Текст книги "Шторм на Крите"

– А если поменяется? Будет шторм?

Он улыбнулся и слегка коснулся губами ее лба.

– Что бы ни случилось, я смогу вас защитить.

Антон Ильич не лгал. Он чувствовал, что хочет защитить ее от всех ненастий, оградить от всех бед. Ему хотелось поднять ее на руки, прижать к груди и никуда не отпускать. Шторм или гроза, какая разница? Если она рядом, ему ничего не страшно, он справится со всем. Он ощущал в себе такой прилив сил, словно он, как первобытный воин, мог бы сейчас догнать мамонта и завалить его одним ударом кулака. Жаль только, мамонтов здесь не было.

Юля развернулась к нему и тихо произнесла:

– Я боюсь, как там мои. Как они полетят в такую грозу?

Антон Ильич рассмеялся и посмотрел на нее с нежным умилением.

– Что? Что вы смеетесь?

– Да ведь до вылета еще полдня. Гроза пройдет, и погода к утру поменяется.

– А если нет? Если не поменяется?

– Ничего страшного.

– Да?

– Ну конечно. Потрясет немного при посадке, и все.

– Да… Да, наверно, вы правы.

Она улыбнулась ему и вдруг опустила глаза, смутившись.

– Глупости какие… Простите меня… сегодня у меня все так…

Антон Ильич не дал ей договорить. От ее слов, от ее трогательного смущения в нем поднялась мощная волна чувств, и он прикоснулся ладонями к ее лицу, потянулся к ее губам, но в последнее мгновенье остановился, глянув в ее глаза. Юля смотрела на него как испуганный зверек, напряженно и оцепенело. Она не отстранилась и как будто даже не удивилась его желанию ее поцеловать, но и не шла навстречу, только стояла, не шевелясь, и смотрела, что будет дальше. В глазах ее был страх, и еще какая-то странная смиренность, словно она ждала чего-то, что должно было произойти неизбежно и чему бесполезно было сопротивляться, боялась этого и одновременно желала, чтобы все поскорее произошло. Под ее взглядом Антон Ильич и сам испугался своего внезапного порыва. Он все еще держал в ладонях ее лицо, но понимал, что момент ушел, и поцелуя не выйдет. Смутившись, он неловко отнял руки от ее лица и встал, не зная, куда их деть и что вообще ему делать. Чувства бурлили во всем его теле, и он, не придумав ничего лучше, вдруг подхватил Юлю на руки.

Она вскрикнула и обхватила его за шею. Антон Ильич закружил ее на песке. Она завизжала и захохотала, и это придало ему сил. Оцепенение спало.

– Что вы делаете? Отпустите! Вы уроните меня! Мы сейчас оба упадем!

Он, запыхавшись, поставил ее на землю. Юля все смеялась и никак не могла остановиться, а он стоял, раскинув руки, и не знал, смеется ли она от радости или хохочет над ним.

Она глянула на него, растерянного, ничего уже не понимающего, подошла к нему и обхватила за шею обеими руками и ласково произнесла:

– Какой вы все-таки…

Руки Антона Ильича оказались у нее на спине. Голова у него пошла кругом от ее близкого тела, от запаха ее волос. Она смотрела на него, как ни в чем ни бывало и все еще смеясь. Ее смех переливался у самого его уха, ее глаза смотрели на него без всякого страха и как будто говорили ему, что все возможно. Словно в подтверждение, она потянулась к его лицу, провела рукой по щеке и встала еще ближе, так что ее платье коснулось его груди. Что она делает, пронеслось в голове Антона Ильича, но Юля уже оказалась в его объятиях. Он обхватил ее всю, прижал к себе, уткнулся в ее волосы и шумно вдохнул.

Наверху снова засверкала молния. В голове у него тоже сверкало и звенело. Земля зашаталась под ногами, небо закачалось и поплыло, или это было море? Он уже ничего не понимал. Что теперь делать, стучало в голове? Как отпустить ее от себя?

– Пойдемте ко мне, – простонал он.

И сам не поверил, что сказал это.

Сейчас оттолкнет меня, подумал он. И убежит от меня навсегда.

Юля улыбалась и не отнимала рук. Тогда он быстро добавил:

– Чай пить.

Всю дорогу они целовались.

