Текст книги "Из смерти в жизнь… Выбор сильных"

В одном из чеченских сёл я спрыгнул с бэтээра, чтобы купить минералки у русской женщины. Ко мне подходит офицер: «Как здорово здесь батюшку встретить! Вы откуда?». – «Из Сергиева Посада. А вы?». – «Из спецназа ВДВ». – «Я в Первую кампанию и сам служил в спецназе». – «Не может быть! Мой позывной тогда был «Кабан». А у вас?». – «Чукча-снайпер». Он чуть не подпрыгнул: «Ты же мне в январе 1995-го жизнь спас в Грозном! Меня на площади «Минутка» «духовские» снайпера зажали, а их кто-то уложил со стороны старого университета. Потом я узнал по своим каналам, кто меня выручил. Сказали, что это был «Чукча-снайпер». Вот такая вот состоялась у меня радостная встреча. Дивны дела Твои, Господи!..

В Барзое мы жили в юргинской бригаде. Однажды за один день покрестили сто двадцать человек! Можно даже сказать, что покрестили за один раз. Это же армия. Там нет такого понятия – «пришёл-ушёл». Желающих покреститься привели, построили. Мы с отцом Василиском в четыре руки их и крестили: один читает, другой помазывает, святой водой окропляет. Дело сделали просто величайшее! Такое чувство радостное возникло! И дальше так – каждый день. Приезжаем в одно место – шестьдесят человек крестим. В другое – тридцать, где-то – девяносто человек. И офицеры крестились. Помню, как один подполковник-десантник привёл своих бойцов креститься, шестьдесят два человека. Спрашивает: «А мне тоже можно покреститься?». – «Нужно!». – «Но я же старый, скоро на пенсию». – «Какая разница, сколько лет! Всё равно надо креститься». Подполковник: «Ну, раз так, я тоже в строй встану».

Помню, приехали мы с отцом Василиском в одну часть бойцов крестить. И там один боец мне говорит: «Скажите мне, батюшка, что мы здесь делаем? Это же чужая земля». Я: «А кто тебе такое сказал?». Он: «Ну, есть России, а есть Чечня. Пусть чеченцы отделяются и живут как хотят». Бойцы вокруг головами в знак согласия кивают. Я вижу, что они какие-то деморализованные. Говорю: «Внимание! Сейчас ликбез буду проводить. Вы знаете, что это за земля? В шестидесятых годах прошлого века красный карандаш Никиты Хрущева отделил эту землю от Ставропольского края. Хрущёв отрезал от Ставрополья три равнинных района и прирезал их к Чечено-Ингушской республике. Чеченцы ведь всегда в горах жили, на равнину не спускались». – «Правда, что ли? Это что же, Ставропольский край? Россия, получается?». – «Конечно!». – «Тогда мужики, всё понятно! Будем мочить!». Сразу настроение у людей переменилась.

У меня была газета «Московский комсомолец» тех времён, которую я долго хранил. Потом с переездами где-то потерял. Меня там похвалили. Точнее, обругали. Но если враги тебя ругают, значит, это они тебя хвалят. Однажды рядом с нами оказались корреспонденты из «Московского комсомольца». Нас берут в вертолёт, а их – нет. Они мне говорят: «Отец Николай, скажите, чтобы нас взяли в Калиновскую». – «Э-э, нет, мужики. Вы же такая грязная газетёнка! Как всегда обгадите всех и вся». – «Так нас не берут, поэтому мы так и пишем!». Говорю: «Нет! Вас, комсомольцев, никуда нельзя пускать!».

Потом приносят мне газету. В ней в первых строках написано: «Священник Николай Кравченко – хулиганствующий элемент Русской Православной Церкви». Да разве им объяснишь, что у меня детство хулиганское было. Я ведь в интернате жил. Как же было там не хулиганить? Как иногда говорил отец Василиск: «Ну что, отец Николай, мы с тобой маленько пошалили!». Это да, бывало такое… Зато бойцы нас хорошо принимали.

