Текст книги "Вирус"

– Зато ты знаешь, что есть человек по имени Рустам, или Руслан, или как там его? Который вроде как заботится о Кате. Ты залезла в эти отношения, слава богу, только по верхам (если, конечно, не соврала) и все-все выяснила. Вот там тебе делать нечего, это закрытая для твоего любопытного носа спальня! С чего ты вообще взяла, что имеешь право знать?

– Но я действительно имею право!

– Нет, – еще жестче ответила Манюня, – не имеешь! И именно поэтому у вас с Катюшей такие отношения. Потому что даже она понимает, что твои вопросы мимо кассы. Твои слежки тоже незаконны! Это аморально!

– Послушай, что ты вообще понимаешь…

– Я все понимаю. Я с ней говорила.

– Что?

– Что слышала! Катюша со мной советуется. Не всегда так было, а только после смерти министра. Мы говорим с ней о тех вещах, которые ее волнуют. И да, я знаю намного больше, она рассказывает мне. То, что ты пытаешься вытянуть из нее силой, само попадает мне в руки. Да, там есть несколько эпизодов, за которые стоит попереживать, но ничего критичного.

– Она встречалась с Димой! Встречалась без меня. Дима давал ей деньги.

– Никаких денег Дима ей не давал, – ответила Манюня. – Вернее, не давал своих денег. Дима отдавал долг, и отдавал Катюше, поскольку она его убедила, что ты велела ей забрать деньги. Чтобы ты знала: Дима полностью рассчитался с Катей.

– Что?! Почему Дима не рассказал мне?

– Катюша не дала ему такой возможности. Первые четыреста тысяч Дима отдал ей, ничего не подозревая, а когда отдал еще двести, то обсудил с Катей звонок тебе. Зачем – не понимаю, мог просто позвонить, и все. Катя тогда ему сказала, что пока не успела тебе ничего сказать, но обещала, что скажет. Дима потребовал позвонить немедленно, Катя взвилась, заявила, что если он сейчас позвонит, она станет все отрицать, и ты поверишь ей. А если он отдаст все деньги, то Катя скажет, что забрала их, и вы разберетесь сами. И еще она припугнула его чем-то, но я так и не поняла, в чем там дело. Катя сказала, что это давно забытое дело, которое между тем весьма и весьма действенно влияет на Шелехова.

– И что Катюша сделала с деньгами? Это ведь огромные деньги! Миллион рублей!

– Да, миллион. Сначала она рассчиталась по своим долгам за наркотики. Потом накупила себе всяких гаджетов, половину из которых раздарила друзьям. Много денег ушло на вечеринки, новые наркотики и одежду.

– Что?! Ну а ты мне почему не рассказала?

– Я недавно узнала, чего тут мельтешить? Все уже потрачено. У нее остались кое-какие деньги, но не то чтобы даже половина. Мне кажется, Катя говорила, что тысяч сто пятьдесят, что ли…

– Стало быть, Катюше Дима денег не давал.

– И не трахал ее за деньги. Надеюсь, вообще не трахал. Впрочем, об этом Катюша мне ничего не рассказывала.

Наташа была зла. Мало того, что Катюша забрала ее деньги, так еще и умудрилась обвести вокруг пальца и ее, и Диму. Такой подлости от дочери она не ожидала.

– Собственно, интерес Катюши к Диме закончился ровно тогда, когда последние двести тысяч перекочевали ей в карман. Это случилось за несколько месяцев до убийства. С тех пор Катюша с ним не встречалась.

– Я в шоке!

– О том я тебе и говорю, подруга, ты лезла не в свое дело и понимала все не так, как было на самом деле. Волноваться тебе нужно было о другом. А об этом самом другом тебе было волноваться некогда, потому что твой любопытный нос пытался вынюхать то, что тебя совершенно не касалось. И когда я говорила, что тебе нужно поговорить с Катей по душам, я имела в виду вовсе не ее сексуальные контакты. А ее образ жизни. Она действительно скатывается все ниже и ниже, и то, что ты видела в ночном клубе, – Катюше недалеко до такого состояния. Но не любовь и секс творят с людьми такое, а образ жизни. Наркотики, распущенность, отсутствие внимания и контроля опускают людей… Я недоумеваю какой год: чего ты ждешь?! Ты ждешь, когда Катюша достанет ресницами до дна?

