Текст книги "Серая орда"

***

По указанной овдами тропе добрались до Свищева быстро. Гораздо быстрее, чем если бы пробирались наугад лесом. На поиски княжича из Мещёрска их вышло семеро. Семеро теперь и возвращалось. Вот только вместо погибшего Тишки и раненого Никиты с ними шли два разбойника.

Шагали молча – каждый о своём думал. Рыжий, то и дело краснея, вспоминал прекрасную собеседницу, Сокол размышлял о странных силах, что сгустились над Мещерой, оба разбойника и Дуболом радовались завершению опасного предприятия, а Тарко и вовсе ни о чём не думал, просто на дорогу смотрел…

Заруба шёл невесёлый, бормоча что-то под нос. Запали ему в душу слова владычицы. Задели за живое. Додумавшись до решения, он вдруг встал, повернулся к разбойникам и спросил:

– Как зовут вас?

Те помялись, но ответили:

– Митька.

– Воробей.

Заруба оглядел обоих.

– Я как раз двоих потерял. Тишку-отрока монахи убили, да Никиту девы лесные у себя оставили. Вы, гляжу, не без способностей, раз уж выжить умудрились в эдакой заварушке… Пойдёте ко мне в полк?

Бывшие разбойники помолчали для приличия, вздохнули, волюшку вспомнив, да и согласились. У Зарубы, непонятно почему, словно камень с души свалился. Хлопнул по плечам обоих, принялся о службе рассказывать, повеселел малость.

Через несколько часов отряд вышел из леса над самым селом. И они вдруг увидели осень. Осень всегда наступает исподволь, даже не наступает, а как бы перетекает из лета. Холод понемногу вытесняет тепло, тучи изо дня в день прирастают, всё больше закрывая небо и солнце. Листья на одних деревьях желтеют, краснеют, скукоживаются, а на других продолжают зеленеть как ни в чём не бывало. Всё непонятно как-то – то ли ещё лето, то ли уже нет. А потом в один единственный день вдруг как вдарит… И сразу ясно – вот она осень, уже и к зиме поворачивает.

Сильный ветер поднимал с земли листья, ветки, сухую траву; терзал поднимающийся от домов дым, кружил всё это в бешеной пляске. Тут же, среди круговерти, летали птицы, и невозможно было понять, то ли ветер их носит, то ли они ветер подгоняют.

Пляска осени завораживала. Казалось, будто ведьмы молодые играют, колдовство расточая. Рваные облака носились над самыми верхушками деревьев, цепляясь за них лохматыми лапами. А вдалеке, на самом краю небосклона, виднелась полоска чистого неба, и солнце, угрюмо прощаясь, подсвечивало облака. Стая ворон, перекрикивая ветер, металась повсюду, набрасываясь по-разбойничьи на яблони, рябины, на любые деревья и кусты, где виднелась пожива и, обдирая их дочиста, перебиралась дальше. Дома скрипели, плохо прибитые дранки срывало с крыш, ветер свистел по щелям, хлопали полотнища вывешенной во дворах ткани.

На какой-то миг всё стихало, замирало, а потом начиналось вновь.

Глава третья
Вурды

Мещера. Волчьи Мшары

Старая Вуверкува, прожившая одним богам ведомо сколько лет, вышла из логова. Вышла по зову племени. Вышла впервые за долгое время. Она глубоко вздохнула, вспоминая запахи осеннего леса. Запахи грибов и прелых листьев. Вслед за запахами сознания коснулись звуки, цвета. Солнце её ослепило, и она сощурилась от забытого яркого света.

Последний раз Вуверкува видела солнечный свет, может быть, год или два назад. У неё не возникало нужды покидать жилище чаще. Вурды берегли Старейшую, снабжали её пищей и водой, ухаживали за ней. Подходы к её логову стерегли днём и ночью. Стерегли так, как не стерегли свои собственные жилища. Потому что даже потеря жены и детей для вурда не значила ничего в сравнении с потерей Старейшей. И всё это – ради таких вот редких событий, какое случилось сегодня.

У вурдов нет своего языка – они говорят на языках людей. Они не знают письма. Оттого и ценят Старейшую, хранительницу мудрости, заповедей и обычаев, больше самих себя. Она не управляет племенем, не наделена властью. Она судит живых и выносит решение мудростью предков. Но не всякий раз судит, а только тогда, когда к ней обращаются.

Сегодня к ней обратились. И она, тяжело одолев двадцать трудных шагов, остановилась посреди поляны.

