Текст книги "Вирусапиенс"

Стук повторился, но Тромб не спешил с ответом – разговор с Вирусапиенсом вывел его из себя.

Для администратора перед монитором встреча двух противников выглядела как преступление – в лучшем случае, как измена – в худшем. Для него разговор представлялся потоком данных, кочующих от одной программы к другой. От Тромба к Вирусапиенсу и обратно. Видеть, что происходит в сети, он не мог – написать визуализатор, перегоняющий цифровые процессы в картинку, пока не сумел, хотя и старался, отдавая навороченному дешифратору все свободное время. Старому хакеру очень хотелось наблюдать за перипетиями виртуальной войны. Тромб закончил кодировщик, используя наработки компьютерщика, но, зная о его трепетном отношении к своему детищу, ждал удобного случая, чтобы ненавязчиво подтолкнуть к решению задачи.

Стук повторился – на этот раз громче.

Юрий, по-видимому, догадался о присутствии Вирусапиенса и без дешифратора: антивирусник визжал без остановки. Но то, что он стучался, говорило об окончании работы над программой создания образов.

Стук прекратился. Дверь открылась, и на пороге появилась виртуальная копия довольного толстяка. В цифровом пространстве Горев выглядел точно таким же, каким был в жизни – невыспавшийся, с темными мешками под глазами, широченной улыбкой и выпирающим животом.

– Чем ты тут занимаешься? Взгляни, что в сети творится! – постоянно поглядывая то на живот, то на ноги, он повернулся, поправил взлохмаченные волосы.

– Ну скажи же что-нибудь! – безмолвно кричали его глаза, а изо рта, не прерываясь, сыпались иные слова.

– Почтовые сообщения прут со всех сторон. Антивирус – ник их не останавливает, но меня-то не проведешь! Слишком много мусора – и никакой активности. Почта приходит из нашей же сети! Как будто компьютеры сами себе шлют письма. Пакуют вирусы пачками, маркируя послания как безвредные. Я думаю, кто-то знает наши коды и пользуется ими для разведки местности, – как только Горев замолк, его виртуальный образ заколыхался и тут же начал разваливаться на части, осыпаясь отдельными пикселями.

– Сырая программа, нужно многое переделывать, – проворчала с пола цифровая куча, взмахнув остатками истончающейся руки.

Цветные квадраты зашевелились, наползая друг на друга как муравьи, полезли вверх. Из пиксельной мозаики вновь восстал недовольный администратор. Сердитый взгляд, обежав комнату, остановился на озадаченном бойце.

– О нас уже в газетах пишут, Интернет гудит. А что делает твоя хитрая кибернетическая морда?

– Он обещал перемирие, – неуверенно, словно нашкодивший ребенок, начал Тромб и тут же запнулся, расширил глаза. – Он сканировал наши коды, когда я отключил защиту. Ему нужен доступ на станцию, а не переговоры. Всю почту в печь! Я на позицию, – заорал он и заметался из угла в угол. Кинулся к выходу, но был остановлен резким окриком Юрия:

– Не суетись, умник, поздно уже. Впустив вируса на сервер, ты погубил себя, уволил меня, разрушил нашу систему безопасности и, возможно, убил не одну тысячу людей и машин, – изображая обиду, процедил Горев. – Заставь дурака богу молиться, он и ключи от квартиры в церковь отнесет.

– Но я не… – взревел Тромб, но, сообразив, что пенять за свою самоуверенность не на кого, замолчал и виновато выдохнул: – Прости, друг!

– Ладно, проехали, – смягчился Горев. – Мы тоже не лузеры с новой клавой под мышкой. А уж если кого обмануть, то в этой области прикладных наук человек сильно поднаторел: ни один вирус, будь он даже сапиенс, ему в подмётки не годится, – улыбнулся он. – Я, конечно, почувствовал, что дело нечисто, когда он на сервер проник. Но если б не ваш друг, то я, старый мышиный коврик, проворонил бы атаку. Феноменальный молодой человек! В сеть прошел как к себе домой. Мою защиту – как промокашку! Сразу организовал прием корреспонденции, её доставку к уничтожителю и утилизацию.