Наташа спрятала лицо в ладонях и снова заплакала. Она все сделала неправильно. Она все делала неправильно. Она всегда все делает неправильно. Опять, опять и опять. Неужели так будет продолжаться всегда? Ведь Манюня ей действительно говорила все это, причем не так давно. Но тогда Наташа поняла это по-другому и сделала по-своему. И вот результат. И снова Манюня говорит, и теперь Наташа ее слышит, но снова не понимает. Что она должна сделать? Как ей поступить?..

Макс, Москва, 12 марта года

Вернуться в Москву оказалось легче, чем я предполагал. Шасси самолета коснулись посадочной полосы аэропорта «Домодедово», и меня не разорвало от боли. Когда я передал свой паспорт таможенной службе, у меня не остановилось сердце. Когда вышел на улицу, в мокрый сумрак, меня не парализовало.

Только глаза заволокло пеленой, но это от ветра.

А ведь год назад было по-настоящему страшно. В тот момент я чувствовал себя так, словно мне отделили голову от тела и она парила сзади в двух шагах. Я видел свое безголовое тело, которое куда-то шло, кого-то обнимало, пожимало кому-то руку, сидело, лежало, стояло неподвижно в темноте, словно тень, оставленная кем-то до утра. А моя голова стала вместилищем страшных мыслей; нет, правда, одна другой страшней, но самое ужасное – я знал, что виноват во всем только я сам. И нет спасения, нет и быть не может. Приехали родители и забрали меня к себе, в Америку. Мое тело и голову, которая следовала за телом по пятам, но не желала воссоединиться с ним. Я не помню, в какой момент ощущение отделенной головы пропало, но периодически оно возвращалось – ночами я вскрикивал, вырывал себя из кошмара, садясь в кровати, а голова оставалась на подушке.

И вот сейчас я вернулся в Москву и думал, что выйду из самолета, а голова поплывет сзади, безразлично таращась на сонных пассажиров.

– Макс, привет, – услышал я знакомый голос где-то сзади.

Обернулся. Это была она. Все так же молода и прекрасна. Большие карие глаза смотрят с недоверием и испугом. Она сделала осторожный шаг и замерла. Между нами проходили пассажиры, проезжали тележки с багажом, толкаемые торопящимися людьми. С неба сыпалась сухая крупа прямо в лицо, и хоть как отворачивайся и прячься, все равно сыпет!..

Как же она была красивая! Как же я ее любил когда-то. Любил эти изящные руки, тонкие пальцы, ухоженные ногти с темно-красным лаком. Я подарил ей эту маленькую черную сумочку, которую она сейчас сжимает до побелевших костяшек. Это пальто, строгое, темно-зеленое, мы покупали вместе, и она так радостно улыбалась перед зеркалом дома, крутясь в нем. Мы долго искали сапоги такого же оттенка к этому пальто, а сейчас она в других – черных, лакированных. Видимо, те вышли из строя, а жаль, красивые были сапоги, жемчужные, дорогие.

Но я ненавижу ее точно так же, как ненавидел год назад, когда уезжал, и так же сильно ненавижу, как и три дня назад, когда мы говорили по телефону. Ничего не изменилось, только сейчас я могу держать себя в руках.

– Привет, Алина, – сказал я.

Я вклинился между пробегающими людьми и подошел к ней.

– Как долетел? – спросила она.

– Хорошо. Мы же говорили с тобой, зачем ты приехала?

– Я подумала, что тебе нужно, чтобы кто-то тебя встретил.

– Нет, ты ошиблась, мне это совершенно не нужно. И я тебе об этом говорил. Ты зря приехала, Алина.

– Нет, не зря, – сказала она. – Я увидела тебя.

– Зачем ты это делаешь?

– Макс, давай не будем говорить об этом, прошу тебя! Я приехала встретить тебя, помочь, чем смогу.

