Текст книги "Когда оживают Тени"

«Чудовищно мощный, – мелькнула ироничная мысль. – И дорогой в обслуживании. Таких три и осталось, остальные распилили на лом. Символ силы и богатства предыдущих десятилетий, назревающей войны с Ньвотером, туату и дальними».

Проводив взглядом крейсер, я ускорил шаг и добрался до второго лифта, спустился на два десятка уровней вниз. Зашел в грот вокзала, откуда отправлялись донные экспрессы, пару минут глазел на металлическое чудовище, вынырнувшее из черного зева трубы: сверкающее глазом прожектора, шипящее, плюющееся дымом и искрами, волокущее за собой тяжелые вагоны. Затем подошел к стойке справочной, поинтересовался у лощеного клерка в фуражке и старомодном сюртуке, где багаж. Служащий смерил подозрительным взглядом, но заученно улыбнулся в усы и начал перебирать бумаги. Оказалось, багаж прибыл.

Предъявив документы, я получил на руки увесистый чемодан, а также телеграмму от Старика, где говорилось, что прибудет вместе с остальными вещами на пассажирской субмарине к двенадцати часам дня.

Что ж, времени полно. Сидеть одному в пустом холодном имении у меня не было ни малейшего желания. А если уж начистоту, я боялся. Теней и того, что могло меня ожидать в дальних уголках родового грота.

Колебался я недолго. За несколько эаров арендовал на полчаса комнату, где смог принять душ, выпил еще одну кружку горячего травяного грога. Затем сменил куртку, затертые штаны и тяжелые ботинки на приличный костюм и свежую рубаху, добротные туфли, накинул сверху плащ. Браслет с часами и индикаторами оставил на запястье, да кортик закрепил на поясе. Несколько одноразовых шприцов-ампул также перекочевали из одного потайного кармана в другой.

В чемодане обнаружился и футляр с револьвером. Но, поразмыслив, я оставил его там же – порядки насчет такого оружия в Таре строгие, любой обыск обернется вопросами и неприятностями. Строже лишь с теургическими или гностическими устройствами. Если за первое гварды отшибут мозги, а потом спросят разрешение на ношение, то за второе пристрелят на месте.

Вернувшись к усатому клерку, я попросил отправить чемодан по нужному адресу. Состряпал несколько записок. Одну направил курьером Коулу, назначив встречу. Вторую попросил оставить в порту на имя Старика. Также отослал запрос в канцелярию мэрии на оформление для него ключа, поставил печать лорда дома Мак-Моран на бланке. Вновь расплатился и поднялся на тридцать уровней вверх, прокатился на трамвае до университетского района. Немного поблуждал по извилистым коридорам кампуса, вспоминая дорогу, а через два часа после того, как ушел из паба, стоял у одного из двух громадных люков, ведущих в центральную библиотеку Тары.

Безусловно, сама идея о походе в Лимб вызывала изрядную долю скепсиса. Я бывал в действительно паршивых местах. В затопленных городах, павших от нашествия фоморов или сгинувших из-за аварий, в тайных лабораториях и пещерах предков, пробирался на погибшие корабли. Сражался с тварями, поселившимися там после ухода или гибели людей, обходил ловушки, морочился с артефактами теургов, тонул, задыхался, горел… Но насчет проникновения в закрытый район иллюзий не питал. Тьма есть тьма. И обмануть, а тем более победить ее крайне трудно, практически невозможно. К тому же вызывало опасение инкогнито заказчика и связанные с этим риски влипнуть в какую-нибудь неприятную историю.

Однако я пока не видел иной возможности быстро заработать такую кучу денег. Коул найдет новый заказ, но время будет упущено, придется выпрашивать аванс, мотаться по окраинам известных вод в поисках путеводных ниточек, и неизвестно, улыбнется ли удача.

К тому же мой кораблик только через пару недель вернется из рейса. Просто сидеть и ждать? Ну нет.

Это вызов. Авантюрист во мне дрожал от возбуждения, сражался с голосом разума. Победить пока не мог, но заражал сомнениями.