Юрий на мгновенье задумался, погрустнел и продолжил уже серьёзно:

– Он тебя за Потёмкина принял, говорит, что только тот мог оказать такое сопротивление Вирусапиенсу. Я сказал, что Потёмкина здесь нет. Про тебя не стал рассказывать, но он не дурак. Если прошел меня и нашу защиту, то без проблем выйдет на тебя.

Разводя руками, Юрий в очередной раз кокетливо повернулся, словно модель на подиуме:

– Кстати, это он меня так визуализировал. Я думал, просчитывал, экспериментировал с алгоритмами, а этот мальчишка только взглянул на дешифратор и тут же нашел решение. Эх! Пора на пенсию, базы данных писать.

Образ администратора вновь заколыхался, помутнел.

– Теперь тебя видеть хочет, – досказал он.

– Если хочет – значит, увидит. Это Бейрут. Я его знаю, – не переставая думать о Вирусапиенсе, произнес Тромб. – По старой жизни знаю.

Боец вздохнул, вспоминая время, когда жил в голове Потёмкина. Блуждающий взгляд его упал на запыленное окно, сквозь которое виднелась улица.

В воздухе кружились мириады горящих светляков.

– Это электронная почта догорает, – кивнул Юрий в сторону падающих звездочек. – Вся эта нечисть, как только почта гореть стала, рванула распаковываться из писем, но не тут-то было.

Юрий помолчал, поглядывая на бойца.

– Вирус в этот момент с тобой разговаривал. Видимо, не успел сообразить, что его обходят.

Тромб подключил внешние камеры и выглянул в реальный мир.

Пожилой мужчина кружил по залу, опутанный проводами, с трудом вживаясь в виртуальную действительность.

– Нужно сделать датчики беспроводными, а это подобие ведра на голове заменить жидкокристаллическими очками, а то с ним ты на пугало из сказок похож, – пробормотал боец. – А еще лучше подключиться где-то на пути между глазом и мозгом. Через эту врезку можно будет подавать нужную информацию прямо в мозг.

– Не по нутру мне твои проекты, – пробормотал Юрий, снимая громоздкую конструкцию. – Тяжела шапка, – добавил он, осторожно опуская массивный шлем в коробку из-под бумаги.

– Но не даёт забыть, что ты человек, а не киборг со встроенными схемами в голове, – шепнул Тромб.

– Триста раз прав, боец! – прошелестели динамики и на одном из экранов появилось улыбающееся лицо Бейрута. – Чтобы не терять время на лишние преобразования, нужно встраивать компьютерные компоненты прямо в организм человека. Или адаптировать человеческие органы к компьютерным составляющим.

– Ну да! Сегодня гиппокамп[5]5
  Гиппокамп (от греч. hippocampos – морской конёк) – часть лимбической системы головного мозга, участвует в механизмах формирования эмоций, консолидации памяти, то есть перехода кратковременной памяти в долговременную.


[Закрыть] расширим, – прервал разошедшихся прожектёров Юрий. – Как же – оперативная память, без неё никуда. Завтра неокортекс[6]6
  Неокортекс (от лат. новая кора) – отдел мозга, ответственный за так называемую волю и кратковременную память.


[Закрыть] слабоват – жесткий диск на его место! Супер! Потом камеры вместо глазного яблока, чтобы в темноте видеть и в ультрафиолете. Бейрут махнул с экрана рукой.

– А тебе лучше так, как есть: уставшему, больному и хромому? Чтобы живот торчал и ноги к вечеру не держали, а мозги едва не закипали от переизбытка информации?

Юрий, поглаживая старательно втянутый живот, обиженно проворчал:

– Что, сильно торчит?

– Да ты не бойся, Ядреный! Я думаю, наш боец знает другой путь преобразования человеческого организма. Они с Потёмкиным прошли его вместе. Вот только где наш друг сейчас?

Тромб взмахнул рукой и громко произнёс:

– Путь усовершенствования человека есть, только есть и побочный продукт – Вирус! Мы с одним ни справиться, ни договориться не можем. А если таких будет несколько, или, того хуже – много?