Как-то майор один на нас наскочил: «Вы тут приехали, а я вам безопасность должен обеспечивать. Вы что думаете, здесь Кутузовский проспект?!. Здесь война, ребята. Пулечка такая прилетит, тук – и всё…». Говорю: «Понятно. Пулечка, говоришь… Ну, хорошо. Успокойся ты! Ты чего руками машешь?». Смотрю, что мой тон и выражения его остановили. Говорит: «А почему вы мне так отвечаете?». – «Так вы сами начали, вот я вам так и отвечаю. Культурно будете говорить – я культурно вам и отвечу. Не нужна нам ваша охрана! Во-первых, мы с батей Афганом подышали, пока ты ещё в школе учился». Вижу – у майора рот закрылся. – «А в Первую чеченскую я вообще это ущелье на брюхе всё исползал. А ты мне сейчас объясняешь, что мне делать». Он: «Не понял… Ты же батюшка?». – «Да. Но в прошлом – действующий офицер». Майор спрашивает отца Василиска: «А вы?». Тот: «Солдат Красной армии».

Майор ушёл. Вернулся через часок. Видать, информацию пробил. Говорит: «Мужики, приношу вам свои извинения. Скажите, что вам нужно?». – «Дай нам по паре гранат на всякий случай. Как последний привет. Больше ничего не надо. И обеспечь фронт работы. Тебе же сказали, что нам надо вот туда и ещё вот туда! Дай бээмпэ или бэтээр, чтобы добраться. Охрана не нужна, только брату моему автомат дайте».

Тогда с нами был мой младший брат. Он в своё время тоже успел лиха хлебнуть, в Абхазии был. Так что ему всё это за радость было! Брату дали автомат, бронежилет, каску нахлобучили. Так он с нами везде и ездил.

Со временем количество тех, которых мы крестили, стало уменьшаться. В армию стали приходить уже крещёные. И постепенно острая необходимо крестить в зоне боевых действий отпала. А я ведь ещё помню те времена, когда крестить вот так было вообще невозможно. И это было совсем недавно!

Один раз я с ребятами, с разведчиками, даже на боевой выход вышел. Прошёлся, чтобы взбодриться, наверное. Почувствовать, что есть ещё порох в пороховницах. Отец Василиск говорит: «Зачем ты это сделал?». – «Батя, ты знаешь, я такое почувствовал удовольствие! Я зарядился!». Жена мне часто говорит: «Ну почему, когда ты возвращаешься из командировки в Чечню, ты такой хороший человек! Такой добрый! Ни на что не обращаешь внимания, ни на что не обижаешься. Почему так бывает именно после Чечни?». Действительно, когда я возвращаюсь из командировки, у меня весь негатив остаётся там. Я там заряжаюсь только позитивными эмоциями. Это многим кажется удивительным: с войны – и с позитивными эмоциями… Так я же и сам с войны! Вся моя активная жизнь практически там и прошла.

Служить на Чукотку я всё-таки поехал. Но потом с Чукотки меня забрал Синодальный военный отдел. Я стал ездить в командировки в Чечню уже от отдела. Посылали меня часто, примерно раз в месяц. Я не отказывался. Уезжал на войну на две, на три недели.

Как-то приехали в бэтэгэ (БТГ. Батально-тактическая группа. – Ред.) Ивановской десантной дивизии. Они стояли рядом с Гендергеном. Мы были там больше двух недель. Как-то с инженерной разведкой поехали на дальние посты. На постах я бойцов покрестил, причастил. Туда мы ехали через горное селение. Возвращаемся через то же самое селение обратно. А «духи» уже дорогу заминировать успели! На выходе из селения две мины в стенку обрыва поставили. Дорога проходила над речкой. Рассчитали так, чтобы нас взрывной волной вниз скинуло. Хорошо, что саперы ещё раз дорогу проверили…

Бывало, что и стреляли по нам. Чудом живыми оставались. Однажды остановились мы в известном в Чечне месте, я брату рассказываю: «Вот здесь наших бойцов расстреливали и сбрасывали вниз». Приехали мы на эмтээлбэ (МТЛБ. Многоцелевой транспортёр лёгкий бронированный. – Ред.). С нами был только один прапорщик. Он с автоматом, и брат с автоматом. Постояли мы на том месте, пофотографировали и уехали. А через полчаса, когда после нас мимо этого места колонна проходила, их обстреляли!

