Текст книги "Белый клоун в чёрной мантии"

– Это где-то в Загорске. Ехать нужно с Ярославского вокзала. Поедешь?

– Да, но сначала провожу тебя. А завтра с утра и поеду. Может быть, что-то узнаю там о своих родителях.

Ночью в общежитии Максим все никак не мог заснуть, вновь и вновь вспоминая детали той встречи с незнакомцем на вокзале, и в конце концов, проваливаясь в сон, сам уже не заметил, как начал говорить во сне.

Ростислав приподнялся. И тихо подошел к изголовью друга. Присел на корточки и стал вслушиваться в это бессвязное бормотание, пытаясь понять его смысл. А потом просто растолкал соседа по комнате.

– У тебя что-то случилось, Максим?

Товарищ, еще полностью не проснувшись, доверительно сказал:

– Я не узнал его… Представляешь? Не узнал родного отца! Не почувствовал, что он стоит рядом, что хочет обнять, сказать о чем-то очень важном…

Потом замолчал и, откинув голову на подушку, сразу же крепко уснул.

Ростислав тихо отошел от кровати Суворина. А под утро услышал, как Максим поднялся и тихо ушел из комнаты.

Ростислав нашел Нелли среди выпускников своего курса, которые пришли в общежитие и теперь стояли в очереди для сдачи учебников в библиотеку. И подошел к ней.

– Куда это вы вчера от меня вместе с Максимом убежали?

– У Максима была назначена встреча на Киевском вокзале. Какой-то человек попросил его передать кому-то адресованный пакет. И знаешь, что любопытного во всей этой истории? Этот незнакомец оказался как две капли воды похож на самого Максима. Я тогда даже подумала, а уж не отец ли это Суворина…

– Так он же говорил, что его отец погиб, выполняя важное задание партии и правительства…

– Да, говорил. Но та встреча всего его просто перевернула…

– И где же он теперь?

– Повез переданную ему посылку по какому-то адресу в Загорск.

– К попам, что ль?

– Почему обязательно к попам? И вообще, что так разволновался? – спросила Нелли у Ростислава.

– Он всю ночь бормотал что-то, спать мне не давал. А утром сиганул, ничего не сказав…

– Может быть, все у него еще наладится. А представляешь, как это будет здорово, если у Максима вдруг отыщется живой отец… Настоящий герой, орденоносец, да еще и разведчик… Ну, я пошла, а то моя очередь пройдет.

И девушка нырнула в открытую дверь библиотеки.

На одной из улиц Загорска, в небольшом рубленом домике, из окон которого хорошо были видны купола Троице-Сергиевой лавры, Максима встретила женщина и, посмотрев, кому была адресована привезенная им посылка, положила ее на лавку.

– Ты, сынок, отдохни здесь немного, а мне нужно кое за кем сходить. Располагайся прямо на диване. Окна открыты. Хоть послушаешь, как соловьи поют…

И вышла, оставив его одного.

Максим услышал чудесное пение птиц. Такого пения он действительно еще не слышал в своей жизни. И не заметил, как задремал.

И вновь, как и ранее, стал подниматься по ступенькам на самое небо. Там его встретили два ангела с огромными крыльями и, подхватив, куда-то понесли. Ангелы улыбались; удивительные люди, более напоминавшие в тот момент образа, что он в детстве видел на стенах храма, в котором располагался спецприемник, приветствовали этот их стремительный и удивительный полет. Но вот они остановились.

Ангелы улыбнулись сидящей в кресле женщине и, выполнив свою часть этого таинственного завораживающего действа, исчезли.

– Здравствуй, радость моя! – заговорила женщина голосом родным и узнаваемым сызмальства. Голосом родной и любимой мамы.

Глаза Максима заискрились блестками от слез воспоминаний.