Сладко пахли цветы вдоль дорожек. Вокруг было тихо. Изредка им встречались отдыхающие, что прогуливались после ужина, и тогда Юля прижималась к Антону Ильичу еще крепче и прятала лицо у него на груди. Впрочем, было темно, и разглядеть их лиц было все равно невозможно.

Поднимаясь по каменным ступеням, они останавливались почти на каждой. Антон Ильич не выпускал Юлю из своих объятий, целовал ее волосы, лицо, шею. Она смеялась, запрокидывала голову и прикрывала глаза, как бы говоря, ах, делайте со мной, что хотите!

Он чувствовал, как дрожали у нее колени. Она едва держалась на ногах и при каждой возможности то опиралась рукой о перила, то прислонялась к стене. Он не торопил, поддерживал ее и временами почти нес ее на себе, до того она ослабела. Что с ней такое, удивлялся Антон Ильич? Казалось, она не могла унять в себе дрожь, и ноги ее не слушались. Неужели так волнуется?

Он и сам волновался. И все еще боялся спугнуть свою бабочку каким-нибудь неосторожным словом, неловким движением. Ему не верилось, что все уже решилось. А вдруг она возьмет да и передумает? Перестанет смеяться, посмотрит на него строго и скажет, мол, будет вам, Антон Ильич, повеселились и хватит, пойдемте по домам, поздно уже. Но Юля смеялась не переставая. Не его шуткам – он уже не шутил и вообще почти не разговаривал – а сама по себе, нервно, отрывисто, дрожа всем телом, то запрокидываясь назад и едва не падая, то сгибаясь пополам и утыкаясь головой в его живот. Антон Ильич крепко держал ее за плечи и с испугом вглядывался в ее лицо – уж не плачет ли она, в самом деле, не случилась ли с ней истерика?

Лицо у Юли горело, а когда он дотронулся до ее руки, она оказалась холодной как ледышка.

– Вы замерзли? – удивился он и, не дожидаясь, что она скажет, стал с горячностью целовать ее ладони.

Наконец они добрались до его корпуса. Взобравшись по последним ступеням, они остановились, и он снова притянул ее к себе, целуя. Она вдруг перестала смеяться и посмотрела на него серьезно. У Антона Ильича душа ушла в пятки.

– Где же ваш номер? Пойдемте скорей. Мне кажется, мы идем целую вечность.

Антона Ильича разбудил яркий свет. Он открыл глаза. Это Юля включила лампу. Она одевалась.

– Куда ты? Сколько времени?

Было только около двух.

– Почему ты уходишь? Останься.

– Не могу.

– Почему?

– Не могу спать.

– Давай вместе не будем спать.

– Нет. Я волнуюсь, как мои долетят.

– Не волнуйся, с ними все будет хорошо.

– Они уже в аэропорту сидят. Мама мне прислала сообщение.

– Еще же рано!

– Ты не знаешь мою бабулю.

– Останься, иди ко мне, – он хотел взять ее за руку, но она не далась.

– Нет. Я лучше пойду к себе.

Антон Ильич тоже поднялся с кровати. Юля уже пошла к дверям.

– Встретимся на пляже? Как обычно?

– Нет, завтра я без пляжа. Мне утром надо на счет номеров договориться, такси заказать. Давай на завтраке, в девять.

– Ну хорошо.

Он хотел поцеловать ее, но она выскользнула и бегом зашагала по коридору.

Антон Ильич лег и потушил свет. Сон не шел. Он долго ворочался и не мог заснуть. Какие-то беспокойные мысли крутились у него в голове и не давали забыться.

В воскресенье погода поменялась. С самого утра небо заволокло облаками. Кое-где еще виднелись просветы, за которыми ярко горело рассветное солнце, но вскоре и они затянулись, облака слились, растворились друг в друге и превратились в сплошную синеву, туманом нависшую надо морем. За завтраком зарядил дождь. Поначалу легкий и едва ощутимый, не то дождь, не то брызги воды, доносящиеся с моря, он все не прекращался и барабанил сильнее, заставив сидевших на веранде подхватить свои тарелки и искать себе место внутри. Официанты немедленно закрыли вход на веранду и стали уносить со столов посуду, снимать скатерти, затворять ставни. То же происходило и у бассейнов, где несколько служащих разбирали зонты, складывали стопками лежаки, пляжные столики и несли все прочь, прятать от дождя. Вся эта суета не предвещала ничего хорошего. Погода на острове переменчива, особенно в это время года, и туманное утро совсем не означало такого же дня, ветер мог разогнать облака и унести дождливые тучи в сторону, как не раз случалось в последние дни. Однако то, с каким рвением действовали работники отеля, их тревожные взгляды и голоса, не оставляли отдыхающим никаких надежд. Все говорило об одном: готовились к ненастью.

