Текст книги "Великолепная пятерка"

Борис Романов: наше старое место

Он осторожно дотронулся до детской головки и сказал:

– Пора…

Олеся встрепенулась, посмотрела на отца круглыми от непонимания происходящего глазами, затем понемногу восстановила в памяти исходные данные: что, как и почему.

– Пить хочу, – шепотом сказала она.

– Сейчас, – успокаивающе ответил Борис. – Мы уже почти приехали…

Электричка замедляла ход, россыпь огней в черном небе за окном становилась все гуще, и к тамбуру потянулись предусмотрительные бабки с большими хозяйственными сумками. Пятница подходила к концу, и Борис твердо знал, что это был самый тяжелый день в его жизни.

Не спасла многомесячная подготовка, не спасла тысячекратно затвержденная истина, что иного выхода у него просто нет… Борис ехал в электричке, держа в руках Олеськин рюкзак и сжимая ботинками стоящую на полу спортивную сумку. Он чувствовал, как налитое свинцом сердце разрывает его изнутри, разрывает до крови, до слез, до неслышных всхлипов, до дрожи в икрах.

Олеська же проспала большую часть дороги, просто села и уснула, доверчиво положив голову Борису на плечо. Она доверила ему не только свой сон, но и вообще всю свою жизнь, и это приводило Бориса в ужас. Кажется, это было в Центральном доме художника, когда Олеся в последний раз спросила его:

– Ну, ты объяснишь мне, что случилось?

И он в десятый раз ответил ей:

– Да, конечно. Но не сейчас, потому что…

Потому что сейчас нет времени, потому что нет нужных слов, потому что Борис не хотел, чтобы дочь ощутила его страх и его неуверенность…

– Да, конечно. Я объясню, но потом…

– Мама скоро приедет?

– Скоро. Могут возникнуть небольшие проблемы, но… – он просто кивнул. – Все будет нормально.

Олесе этого было достаточно. Она стала пить чай с лимоном и с любопытством разглядывать посетителей здешнего бара. В тринадцать лет это еще интересно и забавно. У Бориса же возникали несколько иные эмоции, особенно когда он заметил двух девиц не намного старше Олеськи, охаживавших толстогубого араба с плотоядным блеском в темных зрачках.

Они приехали сюда в начале шестого. Борис поставил «Ауди» на стоянку, посадил Олеську в фойе, велел смотреть на картины, а сам собрался уже было бежать к входу в Парк культуры, но затем спохватился. Он постепенно начинал думать соответственно своему новому статусу – не как респектабельный гражданин, работник солидной корпорации, а как беглец, изгой, который никому и ничему не доверяет.

Борис смотрел на арку Парка культуры, от которой его отделяло метров двести от силы, и вспоминал совсем недавнее прошлое. Это было пять или шесть лет назад, тогда он только начинал работать в «Рославе» и как любого новичка его припахивали на сверхурочную работу, которая выпадала в основном на первую половину субботы. Марина же была в этот день полностью свободна, сидеть дома ей было в тягость, и они договаривались, что Борис, как только закончит работу, сразу подъедет к входу в Парк культуры, где его уже будут ждать Марина и Олеська. А потом они шли в парк, и потом они веселились, веселились так, как вряд ли уже когда-нибудь будут веселиться в будущем. Так казалось Борису, когда он смотрел на «наше старое место».

Асфальтовый пятачок, отделенный от Бориса потоком машин, несущихся по Крымскому валу, действительно был старым местом, то есть местом, принадлежащим прошлому.

Настоящее же заключалось в пристальном до боли взгляде в попытке увидеть Марину, в сжатых в кулаки пальцах, в напряженных нервах, в тяжком кровяном пульсе, бившемся в висках…

Борис не решился выйти наружу – не из-за страха, а из-за более вяжущего чувства, которое называется «ответственность». В данном случае – за тринадцатилетнюю девочку, которая пьет чай с лимоном, которая настолько юна, что ей интересно следить за накрашенными шлюхами и томными богемными мальчиками. Сам бы он мог пуститься на риск прыжка в пустоту, но в паре с дочерью – нет. Больше Борис ошибаться не мог.

– Извините, – подошел он к парню лет двадцати, который бесцельно шатался по вестибюлю. – Вы не очень заняты?

– Да вроде нет, – настороженно ответил парень.