– Однажды ты мне уже помогла, – проговорил я. Голос дрожал, предательски, чертовски предательски. – Больше не надо.

– Ладно, – сказала она, и несколько раз кивнула, в ее глазах стояли слезы. – Я не буду… Я поеду… «Аэроэкспресс» через пятнадцать минут отъезжает, я как раз успею. Я думала, если ты увидишь меня, то что-то изменится. Я не знаю, зачем это сделала. Прости, Макс, прости. Все, я ухожу.

Она развернулась, махнула мне рукой и пошла в сторону платформы, где стоял огромный красный поезд. Она шла быстро, опустив голову, и сумочка почти волочилась по асфальту. Плечи Алины содрогались. Глядя ей вслед, я вытер слезу, такую же предательскую, как и голос.

* * *

Квартира встретила удушливой тишиной. Я не собирался здесь ночевать, просто нужно забрать кое-какие документы из сейфа, а потом я уеду отсюда. Я не готов пока принимать решения насчет продажи квартиры, но жить здесь абсолютно точно не смогу.

Пиликнул телефон. Пришла почта. Я открыл и прочитал письмо.

Макс, новая информация по делу: арестовали секретаршу министра. Никто толком пояснить не может, в чем ее обвиняют, но говорят, это она забрала пистолет. В здании проводят обыски, изъяли все записи с камер видеонаблюдения. Приемная просматривается отлично – наши источники сообщили, что на пленке видно, как пришел министр, открыл дверь в свой кабинет и заперся там; через двадцать минут пришла секретарша, села за стол и работала десять минут (наверное, проверяла почту), а потом встала, открыла дверь в кабинет министра, но даже шагу туда не сделала. Как она могла забрать пистолет? Да и зачем? В общем, тебе нужно получить копию пленки, потому что у нас всех тут мнение, что убийство хотят повесить на бедную девушку. Ну а кто еще мог попасть в кабинет, убить министра и испариться? Если следствие не найдет вразумительных ответов, пленку могут засекретить и уничтожить, а свидетелей обработать так, что девушка сядет. В приложении контакты лица, которое передаст тебе пленку. Ему нужно отдать пять тысяч долларов.

Да уж! Скандальный министр – скандальное убийство. Сейчас начнут всплывать подробности, и я чую, что не о профессиональной жизни пойдет речь. Объявятся любовницы, внебрачные дети, обиженные проститутки, брошенные деловые партнеры с миллиардными долгами… В общем, стандартный набор «успешного» человека.

Дело действительно странное, в нем много неизвестного. Но даже не будь я журналистом, хлеб которого – найти ложь и рассказать правду, тут видно: что-то пытаются скрыть. Причем пытаются изо всех сил. И это «что-то» настолько сильное, что следствие напустило туману в дело, объявив, что, скорее всего, замешаны потусторонние силы. Ну а иначе кто мог убить министра и исчезнуть в комнате?

А никто.

На этих пленках, могу биться об заклад, есть все, что нужно для того, чтобы поймать убийцу. Вот только делать этого категорически не хотят. Наверняка ее уже смонтировали до идеального состояния, на котором будет полноценное ночное видео с ничем: пришел министр, заперся у себя в кабинете, потом пришла секретарша, посмотрела почту, открыла кабинет, крик, и дальше экшн – вбегающие-выбегающие люди, оседающая по стене секретарша, охрана, выпихивающая людей из приемной, полиция, врачи, криминалисты, следователи и все такое. И на пленке, которую сейчас передаст мне «источник», будет эта самая идеальная запись. Идеальная настолько, что ни один программист не сможет доказать, что это монтаж. Идеальная настолько, чтобы попасть во все газеты. Но только не в World Reporter, штатным журналистом которой я являюсь. Я в эту историю не поверю никогда, и, честно говоря, не думаю, что кто-нибудь поверит. Неужели в следственном комитете настолько наивны, что думают, будто их мистерия кого-то убедит?

Хотя чем неправдоподобнее ложь, тем охотнее в нее верят.

