании оков. На всякий случай стоило попросить Старика поработать с татуировками, а то церковные ищейки начнут проявлять нездоровый интерес.

Мысль мелькнула юркой рыбкой и исчезла. Трамвай вырвался из тьмы узкого тоннеля, за мутным от времени и грязи стеклом вспыхнули огни центрального уровня. Гигантские прямоугольные колонны-здания, пронзающие огромный грот и подпирающие потолок. Миллионы окон-глаз: желтых и белых, алых и синих, подслеповатых и ярких. Мосты и эстакады, переходы, подсвеченные прожекторами. Силуэты каменных ангелов на висячих площадках, скрывающиеся в густых облаках пара и дыма. Связки труб и кабелей, тянущиеся вдоль домов, ползущие по стенам, опутывающие все и вся. И внизу, и вверху огоньки фар и фонарей, непрекращающееся движение существ и механизмов, словно мутная вода, заполненная светящимися моллюсками.

Давно сгинувшие строители хотели придать району величие, сотворить кусочек прошлого из обнаруженного в толще Барьера гигантского грота – иллюзию бескрайнего пространства, неба и обычного города, с улицами и домами, проспектами, садами и парками, – того, что было до Исхода. «Днем» под потолком ярко горели прожектора, заливая пещеру ярким золотистым светом, «ночью» фонари тускнели и превращались в звезды. Вентиляция создавала искусственный ветер, который ласково шуршал листвой живых деревьев, купленных у дома Лета за баснословные деньги. По бульварам прохаживались элегантные дамы и господа, сидели в дорогих кафе, повсюду звучала ненавязчивая музыка, прислуживали расторопные официанты в белоснежных рубашках, у фонтанов играли дети.

Да, поначалу район так и выглядел. Красиво. Нерационально и опасно с точки зрения безопасности. Ведь достаточно одной глубокой пробоины в теле Барьера, и спастись можно будет лишь в зданиях, и то не в каждом. Но красиво.

Я видел старые фото и картины, находил описания в записях очевидцев. Но теперь многое изменилось. Прошедшие годы не пощадили уровень. Население Тары росло, пространство сокращалось. Колонны-здания достраивали, стремясь увеличить жилую площадь, параллельно опутывали их коммуникациями: трубами, кабелями, трамвайными рельсами, мостами, переходами. И чем сложнее становилась структура, тем труднее за ней было следить, чаще случались аварии.