Возле неё встали шесть женщин – шесть наследниц. Одной из них предстояло заменить Вуверкуву, когда та отправится к предкам. И тогда эта одна станет Старейшей. Но пока они равны, они служат Вуверкуве. Они слушают её рассказы и перенимают мудрость. Пока у них нет даже собственных имён.

Перед Вуверкувой стояли два вожака. Два сильнейших вурда всего их племени. Первого звали Писе Йол, что значит Быстрые Ноги. Он был молод, но уже водил сонары в набеги на людские деревни. Он был горяч и тщеславен. Но, главное, он был удачлив. И удача, словно запах свежей крови, притягивала к нему молодёжь. Второго звали Пунан Кид, что значит Волосатая Рука. Этот был старше, опытнее и осторожнее. Он давно уже не занимался набегами, считая их пустой тратой жизней, ибо слишком много вурдов гибнет в этих набегах.

Они ненавидели один другого. И только заповедь предков, строго запрещающая схватки между соплеменниками удерживала вожаков от поединка. Они пришли просить суда. Пришли не одни. По краю поляны расположились их братья, разделившиеся на две почти равные части. Это были сонары вождей. Одни, молодые и горячие, поддерживали Писе Йола. Другие, опытные, потёртые были на стороне Пунан Кида. Пришли и вурды из других сонаров – дело казалось важным для всего племени.

От поднесенной наследницей лучины Вуверкува зажгла пучок священной травы и молча обошла поляну, обкуривая дымом спорщиков. Потом остановилась и начала суд.

– Кто будет говорить первым? – спросила Вуверкува.

Первым должен был говорить тот, кто обвиняет другого. Или тот, кто обвинил первым, если обвинения взаимны. Пунан Кид сделал маленький шаг вперёд.

– Говори, – разрешила Старейшая.

– Когда Писе Йол со своим сонаром нападал на людские деревни, я молчал. Хотя многие достойные вурды погибли в этих глупых набегах, а наше племя не столь велико, чтобы губить понапрасну жизни. Но, повторяю, тогда я молчал.

Но три дня назад он убил овду. А это – война. Война с овдами означает гибель нашего народа. Мы не сможем выиграть эту войну. И не можем уладить дело миром. А овды не станут, подобно людям, отгораживаться от леса, а значит и от нас, стенами. Они придут и уничтожат наш народ. Вот почему я обвиняю Писе Йола и обращаюсь к мудрости предков.

Вуверкува кивнула и обратилась к противной стороне:

– Говори.

Молодой воин шагнул вперёд.

– Предки не заказывали нам убивать кого-либо, кроме соплеменников. Пунан Кид говорит, что нашему племени грозит исчезновение? Я согласен с этим. Но мы исчезаем не потому, что нападаем на сёла, а потому что вырождаемся. Всё меньше и меньше у нас появляется настоящих воинов. Сегодня мы откажемся от набегов на деревни, завтра перестанем нападать на дорогах. Придет время – и мы примемся жрать траву и превратимся в тучных и глупых коров. К этому ведет осторожность Пунан Кида. Я обращаюсь к мудрости предков.

У вурдов не принято долго выступать на суде. Спорить, доказывать, убеждать. Каждый из спорщиков мог выступить с коротким словом только однажды. И кроме них никто больше не мог говорить. Ни к чему это. Все доверяли Старейшей и мудрости предков – зачем лишние слова.

Поэтому, выслушав обоих, Старейшая молча удалилась обратно в логово. Теперь ни тот, ни другой спорщик не мог покинуть поляну, сколько бы старуха ни провела в своем логове, сколько бы она ни думала над их делом. Хоть год. Знали ведь, на что шли. Знали, что раз не хватило собственной мудрости, теперь остается лишь ожидать её от предков. Остальные вольны были покинуть поляну, оставив несколько человек, которые передадут потом слово Вуверкувы всему племени. Но дело заварилось такое, что никто даже не шелохнулся.

Старейшая вновь вышла из логова, когда солнце перевалило за полдень. Ещё раз обкурила травой поляну и, вернувшись к середине, огласила решение:

– Писе Йол. Ты должен покинуть племя. Ты пойдешь к овдам и отдашь себя их суду. Они решат, как ты должен искупить убийство. Если они посчитают, что тебе лучше умереть – ты умрёшь. Если они решат, что ты должен жить – будешь жить. Ты вернешься к вурдам, только когда овды решат, что ты можешь вернуться. До тех пор ты больше не можешь носить своё имя. Такова мудрость предков.

Лишённый Имени поклонился Старейшей. Ни вздохом, ни выражением, он не показал недовольства.