Цена за убитого или взятого в плен священника была очень высокая. Так что для боевиков мы были добычей более ценной, чем колонна. Боевики ведь понимают, что значит священник для поднятия боевого духа. И убить его или взять в плен считается гораздо более крутым, чем сбить вертолёт «Ми-24». До 1917 года в армии у нас священники были. Когда произошла революция и «Бога отменили», церковь была отделена от государства и признана антисоветской организацией. Но даже коммунисты понимали, что без духовных, душевных или хотя бы идеологических скреп не может быть единства в армии. Поэтому появились замполиты. Они должны были сплотить людей вокруг идеи мирового коммунизма. Замполитов в армии давно уже нет. Всё возвращается на круги своя, к исконной тысячелетней практике, к церкви.

Было время, когда пытались сделать ставку на военных психологов. Как-то в Чечне в 74-й бригаде мы встретились с таким штатным психологом, майором. Сперва он принял нас в штыки, как конкурентов. Прошло дней пять. Сидим мы с отцом Василиском вечерком, он подходит. Спрашивает: «Можно поговорить?». Отвечаем: «Да, пожалуйста». Сперва был лёгкий наезд. Но я почувствовал, что не за этим майор пришёл. И в конце концов его прорвало: «Ну, сниму я стресс с бойца! Ну, скажу я ему, где он прав и где не прав. А с меня кто стресс снимет? Это ваше здесь место, а не моё. Это вам надо здесь с людьми разговаривать. Я же по научным методикам работаю. А душа у человека – она же живая! Вы знаете то, что на самом деле человеку нужно».

Жизнь сложилась так, что из Военного отдела я вынужден был уйти. Ребёнок родился, пошли бытовые трудности. Одно, другое, третье… Ещё и жить было негде. Позже я нашёл для себя своеобразную отдушину: стал участвует в работе фонда «Омофор» и ездить по воинским частям. Фонд занимается оказанием помощи семьям погибших военных и изготовлением походных иконостасов для воинских частей. Очень интересная работа! Например, на подводную лодку обычный иконостас не поставишь. Там ведь нет лишнего места, каждый сантиметр имеет своё назначение. Автономка длится три месяца. Служба на лодке, конечно, нужна. Вымерили в каюте все расстояния и изготовили по результатам этих измерений походный иконостас, который на время службы растягивается, а потом убирается. Моряками это было принято просто «на ура»!

Однажды мы приехали в Вилючинск на Камчатке. Вручили личному составу одной из подводных лодок такой походный иконостас. Лодка эта только что вернулась из боевого похода, где провела стрельбы на «отлично». На плацу построилась вся эскадра. Развернули иконостас, и вся эскадра прошла перед ним парадным маршем, отдавая иконостасу воинское приветствие. Внутри у нас всё просто ликовало от радости. Такое великое дело сделали!

25 июня 2017 года у нас в Сергиевом Посаде была проведена военно-историческая реконструкция, посвящённая обороне Брестской крепости. Мы приняли в этом участие. В Софрино есть клуб исторической реконструкции. Там нам дали форму, оружие, боеприпасы. Прошлый раз на аналогичную реконструкцию набрали всех желающих. Но они же в атаку бегут как бараны, толпой! Смотреть на это было просто смешно. И организаторы решили: давайте-ка попробуем в следующий раз местное «Боевое братство» позвать, бывших военных.

Но когда бой начался, стало видно, что в реконструкции участвуют люди все воевавшие! Поэтому война у нас получалась почти настоящая! Мне в запале даже нос разбили. «Фриц» заехал. Он, как и я, тоже увлёкся.