В ресторане тоже витала напряженность. Людей за завтраком было больше обычного. Никто сегодня не купался в бассейнах, не сидел в креслах на улице, не любовался видами и не делал снимков на память – все устремились под крышу, на завтрак. Столиков не хватало. К повару, жарившему омлет, выстроилась очередь, блинчики разбирали, едва их снимали с плиты; падали вилки, бились стаканы, кричали дети. За едой все с беспокойством поглядывали за окно и друг на друга, и обсуждали непогоду. Одни говорили, что опасаться нечего, другие рассказывали о штормах, какие бывают в этих краях, когда волны якобы вздымаются в шесть метров высотой и сносят все на своем пути. Неужели шестиметровая волна может нанести такой урон, засомневался кто-то? Ему тут же объяснили, что да, может, ведь дома на острове старые, видавшие виды. Да взять хоть их отель, он, хоть и отреставрирован, но построен-то был аж сорок лет назад! Один англичанин с красным, угоревшим на солнце лицом сказал, что накануне слышал в новостях об урагане, и стал описывать картины, увиденные им на экране: обрушенные здания, перевернутые машины, выкорчеванные деревья. И хоть он не расслышал, где именно произошло бедствие, все сошлись на том, что буря идет сюда. Те, кто планировал поездки по острову, спешно все отменяли. Хуже всего было тем, кто сегодня улетал. С белыми от страха лицами они выясняли, не отменены ли рейсы, и, узнав, что аэропорт работает в обычном режиме, встревоженно спрашивали: как лететь в такую погоду? А если начнется шторм? Если в самолет ударит молния?

Антон Ильич, сидевший вместе с Юлей за столиком неподалеку и слышавший эти разговоры, поморщился. Завтрак не задался. Больше всего он не любил есть в суете, посреди беспокойной толпы. К тому же утром он встал с больным горлом и чувствовал ломоту во всем теле. Несмотря на это, настроение у него было хорошее, дождь его не пугал, и Юля, свежая, еще больше похорошевшая, нравилась ему как никогда. Она собиралась вскоре ехать в аэропорт и была заметно возбуждена предстоящей встречей с родственницами, хоть и делала вид, будто все это ее вовсе не волнует. После завтрака они распрощались, и она обещала позвонить ему, как только вернется.

Было ясно, что все постояльцы сегодня будут здесь, в отеле. Никто не станет выходить на улицу без лишней необходимости, все будут тесниться у бара, займут все кресла в холле, станут выпивать и пугать друг друга рассказами о надвигающемся шторме. Быть среди них Антону Ильичу не хотелось. Он вернулся в номер. Но и здесь оставаться было невмоготу. Пощелкав пультом, он бросил и его, смотреть по телевизору было нечего. Ставни лязгали на ветру и бились о стену, с балкона тянуло дождем и прохладой, и вся его комната в отсутствии солнечных лучей казалась такой маленькой и унылой, что впору было кинуться на постель да забыться сном, что б только не видеть эту тягостную пустоту вокруг и не томиться здесь в одиночестве. Антон Ильич едва удержался, чтобы не забраться под одеяло, тем более что резь в горле не отпускала, и он чувствовал, что заболевал. Усилием воли он поднял себя с кровати, обул кроссовки, достал из глубины шкафа куртку, висевшую там с самого приезда, и вышел.

Он пошел к морю. На пляже не было ни души. И здесь все было готово к стихии: лежаки спрятаны, зонты свернуты, деревья накрыты сетками и перевязаны. Антон Ильич даже остановился от неожиданности. Еще вчера здесь было по-летнему весело, на пляже купались и загорали, играли в волейбол и прыгали на волнах, а сейчас сюда будто зима пришла. Море лежало серое и неподвижное, над ним нависало такое же серое небо. Остров впереди растаял в облаках, горизонта не было видно, вместо него клубился туман. С неба по-прежнему накрапывал дождь.