Вуверкува повернула голову ко второму:

– Пунан Кид. Ты должен покинуть племя. Ты пойдешь с Изгнанным. Ты разделишь его судьбу. Ты умрёшь вместе с ним. Ты будешь жить вместе с ним. Ты вернешься к вурдам вместе с ним. До возвращения ты не можешь носить своё имя. Такова мудрость предков.

Лишённый Имени поклонился Старейшей.

Вуверкува обратилась ко всем:

– Никто не может покинуть племя вместе с Изгнанными. Никто не может помогать Лишенным Имён. Такова мудрость предков.

Все, кто пришёл на поляну, поклонились. И продолжали стоять, склонив головы до тех пор, пока Старейшая не скрылась в логове.

Суд был окончен.

Воины обоих сонаров молча разошлись по тайным тропам, что вели к десяткам логовищ, разбросанных по всему лесу. Собственно, никаких сонаров больше не существовало. Они распались, точно так же, как это бывает, когда вождь гибнет или, что случается реже, уходит на покой. Скоро появятся иные вожаки, которые соберут новые сонары. А пока расходились просто вурды. Никто из них даже не посмотрел на бывших вождей. Их для племени больше не существовало. Мудрость предков не обсуждается и, тем более, не может быть оспорена.

Двое остались стоять. Им было о чём подумать. И у них имелось на это время. Они могли оставаться на поляне до захода солнца. До последнего луча.

***

Для тех, кому назначено покинуть племя, от поляны вела особая тайная тропка. Через день быстрого хода она выводила на Муромскую дорогу. Двое Лишённых Имён шли по этой тропе вместе вот уже несколько часов – и до сих пор не проронили друг перед другом ни слова. Когда покинул поляну Лишённый Имени первым, Лишённый Имени вторым просто последовал вслед за ним. Ибо такова была мудрость предков.

Оба оказались слишком гордыми, чтобы заговорить, хотя прекрасно понимали, что заговорить, в конце концов, им придётся.

Оба шли босиком, как обычно и ходят вурды. На обоих были длинные меховые куртки и меховые штаны – обычная одежда вурдов. Оба имели на поясе большие тяжелые ножи – обычное оружие вурдов. Невелика у вурда и поклажа. Не требуется ему ни котелок, ни припас съестной, ни топор. Всё что нужно, вурд добывает в пути. Костра он не разводит, мясо впрок не готовит, воду, когда нет рядом ручья или озера, пьёт из следов и луж.

Тайными тропами вурдов никто кроме них не ходил. Люди и даже овды про эти тропы не ведали. Звери знали, но избегали, пользуясь своими собственными лесными путями. Поэтому за всё время им не встретилось ни одно живое существо. Лишь птицы щебетали, укрывшись в нависших над тропой ветвях, да и те не спешили показываться на глаза.

Первый шёл быстро и упрямо. Он ломился вперёд, словно лось, широкими, тяжёлыми шагами. Его сжигала ярость и мучила обида. Нет, не на Старейшую, тем более не на предков. Скорее на судьбу-злодейку да на глупых соплеменников, которые, дай только время, ещё пожалеют, что остались без него. Пожалеют, да поздно будет.

Второй едва поспевал за ним, переступая ногами мягко, словно рысь. В его душе не было ни злости, ни обиды, хотя именно его изгнали не за преступление, а заодно с соперником. Но он привык спокойно принимать все выверты судьбы. Что толку в гневе? Что толку теперь искать виноватых? Не лучше ли подумать о том, как выйти из создавшегося положения достойно, а при толике удачи ещё и остаться в живых. Он шёл, неспешно разговаривая сам с собой, и мысли в конце концов привели его к необходимости действовать.

Он обогнал Первого, забежал на несколько шагов вперёд и, развернувшись, встал поперёк тропы. Взлохматил волосы. Снял куртку. Вывернув её наизнанку, надел снова.

Первый остановился перед внезапным препятствием. Подняв голову, наткнулся взглядом на смеющиеся глаза соплеменника.

– Здравствуй, незнакомец, – вернув лицу серьезный вид, обратился второй к первому. – Не знаю, далека ли твоя дорога и что ожидает тебя в конце её. Но предки подсказывают мне, что нам по пути. Извини, не знаю твоего имени. Ты можешь называть меня Волосатая Рука.

Первый некоторое время молчал, не понимая, что происходит. Но, наконец, его гнев отступил и, распрямив плечи, он так же серьёзно ответил:

– Зови меня Быстрые Ноги. Рад, что у меня появился попутчик.

Мудрость предков лишила вурдов имён, произносимых на пяти языках лесных народов. Но передача смысла имени на других языках не запрещалась. Из таковых вурды в последнее столетие освоили лишь язык славян. Так они вновь обрели имена.