Бейрут скривился при упоминании Вирусапиенса:

– Получается, что лучше в проводах да с ведром на голове, чем с вирусом в заднице.

– Ты хотел сказать – в сети? – поправил Юрий.

– Я сказал то, что хотел сказать. Какая это, к черту, сеть? Куда ни глянь – кругом дерьмо! Ходишь, как по двору весной – не захочешь, а в дерьмо вступишь. – Бейрут, брезгливо встряхивая руками, посмотрел вниз, словно действительно вступил в очередную «неприятность». – А если из побочного продукта сделать полезный? Приручить?!

– Представь себя в клетке с диким тигром, – раздался голос Тромба. – Кто кого приручать будет?

– А ты в порядке – с юмором, – улыбнулся Бейрут и уже серьезно закончил: – Страшно, конечно, но что делать? Сеть теряем – это факт, вот только вирусу и этого мало – он в мир рвется, к человеку. И судя по последним событиям, у него это помаленьку начинает получаться.

Изображение Бейрута исказилось.

– Похоже, он меня нашел! – прокаркали динамики сквозь скрип помех.

– Вы где? Давайте к нам! – быстро выкрикнул Горев.

Сквозь какофонию звуков донеслись едва различимые слова:

– Мы в церкви!

Связь оборвалась и наступила тишина.

– Гейм овэр, – прошептал Горев и резко хлопнул ладонью по столу.

– А как ты собираешься хакеров на станцию протащить? – тут же поинтересовался Тромб. – Не думаю, что твое начальство обрадуется, увидев посторонних.

– Не переживай! Жизнь продолжается, что-нибудь придумаем.

Глава четвертая
В чужом теле. Побег в будущее

Когда хочется вернуться домой, любые средства хороши, даже те, что не предусмотрены человеческой природой…

«А может, закончилась она… Прошла? Пора платить за все: и за первую, лихую её часть, и за вторую – не менее разудалую, – Емельян осторожно перевернулся на бок, но боли избежать не удалось: тело после слишком усердной работы мастеров пытошных дел превратилось в одну большую кровоточащую рану. – И все же, как ни крути, судьба мне быть лихим человеком. Был вором в первой жизни – в далеком будущем. Стал предводителем разбойников и крестьянским царем – во второй».

В последние дни, в ожидании казни, его держали в клетке, расположенной внутри тюрьмы. Метр на метр – особо не уляжешься, а если не спать, что еще делать? Только размышлять, вспоминать о былом, благо вспомнить есть что. Целых две жизни. Правда, кроме воспоминаний о далеком будущем и недавнем прошлом, оставалась еще боль, но ее Емельян всеми способами старался игнорировать, а когда она все же добиралась до его сознания, громко скрипел зубами и матерился.

Другие обитатели угрюмых застенков, с тоской взирая на одинокого, закованного в кандалы пленника, протяжно и громко вздыхали, прощаясь с несбывшейся мечтой о справедливом крестьянском царе.

– Эк они тя подправили – живого места нет, – пробурчал грязный, согнувшийся старик, протискивая мутный глаз в щель ржавой решетки.

– Однак, боятся. Где это видано, чтоб битого всмятку в кандалы, да ещё в клетку с пудовым замком? – забубнил сипящий голос, и тут же ему стал вторить другой.

– Боятся, сукины дети!

Тяжелая металлическая клеть, выпячивая крепкие скобы с тяжелым амбарным замком, бросала вызов мающемуся духу, загнанному в полумёртвое переломанное тело.

«Сейчас бы пусть самый простой инструмент, я бы вам показал пудовый замок», – подумал Емельян, теряя сознание.

– Царём, однако, я побывал, – успели прошептать разбитые губы.

– Царя казните! Петра Третьего! – эхом донеслось из сгущавшейся в углу темноты. Там держали бесноватого арестанта, имени которого никто не знал и знать был не должен. Иван, родства не помнящий, громко захрипел, пытаясь просунуть окровавленную голову сквозь прутья решетки. Распухшее от побоев лицо вдруг озарила страшная улыбка.