Антон Ильич пошел к пирсу. Кроссовки вязли в песке, в лицо дул ветер. Дойдя до пирса, он не пошел по нему к морю – не хотелось идти к холодным волнам под холодным ветром, – а постоял немного да и двинулся обратно. Даже собаки сегодня не пришли. Бар на пляже с утра не открывался. И посуду, и стулья унесли подальше от ветра, барную стойку накрыли от дождя, даже прислониться было некуда. Куда бы присесть? Не идти же обратно в номер? Под навесом он увидел лежаки, пошел туда, вытащил один, приволок его на берег, сел один-одинешенек посреди пустынного пляжа и стал смотреть на море.

Пейзаж не радовал глаз, но Антон Ильич сидел и смотрел, зная, что это лучше, чем сидеть со всеми в отеле или спать в номере. Как нарочно, дождь зашумел сильнее. Антон Ильич натянул капюшон. Крупные капли барабанили по куртке и падали перед ним на песок. Пляж запестрел от круглых темных капель. Он поднял голову: над ним стояла низкая бурая туча и, казалось, вот-вот разразится ливнем. Пришлось оттащить лежак на место и искать себе укрытие. Быстрым шагом он направился к единственному оставшемуся не разобранным зонту, встал под ним и стал ждать. Ливень, однако, все не шел. Дождь капал то сильнее, то затихал, а Антон Ильич все стоял под зонтом и глядел на серо-зеленое марево из моря, дождя и тумана.

Возвращаясь с пляжа, он увидел, как ко входу подъехало такси. Из передней дверцы выскочила Юля и бросилась доставать вещи из багажника. За ней вышел таксист и стал помогать. Антон Ильич инстинктивно подался вперед, чтобы скорее оказаться рядом с Юлей и помочь ей справиться с чемоданами, как вдруг задняя дверь открылась, и из нее вышла другая девушка. Лица ее Антон Ильич не видел. Со спины она казалась чуть ниже Юли, такая же стройная и светловолосая, одетая в черные брюки и черную блузку без рукавов. Кто это, подумал Антон Ильич? Девушка обошла машину, открыла другую дверцу, и оттуда появилась маленькая высохшая старушонка с короткими фиолетовыми волосами, торчащими в разные стороны. Она выбралась из машины, распрямила спину, огляделась вокруг и голосом, неожиданно громким для своей щуплой комплекции, произнесла:

– Говорила я тебе, зонтик надо брать в ручную кладь. Дождь идет!

– Мама, ну какой дождь! Здесь идти два шага.

– Вечно ты меня не слушаешь!

Мама? Так это мать Юли? Антон Ильич не верил своим глазам. Он ожидал увидеть статную пожилую даму, а эта юркая девушка никак не вписывалась в образ Юлиной мамы, какой он себе ее представлял и с которой ему предстояло знакомиться.

Юля расплатилась с таксистом и окинула взглядом чемоданы. Антон Ильич невольно пригнулся, ускорил шаг и скрылся за поворотом. Пойду-ка я к себе, решил он. Не слишком удачный момент для знакомства.

Сквозь сон он услышал, как в дверь постучали. Воду, наверно, принесли, подумал он – здесь каждый день приносили две маленькие бутылочки минеральной воды. Пусть зайдут попозже.

Стук не прекращался.

– Завтра, завтра! – крикнул Антон Ильич по-английски, перевернулся на другой бок и только стал засыпать, как его снова разбудили.

– Это я! – послышалось из-за двери.

Кто это? А, кто бы там ни был, дайте же наконец поспать, подумал Антон Ильич, не открывая глаз. Вдруг из-за двери донеслось:

– Антон Ильич! Это я, Юля. Антон Ильич! Я чаю принесла.

Глаза у Антона Ильича сразу открылись. Он откинул одеяло и сел. Юля? Как? Откуда она здесь? Зачем? Она же должна была позвонить, а не прийти! Может, что-то случилось? Бог мой, надо одеться. Он вскочил с постели. Где халат?

– Иду, иду! Одну минуту!

И давно она, интересно, там стоит? Надо бы умыться. И прибрать вещи. И носки отсюда убрать.