Дальше шли уже вместе. Не один подле другого, как раньше, а именно вместе. И всё же разговориться бывшим врагам оказалось не так просто. Только при подходе к людской дороге былая вражда начала понемногу таять.

– Недолго нам быть товарищами, Волосатая Рука, – произнёс молодой вурд. – Овды воткнут в нас стрелы, прежде чем мы увидим кого-то из них.

– Не спеши, Быстрые Ноги, – ободрил старший. – Мудрость предков требовала вовсе не того, чтобы нас убили. Мы должны предстать перед овдами, а не перед их стрелами. Пока мы шли, я долго думал, как это лучше сделать. И кое-что, кажется, придумал.

***

Ошибается тот, кто полагает, будто вурды тупые кровожадные существа. Если и правда это, то лишь отчасти. Они действительно кровожадны. Что есть, то есть. Любят они кровушку человечью. Такова их природа, что же тут сделаешь? Но вот тупыми вурдов считают совершенно напрасно. Конечно, чудом уцелевший после встречи с ними человек, не может себе представить вурдов иначе как дикарями. Но, согласитесь, многие вообще считают глупцами всех, кто их окружает. И ошибаются. И страдают потом от этого. Сами в дураках остаются.

Да, нелегко поначалу поверить, что вцепившийся зубами в оторванную у вас руку дикарь говорит на шести языках и умеет считать самое малое до ста. Это ваши предки умели считать только до десяти – больше на руках не хватало пальцев. А у вурдов и рук и пальцев всегда имелось столько, сколько требуется. А появится нужда до двух сотен сосчитать, наотрывают ещё. И уж будьте уверены, они не растеряются и перед более сложными задачами. Особенно если от этого зависит их выживание.

Когда среди бела дня перед кадомским купцом Ондропом выскочили на дорогу двое косматых нелюдей, он едва не лишился рассудка. Бежать? Бежать некуда. Да и разве убежишь от вурда? Разве скроешься от него в лесу? Развернуть повозку на узкой дороге невозможно – мешают деревья. Да уже и поздно. Один из вурдов, тот, что постарше и покрупнее, схватив узду, остановил лошадку. Второй, похлопав животное по спине, уже приближался к повозке. Ондроп хотел было побежать, но вдруг почувствовал, что не может – ноги будто отнялись. О лежащей в поклаже секире и о ноже, что подвешен к поясу, купец даже не вспомнил.

– Куда путь держишь, человече? – непринуждённо спросил тот, что держал лошадь.

Ондроп не ответил. Мысль о том, что сейчас его будут жрать, воцарилась в голове, вытеснив все прочие. Вурд что поменьше подошёл к купцу вплотную и крикнул первому:

– Ты что, не видишь, он языка лишился от страха? Зачем он нам нужен такой пугливый? Может его того… – молодой провёл рукой поперек шеи. – А для дела другого кого подыщем. Мало, что ли, их здесь ездит?

– Ты, мужик, нас не боись, – успокоил старший. – Сегодня мы сытые.

Оба дружно захохотали.

– Д-д-для к-к-какогго д-дела? – заикаясь, выдавил из себя Ондроп.

– Ну вот! – обрадовался старший. – А ты говоришь, пугливый. Другой бы уж двадцать раз помер на месте, а этот, смотри-ка, сразу о деле спросил. Одно слово – купец.

– Дело простое, – объявил молодой. – Можно сказать – пустяковое. Отвезёшь нас к овдам. Как отвезёшь, так и шагай себе на все четыре стороны. Всё вернем тебе – и повозку, и лошадь. И жизнь оставим. Наградить сверх того, правда, не сможем ничем. Сам знаешь, не признаем мы всё это ваше золото и серебро. Оно нам без надобности.

– Да где же я вам овд сыщу? – удивился купец, забыв про всяческий страх, до того необычной показалась ему просьба вурдов. – Овды – они же в корчмах придорожных не сидят и на торги не хаживают. Они ж в лесу живут, как и вы.

– Вот в лес и поедем, – сказал старший. – И гляди – попытаешься сбежать, или шум учинить, или знак какой подать стражникам проезжим – голова с плеч слетит, что звезда падучая с неба. Пикнуть не успеешь.

Резво вскочив в повозку, оба вурда устроились среди товара.

– Что везешь, купец? – осведомился старший, деловито заглядывая под шкуру.

– Мёд везу. В Муром. На княжеский двор да на торг, – ответил Ондроп.

– Мёд – это хорошо, – протянул молодой, подмигнув купцу. – Мёд уважаю. Вот и угостимся в дороге. Отведаем, что за медок князьям поставляют.