– Ироды!

Каждое движение узника, взламывая засохшую грязную корку, покрывающую лицо, вызывало обильное кровотечение. Разрушительная работа тружеников садистического цеха затронула не только тело узника, она уничтожила его разум. Выпученные глаза ощупали неподвижного Емельяна. Затравленный взгляд прыгнул к потолку. Бедняга, схватив себя за бороду, мотнул головой вперед, но тут же взвизгнул от боли, когда торчащий из решетки железный штырь, разорвав бровь, погрузился во влажную глазницу. Бедолага, зажимая вытекающий глаз руками, грохнулся на пол и завыл от боли.

– И не такие замки открывал, – звеня кандалами, очнувшийся Емельян попытался встать.

Ноги не хотели держать измученное тело. Руки не подчинялись, отказываясь выполнять самые простые движения, но злость вперемешку с упрямством толкнула пленника вперед. «Замок!» – загудело в голове. Стиснув разбитые с острыми краями осколки зубов, преодолевая жгучую боль, он схватился за решетку.

– Смотри-ка, ожил царь-батюшка, на свободу рвётся, – зашипел где-то за спиной удивленный голос. – Откуда только силы берутся?

– Глядь, и второй горемыка кости поволок, – из темноты вылезла худая грязная рука и ткнула трясущимся пальцем в сторону крикливого обитателя сумрачной камеры.

Узник, шатаясь, приблизился к решетке дальней камеры. Хлипкая дверь, запирающая узилище безумца, еле держалась на проржавевших петлях. Он уже ни для кого не представлял интереса и находился здесь либо по причине забывчивости тюремного начальства, либо в ожидании смерти, которая почему-то задержалась с приходом.

Безумный взгляд единственного глаза уперся в Емельяна.

– Боже! Неужели и я вот так, как животное? – взвыл тот. – Нет!

– Да ты не бойся, – выдохнул безумец, и на секунду остатки разума осветили мутный взор. – Иди ко мне!

Емельян не отводил глаз от пустой окровавленной глазницы. Страх внезапно прошел, боль осталась где-то в стороне – за дверью чужого разума. Его боль прошла. Сменилась привходящей, пугая неупорядоченностью, как если бы сердце заболело справа. Он почувствовал себя исследователем. Забыв о своем бедственном положении, с удивлением погрузился в мир необычайных ощущений неродного тела.

«Вот бы человек умел проникать в голову другого! Насколько проще была бы жизнь! Или сложнее? Мир, где нет обмана, где каждый знает, что думает собеседник. Осталось ли в голове у этого убогого что-нибудь человеческое?» Емельян чувствовал силу, затягивающую его разум в пучину чужого сознания, в омут пугающего сумасшествия. Мрачное убежище, пропитанное горем, пахло длительным страданием. Бесконечные коридоры, запутанные ходы со множеством тупиков и ответвлений предстали перед изумленным путником. Емельян плутал в лабиринте поврежденного мозга, сложном и простом одновременно.

Вот в конце очередного перехода мелькнула одинокая сжавшаяся от страха фигура. Маленький трясущийся человек, заметив приближение незнакомца, метнулся в тень и исчез. Емельян бросился следом, догнав, пытаясь остановить, прикоснулся к плечу. Словно электрическая искра проскочила между ними, как будто открылся третий глаз и он увидел обрывки незнакомых мыслей. Куски размышлений, сталкиваясь друг с другом, вспыхивая и дробясь, прогнали темноту.

Емельян, ощутив колыхание воздуха за спиной, резко повернулся.

Дрожащая стена, растворяясь, явила удивленному зрителю мрачную картину. Бородатый крепыш с разбитой до неузнаваемости физиономией, сжимая мокрыми от крови руками тяжелый амбарный замок, копошился за металлическими прутьями большой клетки. Голова, прижатая к решетке, напряженно задрожала. Бородач сердито крякнул, шумно выдохнул и расслабленно опустил руки.

Дверь в клетку открылась, и пленник переступил порог. Рухнул на колени и пополз на четвереньках.