Он открыл ей дверь:

– Ради бога, Юленька, извини. Я ждал твоего звонка и задремал. Проходи, проходи. Присаживайся.

Юля держала в руках две чашки чая. Она осторожно несла их, чтобы не расплескать, и в то же время кидала поверх взгляды на Антона Ильича и на его комнату. От нее не укрылась наспех заправленная постель. Заметив это, Антон Ильич предложил:

– Может, сразу на балкон? Присядем на свежем воздухе?

– На балконе ветер.

– Ах, да. Ты права. Тогда присаживайся сюда.

Он быстро расчистил место на круглом столике, достал из мини-бара какую-то потертую шоколадку – единственное, что там было сладкого, – и сел рядом. Чай остыл, шоколадка тоже смотрелась неаппетитно, и они просто сидели, неловко глядя друг на друга.

Антон Ильич почувствовал, что в Юле снова что-то переменилось. Он видел, как тревожно она поглядывает на него и как напряженно держится, как будто бы не была вчера здесь, с ним, в этой комнате и в этой постели. Несмотря на улыбку, в ней снова появилась какая-то отстраненность, и она снова звала его на «вы».

– Мои приехали, – произнесла она.

– Да, да, – кивнул Антон Ильич.

Я видел, чуть не сказал он, но осекся.

– Так вы идете с нами ужинать? Как договаривались?

– Юленька…

Антон Ильич чувствовал себя разбитым и ужинать в новой компании ему сегодня не хотелось. Он собирался просить ее перенести знакомство с родственницами на следующий день – в конце концов, впереди у них еще столько времени! – но Юля не дала ему сказать и возбужденно заговорила:

– Только идемте в кафе, хорошо?

– В какое кафе? – удивился Антон Ильич.

– В наше.

– В наше?

– Да.

– Но зачем? Разве мы не можем поужинать в отеле?

– Ну вы же хотите произвести хорошее впечатление?

Антон Ильич растерялся.

– Хотите, да? – настойчиво повторила Юля.

– Я не знаю. Хочу… наверное.

– Ну вот! Я от вашего имени пригласила всех на ужин в кафе. Чтобы было как-то по-праздничному, необычно. Встречаемся прямо там. Только не раньше восьми. Давайте даже в восемь пятнадцать, хорошо? А то бабуле еще отдохнуть надо после самолета.

– Хорошо…

Она довольно кивнула, поднялась и пошла к двери, словно сделала то, ради чего приходила, и больше оставаться ей было незачем. Антон Ильич пошел за ней и потянулся обнять ее, но Юля остановила его рукой и сказала:

– Потом, потом. Мы с вами потом, после ужина встретимся, ладно?

Уже в коридоре она повернулась и крикнула издалека:

– Как ваше горло? Вы выздоровели?

И скрылась из виду.

– Голова побаливает, – тихо произнес Антон Ильич в пустой коридор. Юля его уже не слышала.

Давно уже Антон Ильич не ужинал в столь нескладной компании и не слышал столь странных разговоров.

Тон вечеру задавала Вера Федоровна – та самая старушка с фиолетовыми волосами и громким голосом, вместо приветствия встретившая его словами:

– Опаздываешь, милок, опаздываешь! Садись рядом со мной. Поможешь мне с меню разобраться. А то от девчонок моих никакого толку, ничего объяснить мне не могут. А еще английский, говорят, знают. Как же они его знают, если меню прочитать не могут?

Не успел Антон Ильич поздороваться и сесть, как она спросила:

– А ты не староват ли для Юльки будешь, а? Тебе годков-то сколько?

Антон Ильич оторопел от такой невежливости.

– Юлька, сколько ему, а?

– Бабуля, – смущенно прошептала Юля, – ну кто такие вопросы задает?

– А-а, – она махнула рукой на внучку, – небось, наврал тебе, что ему двадцать пять. А ты и поверила. Ты уши-то не развешивай.

– Бабуля, – снова умоляюще произнесла Юля.

Она поднялась из-за стола и представила всех друг другу.

– Ильич? – не расслышала старушка. – Как Ленин, что ль?

Девушки переглянулись и захихикали. Антон Ильич не находил в этой шутке ничего смешного и молча протянул руку Юлиной матери.