– У меня к вам деловое предложение…

Парень охотно взял двести рублей, застегнул куртку и выскочил на улицу, пустившись скорым шагом в направлении подземного перехода, выводившего к Парку культуры. Борис проследил за ним, пока парень не сбежал по лестнице под землю и пропал из вида. Тогда Борис поднялся на второй этаж ЦДХ и подошел к окну, чтобы видеть площадку перед парком, неравномерно освещенную разнокалиберными фонарями. С этого расстояния сложно было понять, есть ли среди десятков хаотически перемещающихся людей Марина, так что Борис предпочел отслеживать вынырнувшую из подземного перехода темно-зеленую куртку своего посланца. Парень двигался рывками, задерживаясь возле женщин, которые по описанию были похожи на Марину, и тут же стартуя дальше…

А потом – хотя в руках у Бориса и не появилось бинокля, и расстояние оставалось тем же самым – он почувствовал, что парень подошел куда нужно. Две фигуры стояли рядом друг с другом не больше тридцати-сорока секунд, а потом вдруг зеленая точка отскочила от бледно-розового пальто… И Борис увидел ИХ. Они бежали со стороны парковки, их было трое или четверо…

– Черт! – Борис отпрыгнул от окна и ринулся вниз по лестнице, а потом в бар, и в эти мгновения горечи утраты не было места в его сердце, была лишь паника, был лишь страх, что вслед за уже свершившейся потерей жены он потеряет и Олеську – а он непременно ее потеряет, если промедлит. Парня в зеленой куртке сейчас сцапают, врежут ему пару раз по почкам, и он все расскажет. Двести рублей – это не та сумма, из-за которой люди становятся молчаливыми героями, тем более что вторую половину условленной суммы парню уже не получить, так как не увидеть ему уже никогда Бориса. А стало быть, минуты через три-четыре сюда нагрянут люди из СБ, и они уж наверняка продемонстрируют свой профессионализм, чтобы выудить из самых потайных закоулков ЦДХ объект своего преследования…

– Пошли, – Борис вытащил Олеську из-за стола с той же поспешностью, с какой пару часов назад он вытаскивал ее из класса художественной школы. Только теперь Олеська удивилась меньше, можно сказать, она вообще не удивилась, просто с некоторой долей разочарования в голосе произнесла:

– Опять?

Ну конечно, в баре тепло, уютно, играет музыка, подаются напитки… Однако дожидаться появления людей СБ не стоит даже в такой комфортной обстановке. Борис непременно объяснил бы это дочери, если бы у него было на это время, а времени у него опять не было.

Вместо объяснения была яростная гонка от ЦДХ к Зубовскому бульвару, причем Борис даже слегка удивился, что ему под ноги не бросались агенты СБ и никто не стрелял по колесам… Видимо, тот парень неплохо бегал. Точнее, неплохо убегал.

Убежал он в конце концов или нет, было неважно, потому что Борис выскользнул из опасного района, некогда бывшего «нашим старым местом», прокатился по маршруту Зубовский бульвар – Кутузовский проспект – Киевский вокзал, затем вернулся на Садовое кольцо, не забывая поглядывать в зеркало заднего вида, и доехал до места, где должен был оставить «Ауди» в качестве своего последнего платежа за документы. За пропуск в новую жизнь. Только что-то новая эта жизнь начиналась не слишком удачно, и Борис подумал, а не переплатил ли он…

– Мы что, пойдем пешком? – Олеся, позевывая, влезла в лямки рюкзачка.

– Поедем на метро, – сказал Борис.

– Это интересно, – оценила Олеся.

В метро было слишком людно, чтобы дочь возобновила расспросы о причинах сегодняшнего сумасшедшего дня, они ехали молча, а у Бориса наконец появилась возможность пораскинуть мозгами на перспективу. Ясно, что вылет в Парагвай для них пока задерживается. Точно так же ясно, что Марину рано или поздно выпустят, она же ничего не знает… Борис сдержанно улыбнулся – все-таки его тактика тотальной секретности оказалась верной. Весь вопрос только в том, сколько времени понадобится СБ, чтобы убедиться в Марининой непричастности к преступлениям ее мужа. День? Два? Неделя? И где все это время будут обитаться Борис с Олеськой? Парамоныч был бы хорошим вариантом, но если допустить, что парня все-таки догнали, все-таки отметелили, и он выложил им все, что знал… СБ будет знать про Парамоныча. Это плохо. Но только и Марине нового адреса для встречи передать уже не удастся. Что же делать?