Когда первая рукопашка с «немцами» прошла, «немцы» по команде свистка должны были отойти. А для нас это тоже была команда, что нам в Брестскую крепость надо отходить. Брестская крепость была обозначена большим банером. На нём напечатана большая фотография крепости, вырезаны входы. Раздался свисток, мы отходим и влетаем внутрь, за банер. «Немцы» в это время на горке выстроились. По сценарию сейчас для них должен был прозвучать второй сигнал к атаке. Вместе с нами за банер залетает подполковник из нашей организации. Командует: «Первый взвод – левая рука, второй – правая рука, третий взвод – за мной! По команде первый и второй взвод занимают фланги. Мы идём на прорыв, сметаем «немцев», смыкаемся. И мочим их!».

Тут следом за ним влетает главный реконструктор: «Отставить! Какие такие «немцы»? Это же реконструкция! Там ведь тоже наши, только переодетые!». И тут мы поняли, что многих из нас действительно замкнуло… Мы как будто снова оказались на войне. Главный реконструктор сам тоже воевал, мы с ним в госпитале познакомились. И он понял, что мы собрались биться по-настоящему. Говорит: «Никаких взводов! Ведь по сценарию «немцы» вас расстреливают!». Каждый из нас, участников реконструкции, представлял одного из двенадцати погибших участников обороны Брестской крепости. Были известны их фамилии и воинские звания. В конце реконструкции звучит метроном. Юнармейцы выходят из строя, идут прямо на нас. Называется фамилия: «Майор Фомин!». Представляющий его участник реконструкции встаёт, идёт и встречается с юнармейцем. Они встают лицом друг другу. Я был старшим лейтенантом авиации Пилипенко, он числился в списках погибших. Когда все встали, сбоку тихо раздается команда, которая слышна только нам. Мы с юнармейцами разворачивается и уходим в Брестскую крепость. Так была обозначена связь времён.

Горячка боя у нас прошла не сразу. У нас было боевое оружие, переделанное для стрельбы холостыми патронами. Было даже два пулемёта «максим». После окончания мероприятия мы из этого оружия ещё долго стреляли. Расстреляли все боеприпасы, какие были. Мне дали ППД, пистолет-пулемёт Дегтярёва. Я первый раз в жизни из него стрелял. Скорострельность у него просто чумовая! Нажимаешь на спуск – и семьдесят патронов улетают за несколько секунд. Но заряжать его я запарился. Только в конце научился нормально разбирать-собирать диск.

Был ещё смешной момент. С нами был сапёр. Он должен был заложить заряды, который обозначали бомбардировку крепости. По сценарию «немцы» во время первой атаки получили отпор и отошли. А затем предприняли бомбардировку. Перед крепостью была большая поляна. Дальше была полоса ограждения, за которой стояли зрители. Так было сделано по соображениям безопасности, чтобы в людей ничего не попало. Но когда стали взрываться заряды, комья земли стали залетать даже к нам в «крепость». Спрашивают сапёра: «Почему так получается?». Он: «Ну, я добавил зарядов, чтобы по-эффектней было…».

Мы же в душе все дети! Спрашиваем организаторов: «А когда ещё реконструкция будет?». Старший: «Ну, мужики, подождите…». – «Давайте ещё битву под Москвой сделаем. Коли начали, надо продолжать!». На реконструкции мы все так отвели душу! Возвращались такие довольные! Как будто внутри что-то отпустило. Говорю товарищам: «В этот раз мы проиграли. Но впереди у нас ещё 9 мая! Там будет взятие рейхстага! Для немцев наберём тех, кто в армии служил, но не в нашем «Боевом братстве». Оторвёмся! А я обязательно найду того, кто мне нос повредил…».

Конечно, не случайно эта реконструкции всем нам так понравилась. Когда я приезжал с войнушки домой, то сразу шёл на охоту. Мне обязательно надо было навернуть километров пятнадцать-двадцать по горам, походить по следу медведя… Так раньше на Руси всегда и делали. Поэтому и не было у наших предков после возвращения с войны особых проблем с психикой. Это сейчас условия жизни тепличные. Поэтому, когда сегодня люди с войны возвращаются, у них крышу и сносит…

Сейчас я служу в храме в честь Косунской иконы Божьей Матери в посёлке Глинково в Сергиевом Посаде. У нас с женой пятеро детей. Старший сын недавно поступил в лётное училище, будет гражданским лётчиком. Самый младший у нас ещё под стол пешком ходит. Прослужив священником уже больше пятнадцати лет, я хорошо понимаю, что от слова, наполненного силой Божией, намного больше врагов поляжет, чем от пули снайпера. И вот ещё что для меня очень важно: тем же словом Божиим я теперь столько людей смогу спасти! Что касается военной службы, то здесь я руководствуюсь простым принципом: от работы не отказываться, но на работу не напрашиваться. Если священноначалие мне скажет, что надо вернуться в Военный отдел, я туда вернусь.