– Очень рада познакомиться, Антон Ильич. Не обращайте внимания на маму. Она у нас человек простой, прямолинейный. Говорит, что думает. Она со всеми так общается. И мы с Люлечкой ничего с этим поделать не можем, ничего! Меня зовут Наташа.

– Что еще за Наташа? – заворчала старушка. – Наташа, Наташа. У тебя что, отчества, что ли, нет? Пятидесятилетие твое уж справлять скоро будем, а все Наташа?

– Наталья Викторовна, – поправилась та.

– То-то, – кивнула старушка.

– Но можно просто Наталья, – добавила она вполголоса.

Весь вечер Вера Федоровна отдавала распоряжения, бесцеремонно «тыкала» Антону Ильичу и звала его не иначе как «милок», перебивала всех за столом и задавала вопросы бестактные и неуместные. Девчонки, как она их называла, переглядывались, прыскали со смеху и всем своим видом показывали, как неловко им за свою родительницу. Они старались сгладить ее слова и поминутно извинялись за нее перед Антоном Ильичом. Ему, однако, было ясно, что неловкость их деланная. Ни дочь, ни внучка не пытались осадить старушку и, несмотря на очевидную глупость ее речей, к ней прислушивались и ее команды выполняли.

Антон Ильич с удивлением смотрел на Юлю. Она казалась ему другой, не похожей на ту Юлю, которую он успел узнать за эти дни. Сегодняшняя Юля не имела ничего общего с девушкой из самолета, величественной и слегка даже высокомерной. Напротив, она держалась робко, временами почти заискивающе, и Антон Ильич видел, как она старается изо всех сил, чтобы родственницам, в особенности матери, здесь нравилось. Они и впрямь были дружны – дочь и мать; сидели рядышком, переглядывались и хохотали над какими-то им одним понятными словами. Вместе они парировали старушке, и ни разу не случилось такого, чтобы одна говорила одно, а другая другое. Во всем они были единодушны, во всем согласны, всюду поддерживали друг друга, и если одна начинала говорить, вторая подхватывала и заканчивала фразу за нее. Когда они ели, то неизменно лазали в тарелку друг к дружке и пробовали еду. Так же они пили напитки – принесут стакан и поставят перед Юлей, так она тут же попросит принести вторую соломинку для матери, и наоборот. Даже одеты они были одинаково, обе в светлых брюках и черных майках, только Юля еще прихватила с собой пиджачок, но и его она сняла со спинки своего кресла и подала матери, когда той стало прохладно.

Антон Ильич смотрел на них и сам не понимал, отчего с каждой минутой ему становилось все грустнее. В том, что Юля была так дружна с матерью, не было ничего предосудительного, тем более она и сама рассказывала ему об этом. Однако он чувствовал себя так, словно этой дружбой, этой неоспоримой схожестью во всем они как будто отторгают его и указывают ему, что он им совсем не нужен. Та близость, что сложилась между ним и Юлей, таяла на его глазах. Вчера они ели вот так же, из одной тарелки, а сегодня она почти не смотрела в его сторону и наверняка даже не помнила, что он заказал и что ел. Она не стремилась помочь, когда старушка Вера Федоровна одолевала его своими расспросами, и лишь прыскала со смеху да переглядывалась с матерью, слушая их со старушкой разговор.

Еда старушке не понравилась. Как, впрочем, и само заведение, и грек-официант, и погода на острове, и вся эта затея приехать на Крит.

– Я не хотела ехать, – сообщила она Антону Ильичу. – Я говорила, здесь будет плохая погода. У меня подруга ездила в прошлом году, как раз в это время, в октябре. Здесь весь месяц лил дождь. Весь месяц!

– Бабуля, в этом году погода совсем другая, я же говорила тебе.

– Молчи.

– Но вчера здесь было солнце!

– Что ты понимаешь? Смотришь в своем, как его, интернате…

– Интернете!

– И думаешь, что все знаешь. Разве они тебе правду скажут? Они же там врут! Чтобы такие дураки, как ты, поверили и денежки свои им отдали. Правильно я говорю, милок?

Антон Ильич молчал.

– Во-от! Бабка хоть старая, а жизнь-то знает.