Как бы то ни было, я убедил себя, что поискать зацепки не составит труда. К тому же до вечера все равно никаких дел не намечалось. И потому, постояв у люка, украшенного литыми фигурками книг и свитков, рыб и мифических драконов, я медленно поднял руку и нажал на большую кнопку на стене.

В ответ раздалось шипение, толстая стальная плита неторопливо поползла вверх, свет фонарей озарил пространство небольшого шлюза.

Глава 3

Шлюз оказался тесным, человек на десять. И хотя процесс фильтрации проходил относительно быстро, при большом наплыве народа посетить библиотеку было бы проблемно. Очевидно, потому и сделали два отсека. Для входа и для выхода.

Загорелся желтый огонек на потолке. Давление почти не изменилось, но я почувствовал, что воздух стал гораздо суше. К извечному запаху соли и йода прибавилось послевкусие кожи и бумаги, ароматной пыли, образующейся лишь в таких вот святилищах знаний.

Через минуту вторая дверь ушла вверх, и я очутился посреди просторного холла, озаренного теплым светом немногочисленных ламп. Серые ковры, истоптанные множеством ног, несколько старых диванов и кресел, зеленое сукно на столах и темный металл поручней декоративных ограждений, длинных шкафов. На стенах репродукции старых картин с пейзажами, чьими-то портретами, черно-белые фотокарточки отдельных достопримечательностей Тары.

Здесь по-настоящему уютно, тепло и сухо, очень тихо: ни голосов, ни звука шагов. Лишь сонно тикали часы да воздух слегка шуршал в вентиляции. При посещении библиотек у меня непременно возникало чувство, что я вхожу в некий храм. Вот и теперь по спине забегали мурашки, засосало под ложечкой. Но ощущения приятные, и я невольно замер посреди помещения.

– Чем могу быть полезна?

Сотрудницу библиотеки я почувствовал до того, как открылась вторая дверь. Но заметил лишь сейчас, когда она отложила вязание, встала с кресла и подошла к длинной стойке, озаренной светом лампы. Высокая женщина лет сорока на вид, в узкой юбке и блузке, с мышиного цвета волосами, стянутыми на затылке в тугой узел, на лице выделялись очки в массивной роговой оправе. Воплощенный стереотип, и, должно быть, она специально создавала такой образ, чтоб получать странное удовольствие от реакции посетителей.

– Кгх-м… простите, не заметил вас, – смущенно произнес я. – Хотелось бы поискать несколько книг.

– Достойное желание, – ответила она и посмотрела на меня поверх дужки очков, оценивающе и скептически. – Но подкреплено ли разрешением?..

Покопавшись во внутреннем кармане, я выложил на стол нужные удостоверения. И пока женщина неторопливо изучала записи и фотографии, осмотрелся, изучая интерьер.

В последний раз я заходил сюда три года назад, но за минувший период не изменилось ровным счетом ничего. Даже пыль лежала на тех же местах. Я словно попал в закрытое пространство, неподвластное времени. И это добавляло библиотеке больше очарования.

– Как-то пустынно в кампусе, – заметил я невзначай.

– Самайн, – пояснила библиотекарь. – Студенты на каникулах. Преподаватели тоже разбежались. Но скоро здесь опять будет не протолкнуться.

– Прибывает какая-то знаменитость?

– Сразу две. Нас почтят присутствием Сиридин Уайт и Хенли Стюарт.

– Стюарт? Тот самый?! Отлученный?

– Да. Запланировано пять лекций о природе Вестников. И в нагрузку почти наверняка будет несколько громких скандалов с Церковью. Но ректорат решился пригласить, так как Хенли весьма популярен, пиар университету не помешает. Пусть и черный.

Женщина кисло улыбнулась, я понимающе кивнул в ответ.

– А Уайт? Насколько знаю, тоже знаменитый ученый. Историк, физик, биолог.

– Сиридин прибудет по договору обмена, – сказала она. – Ажиотажа, как со Стюартом, не будет, но студентов станет больше. Надеюсь, кампус выдержит такой наплыв.