Вот, например, я. Люди, которые видят меня впервые, никогда не воспринимают меня всерьез. Я легко могу сыграть дебила, достаточно открыть рот и сделать пустые глаза. И вот люди скользят по мне взглядом, словно я светофор для трамвая. Я могу спокойно стоять рядом с полицейскими, обсуждающими дело, и делать вид, что просто стою. Они обратят на меня внимание только тогда, когда я обнаглею и подойду вообще вплотную, подставив ухо и начав записывать в блокнот. Ну не думают люди, что этот высокий плотный блондин с голубыми глазами и приоткрытым ртом может быть деловым человеком. А еще прибавьте сюда мою одежду: как правило, это белые кроссы, широкие серые штаны, свитшот с принтом черепахи и накинутый на полголовы капюшон. Пацан пацаном. Выгляжу я намного моложе своих тридцати и никакого страха не внушаю вообще. Мои друзья говорят, что я выгляжу и веду себя так, словно хочу закурить косячок, но не могу решить, можно ли это сделать здесь или лучше куда-нибудь отойти.

Свет я не включал. Посветил фонариком до большой комнаты, которая раньше была моим кабинетом, спальней, библиотекой, местом уединения с семьей… Эта комната была для меня всем. И сейчас я не хочу ничего видеть. Мне нужна только красная плотная папка, в которой лежат документы на квартиру, банковские договоры и какие-то акции, суть которых я не понимаю, но обещал привезти и отдать отцу. На ощупь я подошел к шкафу, открыл дверцу, посветил на сейф, набрал код и открыл дверцу. Вот она, папка.

Мама убрала квартиру и сказала, что раздала все вещи. Нет также ни единой фотографии. Нет ничего, чтобы напомнило мне о том времени, когда я был счастлив. Нет ничего, кроме этого снимка, о котором она не знала, а я не сказал. Я не знаю, почему не сказал. Наверное потому, что хотел, чтобы хоть что-то осталось, но осталось немного, совсем капелька.

Снимок весил тонну. Я осторожно сдвинул фотографию, боясь даже взглянуть на нее, спасибо, что она лежала изображением вниз, и вытащил папку. В папке все безопасно – только документы, больше ничего. В сейфе остались несколько коробочек – драгоценности Марии. Надо бы позвонить ей и спросить, нужны они ей или можно ими как-нибудь распорядиться. Все-таки это достаточно дорогие вещи, наверное, их можно продать. А еще в сейфе лежит сверток, который я положил сюда четыре года назад. Обычно такие вещи хранят женщины, но Мария относилась к особому роду женщин, ее такие сентиментальности никогда не интересовали, и она отдала его мне. А я сохранил. Вот здесь сохранил, в этом самом сейфе.

Я запер сейф, положил папку в рюкзак.

Мама сказала, что в квартире нет ни единой вещи. Нет ничего, что бы могло напомнить. Но откуда она может это знать? Ниоткуда. Она не знает, как мы жили, какие вещи трогали, кто их куда поставил, а кто вечно скидывал с положенного места. Она не могла этого знать, а у меня не было духу самому все убрать. Нет духу и сейчас, поэтому свет я не включаю, а просто свечу фонариком по полу до входной двери, закрываю ее и ухожу.

* * *

Редакция сняла мне квартиру на улице Верхней Красносельской, в обычном доме-свечке, на седьмом этаже. Рента – пятьдесят пять тысяч в месяц, включая коммуналку и оплату Интернета, а также клининг перед заселением. Это просторная однушка с хорошим ремонтом и кондиционером. Видимо, до меня тут жил какой-то деятельный человек – кухня представляла собой гибрид места приготовления пищи и рабочего кабинета. Кухонный гарнитур из темного дерева, новомодная газовая плита с автоподжигом и духовым шкафом, встроенные посудомоечная и стиральная машины. В шкафчиках в идеальном состоянии набор посуды на троих – черные тарелки, прозрачные кружки, бокалы, низкие стаканы под крепкий алкоголь. Над столом книжная полка, на которой стоят книги. Явно не те книги, для которых эту полку прикрепили, – сейчас там стройным рядком собрание сочинений В.И. Ленина, но следы пыли указывают, что здесь стояли более толстые, более широкие книги. Наверное, книги какого-нибудь врача или юриста: у первых – толстенные энциклопедии, у вторых – огромные фолианты с постановлениями разных судов. Помимо пыли на полках в кухне, я обнаружил пыль и на шкафу, и даже на телевизоре. Ковер и полы были идеально чистые, окна казались хрустальными. Но вот пыль… Ее было слишком много. Ванная комната совмещала в себе душевую и санузел. Душевая работала отлично (был даже гидромассаж и радио), а вот унитаз отдавал застоявшейся водой, и на островке собралась ржавь. На антресоли нашлось пластмассовое ведро и тряпка, а возле душевой кабины я обнаружил средство для мытья полов. Ну что же, за дело.