«Это же я – подумал Емельян. – Тьфу ты! Если человек в клетке я, тогда кто же это? – Еле сдерживая крик, ощупал незнакомое лицо. – Не моё! Схожу с ума! Боже мой!» Испуганно всматриваясь в ползущего к нему человека, он шарахнулся в сторону.

Шепот со всех сторон постепенно превратился в рокот морской волны. Шум прибоя усилился, ударяя в уши рёвом взлетающего реактивного лайнера. Страх холодными тисками сковал волю, добираясь до самых отдаленных уголков измученной души. Закричав, он рванулся на свободу – прочь, подальше от мрачной пещеры, от бредовых размышлений и фантастических видений. Влажный от крови и мочи пол показался Емельяну родным.

– Фуууу, – облегченно выдохнул он, затравленно озираясь по сторонам. Коснулся руками холодной решетки. «Вот уж не думал, что вид каталажки может греть душу. Ночь заканчивается – скоро казнь. Думай, Емеля! Думай!»

Окон в камерах нет, но судя по шуму за стенами, можно предположить, что наступило утро. Где-то во дворе застучал топор, наводя Емельяна на мрачные размышления. С каждым ударом он все ближе приближался к моменту казни, ощущая на шее тяжесть топора, заставлял себя размышлять: «Думай Емеля! Думай!»

Из-за двери послышался звон ключей: приближались надзиратели.

«Черт! Как жить-то хочется», – заметалась в голове истерическая мысль. Емельян из последних сил затащил в клетку своё израненное тело, закрыл дужку замка и стал ждать.

– Ну что, Пугач-самозванец? Пора к Богу! – здоровенный детина распахнул тяжелую дверь, пропуская вперед мужиков с цепями на бычьих шеях. – Ты уж нас, батюшка, прости, но мы тебя как медведя на цепи поведем, а то мал чё, – просипел охранник, смачно харкая на пол.

– Царя казните, ироды, – завыл безумный голос. – Петра Третьеегоо!

Емельян шагнул к вопящему умалишенному. Встречаясь с ним взглядом, без промедления прыгнул навстречу безумству, пылающему внутри расширенного чёрного зрачка. Только на этот раз он не просто заглянул внутрь мрачной пещеры, не робко переступил порог чужого сознания. Очертя голову, он бросился вперед, как раненый зверь, который прыгает в пропасть, когда спасается от огня. Словно водоворот закружился за ним, втягивая в пещеру что-то не совсем осознанное, иррациональное. Мелькающие перед глазами яркие воспоминания смешались с картинами жизни, которой он никогда не жил – будущее отступило. На мгновенье над ним нависли злобные физиономии. В воздух со свистом взлетели длинные сырые плети, разрывая плоть, вгрызлись в тело. Кровавые брызги выстрелили в воздух. Он закричал, но не услышал крика; оглянулся, но ничего не увидел. Нет. Что-то всё-таки видно… Недалеко, в клетке, в центре большого зала, копошится крепкое бородатое тело в попытках противостоять здоровенному конвоиру, орудующему металлической цепью. Мычит, бьется о железные прутья, пытается вырваться.

– Пошли, царь-батюшка, – кричит коренастый детина, стягивая оковы за спиной пленника. Тот лишь молчаливо сопит, словно бездумная кукла трясет головой, – затем, вспомнив что-то, открывает рот.

– Прости меня, Господи! – пытается закричать Емельян, но не слышит слов.

Вот только бородач, оскалившись, раздвигает разбитые губы и громко, по-звериному, ревет. И рев его, ударяясь в потолок, долго мечется между стен.

Верзила, доставая из-за пояса деревянный конус с лоскутами у основания, ловко запихивает его убогому в рот; обматывая тряпицу вокруг головы, довольно улыбается.

Бесноватый успокаивается, в глазах тухнут остатки разума, – словно кто-то выключил свет.

Стражник пихает в спину безропотного пленника, влачащего за собой тяжёлые железа:

– Пора на престол, царь-батюшка. Гыы! Свет меркнет.

