Текст книги "Школа суперменов"

3

На следующий день Бондарев отправился в Главное управление внутренних дел по Волчанску. Его там ждали, потому что Аристарх Дворников по своим каналам провел солидную подготовительную работу.

Бондарева встречали в пресс-службе ГУВД как московского писателя, прибывшего для сбора материала к роману о серийном убийце. По утверждению Бондарева, серийный убийца действовал в Волчанске в начале девяностых годов.

Его выслушали с интересом и уважением, только одна серьезного вида девушка с погонами старшего лейтенанта спросила, какие еще книги написал Бондарев.

Бондарев поблагодарил за вопрос и сообщил, что он работает под псевдонимом и по условиям контракта с издательством не имеет права этот псевдоним раскрывать. Вот когда роман будет закончен, тогда он, так и быть, вышлет на адрес пресс-службы пару экземпляров с дарственной надписью. Девушку расплывчатый ответ не слишком устроил, но рекомендательные письма на бланках МВД перевешивали все ответы Бондарева.

На том и договорились, пообещав оказывать московскому автору всевозможную помощь. Бондарев хотел, чтобы его запустили в архив и оставили в покое, но по доброте душевной милицейское начальство еще навязало ему сопровождающего – подсушенного временем майора, который мрачно следил, чтобы Бондарев аккуратно обращался с архивными материалами.

Где-то часа через три майор решил открыть рот и пообщаться.

– Что-то я не помню, чтобы у нас в то время какие-нибудь маньяки по городу бегали, – сказал он угрюмо, нависая над сидящим Бондаревым.

Тот поднял утомленные глаза. От майора не пахло духами, от него пахло пылью и табаком, да и в затылок он вряд ли станет дышать, но все же... Все же почему бы ему не оставить московского автора в покое?!

– У вас он совершил всего лишь одно или два убийства, – пояснил Бондарев. – А в полную силу развернулся позже. В других городах.

– И сколько же он всего?..

– Двадцать пять, – не задумываясь, ответил Бондарев. – Двадцать шестая была переодетой сотрудницей милиции и скрутила преступника.

– Ух ты, – сказал майор и замолчал еще на два часа.

На протяжении этого времени Бондарев безостановочно раскрывал и закрывал папки, листал страницы, делал выписки намеренно неразборчивым почерком, чтобы майор, молча тянувший шею в направлении бондаревского стола, ничего не понял, но увидел – человек работает.

На самом-то деле выписывать ему было нечего, потому что среди десятков дел зимы девяносто второго года не было никакого дела об убийстве Марины Великановой.

Не было также дела об убийстве пожилой женщины по фамилии Великанова.

Волчанск не был раем на земле, а зима девяносто второго года не была исключением из общего порядка вещей. Зимой девяносто второго года здесь случались кражи, убийства, драки, аварии с человеческими жертвами... Но ни в одном из этих зарегистрированных событий, которые могли быть завуалированным эхом визита Черного Малика, не было замешано девочки или женщины по фамилии Великанова. Там были убийства, были убийства женщин, убийства пожилых женщин, убийства пожилых женщин с использованием холодного оружия – но нигде фамилия Великановой даже близко не упоминалась.

Или Малик напоследок посмеялся над Бондаревым и скормил ему большую толстую ложь, или...

Или кто-то очень хорошо замел следы за Маликом. Чтобы уж никто и никогда не нашел следов его январского визита.

Когда Бондарев понял, что больше не в состоянии читать эти желтые страницы с бледными оттисками машинописных знаков, он захлопнул папку и устало откинулся на спинку стула. Стул жалобно пискнул – он был несовременный, деревянный и уж совершенно точно не розовый.

Самому Бондареву тоже было в пору пищать – спина ныла, как будто он весь день таскал мешки с мукой, глаза болели, в носу и горле першило от бумажной пыли.

– Девятый час, – сказал майор, появляясь, как призрак, из-за многоярусного стеллажа для архивных папок.

– Вы еще здесь?

– А где же мне быть? Это все под моей ответственностью...

– Сколько здесь бумаг, – с раздражением произнес Бондарев, вылезая из-за стола.

– Да, сжечь бы всю эту макулатуру на хер, – с неожиданным чувством сказал майор.

– Что так? – удивился такому нигилизму Бондарев, разминая затекший корпус.