Он едва выдерживал старушкины россказни, но решил никак на них не реагировать. Спорить с ней было бесполезно, да и сил на это у него не было – к вечеру он окончательно разболелся, любое движение отдавалось болью в голове, и он с трудом сидел, стараясь не шевелиться. Он подбадривал себя надеждой, что церемония знакомства вскоре закончится и дальше все пойдет как прежде, Юля снова станет такой, как была, и их жизнь вернется в нормальное русло.

Разговор не клеился. Юля видела это и старалась заговорить на какую-нибудь отвлеченную тему, но старушка всякий раз обрывала ее на полуслове очередной своей идеей:

– Милок, в моей комнате дверь скрипит. Надо бы смазать.

– Мама, мы четыре номера посмотрели, ты что? – с наигранным возмущением произнесла Наталья. И объяснила Антону Ильичу:

– Полдня с ней заселялись. То ей постель не нравится, то ей шумно, то жарко. В конце концов, нам поменяли телевизор, принесли халаты и… Было что-то еще, я забыла.

– Принесли чайник и чашки с блюдцами, – сказала Юля.

– Точно! Вот так мы с ней путешествуем, – вздохнула она.

В другой раз старушка принялась ворчать на погоду.

– И зачем было тащить меня сюда? В гостинице ведь могли поесть. И идти никуда не надо было. Юлька, это все ты!

– Но здесь же лучше, – возразила Юля, показывая на обстановку вокруг себя.

– В отеле мы всегда успеем поужинать, – подхватила Наталья.

– Тем более, там знаешь, сколько народу! – продолжала Юля.

– Сколько? Небось, не так много. Кто ж сюда приедет-то? В такую погоду? Умные люди сюда не приедут. Это мы вот только. Посмотри, ветрище-то за окном какой. И дождь того и гляди опять пойдет. Как домой-то возвращаться будем?

– Не волнуйтесь, я найду для вас такси, – сказал Антон Ильич, обращаясь сразу ко всем.

– Такси-и-и? – присвистнула старушка. – Ишь ты какой! Шикуешь, да? Юлька, он что, тебя на такси катает?

Антон Ильич был бы счастлив отправить их хоть на такси, хоть как угодно еще, лишь бы поскорее избавить себя от их общества. Голова у него болела, спину ломило, еда не радовала, и кафе, так полюбившееся ему позавчера, сегодня казалось совсем другим, как будто это не здесь провел он один из лучших вечеров в своей жизни. Боль стала совсем нестерпимой, и он встал из-за стола, ничего не объясняя, и пошел к барной стойке. Бармен сразу узнал его, они поздоровались за руку.

– Болеешь?

Антон Ильич молча кивнул.

– Постой здесь.

Он исчез на кухне и быстро вернулся со стаканом шипящей воды с таблеткой на донышке, рядом поставил в пиалке мед. Антон Ильич выпил горячий напиток, съел мед. Ему совсем не хотелось возвращаться за стол. Он не мог больше слышать едких реплик старушонки, не мог поддерживать ее бессмысленных речей, ему хотелось поскорее все закончить, посадить их всех в такси и отправить восвояси.

Поблагодарив бармена и попросив его вызвать такси, он вышел на улицу, постоял немного у дверей, отдышался, потом нехотя вернулся к столу. Старушка отметила его отсутствие:

– Милок, что-то долго тебя не было. Ты что там, втихаря стаканчик опрокинул?

Девушки переглянулись и захихикали.

– Юлька, он что у тебя, пьющий?

Антон Ильич никак не реагировал. На его счастье, подошел официант и сообщил, что такси прибыло. Тут уж старушка сама ударила кулаком по столу:

– Всё! Спать. Пошли, Наталья, я спать хочу.

Антон Ильич поднялся из-за стола первым и пошел на кассу рассчитаться, а когда вернулся, Вера Федоровна окинула его взглядом и произнесла своим громким скрипучим голосом, невзирая на его присутствие:

– Юлька, а он мне понравился.

– Он всем нам очень понравился, – улыбнулась Антону Ильичу Наталья.

– Старый. Толстый. В очках.

– Бабуля! – воскликнула Юля.

– Мама! – прошептала Наталья.

– А что?

– Разве можно такое говорить!

– Хоть бы подождала, пока мы до дома доедем!

– Зато не сбежит от тебя. Как этот твой, дуралей.