Уборка заняла у меня примерно час, за который я успел дважды покурить (на балконе – это правило строго прописано в договоре). Клининг, услугами которых пользуется собственник этой квартиры, мне не подходит. Ненавижу пыль и готов платить, чтобы ее не было, но если она есть и мне приходится самому ее вытирать, то за что платить?..

Когда уборка была закончена, я заварил себе чай. На часах было три ночи, но в Нью-Йорке только семь вечера, спать не хотелось. Я открыл ноутбук, подключил свой портативный принтер и распечатал необходимые для работы документы. Редакционное задание, направление в командировку, доверенность от главного редактора на подписание документов на аккредитацию средства массовой информации для разного рода мероприятий и пресс-конференций.

Все эти документы есть у меня в оригиналах, но оригиналы будут храниться в сейфе – для ознакомления достаточно копий, ведь служебное удостоверение у меня с собой (а его, в принципе, должно быть достаточно!). Но я имею дело с правоохранительными органами и Министерством юстиции, а у этих ребят все ох как не просто.

Краткая биографическая справка убитого министра тоже была, но это был наискучнейший текст, лишенный всяческой жизни. Я такие не писал даже на первом курсе университета.

Убитый министр был куда более живым, чем представлен в этой справке. Такой текст стыдно публиковать даже в Википедии, не говоря уже о том, чтобы добавить в базу в качестве справки о личности. Нет, это нужно будет тщательно доработать.

Стоит начать с того, что министром Дмитрий Шелехов стал за очень большую взятку. Об этом ходили слухи долго и упорно, кто-то из общественных организаций инициировал разбирательство, но дело, ясно как божий день, затухло. Свою карьеру Шелехов начал сразу же после окончания университета – кстати, того же, что и я – МГУ имени М.В Ломоносова, только я окончил журфак в 2011 году, а Дмитрий – юрфак в год моего рождения, 1988-й, то есть тридцать лет назад. Итак, первым местом работы была прокуратура города Москвы, где Дмитрий работал сначала в самых низах, в отделе по надзору за соблюдением прав и свобод граждан, а потом поднялся до заместителя прокурора. В общей сложности карьерный рост занял у Дмитрия десять лет. Из прокуратуры он перешел в Министерство юстиции на должность начальника отдела законодательства о труде, социальном обеспечении, здравоохранении, образовании, науке и культуре департамента экономического законодательства. И уже через год был назначен директором департамента. Он тихо и спокойно работал на должности директора департамента, пока внезапно президент не издал Указ о назначении Шелехова министром юстиции. Предыдущий министр ушел на повышение, и вроде бы чисто ушел, без скандалов и интриг. Сейчас назначен полпредом президента в каком-то округе, то есть весьма неплохое повышение.

Конечно, это мы думаем, что там все просто и легко. Есть замечательный человек, значит, должен рано или поздно стать министром. И почему бы этому не случиться 31 октября 2014 года? Почему бы и нет?

Посредники на рынке такого трудоустройства говорят, что Шелехов заплатил порядка полумиллиона долларов, но и это не точно. Дело в том, что четырехлетний мандат депутата стоит порядка двух миллионов долларов, а министр – всего половину миллиона? Но оказалось, что это не покупка портфеля, а его аренда – полмиллиона долларов в год, и так до тех пор, пока не найдется другой платежеспособный человек или кресло министра не займет человек, который действительно этого достоин.