Пока электричка тащилась до Балашихи, Борис, кажется, придумал.

Челюсть: мальчик для битья

Один лишь путь к месту совещания – долгий лабиринт извилистых коридоров, где было душно и почему-то пахло резиной, – был способен нагнать тоску, и с этой задачей он блестяще справился. Генералу Стрыгину нужно было лишь завершить начатое.

Сучугов, известный также как Челюсть, изрядно вспотел по дороге, и это тем более ухудшило его настроение. Последний контрольный пункт перед залом совещаний вызвал у Челюсти неприкрытое раздражение – он знал этих людей, он брал их на работу, он неоднократно вправлял им мозги, а теперь эти козлы смотрят на него так, будто видят впервые, изучают его идентификационную карту, как будто это проездной на метро. Уроды, блин.

Начальник СБ прибыл на совещание раньше Сучугова, прибыл самостоятельно, сославшись на необходимость еще до совещания передать генералу кое-какие документы. Черта с два – на самом деле начальник не хотел явиться сюда вместе с Сучуговым, потому что Сучугов на сегодняшний вечер был назначен мальчиком для битья. Случились кое-какие неприятности, и их нужно на кое-кого списать. Теперь откройте двери и впустите господина Сучугова. Оркестр, похоронный марш!

– Долго вы еще будете дурака валять? – злобно осведомился Челюсть у охраны. Ему молча вернули карточку, двери открылись, и Челюсть вошел в святую святых корпорации «Рослав» – место, где он всегда хотел очутиться. Но не при таких обстоятельствах. Сучугов хотел, чтобы лично генерал Стрыгин пригласил его для консультаций по какому-нибудь важному вопросу, чтобы спросил его, Сучугова, мнение, чтобы сидели они вдвоем друг напротив друга…

Это последнее пожелание по-своему сбылось: Сучугова посадили напротив генерала, но поскольку сидели они на торцевых сторонах большого заседательского стола, то разделяло их метров десять, если не больше. К тому же Стрыгин абсолютно не обращал внимания на заместителя начальника СБ, погрузившись в какие-то свои глубокие раздумья о судьбах Родины и корпорации «Рослав», что в понятиях Стрыгина было примерно одно и то же. Холодно посверкивали зеркальные очки, воинственно торчал седой ежик на продолговатом черепе генерала, куртка полувоенного образца и выглядывавшая из-под нее майка цвета хаки подтверждали наблюдение, что генерал постоянно ощущает себя на войне – потому и отсиживается под землей. Здесь безопасней на случай, если противник применит какое-нибудь экстремальное оружие.

– …вот, собственно, и он, – закончил невесть когда начатую фразу начальник СБ и покосился на Челюсть. – Он вам и доложит более подробно…

Сучугов ждал, что генерал даст какой-нибудь сигнал к началу доклада, типа отмашки для бегунов, но Стрыгин продолжал бесстрастно сидеть на своем месте, поэтому Челюсть просто встал и начал говорить, надеясь, что его слушают.

– Проект «Охота на крыс» был разработан в декабре прошлого года, – сухо сказал Челюсть («И если бы все вышло хорошо, то все вы, суки, кричали бы сейчас, что помогали мне его делать! А теперь вы воротите нос, будто бы вам противно даже само название… Мразь кабинетная. Сдохнете в своих креслах!»). – Основополагающая идея проекта заключалась в следующем. Наибольший процент ущерба деятельности корпорации наносится не внешними враждебными действиями, а действиями внутренними, то есть действиями нелояльных или безответственных сотрудников корпорации. По разным оценкам, эта цифра составляет от 58 до 77 %. Таким образом, куда эффективнее не бороться с активностью враждебных спецслужб, в частности с их попытками проникнуть внутрь корпоративных информационных систем, а провести комплексную чистку собственных рядов, исключив из наших служб и отделов тех людей, которые могут стать причиной утечки информации, могут стать объектом шантажа или прямого подкупа. Поэтому операция получила название «Охота на крыс». Была избрана нетрадиционная методика, разработанная нашими штатными психологами. В основе такой методики – получение состояния эмоционального шока у потенциально неблагонадежных лиц. Шок обнажает истинные мотивы действий, и в результате потенциальные вредители будут раскрыты нами еще на ранней стадии. Для осуществления такой шоковой терапии нами был снят видеофильм о якобы имевшей место казни неблагонадежного сотрудника одного из региональных филиалов нашей корпорации. Никакие имена или географические реалии в фильме не назывались, чтобы не допустить оспаривания истинности данного события. Сам фильм был снят с высокой степенью достоверности, был привлечен актер из одного драматического театра…

– Из Москвы? – спросил кто-то из присутствующих.