Пожалуй, опасения не были пустыми. В отличие от учебных заведений дальних, в университете правили старые традиции. Жесткой привязки к какому-то определенному городу как таковой не существовало. Ни для студентов, ни для преподавателей. И если первые хотели получать знания у какого-то конкретного человека или в определенном месте, то перебирались в другой полис, где их принимали и допускали на лекции так же легко, как и в родном поселении. За соответствующую плату, само собой.

Профессора чаще сидели на одном месте. Но если им предлагали более выгодные условия, лучшую лабораторию, например, тоже не гнушались путешествовать. К тому же между ректоратами существовал договор обмена, и научных сотрудников часто отправляли работать в другие города на временной основе. А то и в сопредельные страны, ибо университет – структура вне политики и границ. И конечно, вслед за любимым преподавателем тянулись и ученики, не желающие прерывать курс.

Два громких имени в филиале предвещали нешуточную суматоху. И если Уайт гений, то Стюарт скандалист. По слухам, его не единожды ловили на запретных исследованиях демонических сущностей, наказывали, но он снова и снова принимался за старое.

В итоге упрямца отлучили от Церкви, припугнули инквизицией. Хенли сбавил обороты и сосредоточился на теоретических изысканиях. По крайней мере, сделал вид. Славу обрел и зарабатывал неплохие деньги посредством выступлений, лекций.

К сожалению, я не знал ни того, ни другого. Но труды изучал и считал Уайта хорошим специалистом, смотрящим далеко в будущее. Работы Стюарта, несмотря на налет эксцентричности, также вызвали интерес.

Самое любопытное, Хенли воспринимал Вестников Люцифера как конкретных существ, имеющих биологические и энергетические признаки. В пику позиции Церкви, согласно коей демоны – всемогущие темные сущности, носители некоего абстрактного духа хаоса, зла и разрушения. Но доказательств теориям не имелось, эмпирических данных тоже не хватало, посему редкие факты разбавлялись сотнями предположений и догадок. Зачастую невероятных и фантастических, но интересных.

Библиотекарь ушла во мрак зала и долго бродила между рядами шкафов, гремела ящиками. Наконец вернулась с листком бумаги, на котором мелькнула моя старая фотография. Сравнила с удостоверениями и медленно сказала:

– Профессор Эбер Уилсон… Прибыли из Дортмунда?

– Верно, – не моргнув глазом, подтвердил я. – У вас лучшая библиотека в Олдуотере.

– И самая старая, – кивнула женщина. – Потому попрошу обращаться с книгами и документами крайне аккуратно. Выносить запрещено. Любая случайная порча карается штрафом. Если будет заподозрена намеренная, я вызову гвардов, библиотека подаст на вас в суд.

– Спасибо, я знаю правила.

Мой голос сочился любезностью.

Холод в ее глазах стал почти осязаемым, еще немного, и стекла очков покроются изморозью. Но она промолчала и старательно внесла записи в толстый журнал. Я забрал документы и спрятал во внутреннем кармане пиджака. Кстати, не фальшивые, а вполне себе настоящие. Разве что имя вымышленно, но ученое звание честное.

По настоянию Старика я отучился в Дортмундском филиале на историческом факультете, а затем защитил и диссертацию, докторскую. Ректор же, человек мудрый, не задавал лишних вопросов, немного помогал грантами, за символическую сумму отдал в концессию небольшую субмарину. И его можно понять, так как снарядить археологическую экспедицию проблемно и дорого. Я же покрывал обслуживание кораблика и не сильно протестовал, когда просили на нужды университета, что в целом случалось нечасто. Но более того, десятую часть находок я сдавал на факультет, чем приводил в восторг целую армию профессоров и обеспечивал материалом для исследований на годы вперед.

Так что ничего криминального. Историк и археолог, путешествую по патенту Географического общества Ньювотера.

И к слову, лишь оголтелые искатели подобны ворам. Те, кто поумнее – а к таким я причислял и себя, – умеют вести дела вчистую, законно. Или почти законно. Ну а глупые долго не живут.