Про достоинство – это я от себя, потому что наши консультанты утверждают, что в правительстве достойных нет, но я в это не верю.

А вот то, что Шелехов взяточку давал, знают все. Но молчат.

Конечно, деньги пошли не президенту в карман. Но чтобы получить протекцию нужных людей, нужно хорошенько заплатить опять-таки нужным людям. И главное – не найти деньги, а знать, когда и кому их отдать. На это у Шелехова ушло семнадцать лет. Но курочка по зернышку клюет, и вот заветное кресло оказалось под задницей Шелехова. И практически сразу результаты его деятельности дали о себе знать – за первые шесть месяцев в порядке инициативы министерства были приняты законы, преимущественно в социальной сфере, которые облегчили жизнь импортерам автомобилей и запасных частей.

Понятно, почему принятие этих законов вызвало такую шумиху: так откровенно сказать «спасибо» за поддержку – это очень нагло. Шелехову пророчили выпадение из кресла с грохотом, но этого не произошло. Социальщик по жизни, он продолжил улучшать экономический климат для своих спонсоров.

В 2015 году было принято очень много законов, министерство погрязло в экспертизах, и инициатив практически не было – одна или две, и те прошли как-то косо, были отклонены или отправлены на доработку. У меня был полный перечень инициированных Министерством юстиции законопроектов с момента возглавления министерства Шелеховым, но ничего существенного там не было. Во всяком случае, наши консультанты не нашли ничего, что могло бы указать на спонсоров. Возможно, эти законы стали частью какого-то огромного пакета поправок, которые в совокупности позволят творить дела похуже снижения пошлин на ввоз автомобильных запчастей, но как об этом узнать, покуда дело не пошло?..

Я закрыл папку с материалами дела и составил план на завтрашний день.

Когда я закончил, уже рассветало. Половина шестого утра. Пора спать.

Но я принял душ, сварил себе кофе из темно-фиолетовой капсулы для кофемашины, оделся и вышел из квартиры. Я хочу навестить дочку.

А на кладбище следует приходить в первой половине дня.

* * *

С Викулей Разыграевой я знаком очень давно. Еще со студенческих времен. Одно время у нас назревал роман, но я сдержал данное себе давным-давно слово: только не на учебе и не на работе. Где угодно, хоть в трамвае, я готов знакомиться и влюбляться, но ничего не должно мешать обучению и карьере. Ничего! Поэтому разгорающийся роман был утешен несколькими пылкими встречами и легким расставанием: Вика не успела влюбиться, а я был галантен и честен.

С самого начала было ясно: журналист из Викули никакой. Это понимали все – и преподаватели, и мы, одногруппники. Да и Вика никогда не питала иллюзий по поводу своей карьеры. Она не могла связно выдать ни единого текста, не говоря уже о том, что писала она безграмотно. Я через несколько лет с презрением к себе признался ей, что ее безграмотность была одной из причин, почему у нас ничего не вышло.

Но Викуля себя нашла – она стала кладезем информации. Все слухи и сплетни, которые только можно собрать, были у Вики в изобилии. Но поскольку продажу информации Вика поставила на поток, она не могла себе позволить оболгать кого-то. Поэтому у нее была только проверенная информация, с доказательствами.

Это-то мне и требовалось.

Я сделал заказ на «раскопки» подноготной Шелехова еще из Америки, в день убийства 10 марта, и сегодня Викуля готова предоставить отчет.

Мы встретились в ресторанчике на Арбате. На втором этаже ресторанчика была открытая терраса, которую уже расчистили, поставили обогреватели и сервировали для гостей, которые желали есть на холоде и курить. Викуля дымила как паровоз, причем не сигареты, а вейп – курительный гаджет, мини-кальян, с ароматным табаком и клубами дыма.

