Текст книги "Психодинамика чуда. Секреты подсознания"

Глава 1
Психический мир – это мир моделей

Наверное, многие из вас – если не все вы – читали книги Кастанеды. В них красной нитью проходит мысль о том, что наше восприятие мира и себя в нем, а, следовательно, и наше нормальное состояние сознания, в первую очередь, зависит от индивидуальной социализации. Что же он понимал под словом «социализация»? Очень многие факторы, формирующие нашу психику; всю их совокупность. Это и воспитание, и образование, и все прочие виды обучения, а также наши личные представления о добре и зле, о мироустройстве – обо всем, что мы считаем реальностью, а, к тому же и о том, что, по нашему мнению, нереально или маловероятно. Это и усвоенные нами ценности, или представления о добре и зле – о том, что хорошо и что плохо. Это и наши пристрастия, и жизненные предпочтения, и устремления. Таким образом, от нашей социализации напрямую зависят и наше восприятие, а, следовательно, и наши возможности.

Теперь поглядим, что же такое социализация в психологическом смысле. А это модели – набор моделей, которые мы для себя принимаем, не более. Вдумайтесь в это поглубже – тогда вы непременно обнаружите, что я прав.

Ну, к примеру, все мы знаем, что Земля круглая и вращается вокруг Солнца. Между тем, мы этом никоим образом не чувствовали, не чувствуем и никогда не почувствуем. Для нашего сенсорного восприятия Земля является плоской – естественно, с выпуклостями – горами и впадинами, то есть морями и океанами. А Солнце восходит на востоке и заходит на западе.

В древности люди так и считали, а дископодобную Землю помещали, скажем, на трех китов, или слонов, или еще на что-то (на кого-то). Потому что опыт и здравый смысл подсказывали им, что неподвижное тело без опоры непременно должно рухнуть. Особенно такое тяжелое, такое массивное, как Земля.

Согласитесь, что с точки зрения нашего повседневного чувственного опыта, представление о «висящей» в космическом пространстве Земле куда как более фантастично и нелепо, нежели представление о той же Земле, опирающейся на что-то, сравнимое с нею по размерам.

Но мы обучены современным взглядам на мироздание, современным его моделям и преспокойно их принимаем – без внутреннего отторжения и даже тени скепсиса.

Итак, мы можем резюмировать: наш психический мир основан на определенных моделях, поскольку наше восприятие способно работать только в рамках каких-то моделей. Вернее, не восприятие само по себе, а осознанное восприятие. Модели ему столь же необходимы, как протезы или хотя бы костыли безногому. Лишите человека моделей – и он перестанет адекватно воспринимать то, что видит.

Ну, к примеру, в тридцатые годы прошлого столетия экспедицией АН СССР был поставлен опыт. Неграмотным узбекским женщинам показывали фотографии близких людей – мужей, детей, родителей. При этом процентов тридцать из них или даже более видели на фотографиях просто цветовые пятна. Потому что у них в сознании не было соответствующих моделей, которые и позволяют нам интерпретировать нужным образом, например, фотографии или рисунки.

Кстати, есть такое состояние – одна из фаз на пути к просветлению у буддистов (известно оно и индийским йогам), – которое описывается как «взгляд ребенка на фрески монастырской стены». Вот такое восприятие уже очень близко подходит к полному отказу от интерпретаций и моделей.

У буддистов имеется термин, который наши буддологи обычно переводят неологизмом «таковость»: то есть так, как есть на самом деле (без иллюзорных интерпретаций или моделей). Но нам, грешным (и не только – даже для весьма продвинутых в психо-мистическом отношении людей), буддийская таковость просто недоступна. А потому нам непременно нужны модели, причем такие, которые бы заработали именно у нас, современных людей.

Поясню на простом примере. Допустим, у сибирских шаманов имеется модель нижнего мира, куда они отправляются во время камланий. При этом им действительно удаются некоторые удивительные вещи, которые ни за что не получатся у среднего европейца, сколько бы он ни колотил в шаманский бубен в заданном ритме. «Но почему?» – спросите вы. А я отвечу: прежде всего, потому, что шаман по-настоящему верит в свой нижний мир. Понимаете? А нам поверить в него как в физическую реальность очень и очень трудно, практически невозможно. Следовательно, эта модель нам не годится, а потому мы – такие, какие мы есть – при всем желании, не сможем эффективно действовать, используя техники шаманизма.