Как пришел к такой жизни, история иная. И о подобном вспоминать никто не любит, вот и я гнал воспоминания подальше. Но в последние месяцы получалось хуже. Одолевали достаточно банальные вопросы. А что, если бы все обернулось иначе? Что бы произошло, если б монахи не обнаружили моей связи с Изнанкой и не отправили в семинарию вместо академии? И не случись той атаки на церковную школу, как бы сложилась судьба?..

Глупые вопросы без ответов. Потому что прошлое не изменить, как ни старайся. Иногда оно настигает, заставляет думать, возвращаться к тому, что вроде бы оставил позади.

– Вас интересует нечто конкретное? – спросила библиотекарь, закончив с записями.

– История Тары, третий век от Исхода, второй век от рождества Христова, – ровным голосом ответил я.

– Темный период?

– Да. Годы падения последней королевской династии, Исход.

Она промолчала, но изумлением повеяло почти осязаемо. А я забеспокоился – чем-то выдал себя? Вроде специально назвал более ранний промежуток, но в том же временном отрезке. Или предупредили, чтобы стерегла вот от таких любопытствующих?..

– Хм…

– Что-то не так? – с вежливой улыбкой спросил я.

Женщина снова окинула меня внимательным взглядом поверх очков, в глазах мелькнуло смутное беспокойство. Поправила выбившуюся прядь у виска, качнула головой.

– Нет, все в порядке. Просто странно. Данным периодом в последнее время интересуются довольно часто.

– Люди с официальными письмами лордов? Серые и незаметные личности? – максимально иронично, так чтобы дошло – шутка, – хмыкнул я. А сам подумал: «Вполне предсказуемо. Команды, ушедшие на штурм Лимба ранее, не могли не подготовиться».

– Нет, наши преподаватели… Ладно, я думаю, совпадение. Вас проводят, профессор.

Библиотекарь присела на стул, пошарила ладонью за стойкой – вероятно, нажала кнопку вызова. И через минуту из коридора в правом торце комнаты вышел парень в форменном комбинезоне, по-видимому, студент, подрабатывающий на досуге. Худой, с сонным взглядом, коротким ежиком светлых волос и прыщами на лбу.

Паренек взял у администратора карточку и сделал знак: следуйте за мной.

Шли мы долго. Сначала по длинному коридору с отшлифованными до блеска стенами, вдоль стальных дверей с номерами и чеканенными изображениями мифических птиц, зверей, деревьев. Одна оказалась распахнута, и за ней я разглядел аудиторию с множеством столов, книжных шкафов. Некоторые места заняты, при свете настольных ламп, в окружении бумаг и письменных принадлежностей сидели несколько парней и одинокая девушка, напряженно трудились.

Секция для студентов. Не все ринулись праздновать.

Минут через пять быстрой ходьбы по коридору свернули за угол, потом еще раз. Мы поднимались и опускались по небольшим лестницам, миновали обширные залы, сплошь забитые стеллажами с книгами. И если поначалу звуки шагов тонули в ворсе толстого ковра, вскоре туфли заскрипели по камню. Лоск и красота тоже куда-то делись, и вместо фигурных литых абажуров появились практичные фонари – в противоударных клетях, пыльные и на вид старинные.

Пришлось преодолеть и несколько шлюзов. Чем дальше, тем старше становились книги. Для подобных создавался особый микроклимат, без влаги, с четко рассчитанным процентом азота и кислорода в атмосфере. И насколько я знал, раз в несколько месяцев помещения заполнялись смесью специальных газов и аэрозолей, предназначенных для уничтожения бактерий. Считалось, что это помогает продлить жизнь ветхой бумаге. Редкие оригиналы держали в стеклянных контейнерах, вынимать из коих их не рекомендовалось.

– Пришли, мистер.

Мы оказались в очередном безликом зале с грубо отесанными стенами, наполненном сумраком, что родился в результате смешения тусклого света и густых теней. Тут имелись бесконечные вереницы стальных стеллажей, убегающих во мрак, забитые корешками пухлых томов. Столов мало, четыре штуки. И понятно отчего: разрешение на доступ к данной секции имели немногие. Здесь хранились копии редких книг, а также относительно свежие оригиналы.