– Вот где у меня эти бумаги! – И майор показал где. – Я же, когда в милицию шел, на такую работу не рассчитывал. В архивариусы не записывался. Сюда бы пенсионерку какую-нибудь, чтоб с вязаньем сидела в углу да чаи распивала. А они посадили здорового мужика, то есть меня. Говорят, что на оперативную работу не гожусь, кистевой нерв, видите ли, поврежден. А для руководящей работы образованием не вышел...

– Руководящая работа еще хуже, – утешил майора Бондарев. – Там отвечаешь не только за себя, а еще и за всяких молодых идиотов. А они такого навертеть могут... Бумаги хоть лежат и молчат.

– Ага, как на кладбище, – сказал майор без особого воодушевления, убирая папки на место и делая какие-то отметки в журнале. – Вы сейчас куда?

– В гостиницу, – ответил Бондарев, мечтая о сеансе качественного массажа для своей измученной спины. Чтобы лечь и ни о чем не думать...

– Вот и я, – отозвался майор.

– Что, в гостиницу? – удивился Бондарев.

– Нет, домой, только там... – майор нахмурился еще больше обычного. – Там как в гостинице.

– Звонят каждые полчаса и предлагают интимные услуги?

– Наоборот, – сказал не склонный к веселью майор. – Там никто не звонит. Там тоже тихо и пусто, как здесь. Или как на кладбище.

Бондарев меньше всего хотел после шести часов бумажной каторги выслушивать исповеди одинокого (вариант – разведенного) майора и потихоньку пробрался к двери. Майор между тем продолжал говорить – уже сам с собой.

– Как на кладбище, – безжизненным голосом говорил он, когда Бондарев выскальзывал в коридор. – Тишина и пустота. Ну а что ж... Что ж... Так получилось. Так получилось.

Бондарев осторожно прикрыл за собой металлическую дверь. Теперь голос майора не был слышен. Бондарев слишком много просмотрел сегодня текстов и фотографий, запечатлевших человеческое горе и страдания, что у него не было никакого желания выслушивать в качестве бонуса еще одну грустную историю.

А за закрытой металлической дверью майор с ненавистью оглядел свое бумажное царство и пробормотал совсем уже о другом:

– Так получилось... Всех я вас потерял. Всех своих девочек. Как будто и не было вас.

Он позвонил на пульт охраны, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Металлическая дверь закрылась с холодным щелчком, и майор в который раз вспомнил, что его собственные несчастья по большому счету тоже начались с двери.

С незапертой двери в маленьком деревянном домике на окраине Волчанска. С двери, которая в подметки не годилась металлической двери архива. Она держалась на старых петлях в прогнившем косяке да на символическом крючке.

Ее легко можно было вышибить ударом ноги.

И ее вышибли.

Глава 14
Двенадцатый этаж

1

Судя по напряженным лицам, они ждали именно его. А потом лица перестали играть какую-либо роль, потому что было выхвачено оружие.

И с этого момента Мезенцев видел только стволы, а еще где-то в позвоночнике он чувствовал леденящую мысль: «Что-то пошло не так».

И кто-то из этих троих успел крикнуть:

– Бросай ствол!

Продолжения у разговора не вышло, потому что для Мезенцева, пусть изумленного и испуганного, была невозможной сама эта мысль – бросить ствол. Какого черта он приехал за тридевять земель, терпел жару, мучился мыслями об Инге, жрал переперченное мясо?! Чтобы войти в номер и бросить ствол?

Да пошли вы!

Чувствуя холодную пятерню на сердце, Мезенцев махнул правой рукой, и пока арбуз разлетался на две половины, высвобождая руку с пистолетом, морозный ужас превратился в желанный экстаз балансирования между жизнью и смертью.

Полушария арбуза с чавканьем разошлись в стороны, брызжа соком, и с похожим чавканьем с разных сторон заговорили стволы.

Мезенцев веером выпустил четыре пули и прыгнул в сторону, покатился по ковру в соседнюю комнату – номер большой, было где развернуться. Противники среагировали, и Мезенцев с восторгом увидел в десяти сантиметрах от собственного носа легкий контур дыма, поднимающийся от ковра, подпаленного пулей.

Мезенцев нырнул за массивное кресло, которое тут же приняло в себя несколько пуль и не выпустило их наружу. Потом еще одна пуля прошла над креслом и ударила в картину на стене. Мезенцев, сидя на корточках, попятился назад, но наткнулся спиной на столик с массивным телефонным аппаратом, стилизованным под начало прошлого века. Мезенцев сначала даже не понял, что это за штука, он просто схватил ее левой рукой и с яростным воплем метнул через кресло. Там испуганно присели, и в этот момент Мезенцев вскочил и дважды нажал на спуск, расходуя последние пули.