Аналогичным образом и наша святая, соборная, апостольская Церковь отлично может служить школой благочестия, высокой морали и духовности, но никак не школой сверхвозможностей. Хотя бы потому, что принятые ею космогонические модели для нашего разума-восприятия непостижимы. Иначе говоря, если использовать, к примеру, святую троицу как рабочую модель, то вряд ли у нас выйдет что-то путное с ее помощью. Для нашего сознания такая модель всегда останется абстракцией, но главное – для подсознания. Мы не способны опереться на нее своим восприятием. Вот использовать ее как обобщение при наведении транса на какого-нибудь верующего человека вполне можно, причем очень даже эффективно.

Далее, как вы уже могли понять на примере изменений наших представлений о Земле, все модели имеют свойство стареть, ветшать и даже умирать, а потому традиции, их использующие, должны изобретать время от времени модели новые, которые соответствовали бы нуждам живых людей, а не их далеких предков. И это устаревание свойственно моделям любых психомистических течений.

Для своих примеров я буду использовать, главным образом, буддизм – во-первых, потому что это религия, можно сказать, образцовая, имеющая все необходимые составные части в виде точно рассортированных писаний («Трипитака», или «Три корзины учений», то есть «Абхитхарма-питака» – философия, обоснование, «Сутра-питака» – история, предание и «Винная-питака» – этика и ритуал). Во-вторых, потому что буддизм, несмотря на свою древность по сравнению с двумя остальными мировыми религиями, является, прежде всего, школой (точнее, множеством школ), которая ведет своих последователей в едином направлении. Ну, и, естественно, потому что таких школ, традиций, течений в рамках буддизма достаточно много.

Итак, изначально будда Гаутама сформулировал свои «Авьякатани» – 10 основных вопросов, которыми не имеет смысла задаваться. В том числе такой: есть ли Бог? А в более поздний период, когда буддизм из Индии распространился на север – в Монголию, Тибет и Китай, – его модели легко и органично вобрали в себя весь пантеон божеств индуизма, а кое-где попутно подцепили и некоторых богов-аборигенов. Более того: в северном буддизме установилась (и узаконилась) шестеричная классификация живых существ, в которой весь перечень возглавляют именно боги. Вот этот перечень: боги, асу-ры (низвергнутые с неба демоны), люди, животные, преты (вечно голодные духи) и обитатели ада.

Кстати, буддийский ад аналогичен католическому чистилищу: души людей, в него угодившие, отбывают в аду лишь определенный срок, соответствующий тяжести их грехов, а затем вновь возвращаются в обычную цепочку рождений и смертей (колесо сансары). Добавлю еще, что буддизм считает предпочтительнее родиться человеком, нежели богом, поскольку всякий бог удовлетворен своим положением, то есть боги никогда не вступают на благородный путь, а потому и не развиваются. А вечно неудовлетворенный человек со временем даже может стать буддой.

Впрочем, как вы уже догадались, буддийские боги отнюдь не всемогущи и всеведущи, как наша триединая троица или мусульманский Аллах.

Вместе с изменениями в моделях в буддизме происходило и развитие методов. Как я уже сказал, в границах буддизма течений и методов очень и очень много: от школы Чистой земли поклонников будды Амитабхи, занятых в основном моральным очищением, до последователей Ваджраяны, стремящихся особыми психофизическими методами достичь просветления в нынешней своей жизни.

Должен заметить, что мне режет слух, когда Ваджраяну называют тантрическим буддизмом, а это случается у нас достаточно часто. Мне доводилось даже встречать в книгах европейских авторов лжетермин «тантраяна». Санскритское слово «яна» означает «колесница». Но «тантраяна» – это уже полный бред. Сейчас я объясню, почему.

Когда речь заходит об индуизме, слово «тантризм» вполне можно принять. Дело в том, что вся классическая йога, не относящаяся к тантризму, изложена в сутрах. Например, «Йога-сутра», «Гхеранда самхита», «Хатха-йога прадипика» – все это по форме сутры. Попутно поясню: сутра – это краткое афористичное произведение, в то время как тантра – большое, развернутое и очень подробное произведение.