– Нет, из Белоруссии, – ответил Сучугов. – Так дешевле. В принципе, чтобы вы все могли понять, о чем идет речь, я могу сейчас устроить просмотр того видеофильма…

– Не будем тратить время, – перебил начальник СБ. – Давайте сразу к результатам…

– Ладно, – сказал Сучугов, глядя вниз, чтобы начальник не увидел злости в его зрачках. – Что касается результатов… С марта по май текущего года было проведено сорок два сеанса данного видеофильма. По совету психологов, сеансы проводились не для индивидуалов, а для небольших групп по четыре-шесть человек, где шоково-признательная реакция могла стать цепкой. Я могу сказать, что данная методика оправдала себя. Всего фильм был показан ста девяноста восьми сотрудникам корпорации, каждый из которых имел доступ либо к конфиденциальной информации, либо к финансовым потокам, либо к принятию важных решений. Перед каждым показом группе сообщалось лишь одно – данный фильм является абсолютно засекреченной информацией, которую они не имеют права обсуждать ни между собой, ни дома с членами семей, ни где бы то ни было еще. Результаты на сегодняшний день следующие. Непосредственно после просмотра было сделано тридцать четыре признания в совершении служебных проступков средней и мелкой степени тяжести. Было написано семь заявлений об увольнении или о переводе на нижестоящую должность. Также… – Сучугов выдержал драматическую паузу. – Было совершено одиннадцать попыток самоубийства, из которых семь завершились летально.

Как он и предполагал, ЭТО произвело впечатление. За столом зашептались, поглядывая на Челюсть то ли с брезгливостью, то ли с ужасом. Но куда более важным было то, что генерал Стрыгин отложил все свои бумажки и СЛУШАЛ. И все видели, что генерал СЛУШАЛ.

– Это еще не все. Помимо непосредственной реакции самих сотрудников, пропущенных через эти просмотры, мы получили дополнительный материал для работы, так как во время просмотров специально установленные видеокамеры снимали лица зрителей, и иногда выражения лиц бывало достаточно красноречивы. По прошествии семи-десяти дней после просмотра мы проводили беседы с участниками просмотра, иногда демонстрируя им эти самые пленки – то есть выражение их собственных лиц. После таких бесед еще восемь человек признались в совершении поступков, нанесших вред корпорации. За пятнадцатью было установлено плотное наблюдение, в результате которого были получены неопровержимые факты контактов этих лиц с конкурирующими фирмами, а также с государственными правоохранительными структурами… В целом операция «Охота на крыс», по-моему, может быть признана успешной, – сказал Сучугов, выделив голосом «по-моему».

Поскольку Стрыгин молчал, слово взял старший вице-президент:

– Начальник Службы безопасности давал санкцию на проведение этой операции?

– Видите ли, – завилял начальник СБ. – Я был знаком с этим планом на стадии проекта… Однако в момент его запуска я находился в отпуске, так что господин Сучугов, по сути дела, исполнял мои обязанности…

– Я тут подсчитал, – вмешался второй вице-президент. – Было сто девяносто восемь человек, которых подвергли испытанию. Тридцать четыре признания, одиннадцать самоубийств, еще восемь признаний… Получается, что из этой группы высокопоставленных сотрудников «Рослава» примерно одна треть оказалась нелояльна! И это верхушка! А что тогда внизу творится?! Если, конечно, все это правда, а не фантазии господина Сучугова для увеличения наших затрат на содержание СБ…

– Внизу все не так страшно, – утешил его Сучугов. – Там людей проще купить, но покупать их никто не будет, потому что они не знают ничего такого, за что стоит платить. А наверху… Треть – это не окончательный результат, у нас еще есть резерв для работы.