Емельян, теряя ощущение времени, провалился в беспамятство…

«Просыпайся!» Закусив губу, он почувствовал солоноватый привкус. Боли не было, как не было и мира вокруг. Все усилия привести себя в чувство ничего не дали. Действительность не желала проясняться. Он перестал ощущать себя человеком. Он – «нечто». Разум сам по себе.

– Я Емельян! – завопило его сознание, с ужасом ощущая, как разваливаются логические связи, удерживающие прежнюю личность.

Где-то вдалеке тысячеголосый рев толпы взорвал воздух. Пещера, в которой блуждал его разум, неожиданно превратилась в извилистый коридор со множеством комнат, заваленных всевозможным хламом.

– Или я Пётр? – спросил он себя, сам не понимая, откуда взялось именно это имя. На стене он увидел светящиеся экраны, на которых… «О, чёрт! Это же камера!» – мелькнула осознанная мысль и тут же исчезла, испуганная другой, пришедшей ей на смену.

– А где клетка? – завопил безумный голос. – Я… Емельян, – теперь он уже не был в этом уверен, – и я должен быть в клетке…

Через мгновение, а может, через вечность, светящиеся экраны на стене погасли. Он вновь почувствовал себя зверем, загнанным в ловушку. Прислушиваясь к ощущениям, осознал, что забыл, кем был когда-то. Он забыл свое имя. Лишь полуразрушенные образы, пихая друг друга, бродили неясными тенями в темноте, рассыпаясь на ходу, превращаясь в пыль отживших мыслеформ.

На мгновенье придя в себя, он ощутил болезненный тычок в спину.

– А с этим что делать? – раздался хриплый голос над головой.

Из заполненного болью тумана выдвинулась отвратительная жирная харя с желтыми гнилыми зубами, опухшим синюшным лицом и маленькими крысиными глазками.

– Вышвырнем на улицу. Не жилец он – сам подохнет.

Потом его куда-то тащили, больно ударяя спиной о ступени, тыча головой в полуоткрытые двери. Сквозь кровавую пелену изредка виднелось яркое солнце.

«Главное, не показывать, что пришел в себя, – подумал он, но в этот момент рот самопроизвольно открылся.

– Царя казните, ироды, – завопила серая фигура, удаляясь в темноту пещеры.

Мелькающие стены невысоких уродливых домов потеряли очертания. Резкая боль обожгла тело, прогоняя остатки сознания. Его долго и усердно били, но он этого уже не чувствовал.

Вселенная взорвалась в огненном искрящемся водовороте, в который непонятная сила затянула умирающее тело. Мир вывернулся наизнанку, разрывая человечка на микроскопические кусочки. Затем Мироздание, словно одумавшись, собрало распавшиеся клетки в кучу, спрессовало в тяжёлый слиток и бросило вперед, в последний момент возвращая в него сознание.

«Как холодно-то, черт возьми! Безумно холодно… и откуда снег – до зимы ведь еще далеко?»

Ощущая под собой колючие кристаллики, Емельян открыл глаза и с удовольствием вдохнул холодный воздух.

«Царя казните, ироды!» – знакомый голос, сменив дикий вой внутри черепной коробки, постепенно сошел на нет. В голове прояснилось, но тут же, словно гром среди ясного неба, загудело, завыло, заскрипело.

* * *

Заверещали тормозные диски. Оставляя на снегу грязные полосы, машина вильнула в сторону и, как трактор, разгребая бампером высокий сугроб, замерла.

– Какого лешего? – прохрипел Ванькин, выбираясь из засыпанной белым пухом машины.

Сугроб, приютивший профессорского четырехколесного друга, вздрогнул, когда Илья, с трудом выталкивая дверь, вырвался на свободу. Холодная лавина, устремляясь в тесный салон автомобиля, накрыла чертыхающегося профессора с головой.

Снаружи взревел рассерженный Геракл:

– Ааа!