В южных школах Индии весь путь тантрической лайя-йоги зафиксирован именно в тантрах, что и неудивительно, поскольку изложение данного материала немыслимо без подробнейшего описания мистических центров (чакр) со всеми божествами, к ним относящимися, а также и энгергопотоков (нади), и еще целого ряда вещей. В общем, классические тексты данного направления – «Шатчакра нирупана», «Падука панчака», «Анандалахари» и т. п. – все это тантры. Потому и данное направление в рамках индуизма совершенно законно называют тантризмом. Кстати, сексуальная йога, столь настойчиво сегодня пропагандируемая, – это лишь один из многих методов индийского тантризма. (В буддийской Ваджраяне тоже имеется аналогичный метод – так называемая Карма-мудра.)

Но в буддизме дело обстоит иначе. В нем слова «сутра» и «тантра» связаны исключительно с формой изложения материала и с объемом произведения. Например, «Калачакра-тантра» – произведение весьма пространное и объемное, а «Дзан лун до», или «Сутра о мудрости и глупости» – это сборник коротких, лаконичных пересказов каких-то случаев из прежних воплощений будды Гаутамы.

В общем, среди текстов Ваджраяны имеются и тантры, и сутры. В то же время среди писаний, относящимся к другим буддийским направлениям, тоже имеются тантры. А потому называть Ваджраяну буддийским тантризмом, я думаю, совершенно неправомерно.

Вернемся к нашей теме. Итак, в раннем буддизме, получившем название Хинаяны («Малой колесницы»), важнейшим фактором обучения являлось личное присутствие самого Будды, а после его кончины – того или иного патриарха, который уже достиг хотя бы состояния архата.

Ну, предположим, Махакашьяпе, старому монаху, ставшему впоследствии первым патриархом буддизма, потребовалось всего 8 дней побыть рядом с Победоносным, чтобы обрести полное просветление.

Этот эпизод, кстати, последователями дальневосточного буддизма, чань или дзэн, интерпретируется как пример непосредственной передачи истины «от сердца к сердцу» самим буддой Гаутамой. (А данный способ обретения просветления лежит в основе чаньской доктрины.)

Дело было так: просветленный царевич сидел, как обычно, в окружении учеников и, видимо, что-то им растолковывал. Затем он умолк, сорвал цветок и поднял его, показывая ученикам. Один Махакашьяпа чуть заметно ему улыбнулся. И Будда увидел, что этот монах, который появился подле него совсем недавно, уже достиг полного просветления.

А двоюродному брату Победоносного, Ананде, пришлось таскаться за ним повсюду лет 40, после чего еще какое-то время сопровождать Махакашьяпу – вплоть до 1-го всебуддийского собора, накануне которого Ананде, не без помощи патриарха, все-таки удалось достичь архатства. (Состояние архата предшествует состоянию будды; архат уже обрел почти все преимущества полного просветления – за исключением всеведения, свойственного любому из будд.)

Итак, поначалу передача истины в буддизме не была формализована в какие-то методики, которые, однако, начинали интенсивно развиваться всюду, куда приходил буддизм, причем обязательно – с учетом местных условий и менталитета аборигенов, как выразились бы сегодня.

Тот же чань в самом начале китайского периода уже активно использовал так называемые гун-ани (коан, яп.). Само слово «гун-ань» означает «запись судебного случая», или, говоря юридическим языком, «прецедент».

В чане гун-ань – это пересказ обстоятельств, предшествующих просветлению того или иного подвижника.

Рассказанный учителем в надлежащее время и в соответствующей обстановке, гун-ань мог вызвать у ученика примерно тот же комплекс переживаний, который испытывал подвижник в момент своего просветления.

Ну вот типичный пример гун-аня.

Однажды император Лан У Ди пригласил наставника Шань Хуэя, прозванного также Бодхисаттвой Фу, дать толкование «Алмазной сутры». Заняв место перед императором, наставник тут же ударил линейкой по столу и сошел обратно. Император заметно испугался, а наставник спросил его: «Ваше Величество не понимает?» Император ответил: «Нет!» Святой наставник сказал: «Бодхисаттва закончил толкование сутры».

В другой раз, надев на себя поношенное монашеское платье, шляпу и туфли, бодхисаттва пришел во дворец императора, который спросил его: «Ты – монах?» В ответ Бодхисаттва показал пальцем на свои туфли. «Ты – светский человек?» – спросил император. В ответ Бодхисаттва показал пальцем на свое монашеское платье.