Потом он отбросил опустевшую самоделку в сторону и тихонько засмеялся.

2

Мезенцев смеялся, потому что неожиданно для себя остался жив. Точнее, к этому мгновению он единственный оставался на ногах. Первый стрелок неуклюже упал на кресло и умирал, держась рукой за горло. Его одежда была перепачкана кровью и арбузной мякотью, разлетевшейся после удара половинки арбуза об стену рядом с креслом. Второй, широко раскинув руки, лежал на ковре, который впитывал вытекающую из него кровь. Третий сидел, держась за простреленную ногу. Он так был поглощен своей болью, что забыл подобрать обороненный пистолет, и спохватился, когда Мезенцев уже подошел к нему.

Он торопливо потянулся за оружием и почти достал его, но Мезенцев сказал: «Да-да, конечно» – и наступил ему на пальцы, после чего сам забрал пистолет.

Раненый задыхался от боли, а Мезенцев, стоя над ним, никак не мог остановить свой истерический смех. Так они и смотрели друг на друга, один с безумной болью в глазах, другой с неуемной радостью, что остался жив.

– Это же так смешно, – сказал наконец Мезенцев. – Вы мне тут, блин, засаду устроили, да? А из этой засады хрен чего вышло, да?

И от полноты чувств он треснул раненого рукояткой пистолета в лоб. Тот заревел и опрокинулся на спину.

– Неправда, – сказал Мезенцев. – Не так уж это и больно.

Только сейчас до него дошло, что у этой засады должна быть какая-то предыстория. Кто-то все это устроил. Кто-то подбросил этим ребятам идею собраться здесь и подождать его. А навести их на Мезенцева мог, пожалуй, лишь один человек во вселенной...

– О, черт, – сказал Мезенцев, хлопая себя по вискам, чтобы начать хоть немного соображать. – То есть... То есть это все-таки она... Все-таки она... Где?! – пнул он раненого. – Где эта сука? Где вы ее прячете?!

Раненый завыл, но через этот завывание прорывалось что-то вроде «увели», «нашел» и «номер».

– Говори яснее, – Мезенцев присел и приблизил ствол к глазу раненого. – Говори четко и понятно. Где эта сука?

– Мы, мы, мы... – сказал раненый. Мезенцев поощрительно кивнул. – В д-другой номер его п-перевели...

– Ага, – сказал Мезенцев. – В какой?

– Шест-шест-шестнадцатый этаж... В-вот точно как этот располож-жен...

– А ты не врешь? – спросил Мезенцев, массируя стволом скулу раненого.

– Н-нет! 3-зачем м-мне?!

– Это точно, – согласился Мезенцев. – Врать уже незачем.

Он встал и тут наконец сообразил:

– Стоп. «Его» перевели? Кого – его? Я про нее спрашиваю, про Ингу?

– Н-не знаю я никакой Инги.... А его от-тсюда увели...

Мезенцев посмотрел на часы. Двенадцать ноль три. Инги тут нет. А его мишень через две минуты должна появиться в своем номере. Но уже не в этом, потому что Инга их предупредила насчет Мезенцева. Мишень заявится в другой номер. В номер на шестнадцатом этаже.

Вот чертова баба. Опять из-за нее туман в мозгах. Едва не забыл, что цель путевки – это ОН, который придет в начале первого.

Мезенцев схватил со стола вазу для фруктов, положил на дно пару пистолетов, сверху накрыл гроздью бананов и кинулся к двери. Звонок телефона остановил его.

Мезенцев сначала с удивлением посмотрел на разбитый им телефонный аппарат – неужели еще дышит? – но потом понял, что звонит мобильник в кармане одного из убитых. Мезенцев запустил руку в карман трупа и вытащил телефон.

– Алло, – сказали в трубке. – Виталя, ты?

– Я, – сказал Мезенцев. – Кто же еще.

– Все нормально у вас?

– Все путем, – сказал Мезенцев.

– Ну лады... Мы повели шефа на шестнадцатый. И начинаем работать по клиентам, лады?

– Понял, – сказал Мезенцев и отключил телефон. В дверях он остановился и обвел номер взглядом – у него было ощущение, будто он забыл сделать что-то важное.