– В общем, заяц, я раскопала не так много, – сказала она, пригубив вина и выпустив облако пара. – Есть еще информация, которую я подтвердить не могу. Я тебе скажу направление, а ты сам – там реально проверить никак, только засветить интерес. Как ты понимаешь, черви все сразу попрячутся. И лучше, чтобы ты видел, как они заметают следы, сможешь хоть выводы какие-то сделать.

– Стопудовое есть? – спросил я.

– Министр у нас был ходок, – ответила Викуля, – да еще какой. Ни одной юбки не пропускал. Жена в курсе, там все на православии. Знаешь, такая умудренная морщинами женщина, кутается в модную шаль размером с плед, вся такая на ознобе, уютная, с сухой прокуренной кожей. От нее должно пахнуть старомодными духами, кофе и сигаретами. Хотя она не курит. Судя по зубам – и кофе не пьет, там, скорее всего, онкология какая-то или просто конституция тела. Ну ты знаешь такую породу людей – в двадцать уже высохшие старухи? Короче, жена все знает, но претензий не имеет. У самой любовник тридцати лет. Я как-то читала ее переписку в телефоне, зовет его «Кукусёночек», а он ей милые смайлы шлет. Ну и пошлости пишет всякие, короче, обычный альфонс.

– А как ты к ней в телефон залезла? – удивился я.

– Ой, перехватила мессенджер. Нашел проблему!

– Там же все шифруется!

– Так точно, мой генерал. Да только связи нужно иметь. Скажем так, метод есть. Сейчас его засветили, и канал мы потеряли, но ничего, что-нибудь спецы придумают. Нельзя нас лишать возможности залезть в корзину с грязным бельем.

– А какой способ-то был?

– Ну ты совсем древний, если не знаешь! Смотри, мессенджер привязан к номеру телефона. Верно?

– Да.

– Отключаем у абонента сим-карту, переводим звонки и сообщения на левую симку. Все, у нас есть доступ к мессенджеру. Дальше заходим в него, скачиваем архивы. Возвращаем владельцу его сим-карту, то есть подключаем вновь. Делается это ночью, получив подтверждение, что абонент не пользуется сетью, вероятнее всего, спит.

– Ты нарушаешь целую тучу законов, – сказал я.

– Безусловно, – согласилась Викуля и выпустила очередную порцию вкусно пахнущего пара. – По-другому достоверную информацию не получить. К слову, все давным-давно знают, что мессенджеры ненадежные, но альтернативы нет. Как и у нас – кто же нам скажет правду? Вот и приходится таким способом… В общем, начинаешь слушать?

– Да.

Конечно, я также нарушал закон – и отдаю себе отчет. Только Викуля права – иного выхода, кроме как таким способом добывать информацию, у нас нет. Если предположить, что у человека есть совесть и, совершив преступление, он пойдет и обязательно сознается, то необходимость в добывании информации отпадает сама собой. Зачем? Но так не бывает. Человека нужно вынудить, чтобы он признался. Заставить, изобличить. Можно еще избить, запугать, шантажировать – все средства хороши. Главное, чтобы никто не пострадал. По крайней мере, не сильно пострадал. Ладно, чего уж там – главное, чтоб выжил. Хотя и тут бывают исключения.

– В общем, в последние три года наш министр встречался сразу с тремя женщинами. Это если проститутки не в счет, потому что к проституткам он тоже ходил, причем не то чтобы редко. Пару раз в месяц. И знаешь что? С его графиком такие походы – весьма частое занятие. Ну да ладно, это к делу не относится. Три из его постоянных любовниц – обычные содержанки, живут за его счет, нигде и ничем не заняты, короче, обычные шмары надутые. Живут практически в соседних домах – министр снимал им там квартиры. Кстати, квартиры так себе, на троечку. Зато в центре опять-таки. В общем, хрен их разберешь, этих шалав, что им важнее – ближе к центру или ремонт хороший?.. А вот четвертая – это моя находка. Это, можно сказать, прямо отрада для души. Ты только не пискни.

– Ты о ком?

– Ты знаешь, кто такая Наташа Добронравова?

– Ты пошутила сейчас?

– Нет, – горячо запротестовала Викуля. – Я тебе гарантирую!