– Резерв – это замечательно, – ехидно усмехнулся старший вице-президент. – Это просто счастье, что у вас есть резерв. Но вот то, что назвали операцию успешной…

– Я сказал, что это мое личное мнение, – напомнил Челюсть.

– Вот именно. А мое личное мнение несколько иное. Не говоря уже о том, что в числе одиннадцати самоубийц могли оказаться просто нервные люди… Не говоря об этом, у нас еще есть… Как там его?

– Романов, – без особой радости в голосе подсказал начальник Службы безопасности. – Романов Борис Игоревич.

– Который не вписался ни в одну из ваших категорий, – продолжал праздник ехидства вице-президент. – Он ни в чем не признался, он не покончил жизнь самоубийством… Я так понимаю, что видеосъемка его физиономии тоже не навела вас на какие-то мысли? И беседу с вашими людьми он прошел успешно, не вызвав подозрений?

– Да, – сказал Челюсть. Уточнять, что беседовал тогда с Романовым именно он, Челюсть счел излишней подробностью. – С ним все было нормально. Мы вели за ним наблюдение в течение пары недель после просмотра фильма, но результат был нулевой. Наблюдение было возобновлено потом на период летнего отпуска, когда Романов с семьей выезжал в Турцию. Опять-таки… – Челюсть пожал плечами. – Мы убедились, что Романов абсолютно надежен.

– И ошиблись! – торжествующе заявил вице-президент. Челюсть не стал отпираться, он лишь посмотрел на своего начальника, как бы спрашивая – мне и дальше тащить этот воз в одиночку или мне кто-нибудь поможет?

– Кхм, – сказал начальник. – Насколько я понимаю, тут случай исключительный. Реакция Романова на просмотр того фильма по-своему уникальна. Прошло полгода, прежде чем он решился на побег. Очевидно, что он тщательно готовился… И заслуга Службы безопасности состоит в том, что при всей тщательности подготовки побега планы Романова были нарушены. Он замышлял вывезти всю семью, но жена оказалась у нас в руках, и мы считаем, что это задержит Романова в России. А может быть, он все еще в Москве…

– Если бы я стащил триста с лишним тысяч баксов, я бы плюнул на жену, – проворчал вице-президент.

– У него с собой дочь тринадцати лет. На нее он не плюнул, не плюнет и на жену, – пояснил ход своих мыслей начальник СБ.

– То есть не все еще потеряно, – мрачно сказал вице-президент. – Шанс вернуть его имеется. А если он не попадется? Деньги мы уже не найдем? Куда он их перевел – мы не узнаем? Он же, черт побери, сидел у нас в офисе, работал на нашем компьютере, куда-то захерачил наши бабки… И мы их не найдем?!

– Я вам больше скажу, – горько усмехнулся начальник СБ. – Мы же сами научили Романова, как переводить за рубеж деньги так, чтобы их потом было трудно найти. И он был хорошим учеником, иначе его бы не поставили на эту работу.

– Триста тысяч – это ерунда.

– Ну конечно, триста тысяч туда, триста тысяч сю… – вдруг вице-президент сообразил, что реплику насчет невысокой ценности трехсот тысяч долларов бросил не кто-нибудь, а лично генерал Стрыгин. Вице-президент заткнулся, сел по стойке «смирно», насколько это можно было сделать, и стал ждать дальнейших ценных указаний.

– Хуже всего другое, – неспешно продолжил излагать свои мысли генерал. – Хуже всего, что про исчезновение Романова узнали в «Интерспектре»…

Начальник СБ виновато повесил голову.

– …узнали и очень заинтересовались. Так сильно заинтересовались, что вчера проникли в жилой комплекс «Славянка-2». Дураку ясно, что им нужны не эти жалкие триста тысяч долларов, им нужен Романов как человек, который очень много знает про наши финансовые операции. Про наши тайные операции. Теперь за Романовым никто не стоит, он сам по себе, он боится нас, он мечется, он суетится и не может свалить за границу, потому что у нас его жена. Я бы так сказал: он – очень уязвимая мишень для «Интерспектра». Я не удивлюсь, если он сам пойдет к ним на поклон и расскажет все на свете в обмен на помощь с вытаскиванием жены из наших жестких лап. Кстати, лапы достаточно жесткие? Жена Романова вдруг не исчезнет, как он сам?