– Ах да.

Он вытащил из вазы пистолет и выстрелил в голову раненому.

– Теперь порядок.

Теперь был полный порядок, и у Мезенцева оставалась еще пара минут, чтобы добраться до шестнадцатого этажа. Но когда он закрыл за собой дверь и двинулся в сторону лифта, то неожиданно почувствовал желание вернуться в номер и повнимательнее вглядеться в лицо первого убитого, того, что был забрызган кровью и арбузной мякотью.

Однако времени уже не было. С вазой наперевес Мезенцев бежал к лифту.

3

В лифте ехали какие-то старички в смешных панамках, но, увидев Мезенцева, они с неожиданной прытью выскочили из кабины. Мезенцев пожал плечами и нажал на кнопку 16. Попутно проверил вазу – вроде бы под бананами пистолетов не видно. На то обстоятельство, что его ноги, шорты и шея были забрызганы кровью, он внимания не обратил. Мезенцев уже балансировал на грани и в детали не вдавался...

Выйдя на шестнадцатом этаже, он торопился, но все-таки опоздал. Завернув за угол, он увидел, что дверь номера открыта, туда заходят какие-то люди, а рядом с дверью стоит здоровый парень с отсутствующим взглядом профессионального охранника.

«Плохого профессионального охранника», – подумал Мезенцев. Потому что он успел вытащить из-под бананов пистолет и выстрелить парню в лоб, а тот и не почесался.

Ваза упала на пол, и теперь Мезенцев стрелял уже с двух рук в спины и бока людей, толпившихся в дверном проеме. Но в этот раз все было немного не так. В этой суматошной стрельбе не было восторга и упоительного риска, зато было много спешки и опасения не успеть, опоздать, не исполнить задание путевки. А когда думаешь о таких вещах, уже не до удовольствий...

К тому же все эти люди толком и сопротивляться не могли – один только развернулся в сторону Мезенцева со стволом и был немедленно уложен в общую кучу. Было только непонятно, кто же из них – этот самый ОН. Мезенцев на всякий случай валил всех подряд, потом запрыгнул в номер, перешагнул через еще одно тело, посмотрел в комнате – пусто, в другой – пусто.

Кто-то шевельнулся в ванной, Мезенцев ногой распахнул дверь, встал в проеме, наставив оба своих ствола.

Мать моя женщина.

Вслух Мезенцев сказал:

– Черт... Я не хотел... Я не специально...

– Женя, брось пистолет, – сказал ОН.

4

– Женя, брось пистолет, – напряженным голосом сказал ОН.

Этим именем Мезенцев звал его лишь одну последнюю минуту. В предыдущие десять с лишним лет Мезенцев называл его Генерал.

– Я не хотел, – повторил Мезенцев. – Я не знал, что это вы...

– Хорошо, хорошо, я тебя не виню, просто положи пистолеты, и мы все обсудим...

Генерал стоял спиной к зеркальной стене ванной комнаты, выпрямившись как на параде. Или как перед расстрелом.

Если не брать во внимание лицо, то Генерал выглядел так, словно Мезенцев поймал его в промежутке между двумя богемными вечеринками или встречами бизнес-элиты «без галстуков». Словно он заскочил в ванную комнату, чтобы нанести последний слой лоска, подстричь выбившийся из брови волосок и капнуть дополнительную каплю парфюма. Но к этим сверкающим туфлям, отутюженным серым брюкам и идеально белой рубашке, с двумя вертикальными полосами подтяжек, прилагалось бледное напряженное лицо, не шедшее ни в какое сравнение с благодушным Генералом из элитного подмосковного санатория.

– Мы все уладим, – сказал Генерал. – Ты же понимаешь. Женя.

– Я... – сказал Мезенцев. – Я не могу.

– Ты можешь, – знакомым ободряющим тоном произнес Генерал. – Ну!

Он уже пришел в себя, в голосе его появились металлические нотки, и Мезенцев знал, что за этим последует. Генерал попробует отобрать у него оружие. Но у него ничего не получится. И Мезенцев в этом не виноват. Просто все так сложилось.

Впервые за все свои путевки Мезенцев держал палец на спуске и не чувствовал азарта или восторга. На этот раз он должен был просто нажать на курок.