В другой раз мужик, может быть, и испугался бы за товар. Но теперь, узнав, что нелюдь неравнодушна к мёду, даже обрадовался. Мёд? Да, пожалуйста, сколько угодно. Хоть облопайтесь, судари вурды.

– Ты, человече, трогай давай, – напомнил старший. – Ехай. Дорога неблизкая.

***

Вурд вне племени – явление чрезвычайно редкое и занимательное. Жаль, не нашёлся ещё учёный, который взялся бы его изучать. И науки такой пока не догадались придумать.

Обычно изгнанный народом вурд быстро погибает. Одному выжить сложно. Рано или поздно либо люди прикончат, облаву устроив, либо звери дикие на тропе лесной подстерегут. Но уж если случается уцелеть, с ним происходят удивительные перемены. Вурд начинает думать. То есть думает-то он всегда, но когда остается один, без присмотра предков, он начинает думать свободно. Вурд может рассуждать бесконечно на любую тему, и иметь свое собственное суждение по любому, самому отвлеченному вопросу.

Повозка не спеша двигалась в сторону Мурома, и пока Быстрые Ноги спал, Волосатая Рука донимал купца такой вот учёной беседой.

– Вы, люди, трупоеды все. Подумать только, какое мясо вы едите. Это ж уму не постижимо! Вот мы, вурды, едим только парное. С кровью, ещё горячей. А когда кровь остывает, то это уже не мясо, а падаль. Вы падалью питаетесь, а нас за зверей держите. А кто не звери? Все звери. И вы, и мы. Только разное мясо едим. Вот и вся разница.

– Но мы же не едим человеческое мясо, – попытался возразить Ондроп.

– Э-э! – протянул Волосатая Рука. – Так мы вурдов тоже не едим. Мало того, мы своих даже не убиваем. Запрет у нас на этот счёт строгий. Не то что у вас, собственных заповедей не чтящих. А убиваете-то зачем? А просто так убиваете, даже не с голодухи. А на нас наговариваете. Напраслину, можно сказать, возводите. Да мы сроду не убивали вас столько, сколько вы себя сами.

Тут проснулся его молодой товарищ. Он сладко потянулся, оглядывая заспанными глазами окрестности, и произнёс, отряхивая с себя сон.

– Ну и проголодался же я.

Ондроп поёжился: ну, ведь только что речь шла об их, вурдов, предпочтениях в еде – и вот на тебе – он, видите ли, проголодался.

– Останови телегу, – приказал Быстрые Ноги.

Сердечко у мужика так и ёкнуло, но повозку остановил. А куда деваться, не спорить же с вурдом на пустой дороге.

– Да не боись, ты, – ободрил его молодой. – По нужде я схожу.

Вурд не стал справлять нужду посреди дороги, а углубился в лесок.

– Вот пошто вы люди воюете? – продолжил тем временем беседу Волосатая Рука. – Мы ладно, мы еду добываем. Каждая тварь кушать хочет. Но сверх того никого не трогает. Скушает сколько надо – и больше ни-ни. А вы, люди, себе подобных кромсаете, что капусту на закваску шинкуете, косяками, табунами или что там у вас. Вот я и спрашиваю – пошто?

Ондроп промолчал. И вдруг подумал, что странный собеседник не так уж неправ, даже напротив. Но он купец, человек, как говорится, не военный, а посему не его ума дело.

– Молчишь? – продолжил старший. – Сказать тебе нечего потому что. А я скажу. Вам не еда нужна. Вам земли подавай, реки, леса. Вы всем этим владеть хотите. А нас спросили?

После ухода молодого вурда прошло полчаса. «Однако слишком уж велик час для нужды,» – подумал купец и вопросительно посмотрел на старшего. Тот улыбнулся, обнажив жёлтые клыки, и сказал:

– Щас придёт, не парься.

И точно. Скоро, бесшумно раздвинув еловые лапы, на дороге появился молодой вурд. Он хитро ухмылялся и вытирал рукавом испачканный кровью рот. Ондроп опять испугался, в этот раз, правда, не за себя. Но тоже – чего уж хорошего вурдов возить, когда они по такой нужде в деревни попутные хаживают. Как людям в глаза-то смотреть после этого. Так всегда бывает – когда страх уходит, просыпается совесть.

– А ты не желаешь? – спросил молодой старшего и весело подмигнул. – По нужде-то сходить?

Волосатая Рука отмахнулся, мол, не теперь, а молодой, увидев лицо мужика, рассмеялся.

– Чего опять испужался, купец? Зайчишка это был. Зайчишку в лесу повстречал.