Стрыгин посмотрел на начальника СБ, а тот посмотрел на Сучугова.

– Она не исчезнет, – сказал Сучугов, стараясь, чтобы в его голосе не проскользнуло лишних ноток, стараясь не выдать себя. – С ней все будет в порядке.

– Романова должны найти мы, – сказал Стрыгин, глядя в глаза Челюсти. – Мы, а не «Интерспектр». Это ясно?

– Ясно! – Начальник СБ выкрикнул это слово чуть раньше, Сучугов чуть позже.

– Я знаю, что у вас в Службе безопасности «Интерспектра» есть свой человек. Это он предупредил о вторжении в «Славянку»?

– Он, но…

– Но вы не смогли воспользоваться его информацией. Если бы взяли их людей с поличным на каком-нибудь противоправном действии, они бы заткнулись и перестали искать Романова. Если бы мы взяли их вчера. Или завтра.

– Мы попробуем… – осторожно пообещал Сучугов. – Просто положение нашего человека в «Интерспектре» таково, что… он не может передавать информацию постоянно. Он сориентирован на то, чтобы выступить в какой-то очень важный момент – может быть, выступить в первый и последний раз.

– Сообщил про «Славянку», сообщит еще, – заверил Сучугова генерал. – А расколют этого, так найдете другого. Если у нас тридцать процентов потенциальных предателей, так что, в «Интерспектре» их меньше? Ни в жизнь не поверю!

Челюсть не стал вдаваться в бессмысленные подробности насчет того, что в корпорации тридцать процентов не потенциальных, а реальных предателей. А потенциальных так и все шестьдесят процентов будет… Он промолчал, потому что мальчику для битья положено молчать, а Челюсть и так уже наговорил больше некуда.

Между тем вопрос о Романове как-то сам собой исчерпался, и Сучугов решил, что ему пора потихоньку выметаться в коридор, но генерал неожиданно поднялся с места и поманил Сучугова к себе. Не веря собственному счастью, Челюсть двинулся к худощавому седому мужчине в странной полувоенной форме. Мужчина этот по всем политологическим рейтингам входил в полсотню самых влиятельных людей Российского государства. На карьеру и на жизнь Сучугова он также мог повлиять, причем самым разным образом. И Сучугов напрягся, приготовившись испытать это мощное влияние.

Генерал поманил его в дальний конец зала, где высоченные стеллажи были уставлены томами русских классиков от Пушкина до Алексея Толстого; трудно было сказать, читал ли кто-то когда-то эти книги, но вот что пыль с корешков вытиралась – это было совершенно точно.

– Слушай, – генерал положил руку Челюсти на плечо. – Этот Романов… Неглупый мужик, должно быть, если все так сумел разыграть. Из Турции за кордон не свалил, вернулся в Москву, и уже отсюда… Или только после Турции случилось что-то, заставившее его свалить? Как думаешь? Ладно, – генерал не стал дожидаться ответа Челюсти, он просто подбросил подчиненному идею, а потом его мысли стремительно понеслись дальше. – Ты мне только дай посмотреть этот ваш фильмец… И кассету, где записано, как Романов его смотрит. Хочу на эту рожу поглядеть…

– Хорошо, – послушно кивнул Сучугов. – Мы пришлем эти кассеты.

– И еще, – генерал вдруг перешел на полушепот. – Ты сто девяносто восемь человек отхерачил этим фильмом… А их?

– Что? – растерянно захлопал глазами Сучугов.

– Им ты почему это свое кино не показал? – Генерал едва заметно мотнул подбородком в сторону заседательского стола. – Это было бы очень полезно.

– Но это же…

– Я все думаю – тридцать процентов сволочей среди верхушки компании! Вот их здесь сидит двенадцать человек. Выходит, четверо из них – предатели. Но я не знаю – кто. А ты мне не помог узнать. Это плохо. Это очень плохо…

– Я…

– Когда в следующий раз придумаешь что-нибудь в таком же духе, начни с них, – посоветовал генерал Стрыгин. – Вот тогда я тебе скажу «спасибо за службу». А пока я тебе ничего не скажу.

– Ясно, – прошептал Сучугов, развернулся и вышел из зала заседаний. Если это и не был строевой шаг, то это было нечто максимально к нему приближенное.