Генерал этого еще не понял, он попытался улыбнуться и шагнул вперед, держа руки почему-то за спиной. Мезенцев посмотрел в зеркало, чтобы увидеть руки Генерала, но вместо этого увидел там нечто совершенно иное и неожиданное.

В зеркале он увидел у себя за спиной Ингу. Она была все в том же белом брючном костюме, на плече у нее висела все та же сумочка. И сейчас Инга из этой сумочки вытаскивала пистолет. Ее лицо было сосредоточенным и решительным.

У Мезенцева оставалась секунда. И в эту секунду внутри его головы со сверхзвуковой скоростью покатилось колесо, каждая спица которого рождала картину или фразу из прошлого:

Хлипкий деревянный мост, на нем избитая до полусмерти женщина, она с кровью сплевывает обломки зубов...

Генерал, лихо прыгающий по изумрудной лужайке, – «мой ангел свое дело знает»...

«Угадай, кто есть кто... Это же Ленка, дочь моя, ей девятнадцать...»

«Этот климат не очень хорош для работы, так что и вы тоже отдыхайте, просто отдыхайте...» – и холодный воздушный поцелуй...

«Женя, брось пистолет. Женя».

Я не хотел.

Мезенцев выстрелил в Ингу, и в следующую секунду Генерал сбил его с ног.

Глава 15
Звуки

1

На пятый день своего пребывания в Волчанске Бондарев понял, насколько прав был Директор. Нельзя было просто так упускать Малика на тот свет, нельзя было давать ему возможность обреченно-уверенного жеста – ствол «Калашникова» под подбородок и вперед, в темно-зеленые сады вечности, где нет ни солнца, ни мороза, где черноокие гурии встретят праведника... Большой вопрос, был ли Малик праведником, но это было уже не в компетенции Бондарева или даже Директора.

Нет, безусловно, надо было продлить земную жизнь Малика и побеседовать с ним более подробно. Ведь память человеческая – странная вещь, и даже если самому Малику в те последние минуты казалось, что больше он ничего не помнит про январские события девяносто второго года, то в другое время и в другой обстановке это могло оказаться не совсем верным. И вдруг всплыли бы какие-то детали, любые детали, которые облегчили бы нынешние мучения Бондарева.

Это были именно мучения, потому что забираться в бумажные дебри и блуждать там, постепенно теряя надежду на благополучный исход, было хуже, чем ползать по иракской пустыне в окрестностях Басры. Там хоть была конкретная нефтяная труба, которую надо было взорвать, а здесь не было и намека на что-то конкретное. Бондарев с ностальгией вспоминал историю, когда ему понадобилась информация о тамбовском бандите, перебравшемся на ПМЖ в Штаты. Он просто сказал об этом Директору, тот позвонил на соответствующий этаж Конторы, и оттуда в течение полутора часов были взломаны серверы полицейского управления Чикаго, а также местного отделения ФБР. Все имевшиеся данные по внутренней сети перетекли на компьютер Бондарева, и тот узнал про свой объект даже больше, чем хотел.

Архивы волчанского ГУВД были надежно защищены от такого несанкционированного вторжения. Вторгаться было некуда. Даже если у вас имелась санкция, найти нужные бумаги было весьма затруднительно, поскольку какая-то система в размещении папок на стеллажах отсутствовала полностью. Как пояснил мрачный майор, лет пять назад все было расставлено в хронологическом порядке, но потом пришла телефонограмма о новых стандартах ведения архивного делопроизводства. Ее взялись рьяно исполнять, поскольку ждали приезда комиссии из министерства, но комиссия так и не приехала, поэтому исполнение шифрограммы быстро заглохло. Примерно треть архива оказалась расставленной согласно новым правилам, две трети – согласно старым. Вновь поступающие дела сваливались куда попало, и вскоре секрет местонахождения разделительной линии между старым и новым сектором был утерян навсегда.

Бондарев поинтересовался у майора, почему бы ему железной рукой не навести здесь порядок, но майор презрительно усмехнулся и ответил в том смысле, что раз они меня – в архив (это прозвучало как «в ссылку»), то я им – ни единого лишнего шевеления пальцем.

– Тем более, – сказал майор, возникнув в очередной раз из-за стеллажей, весь в облаках бумажной пыли, – что у них каждый год новые стандарты. Вы же взрослый человек, небось в армии служили, должны знать золотое правило несения службы – получив приказ, не спеши его выполнять, выдержи паузу. Потому что следующим приказом предыдущий могут отменить.