Сквозь лобовое стекло показался солнечный свет. Медведев не в первый раз наблюдал, как атлет берет вес, поэтому не удивился, когда машина, оторвавшись от земли, медленно выплыла из снежной ловушки. Послышался громкий выдох богатыря. Ощутив удар колес о землю, профессор повернулся, но никого не увидел. Открыв дверь, медленно вытащил поврежденную ногу из машины и тут же обнаружил атлета. Тот склонился над странно одетым молодым человеком. Точнее, молодой человек был странно раздет: лохмотья, некогда бывшие подштанниками, едва закрывали то, что в старину называлось срамом. И были они его единственной одеждой.

Глядя на окровавленные тряпки, профессор перевел взгляд на оголенное тело и содрогнулся. Едва затянувшиеся рубцы, окруженные гигантскими кровоподтёками, всклокоченная борода, рыжая от засохшей крови…

Приподняв голову, незнакомец взглянул на Медведева единственным глазом и вымученно улыбнулся:

– Интеллигент с хищником внутри? Слава богу! Я дома.

«Неужели Емельян?» – тут же вспомнив ночь, проведенную в камере с уголовниками, подумал профессор. Пылающий медный факел ниспадающих на плечи волос высветил милый образ Галины, поднявшись из глубин памяти, но тут же исчез, напуганный истошным криком бородача:

– Царя казните, ироды! Петра Третьегоо!

Кровавая корка на губах «царя» лопнула, из трещины на бороду закапала алая кровь, которую он стал быстро, словно собака, слизывать языком. Тело дернулось, выгибаясь дугой, забилось в конвульсиях. Неожиданно блаженный успокоился.

Профессор замер, вглядываясь в незнакомое лицо. Он был уверен, что перед ним Емельян, несмотря на то, что внешне это был совсем другой человек. Медведев попытался представить мужчину без жуткой бордово-синей опухоли, закрывающей добрую половину лица, но ничего общего с Емельяном найти не смог.

– Тьфу-ты, ну-ты! – заворчал Ванькин. – Сумасшедший царь из ниоткуда – и сразу под колеса!

Здоровяк вдруг подозрительно посмотрел профессору в глаза, хлопнул себя по колену и возбужденно зашептал:

– Появился прямо из воздуха – как Потёмкин! Медведев ошарашенно молчал.

– Он что, один из них? – поинтересовался Илья.

«А может, это и не Емельян? – спросил себя профессор. – Ведь совсем не похож: ни по возрасту, ни по внешнему виду».

Опухшие губы молодого человека шевелились, повторяя раз за разом:

– Царя казните, ироды! Петра Третьего!

Глаза бесцельно блуждали по сторонам. Но на секунду в них промелькнула искорка разума, протискиваясь сквозь мутную пелену отрешенности.

Глядя на подрагивающее существо, Медведев не мог поверить, что совсем недавно этот человек мог одним взглядом утихомирить полтора десятка уголовников.

– Как зовут тебя, братец? – тихо спросил он.

– Емельян я, – окровавленный бородач прислушался к собственному голосу, удивленно вскинул брови. – Ты должен помнить, – выдавил он, словно из последних сил цепляясь за исчезающий проблеск сознания… – Вячеслав Пугачев, – и замолк на полуслове. Криво улыбаясь, бестолково замотал головой.

Ванькин поднялся с колен:

– Вы как будто приведение увидели. Знакомый псих?

Медведев обхватил Емельяна за плечи, приподнял, пытаясь поставить на ноги.

– Давай дотащим его до больницы, пока не замерз.

– Вы бы себя дотащили, – недовольно буркнул Илья. Застегнув кожаный плащ, он подхватил обнаженное тело на руки и двинулся к серой, сталинского типа постройке.

Профессор оглянулся, словно чего-то ждал, бегло повел глазами и поспешил следом.

– Чёрт! Весь в крови буду, – брезгливо морщась, Ванькин отстранился от окровавленного Емельяна. Так и шел, с безвольным телом на вытянутых руках и недовольно бормоча:

– Ему место в дурдоме. Туда его и отправят. Вот увидите.

– Сначала подлечат раны. А там посмотрим, – прошептал профессор, догоняя атлета на пороге старой больницы.