Связист Волков

Краткая биографическая справка

Протоиерей Константин Волков, настоятель храма Воздвижения Честного Креста Господня в селе Дарна Истринского района Московской области, родился в 1962 г. в Москве. После окончания в 1980 г. средней школы № 390 Куйбышевского района Москвы поступил в техническое училище № 12, которое в 1981 г. закончил с отличием по специальности «Радиомонтажник». После окончания училища работал на московском радиозаводе «Темп».

С 01.10.81 г. по 30.10.83 г. проходил срочную военную службу в ограниченном контингенте Советских войск в Афганистане. За время службы совершил более семидесяти боевых выходов. Награжден медалью «За боевые заслуги» и знаком ЦК ВЛКСМ «Воинская доблесть».

В 1991 г. рукоположен в сан дьакона и в сан иерея. С ноября 1991 года по благословению митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия приступил к восстановлению храма Воздвижения Честного Креста Господня в селе Дарна Истринского района.

22 ноября 2001 г. возведен в сан протоиерея и награждён Патриаршей наградой – медалью «Преподобного Сергия Радонежского» 1-й степени.

В 2006 г. окончил Московскую духовную семинарию. В 2013 г. заочно окончил Московский Государственный институт электроники и математики с присуждением степени бакалавра техники и технологии по направлению «Проектирование и технология электронных средств». В 2014 г. окончил Российский государственный социальный университет Москвы по специальности «Специалист по социальной работе».

Является членом Епархиального отдела по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями. Женат, трое детей.

Рассказывает протоиерей Константин Волков:

– В армию меня призывали в Москве, было это 1 октября 1981 года. Накануне – проводы, застолье до утра… Утром пешком пошли на стадион «Локомотив», на сборный пункт. Провожали меня мама, папа, друзья, родственники. Я, честно сказать, не хотел, чтобы были затяжные обнимания и слезы – просто попрощался со всеми и сел в автобус. Нас повезли в Куйбышевский военкомат.

Там меня распределили в команду 268 или 286. Кто-то сказал, что это формирование для службы за границей. Тогда ведь много наших войск стояло в Германии, Венгрии, Польше и в других социалистических странах. Мы все так обрадовались, что поедем служить за границу! (Нас действительно отправили служить за границу. Но совсем не туда, куда мы предполагали…)

Сначала нас привезли в Таманскую дивизию, там переодели в военную форму. Пробыли в дивизии около десяти дней. Затем нас посадили в самолёт, а вот куда летим, не сказали. Когда приземлились, стало понятно, что Европой здесь и не пахнет… Мы оказались в Средней Азии. На поезде сначала доехали до Кушки, потом до Иолотани – это в Туркмении.

Была осень, но в это время там ещё очень тепло. У меня была проблема с носом, поэтому мне хотелось служить где-нибудь поближе к югу, так что климат этот для меня был в самый раз.

В Иолотани мы пробыли месяца два-два с половиной. Почему-то больше всего я запомнил строевую подготовку. Ещё побегали, конечно. А вот серьёзной боевой подготовки не было: на стрельбище съездили, там немного постреляли, на этом всё и закончилось… Зато лекций об интернациональном долге было очень много! Мы стали понимать: похоже, дело пахнет Афганистаном… Когда это стало ясно окончательно, я и все мои друзья не могли дождаться – когда же в Афган? Чего в этой Иолотани делать? Помню, что страха не было. Наоборот, все рвались, и я рвался.

Наконец нас построили на плацу и объявили, что отправляют в Афганистан. И если кто не хочет ехать, пусть сделает шаг вперед. Из всего батальона вышел, по-моему, только один человек.