От этой народной мудрости Бондареву легче не стало. Во время перекура он даже прогнал в голове план по реформированию волчанского архива: через Директора организовать неожиданную спонсорскую помощь волчанскому УВД: благотворительный фонд имени Кого-то выделяет милиционерам целевой грант на компьютеризацию всего архива. Потом Бондарев прямо из Москвы залезает туда и отыскивает все необходимое. Так могло получиться даже быстрее, чем нынешнее, опасное для здоровья просиживание штанов в окружении трехметровых стеллажей с папками.

К концу пятого дня Бондарева охватило тихое отчаяние. Он делал все, что мог, но у него ничего не получалось. Точнее, все его достижения ни на шаг не приблизили его к Марине Великановой, живой или мертвой. Одиннадцать тезок проживали в Волчанске в девяносто втором году. Трое, как выяснил Белов в первые же дни, не имели отношения к истории Малика. Смерти еще троих были зафиксированы в ЗАГСе, одна из них датировалась январем девяносто второго года и классифицировалась как несчастный случай. Обстоятельства этого несчастного случая Бондарев тщетно пытался отыскать в архиве, но вместо этого обнаружил еще одну, не значившуюся в ЗАГСе, покойную Великанову из своего списка – две тысячи второй год, убита мужем в ходе пьяной ссоры. Бондарев выписал адрес, но сильно сомневался, найдется ли теперь по этому адресу кто-то, способный прояснить обстоятельства жизни убитой.

Итак, к концу пятого дня он находился примерно в той же точке поиска, что в момент прибытия поезда на городской вокзал. То есть в самом его начале.

В гостинице его ждало еще одно развлечение – кипа отксерокопированных бумаг из отдела образования. Дворников свою работу сделал быстро и просил обращаться еще. Бондарев насторожился было такой прытью, но потом вспомнил слова Дюка. Тот объяснял, почему он решил завербовать Дворникова:

– Когда я ему только еще намекнул – у него глаза загорелись. Ему это нравится, честное слово. Он от этого кайф ловит.

Если учесть, что Дворников также ловил кайф от общепитовских пельменей, то пристрастия бизнесмена с дворянскими корнями выглядели странновато. Но раз эта кошка ловила мышей, то ее причуды не имели значения.

Досидев до восьми вечера, Бондарев вытащил свое усталое тело из-за стола и попрощался с майором, который, казалось, при движениях скрипел в той же тональности, что и стеллажи. В течение дня майор пропадал где-то в глубине архива и появлялся лишь затем, чтобы предложить Бондареву перекурить или же в очередной раз произнести сакраментальное: «Гори оно все здесь синим пламенем». К чести майора, каждый раз произносил он эту фразу с душой.

Выйдя на улицу, Бондарев обнаружил, что попал в краткий перерыв между закончившимся и еще не начавшимся дождем. В гигантских лужах плавали мутные отражения фонарей, в небе ветер гонял лоскуты облаков, одно темнее другого, и все это было одним большим намеком, что любому здравомыслящему человеку надо бежать домой, чтобы там плотно поесть, выпить чего-нибудь горячего, задернуть шторы, залезть под одеяло с книгой или телевизионным пультом, а потом торжествующе-сатанински засмеяться в адрес атмосферных явлений, оставшихся снаружи. Но все надлежало делать именно в таком порядке. Потому что, если сначала издать сатанинский хохот, а только потом бежать домой, то кто его знает, что придет в голову атмосферным явлениям. Не то чтобы Бондарев верил во всякие сверхъестественные силы, но раз там, наверху, имелась молния, то кто-то рано или поздно мог прибрать ее к рукам и лупить не куда попало, а по строго определенным целям. Дюк в ответ на это рассуждение отвечал, что примерно так же рассуждали американцы, начиная войну с Саддамом, – раз уж есть на свете Саддам, то рано или поздно он приберет к рукам ядерное оружие. Бондарев, только что вернувшийся тогда из Ирака, хотел было обидеться за такое сравнение, но не успел, потому что...

Потому что все это уже не имело никакого значения. Дюку в его нынешнем положении можно было только посочувствовать, однако у Бондарева опция «сочувствие» в отношении Дюка была отключена. Ты видишь грабли, наступаешь на них, получаешь по лбу – кому тут сочувствовать? В случае с Дюком все было даже немного хуже. Насколько хуже – решить должен был Директор. И, судя по последним событиям, Директор наконец решил.