Его гатха (предельно лаконичное изложение сути учения, чаще всего – в четырех строках) звучит так:

 
Безрукие держат мотыгу.
Пеший шагает верхом на водяном буйволе.
Человек переходит через мост —
Течет мост, а не вода.
 

Я выбрал для примера именно этот гун-ань, главным образом, потому, что к нему у нас имеется китайский комментарий из «Рассказов о знаменитых подвижниках».

«Восхождение наставника на место перед императором, удар по столу и сошествие его обратно должны были продемонстрировать Высшую реальность, раскрытую в «Алмазной сутре». Это был наилучший способ показать свое чистое и ясное сознание, присущее каждому человеку, которое и отвечает за все привычные действия, совершаемые в повседневной жизни.

Он явился во дворец во второй раз, чтобы попытаться вызвать просветление у императора. В стародавние времена, как и в наш современный век, люди придавали огромное значение наружности человека, его званиям и социальному положению. Поскольку все это не имеет никакого значения применительно к дхарме Будды, Фу надел на себя шляпу, монашеское платье и туфли, чтобы устранить все представления о форме, внешних проявлениях, наружности и свойствах, как тому учит «Алмазная сутра». Обычно монах не носит шляпу, даос – туфли, а мирянин – монашеское платье.

Теперь толкование гатхи. Первая ее строка означает: «безрукое» сознание использует феноменальную человеческую форму, которая одарена двумя руками, чтобы держать мотыгу.

Вторая строка означает: у феноменального человека есть сознание, ему изначально присущее, которое и направляет обе его ноги во время ходьбы.

Переход человеком моста раскрывает то, что входит в его тело при рождении и покидает его в момент смерти.

В четвертой строке подразумевается то, что мост, или человеческое тело, подвержен постоянным изменениям – тогда как вода, или сущностная природа, непреложна и никогда не меняется».

Впоследствии, по словам знаменитого чаньского наставника Сюй Юня, «ученики испортились и перестали воспринимать гун-ани должным образом». Тогда вместо гун-аня стало использоваться хуатоу.

Что это такое? Хуатоу – это «пра-слово», или «пра-мысль». Иначе говоря, ученику предлагается сосредоточиться на том ощущении, которое предшествует появлению мысли, причем, как правило, мысли о себе, родимом.

Примеры наиболее распространенных хуатоу: «Кто тащит на себе этот труп?», «Каким было мое подлинное лицо до того как я родился?». В наши дни наставники часто используют хуатоу «Кто повторяет имя Будды?»

По словам Сюй Юня, «удержание хуатоу в сознании – это созеpцание собственного сознания вплоть до его постижения».

Таким образом, мы видим, что даже в дальневосточном буддизме, который принято дистанцировать от писаний и определенных методов, все же происходит развитие моделей и способов обучения.

Модели содержательные и процессуальные

Теперь рассмотрим одну из важнейших характеристик моделей. Психологические модели могут быть содержательными и процессуальными. Содержательная модель – это конкретное описание устройства чего-либо (кого-либо) вроде уже упоминавшегося земного диска на трех китах.

Вот, к примеру, Данте создал именно содержательную модель ада и чистилища, а также объяснил механизм образования этой древнейшей системы наказаний. По его представлениям, когда Бог одолел восставшего ангела – Люцифера, то с огромной силой низверг гордеца со всею его свитою на Землю, и тело дьявола проделало в ней конусообразную воронку. Это и есть ад, в который увлекает грешников тяжесть их грехов. В основании перевернутого конуса круги шире и вместительнее, нежели на более низких уровнях. И это весьма важно, поскольку не так много людей можно назвать законченными злодеями – в то время как более мелких грешников достаточно много. Чем тяжелее груз грехов, тем глубже в адскую воронку погружается грешник. В вершине же перевернутого конуса находится сам Люцифер, который держит в своей пасти троих величайших грешников, которым нет и не будет прощения. Это – Иуда, Брут и Кассий.

Ну, а с другой стороны Земли образовалась гора, которая является чистилищем. По мере того как мелкие грешники, собранные там – точнее, их души, – освобождаются от своих земных грехов, они могут подниматься все выше и выше. Пока, наконец, полностью очищенные, не взойдут на небо.