Нас посадили в самолет, и 30 декабря 1981 года мы прилетели в Кабул. Из нашего призыва со мной летели ещё человек десять. Переночевали, а на следующий день, 31 декабря, прилетели в Баграм. Вот такой новогодний подарок!

С аэродрома пешком пошли в свою часть – 781-й отдельный разведывательный батальон 108-й мотострелковой дивизии. Там я попал во взвод связи – до армии я увлекался радиотехникой, у меня даже была гражданская специальность «радиомонтажник». Обрадовался: буду связистом, да ещё и в разведке! У многих парней в то время это было пределом мечтаний. Все, как один, мечтали быть десантниками, чтобы носить тельняшку и голубой берет. А разведка – ну это вообще круто!

Я умею неплохо рисовать. Поэтому сразу же в честь праздника сделал для ребят во взводе новогоднюю газету. Праздничный стол у нас был просто шикарный! В те времена многие продукты в Союзе были дефицитом. А здесь на столе было всё! Хорошо помню своё отличное новогоднее настроение.

Но первое радужное впечатление от Афганистана развеялось очень быстро. В первых числах января душманы стали обстреливать наше расположение из минометов. Мне тогда ещё даже штатное оружие не дали. Небольшая паника, народ бегает туда-сюда. Я спросил, что мне-то делать? Дали катушку с проводом и сказали, куда с ней бежать. Передал её старослужащему, который сидел в командно-штабной машине – на этом моё участие в отражении нападения закончилось.

На первое настоящее боевое задание я пошёл уже через две недели, в середине января 1982 года. Шла Панджшерская операция. Мы поехали на своей броне, я – на бэтээре «Чайка», специальной машине, обеспечивающей связь подразделений. По дороге душманы открыли огонь по нашей колонне. Ребята стреляли в ответ и из открытых люков, и из-за брони. Почему-то не было страшно. Не верилось, что меня могут убить.

Приехали на место, расположились. Рядом с «Чайкой» встала боевая машина разведки. Я делал, что приказывали: там надо связь обеспечить, здесь завести дизель-генератор.

Рядом с тем местом, где мы остановились, был небольшой кишлак, горка, а за ней – горная речка. Я слышал как наши бросали в неё гранаты, глушили рыбу. Рыбачили, короче… Мне понадобилось отойти по нужде. Расположился за одним из домов, метров в пятнадцати от наших позиций, курю. Вдруг слышу: почти над моим ухом, не больше, чем в полуметре, просвистела пуля! Ну, думаю, какая-то шальная. Но следом вторая, ближе… И вот тут я впервые реально ощутил страх и прочувствовал всю красоту жизни! Стрелять по мне могли только с маленькой горки напротив. Я быстренько натянул штаны и – пулей к своим! Очень не хотелось погибнуть при таких совершенно негероических обстоятельствах…

Не знаю, кому пришло в голову по мне стрелять. Вокруг стоял целый батальон! Бред какой-то… Тем не менее, нашёлся такой снайпер. Может, конечно, это кто-то из наших стрелял, чтобы приколоться.

В тот раз я в горы ещё не ходил, оставался на технике, поэтому как конкретно проходила операция, не знаю. Но вроде, всё было нормально. Когда в начале февраля мы вернулись в дивизию, нас встречал полковой оркестр! А ещё меня ждала огромная радость – пришли письма! Я получил их сразу целую стопку, читал почти месяц.

Во время службы во взводе связи я в основном находился в батальоне в расположении части, иногда дежурил на коммутаторе. Постоянно ходить в горы я стал в феврале-марте 1983 года, когда перешёл во вторую роту нашего батальона.

Командовал второй ротой старший лейтенант Андрей Погонец. Замечательный человек! У нас было полное взаимопонимание. Да и все мои сослуживцы в один голос вспоминают его как очень достойного командира. Как связист, я должен был постоянно находиться рядом с командиром или там, куда он меня поставит. Связист – он и в Африке связист. Если не будет связи, то, считай, тебя на карте нет, ты для своих просто не существуешь.