– Вот картотека. Выбирайте, я принесу, – вновь подал голос парень.

С сомнением посмотрев на стул, густо припорошенный пылью, я приблизился к громадному бюро с сотнями ящичков, помеченных буквами и цифрами. Открыл один, пролистал бумажки, читая названия. Потом второй, третий.

Пока я возился, студент потрудился подготовить для меня рабочее место: протер столешницу и стул, включил лампу, достал откуда-то стопку чистых листов и парочку ручек, карандаш. Взял у меня пяток карточек и вскоре стал приносить книги – по одной, максимум по две. Причем на специальном подносе, наверное, чтобы лишний раз не подвергать деформациям.

Я не протестовал, ведь пока парень как тень метался по залу, я успевал просмотреть содержание томов. Отложить ненужное, поставить в специальную полочку на столешнице для дальнейшего изучения заинтересовавшее. Вновь обращался к каталогу, листал и листал, тасовал карточки.

К концу второго часа студент совершенно взмок и выбился из сил. У меня тоже плыло перед глазами от шрифтов и названий. Поколебавшись, кивком позволил парню присесть, а сам занялся исследованием добытого богатства.

Что ж, я и не надеялся на моментальный успех. Обычно такие изыскания занимают дни, порой недели. Но все равно испытал разочарование, материалов по теме оказалось до боли мало. Людская память коротка и ненадежна. Книги ее продлевают, но и сами теряются, стареют, умирают. А если учесть, что после проникновения Вестников в Тару современникам было не до ведения летописей, оставалось лишь издать тяжелый вздох.

Три столетия прошло со времен тех событий, и почти ничего не осталось. Что говорить о ранних эпохах. Об Исходе помним очень мало, о Пришествии того меньше. И больше придумываем, сочиняем сказки. Самые ценные источники наверняка припрятали Церковь да частные коллекционеры. Здесь же хранились жалкие остатки.

Один из выбранных томов оказался описанием событий Прорыва, но создавался пятью десятилетиями позже и скорее напоминал ночные страшилки. Текст был написан в пафосном стиле, характерным церковным слогом и завершался недвусмысленными выводами: грешники пали, праведники спаслись, молитесь и попадете в рай.

Церковь я не люблю, но вполне уважаю. Однако такие вот недалекие пропагандисты в рясах меня всегда дико раздражали.

Наскоро пролистав книгу, я потерял к ней интерес и отложил. Чепуха.

Второй том включал короткие очерки современников. Рассказчики скорее описывали свой ужас, а не выдавали факты. Заболела сестра, металась в лихорадке, потом накинулась на кого-то из родственников. Сошел с ума друг, зарезал жену, а сосед сожрал живьем своего ребенка. Все бежали, умирали, снова бежали. Встретили каких-то солдат, те поливали морской водой и пропускали в нижние тоннели. А затем началась битва, но ничего не видели, стены дрожали и грохотало.

Несколько книг я отложил, едва взглянув. Они также создавались гораздо позднее, полнились домыслами и фантазиями. И лишь в единственном томе, оказавшемся дневником некоего монаха Аерина, нашлось нечто любопытное.

«…Третьего месяца после того, как моряки рассказали о леднике над вершиной Барьера, к нам в обитель долетела весть о болезни лорда Грэди Мак-Данна. Захворал сам лорд, а также его жена и дочь. По слухам, их вены начали темнеть, а сами болезные жутко кашляли кровью. Гварды оцепили имение, установили карантин и вызвали врачей. От нас пошел отец Двэйн, известный в округе врачеватель. От гильдии докторов – некий Имон О’Келли, талантливый хирург. И только Анклав проигнорировал крик о помощи, шлюз в твердыню теургов остался заперт.