– Ты имеешь в виду ту самую Наташу Добронравову? – изумился Макс. – Когда я работал в Moscow Times Journal, она уже не была главным редактором, но ее до сих пор там помнят! Говорят, при ней издание было на высоте. Она ушла оттуда из-за мужа. Его посадили, что ли?

– В общем, ничего ты про нее не знаешь, – сделала вывод Викуля. – Посадили его, когда она только-только влезла на кресло главного редактора. Она тогда развернула эту позорную простыню с банками, отмыванием денег, обналом и прочим. Помнишь, как все захлебнулись от восторга, когда она опубликовала всю подноготную хреновой тучи банков? Вот тогда ее мужа и посадили, это было в две тысячи восьмом году. И угадай, что?

– Что?

– Посадили его за неуплату налогов. Но, понятное дело, это отомстили Наташе. Они развелись, но она по-прежнему с дочкой и сыном живет в его квартире. Дочь, кстати, у нее от сокурсника, они даже женаты не были; а сын как раз от мужа, так утверждают документы. Так вот, посадили ее мужа, Олега Корнилова, бизнесмена, на восемь лет. И он все еще сидит. Перед самым выходом, в две тысячи четырнадцатом, ему добавили еще, без права на условно-досрочное.

– За что?

– Нашли еще три эпизода, где он соучастник. Он даже спорить не стал, все признал.

– А что Наташу связывало с Шелеховым?

– Платоника, – авторитетно заявила Викуля и для пущей убедительности кивнула, поджав губы. – Вот тут у меня сведения из достоверных превращаются в слухи. Министр к ней не ездил, это точно. Они встречались на нейтральной территории – Шелехов закрывал рестораны, куда она проникала тайно. Ни в одном отеле Наташа и министр никогда замечены не были, в переписках что-то подобное вообще отсутствует. У них как будто бы были чисто платонические отношения.

– Ты считаешь такое возможно?

– Нет, – ответила Викуля. – Я считаю, что министр – отец сына Наташи.

– Ого, вот это новость! А с чего ты такое решила?

Викуля улыбнулась и затянулась глубоко, аж закашлялась. Я не знал, чем ей помочь: девушка кашляла, на глазах выступили слезы, вены на шее вздулись. Боже мой, подумал я, ну зачем же себя так гробить? Ведь все полчаса беседы она не вынимала изо рта эту штуку… Наконец Викуля прокашлялась и сказала:

– Как могла пересечь их жизнь в прошлом – не знаю. Наташа родилась и училась в Питере, в Москву переехала уже с ребенком на руках и сразу же в квартиру к своему мужу, Олегу Корнилову. Но ребенок этот не его – у Корнилова вообще детей нет.

– Подожди, несколько минут назад ты сказала, что дочь Добронравовой от сокурсника, а сын – от мужа. Или я что-то не то услышал?

– Все так ты услышал, – закатила глаза Викуля. – Это официальная версия для всех. Не пройдет и несколько дней, и все выплывет наружу, я уверена, вот тебе крест!

Меня чуть не сдуло от Викулиного обширного перекреста.

– Короче, детей у Корнилова нет! И долго говорили, что он того… Импотент. Но, судя по всему, нет. Просто не хотел детей, да и все. Ну бывает же такое? Не хотят люди детей…

И тут Викуля замолчала. Она просто не знала, куда себя деть. Вспыхнув, она завертелась, делая вид, что ищет официанта, подозвала его, заказала себе черный кофе, и снова, приложившись к вейпу, выпустила облако.

– А еще… В общем, у меня есть достоверная информация, что не только Наташа встречалась с министром. У меня есть переписка с телефона Катюши, дочери Наташи. Готов? Так вот… – Викуля сделала страшные глаза, глубоко втянула вейп и выпустила самое огромное облако, которое окутало и нас, и ближайшие столики густым сладким дымом, как ватой. Довольная результатом, Викуля продолжила: – Они общались, причем втайне от Наташи. Никакой интимщины в переписках нет, только явки и пароли на встречи. И запросы денег. И факты их получения. Причем много денег.