Кроме обеспечения связи командир поручил мне заниматься съёмкой. Фотографией я немного увлекался ещё до армии, к тому же хорошо рисовал. До службы я окончил техническое училище, там был прекраснейший коллектив! И во второй роте ребята собрались тоже очень классные! Жили с полным взаимопониманием. Костяком роты были те, кто ходил в горы. Ребята, понятно, все были разные. И по характеру, и по своим личным качествам. Но нас, основной контингент (процентов восемьдесят от общего состава), Господь как будто собрал в один кулак.

Правда, для меня все началось с операции, запомнившейся своей бесшабашностью. С моей стороны… Молодость, конечно, сказывалась. Уже в горах мы пошли за водой. С нами было двое «зелёных» («Зелёными» называли афганских военных. – Ред.). Залезли мы на горку, с неё надо было к речке спускаться. Все пошли в обход, а я решил: чего далеко обходить! И пошёл напрямки.

Спуск был градусов сорок пять, или даже чуть покруче. Под ногами мелкие камешки и песок. Еду вниз на корточках по осыпающемуся под моими ногами склону. Красота! Приехал на маленькое плато, метра три на полтора. Глянул вниз – а там отвесная скала высотой с десятиэтажный дом! Внизу течёт речка. Вскоре ребята, которые шли в обход, подошли к берегу и стали набирать воду.

Ехать дальше мне было некуда… Ситуация критическая: вниз не спрыгнешь, вверх не поднимешься. Склон очень крутой и сыпучий. Сижу, думаю: что делать-то? Вижу, как наши «зелёные товарищи» руки скрестили на груди. Показывают мне: тебе конец! Они же местные, понимают ситуацию. А рядом наши стоят, угорают со смеху! Им весело, что я так завис! Посмотрел я на них и сразу понял, что выбираться надо своими силами.

Стал продумывать варианты. Если просто начать подниматься, буду скатываться вниз – под ногами песок и щебёнка. Вижу: на склоне растут небольшие кусты, около полуметра высотой. Друг от друга они торчали на расстоянии метра полтора-два. Я понял, что единственный шанс – это цепляться за кусты и от куста к кусту пытаться подниматься наверх. Полез…. Как сейчас помню: за куст хватаешься, а его корни начинают из грунта вылезать. Пока этот куст держится, нужно быстренько за другой успеть схватиться. Потом за следующий…

Пройти надо было метров тридцать, вроде немного. Но пока я поднимался, в голове промелькнула вся жизнь. Подумал: «Вот душманы козлы! Стрельнули бы хоть, чтобы мне героем погибнуть, а не улететь вниз «без подвига». А они, как назло, не стреляют!

В конце концов, слава Богу, кое-как поднялся. Весь ободрался, конечно. У автомата, который я за спину закинул, даже сварка от приклада отлетела. Видно сильно, как говорится, старался… Потом пришлось приклад изолентой прикручивать, чтобы не болтался. Поднялся, лёг на землю, и так стало хорошо на душе! До армии я занимался спортом – это меня, конечно, выручило. Иначе те тридцать метров мне было бы просто не одолеть.

Вообще в Афганистане возможностей погибнуть не от «духовской» пули была масса. Однажды мы чуть не подорвались на собственной гранате. Чесали кишлак. Под ним – колодцы, по-местному кяризы называются. Для душманов это идеальные подземные ходы, где можно надёжно спрятаться. Решили мы в один такой колодец гранату бросить – вдруг там душманы засели! Стоим возле него втроём: я, командир роты и парторг батальона. Беру гранату, приготовился бросать. Тут парторг говорит: «Дай-ка, боец, гранату сюда. Я сам брошу!». Я, естественно, подчинился. Парторг выдергивает кольцо и замирает с гранатой на уровне груди… Послышался характерный щелчок – это отошла спусковая скоба. Я понимаю, что у нас есть всего пара секунд. И тут командир роты разжимает парторгу руки, которые были прямо над колодцем. ГраСВЯЗИСТ ВОЛКОВ 79 ната падает вниз, и почти сразу – взрыв! Мы даже отбежать не успели. Вокруг поднялось огромное облако пыли. Молча смотрим друг другу в глаза и расходимся. Нечего было друг другу сказать в тот момент…