«Потом разберемся, там посмотрим – а что делать сейчас?» – подумал Медведев, хромая по длинному коридору, но вслух произнёс:

– Не слишком ли много крови? Вроде ни с кем не воюем, а в поликлинике как в военном госпитале.

Оглянулся.

Хромые подростки, порезанные мужчины с багровыми пятнами на одежде, женщины с разбитыми головами. Людская масса медленно перетекает из одного кабинета в другой.

– Действительно, как после землетрясения, – буркнул Ванькин, проходя мимо испуганных пациентов. – Девушка, постойте. Я к вам за помощью! – взревел он, устремляясь вслед за выскользнувшей из соседнего кабинета молоденькой медсестрой.

Яркая блондинка небрежно окинула взглядом бездыханного мужчину на руках Ильи, неопределенно пожала плечами.

– Они тоже не за хлебом! – кивнула в сторону недовольно загудевшей очереди.

Утомленно повела тонкой шеей, по-кошачьи потянулась, явив окружающему миру волнующее зрелище молодого, здорового и выпуклого в нужных местах тела. И тут её взгляд вспыхнул, останавливаясь на широкой, непомерно раскачанной груди богатыря, заискрился неподдельным интересом.

– Что же вы стоите, мужчина? – проворковала девица, приглашающим жестом указывая на дверь. – Заносите тело в кабинет.

Со стороны было не совсем понятно, какое тело девушка имела в виду: Ванькина или Емельяна? Но так как в данном случае интересы этих самых тел совпадали, то Медведев, не задумываясь, подтолкнул Илью к двери:

– Вперед!

Атлет, сопровождаемый оценивающим взглядом медсестры, исчез в кабинете.

Профессор пристроился в хвост очереди, готовясь к длительному ожиданию, но не прошло и десяти минут, как из соседней двери появился раскрасневшийся Ванькин.

– Дмитрий Степанович, зайдите! – воскликнул он, коротко махнув рукой. – Настенька, позаботься о профессоре, – важно произнёс он, как только Медведев пересёк порог кабинета.

– Кто вас так? Младенцы или домохозяйка? – не то спрашивала, не то констатировала факт Настя.

Яркая, гибкая, загорелая – она больше походила на модель из глянцевого журнала, чем на медицинского работника.

Ловко стягивая штаны со смущенного профессора, осмотрела рану. Длинные ухоженные пальцы коснулись пореза и с неожиданной для них силой сжали воспаленные края. Мелькнула изогнутая игла.

Не прошло и десяти минут, как профессор сидел на кушетке, с обработанной раной и уколом в заднице.

– У вас всегда столько пациентов? – спросил он, когда Настя стащила окровавленные перчатки.

– В последнюю неделю – аншлаг! – девушка подняла глаза к потолку. – Половина к хирургу, половина к психиатру. Дети, старики, женщины. Потом меняются местами. Эпидемия галлюцинирующих идиотов! – она громко засмеялась, тряхнула белоснежными локонами. – Вы только подумайте. Глаз из монитора на них смотрит! – сквозь смех продолжала она. – И не просто взгляд, а проникающий прямо в душу!

Ещё через пять минут, с плотной повязкой на ноге, Медведев в сопровождении Ванькина покинул больницу.

– Не волнуйтесь, Дмитрий Степанович, Настя присмотрит за вашим царём-батюшкой, пока он на ноги не встанет.

– Легковерный ты, Илья. Думаешь, она под действием твоей обаятельности станет возиться с полусумасшедшим пациентом? И уж тем более она не сможет его охранять, – грустно улыбнулся Медведев, забираясь в салон «народного автомобиля».

– Кому ваш псих нужен? – недовольный Ванькин втиснул громадное тело в кресло водителя.

– Как знать, как знать, – задумчиво пробормотал Медведев.

Он смотрел на Илью и не мог заметить, как из-за деревьев не торопясь вышел одинокий старик.

– Убогий здесь, – прошептал, поправляя белоснежную шевелюру, одернул рясу и, как только машина профессора исчезла за деревьями, двинулся к больнице.

– И это хорошо!