Двэйн вернулся спустя полдня, бледный, с дрожащими руками. Я знал отца как человека твердой воли и очень удивился. Но когда услышал рассказ, душу мою поразило предчувствие беды. Оказывается, жена лорда и он сам умерли до того, как к ним прибыла помощь. Оба отошли в жутких мучениях, лихорадке, с криками и хрипами. И когда отмучились, из их ртов начала капать черная слизь.

Дочь лорда еще боролась, и хирург решил, что девочку душит нечто, забившее горло. Имон предложил сделать надрез и засунуть в трахею трубку, чтобы помочь несчастной дышать. И недолго думая, так и сделал. Но когда скальпель проткнул кожу, из раны выскользнули черные нити, стали шарить вокруг. Девочка зарычала, ее глаза покраснели. И в тот же миг несчастный О’Келли схватился за горло в приступе удушья, стал рвать на себе одежду, а затем и кожу».

Поколебавшись, я перевернул страницу. Описания симптомов одержимости читывал не раз и примерно знал, как будет развиваться повествование. Но затем взгляд зацепило очередное предложение, и я увлекся.

«…Какая беда нас постигла, мы уяснили слишком поздно. Два дня спустя заболел каждый десятый, через три дня адские отродья овладели каждым пятым. Мы заперли верхние этажи, построили баррикады. Пили морскую воду и молились, а гварды стояли наготове с баллонами горючей смеси и сжигали каждого одержимого. Но те прорывались.

Воинам приходилось отступать, а нам заново строить баррикады. И очень скоро стало трудно дышать, так как на верхних уровнях сгорел почти весь кислород. Вестникам это не мешало, зато люди падали в обморок, слабые умирали. Их тоже сжигали либо выбрасывали в шлюзы, чтобы тела не достались Вестникам. Без жалости, будь то мужчины, женщины или дети. Прах к праху. Вода к воде. Я молился каждый день, каждую минуту. И надеялся лишь на отца Комхгола, ученого, спешно готовившего в нижней обители новых воинов Господа. Лишь бы успел…»

Воинов Господа?..

Оторвавшись от чтения, я кивнул сам себе. Верно, в те времена не существовало тамплиеров. Прославятся лет через семьдесят, когда Тара восстановится, построят первые реакторы и светила из соларита, а папа Урбан Второй на пике могущества Олдуотера и Ньювотера объявит святой солнечный поход против Туата де Дананн. Вот тогда и возникнут ордена. Те же тамплиеры и госпитальеры, иезуиты, лазари, доминиканцы. Но задолго до той эпохи святоши начали экспериментировать, по капле создавать кодекс паладина, карающего меча веры, бесстрашного и неуязвимого.

«…Полторы недели спустя после прихода Тьмы наступило затишье. Нам удалось задержать Вестников на верхних уровнях, затопив несколько коридоров. Демоны продолжают атаковать через вентиляционные шахты и два слишком широких тоннеля, но мы пока держимся. Отец Комхгол прислал трех воинов. Они поистине страшны в бою, не боятся ни пламени, ни воды, ни боли. Каждый стоит сотни обычных гвардов, и именно благодаря им мы живы.

Тем временем жители под руководством инженеров строят новую линию укреплений, роют сеть тоннелей и ставят плотины, отсекают воздуховоды. Техники планируют затопить сразу пять-шесть этажей, но не позволить воде пойти ниже, в неоскверненные жилые гроты. Молюсь, чтобы получилось. Чтобы успели. Ибо чувствую: зло копится в пещерах и обителях. Каждый из нас чувствует. Боль, ненависть, невыносимые страдания, что возникают у нас в головах и приходят в кошмарах. Некоторые сходят с ума. Иные слышат голоса погибших родных. И Тьма заполняет Тару. Мы ощущаем, видим. Она как пыль, что танцует в воздухе».

Пролистав пару страниц, где монах подробно описывал, как молился за спасение душ, я нашел очередной любопытный абзац:

«…Мы уносим книги на нижние уровни, инструменты, еду и бочки с запасами пресной воды, регенераторы воздуха, батареи. Настоятель просил инженеров попытаться сохранить главный храм, но те отказали – затопленные участки пройдут ниже, там почему-то удобнее. Не знаю, есть ли в этом смысл, но надеюсь на промысел Божий. Сам же я планирую остаться, поддерживать молитвой и делом тех воинов, что продолжают оборонять проходы в зараженные гроты. Мы готовимся, так как чувствуем – зло скоро пойдет в наступление.