Это – типичная содержательная модель. Обратите внимание: сам Иисус никогда не предлагал своим ученикам содержательные модели – только процессуальные, а чаще всего Он «говорил притчами», то есть на языке гипнологов, выстраивал метафоры, которые должны были подействовать на его окружение в заданном направлении. Это позже, при отцах Церкви, а затем – и при схоластах внутри христианской Церкви стали создаваться содержательные модели.

В чем же их принципиальный изъян? Да в том, что любая такая модель – это, по сути, догма, которая лишь затрудняет психическую перестройку человека. А для нашего совершенствования и обретения новых возможностей перестройка психики крайне необходима.

Посмотрите, как исторический Будда, отвечая на абсолютно конкретный вопрос разным людям, переводил этих людей в состояние внутренней работы и психических преобразований. Это – даже не притча, а рассказ Ананды об одном эпизоде из земной жизни Победоносного.

Рассказывают, что однажды Будду спросили: «Есть ли Бог?» И Он твердо ответил: «Да!». В тот же самый день другой человек спросил его: «Существует ли Бог?» И Будда столь же категорично ответил: «Нет!» А вечером того же дня третий человек спросил Будду о существовании Бога, и Победоносный промолчал и лишь многозначительно поднял в ответ указательный палец.

Все это видел его ученик и брат Ананда. Ночью он спросил Будду:

– Я не могу уснуть. Скажи, пожалуйста, почему на один и тот же вопрос ты дал три разных ответа?

Будда охотно пояснил:

– Вопрошавшие были разными людьми. Первый верил, что Бога нет, и ему очень хотелось, чтобы я укрепил его веру. Ему я ответил, что Бог есть. Потому что прийти к Истине человек может, лишь освободившись от того, во что верит. Другой человек был убежден, что Бог есть. Ему тоже очень хотелось, чтобы я подтвердил истинность его веры. Ему я ответил, что Бога не существует. Я здесь для того, чтобы разрушать всякую веру, чтобы ум мог воспарить над ней и войти в Истину. Третий человек не был ни верующим, ни атеистом, поэтому ему не нужно было отвечать ни «да», ни «нет». И я промолчал, говоря этим: «Делай, как я: просто погрузись в молчание – и тогда узнаешь!»

Тут еще следует учесть, что авторитет Победоносного был непререкаем; к тому же, все вопрошавшие невольно подпадали под мощное влияние его личности. Иными словами, они никак не могли игнорировать то, что услышали из уст самого Будды.

Концерт в метро

Приведу еще один пример, который, по-моему, очень хорошо иллюстрирует работу психологических моделей в наши дни. Американская газета «Вашингтон пост» провела социально-психологический эксперимент.

Холодным январским утром в вестибюле одной из вашингтонских станций метро мужчина средних лет достал скрипку – вероятно, с целью заработка – и затем играл на ней в течение 45 минут. За это время им были исполнены 6 известнейших классических произведений, требующих от исполнителя высочайшего мастерства. В вестибюле с приличной акустикой скрипка звучала великолепно. Оно и неудивительно – этот инструмент был изготовлен самим великим Страдивари (он и стоил три с половиной миллиона долларов), а держал скрипку в руках прославленный скрипач Джошуа Белл. Всего-то за два дня до своего выступления в метро Белл дал концерт в Бостоне при переполненном зале, причем средняя стоимость билета на его выступление превышала 100 долларов. А тут, в вестибюле метро, за 45 минут виртуозной игры он собрал всего 32 доллара.

Вот что отметили специальные наблюдатели газеты во время импровизированного концерта Белла: примерно через три минуты после его начала какой-то мужчина средних лет обратил внимание на музыканта – замедлил шаг, даже приостановился на несколько секунд, но затем поспешил по своим делам. Минуту спустя состоялся первый заработок скрипача: какая-то женщина торопливо бросила в футляр от скрипки несколько монеток и, не задерживаясь ни на секунду, пошла дальше.

Спустя несколько минут немолодой мужчина облокотился на стену неподалеку от музыканта и слушал скрипку минуту-полторы, после чего посмотрел на часы и продолжил свой путь.