Думаю, что парторг просто испугался. По правилам он должен был сначала прижать скобу рукой. Потом, не отпуская скобы, выдернуть кольцо, после чего бросить гранату. Если бы он сделал именно так, мы бы успели отбежать. А он почему-то взял гранату двумя руками, не прижав скобу. Вытащил кольцо, услышал щелчок. Этот звук, видимо, его и напряг. Да напряг так сильно, что вместо того чтобы отпустить гранату и просто дать ей упасть в колодец, он застыл с ней в руках. Мы втроем спокойно могли навсегда остаться у этого колодца…

Был ещё похожий случай на пути в Нижраб. Шли на высоте около двух тысяч метров. (Самая большая высота, на которую мы поднимались, была около трёх-четырёх тысяч метров. Помню физические ощущения. Идти на такой высоте было очень нелегко.) Внезапно сел очень густой туман. В какой-то момент мы вообще перестали видеть даже в полуметре вокруг. Поэтому вся рота шла, ухватившись за плечо впереди идущего. За меня держался Володя Хренов. Наконец команда: «Привал! Ночуем здесь». Это было единственно правильное решение. Неизвестно, куда придёшь в таком тумане.

Сказали располагаться на ночёвку, кто где стоял. Мы с Володей прошли немного вперед и упёрлись в скалу. Рядом было вроде бы ровное место, без уклона. Сели, свесив куда-то ноги, накрылись одеялами и заснули… Через какое-то время стало светать. Команда: «Подъем! Через десять минут уходим!». Мы с Володей глаза открываем и… – вот это да!.. Оказалось, что Володины ноги свисают в ущелье! Глянули вниз – а под нами пропасть глубиной метров пятнадцать… Зайти-то мы на этот карниз зашли, но вперед идти некуда – скала, надо выходить назад. Посмотрели – тропа вдоль скалы такая узкая! Как мы по ней в темноте прошли, не знаю…

Что делать? Закружится голова, и на раз свалишься в пропасть! Пошли задним ходом. Пройти надо было немного, всего метров пять-семь. Идешь, буквально прилепившись к скале. Рюкзак за спиной вроде и не очень тяжелый, но кажется, что он тебя реально тянет назад, к пропасти! Наконец, вышли. Посмеялись и пошли дальше… Это вроде и не боевой эпизод. Но вспотели мы все так, что мама не горюй!

Однажды во время серьёзной операции я потерял антенну от радиостанции. Одновременно шло несколько рот, с нами был начальник разведки дивизии. (Мы время от времени общаемся, но он до сих пор шифруется, поэтому просит имени его не называть. В его пересказе он мне тогда сказал: «Если связи не будет, то я тебя лично пристрелю!»)

Шли мы по дну оврага по узкой дорожке, шириной метра полтора. Слева и справа – откосы высотой метров по пятьсемь. Если бы нас здесь стали расстреливать, бежать было бы некуда… Я слышал все наши переговоры по радиостанции. Сумел понять, что за нами идут душманы. Они вышли в хвост нашему тыловому замыканию и сзади нас прощупывали. Но у нас, понятно, все молчат. Так как операция была секретная, мы все были переодеты в «духовскую» одежду. Скорее всего, душманы не могли понять, кто именно перед ними идёт – они не стали стрелять, а через какое-то время вообще слезли у нас с хвоста.

Как оказалось, к концу следующего дня, когда мы должны были менять свою дислокацию, один душман близко подошёл к нашими солдатами. И так как у нас были парни из Средней Азии, наши тоже сначала не поняли, что это душман. Когда спохватились, он уже убежал.

Шли мы по песку, как по пустыне, поэтому по времени не уложились, не успели подняться на заданную высоту. Когда шли, впереди возле подножья горы видели проблески фонарей. Есть такие специальные фонарики для опознавания «свой-чужой» для передачи каких-то данных. Видим – впереди фонарь в нашу сторону сигналит. Наверное, так нас спрашивали: отзовитесь, кто вы? Свои, чужие? Как я понимаю, именно после этого нам и прислали душмана посмотреть, что к чему.