Кстати, шлюз в обитель теургов, много дней остававшийся запертым, наконец открылся. Последние пятеро, хранившие богомерзкие знания древних, вышли к нам. И теперь я понял, почему так долго тянули. Тьма действовала на теургов гораздо сильнее, чем на любого из нас. Звала. Соблазняла. Запутывала. Я поразился, когда столкнулся с ними. Худыми, будто высушенными месяцами аскезы, с безумными глазами, потемневшими лицами. Ходячие скелеты, а не люди.

Однако сопротивлялись. И пока прятались в обители Анклава, создали защиту, одежду. Или скорее доспехи из красных металлических нитей… наверное, эти приспособления можно назвать именно так. В руках теурги держали жезлы с каббалистическими символами и короткие багряные клинки. Множество ящиков с ножами и патронами из того же материала передали гвардам, несколько свитков и книг – уходящим братьям во Христе.

Последние теурги не собирались возвращаться. Я видел, как глава Анклава запечатал обитель своим медальоном, похожим на крест, заключенный в круг.

Боже, прости, я ошибался».

Я приподнял брови и задумчиво потрогал пожелтевшую от времени бумагу. Кажется, наткнулся на упоминание о первом прототипе оков. И раньше встречал ссылки, что селенит впервые создали теурги, но теперь ясно для чего. Оружие и защита. Некий экранирующий контур вокруг человека, связанного с Изнанкой, от воздействия Вестников.

Что ж, я также прекрасно знал, что Церковь пользуется наследием Анклава. Лицемерно называет мощами, знамениями и чудесами Господа. И идею оков они явно позаимствовали. Но сильно переработали, превратили устройства в татуировки, которые невозможно снять. Добавили небольшие изменения, призванные дополнительно ограничивать способность воздействия на окружающее пространство. Иными словами, подчинили прямых конкурентов.

А ведь судя по данному тексту, теурги сами поделились технологиями. И что за ключ от обители? Не раз читывал похожие описания о первом Прорыве, но на данное упоминание наткнулся впервые. Странно. Впрочем, книг на тему полным-полно, все не изучить. И мистификаций хватало, рассказчики любили присочинить. Странно, но любопытно. И дает простор для гипотез.

С другой стороны, заказ мог быть ловушкой Церкви, жаждущей разжиться новыми артефактами, а заодно сократить поголовье искателей. И почему записи пропустили? Ведь святоши годами выискивали крамолу в хранилищах знаний, а тут прямым текстом говорится о неприятных вещах.

Я вновь повертел томик в руках и хмыкнул – более безликой книги и не найти. Название неброское, рукописная и на вид древняя, явно в единственном экземпляре. На обложке никаких тебе пафосных фраз, намекающих на откровение, сокрытое на страницах, только годы соответствовали тому, что запросил. Иной исследователь не взглянул бы, а я привык вычесывать крохи знаний частым гребнем.

Любопытно, но пока бесполезно. Пожав плечами, я вновь пробежался взглядом по строчкам:

«…Два теурга погибли, прикрывая наше отступление. Обоих окатило черным дымом из соседних тоннелей. От мэтров остались кляксы, в коих плавали обрывки одежды, обувь, металл. Третий умер, отбиваясь от мелких слепых исчадий. Резал ножом, кричал на непонятном наречии, а тщедушные тельца горели, как промасленная ткань. Стоило отвлечься на секунду, исчез, словно растворился.

…Последние шаги дались непросто. Тьма атаковала раз за разом. Черным дымом, страхом и кошмарами, немощью и безумием. Бойцы умирали один за другим. Одни истекали кровью, другие слепли, третьи выкашливали легкие или начинали превращаться в нечто ужасное. Мы отступали, вновь останавливались, ибо следовало дать время тем, кто укреплял новый рубеж. Жгли, поливали морской водой, стреляли.