Наибольшим вниманием музыканта наградил карапуз лет трех-четырех: мама вела его за руку, но мальчик все-таки остановился напротив Белла… Мама потеряла терпение и сильней потянула сына за руку – мальчик поплелся за ней, хотя то и дело оглядывался на скрипача. Та же история повторилась и с несколькими другими детьми, однако все без исключения родители не позволили им задержаться и на минуту.

В итоге же только 6 человек ненадолго остановились и послушали музыку; 20 человек, не останавливаясь, бросили в футляр деньги…

Проводя этот эксперимент, газета ставила вопросы: «В будничной среде и в неподходящий момент: во-первых, чувствуем ли мы красоту? Остановимся ли, чтобы ее оценить? Распознаем ли талант в неподходящей обстановке?»

И сделала ряд выводов, важнейший из которых сформулирован ею так: «Если мы не можем найти время на то, чтобы ненадолго остановиться и послушать лучшие из когда-либо написанных музыкальных произведений в исполнении одного из лучших музыкантов планеты; если темп современной жизни настолько высок, что мы становимся слепы и глухи к столь прекрасным вещам – тогда что же еще мы упускаем в этой жизни?»

Ну, а я делаю из этого, бесспорно, интересного эксперимента собственные выводы. Во-первых, о том, что направленность нашего внимания определяет и наше поведение, и наше восприятие окружающего – в частности, нашу способность чувствовать прекрасное. Внимание всех этих людей, стремглав пронесшихся мимо Белла, было сосредоточено на каких-то делах, отнюдь не связанных с музыкой. Дети не в счет – родительские заботы их пока мало трогают.

А во-вторых, я хотел показать, насколько влияют на наше восприятие принятые нами модели. В случае с Беллом у пронесшихся мимо цивилизованных людей модель в данном отношении очевидна: в вестибюле метро априори не может быть хорошей музыки в достойном исполнении; к тому же, бесплатно… За все хорошее в жизни приходится отдавать деньги – по меньшей мере. Не случайно же никто музыканта не узнал, хотя, наверное, многие из проходивших мимо бывали на его концертах, хотя бы видели его фотографии в газетах и журналах или же его выступления по телевидению.

Итак, вот вам первые два кита, на которых опирается наше восприятие: это направленное внимание и принятые нами модели.

И еще, конечно, наш язык – предположим, родной, русский. Язык – это тоже модель: со своими возможностями и с ограничениями. Потому что одни психические явления в нашем языке как-то названы (а само слово, обозначающее какое-то явление, уже заставляет нас с этим явлением считаться, хотя бы его замечать), а другие явления не названы никак. Наши предки, допустим, эти явления просто не заметили или не посчитали важными, чтобы как-то их назвать. И получается, что мы тоже – так сказать, по наследству – склонны не замечать эти явления, а все-таки заметив иногда, не придать им значение. А это запросто могут быть, например, какие-то ключевые психические процессы.

Пример? Да, те же движения глазных яблок, которым придается значение лишь современными психотерапевтами и гипнологами – последователями Милтона Эриксона и некоторых других видных мастеров относительно недалекого прошлого.

Между тем, непроизвольные движения глазных яблок человека дают специалисту очень ценную информацию, причем стопроцентно верную, поскольку это – рефлекс безусловный, то есть процесс подсознательный, а подсознание не лжет никогда. Во-первых, специалист может с уверенностью сказать, в какой модальности человек припоминает то или иное явление. (А всякий из нас делает это постоянно, – к примеру, во время обычной беседы, – поскольку так или иначе вынужден обращаться к своему опыту, хранящемуся в памяти.) Затем он с легкостью определит, действительно ли человек припоминает нечто, или же он как-то реконструирует ситуацию: то есть попросту фантазирует, что-то придумывает. (А потому специалисту-коммуникатору детектор лжи ни к чему!) В-третьих, грамотный специалист быстро выявит так называемые стратегии мышления данного индивидуума, а это уже – великолепный рычаг влияния на него.

И для всего этого не требуется никакие экстрасенсорные возможности – только внимание, соответствующая привычка да, может быть, некоторый навык, который вполне может быть выработан путем самостоятельных упражнений.

Однако мы привыкли – вернее, приучены – не обращать внимание на открытый и доступный язык подсознания. А в нашем разговорном языке отсутствует даже слово, обозначающее данное явление. Разве ж это не удивительно?