– Бабуля, ну что ты такое говоришь, – зашептала Юля, подбегая к старушке и помогая ей выбраться из-за стола и одеться.

Наталья осталась стоять, приоткрыв рот, с выражением крайнего изумления на лице.

У дверей стояло такси.

Пока Юля усаживала старушку, Наталья прощалась с Антоном Ильичом, ласково заглядывая ему в глаза и долго не выпуская из рук его ладонь:

– Антон Ильич, нам всем было очень приятно с вами познакомиться! Простите нас, если что не так. Это все мама. Она у нас такая, что поделать. Чудесный был вечер. Нам с Люлечкой все очень понравилось, очень. Спасибо вам. Надеюсь, мы скоро снова с вами увидимся.

С Юлей они и попрощаться не успели.

– Юлька! Домой поехали! – скомандовала из машины Вера Федоровна, и Юля с виноватой улыбкой села в такси.

Машина тронулась. Антон Ильич развернулся и пошел в другую сторону.

Он возвращался домой через пляж. У моря он немного постоял, подышал, рассчитывая, что за это время его новые знакомые доберутся до отеля и разойдутся по номерам. Его согревала одна только мысль – предстоящее свидание с Юлей. Глядя на ночной берег, он вспоминал вчерашний вечер и ее, вчерашнюю, и сердце у него сладко щемило от счастья. Надо угостить ее чем-нибудь сегодня, вдруг подумал Антон Ильич. Уже два раза Юля была у него в гостях, и оба раза так неожиданно, что он не был готов и не смог предложить ей никаких угощений. Попрошу у Эвклида тот красивый чайный набор, решил Антон Ильич. Закажу чаю, меда, фруктов. Что еще? Сладостей? Может, бутылочку вина? Пожалуй, а то все чай да кофе, размышлял он. Бутылка хорошего красного вина будет к месту. Стоп, а бокалы? Тоже надо будет спросить в баре, не пить же им из чашек. Свечи бы тоже не помешали. Да, пожалуй, Юле понравится. Интересно, магазинчик внизу еще не закрылся?

Антон Ильич и не заметил, как уже бодро шагал к отелю. Мысли гнали его вперед, надо было подготовить все к приходу Юли.

Ему повезло. Магазинчик был еще открыт, и его друг Эвклид, хоть и отработал уже свою смену, оказался на месте. Антон Ильич раздобыл все, что планировал, прибрался в номере – хоть вещи его и так находились в идеальном порядке – поправил постель, зажег и расставил по комнате свечи, накрыл журнальный столик и вместо общего света включил две неяркие лампы. Сам он принял душ, в конце обдав себя струей ледяной воды для бодрости, и, свежий, воодушевленный, почти позабывший уже и о своем недомогании, и о неудачном ужине, и о вредной старушке Вере Федоровне, уселся в кресло и стал ждать.

Время шло, а Юли все не было. Ни звонка, ни стука в дверь. Антона Ильича клонило в сон, да и больное горло снова давало о себе знать, однако он держался и не позволял себе прилечь – боялся заснуть. Так он и задремал, сидя в кресле, при свете ламп и горящих повсюду свечей.

Около трех он проснулся. Кто-то стучит в дверь, или ему показалось? Антон Ильич подбежал к двери, настежь распахнул ее, но никого не увидел. Он вышел в коридор, прошел вперед, к лестнице – никого. Кругом тишина.

Он вернулся к себе. Задул свечи, разделся, потушил свет. Приходила она или нет? Неужели он проспал? Не может этого быть. А вдруг? Нет, это невозможно. В конце концов, она оставила бы записку. Он снова зажег лампу и поднялся с кровати. Посмотрел на полу в прихожей, еще раз открыл и закрыл дверь – записки не было.

Всю ночь он просыпался: остро сипело горло, и мучили кошмары. Утром ему приснился сон.

Будто погожим летним днем он, одетый во фрак, стоит перед церковью и ждет свою невесту. Кругом зеленые деревца, над головой ясное голубое небо, поют и щебечут птички, звенят колокола. Издалека, будто спустившись с небес, едва касаясь ногами земли, идет к нему Юля. На ней белое платье с длинным шлейфом, в волосах белые цветы. Рядом с ней идут дети, маленькие ангелочки. Антон Ильич улыбается ей, а она ему.