Когда до Врат осталось пару сотен футов, к нам на помощь пришли последние теурги. Я не знаю, что они сделали и как, но вокруг них вибрировал воздух, сила обжигала, а глаза мерцали в темноте. Глава Анклава и последний ученик шагнули вперед, а Тьма попятилась, отступила.

На краткий миг почудилось, что они победят, изгонят Вестников. Но затем один из теургов оглянулся и крикнул:

– Уходите!

Его кожа почернела и отваливалась целыми лоскутами, глаза вытекли. Доспехи из красного материала раскалились, а одежда начала тлеть. Он умирал. Они оба умирали, но нам дали возможность спастись. И тогда мы побежали. Остатки гвардов, монахи – искалеченные, измотанные, обезумевшие от страха. И успели, прежде чем Врата, сотворенные теургами, закрылись. Сами же теурги остались там…»

Убедившись, что далее по тексту монах рассказывает о первых днях темноты, о том, как жители пытаются выжить после спасения, я закрыл дневник и задумался. Что в сухом остатке? Немногое. О загадочном ключе лишь одно упоминание, дальше по тексту Аерин больше о нем не заикался. И куда делся медальон после битвы, загадка. Возможно, до сих пор валяется у главных Врат, в Лимбе, на теле мертвого теурга. Если так, то стоит поискать другой заказ. Сунься я напрямик, Тьма сожрет с не меньшим удовольствием, чем тех несчастных.

Кроме того, Коул прав: летопись Исхода, возможно, давно сгнила. Да, в старину укрепляли книги магическими печатями, контуры защищали знания от посягательств влаги и времени. Но если уровень затоплен, фолиант вряд ли остался в сохранности.

Упрямство заставило вернуться к каталогу и поискать карточку, соответствующую подшивке карт и планов района. Оглянувшись, хотел позвать студента, но неожиданно для себя обнаружил, что тот куда-то подевался.

Паренек вроде сидел за дальним столом и сонно клевал носом. Потом вдруг забеспокоился, ушел в полумрак зала. Да и сейчас я чувствовал его волнение.

Странно. Что такого могло произойти?..

Но, прежде чем я успел что-либо сказать или сделать, раздались легкие шаги, и студент вышел из-за дальнего стеллажа.

– Что-то еще, мистер?

– Да, – ответил я. – Все в порядке?

– Конечно… позвольте!

Солгал. Причем крайне неумело. Тем не менее отобрал у меня карточку и бросил на нее взгляд. Развернулся, но сбился с шага, почти споткнулся и на миг изменился в лице.

– Точно?

– Д-да. Просто не помню, где данная секция, – вновь соврал парень. – Подождите немного, я поищу.

Он ушел в полумрак зала чересчур торопливо, скрылся за стеллажами. А я поколебался минуту и, мягко ступая, направился за ним.

Что тебя так испугало, парень? Я? Или вопрос?..

Сумрак окутал будто плащ. Мягкий и уютный, пахнущий пылью и бумагой. Где-то вдалеке мерцал фонарь, левее второй. А вокруг стояли книги: большие и маленькие, потрепанные и почти новые. В металлических обложках, в тканевых, кожаных. И, наверное, я бы мог заблудиться, как в лабиринте, если б не эмоциональный след студента. Я чувствовал парня, почти видел, как ниточку, уводящую вдаль за длинный шкаф, мимо каких-то контейнеров к дальней стене.

А затем ощутил и второго человека, словно перед лицом одернули ширму. Или, точнее, подсветили, и на дрянной ткани вырисовался нечеткий силуэт. Чувства что-то блокировало. Можно бы засомневаться, но раздавшиеся голоса расставили все по местам.

– Ты не понимаешь… если заметят, могут засудить или отстранить от обучения. Нужно вернуть… постой, не надо…

– Прости, я спешу.

Второй голос сочился хрипотцой, почти скрипом и одновременно являлся глухим, словно говорили через подушку.