– Поплачь, сынок. Как бы я хотела, чтобы только слезы радости всю жизнь переполняли тебя. Все житие ваше на земле ныне болезненно и печали исполнено от клеветы и лжи и иных многовидных бед и напастей. А оттого немоществует тело, изнемогает и дух ваш. В самом скором времени буря бед и суровых напастей покроет страну Российскую. Творец и Владыка наш Господь положил во гневе Своем наказать род человеческий огнем, мечом, гладом и болезнями, попустив сие к вашему вразумлению и во спасение многих душ. И тебя самого ждет тяжелое испытание. Однако помни, что всяк недуг и всякую язву душевную и телесную к тебе прибегающих врачевать нужно только с верою и любовью…

И тут Максим открыл глаза.

Первое, что он увидел, была женщина в черном монашеском облачении.

«Неужто и это сон? – подумал он. – Но почему она так похожа на маму?»

– Здравствуй, Максим. Я родная сестра твоей мамы, а зовут меня Марфа, – произнесла она, улыбаясь. – Мы были близняшками. В возрасте двух лет обе тяжело заболели, и родители, боясь потерять нас, привели в дом матушку Анну, что жила монашкой в миру. Старушка, осмотрев нас, сказала, что выжить мы сможем лишь в том случае, если одну из нас посвятят Богу. И родители дали на то свое согласие, отдав меня на попечение матушке Анне, а уже на следующий день после ее прихода и твоя мама пошла на поправку. Да так, что врачи лишь руками разводили. А я с этого времени стала жить в молитвенном уединении. Вначале с матушкой Анной, а по ее отшествии в мир иной, приняв постриг, ушла в монастырь.

– А мама? Где она?

Схимонахиня Марфа молча смотрела на юношу.

– Значит, это она? Это к ней я летал сейчас? И она со мной говорила… – И голос юноши немного задрожал.

Вместо ответа женщина просто улыбнулась. И так тепло стало Максиму от этой ее улыбки, такой радостью повеяло, что хотелось обнять весь мир и кричать о своей любви к нему.

– Я не стану тебе говорить о том, как это произошло. Жалею лишь об одном, что не смогла вовремя оказаться на ее месте и отдать свою жизнь вместо нее… Вот ведь как бывает в жизни. Я всю свою жизнь просила у Бога дать мне возможность умереть за Него. И как видишь, до сих пор еще живу. А Мария, мама твоя, за эти же годы увидела весь мир, возлюбила всем сердцем твоего отца, дала жизнь тебе и совершила подвиг во имя родного Отечества и Христа ради, мгновенно получив мученический венец от Спасителя… И теперь уже она сама молится за всех нас и за тебя…

– А человек, которого я встретил на вокзале…

– Это твой отец. Рискуя жизнью, он сделал все, чтобы еще раз увидеть тебя, прежде чем снова и уже на многие годы покинет нашу страну.

– Матушка Марфа, а что мне говорила мама о каком-то моем предназначении целить души людей, ведь я же клоун…

– И клоуны, если только есть на то воля Божия, облачаются в черные мантии…

Все то время, что Максим добирался до Москвы, он вспоминал тот сон и разговор с родной тетушкой. И как счастливейший из смертных, что при жизни был вознесен до третьих небес, теперь твердо шагал по родным мостовым, еще не ведая, что скоро и надолго ему придется покинуть свой любимый город.

В Московском цирке на Цветном бульваре с самого утра начинались последние репетиции выпускного спектакля, и, окунувшись в них с головой, Максим на какое-то время забыл обо всем, что с ним произошло в Загорске.

На вечернее представление выпускного курса пришли почти все артисты цирка. Заглядывая в щелочку занавеса, ребята уже успели увидеть и передать, что в приемной комиссии сидит сам Карандаш – один из любимых и популярных в те годы клоунов.

Максим и Ростислав работали во втором отделении и через несколько минут должны были появиться на сцене в своих созданных и любимых образах: белого и рыжего клоунов.

И вот ведущий представление шпрехшталмейстер объявляет их имена. Учащенно забилось сердце.

Еще несколько мгновений, и тебя будет знать весь цирковой мир. И если ты сумеешь найти ключик к зрительским сердцам, то на многие годы они станут твоими поклонниками, а ты – их кумиром. Если только найдешь этот самый волшебный ключик, открывающий любовь человеческих сердец…

И вот они с Ростиславом на арене Московского цирка.

Товарищ уже успел несколько раз упасть, пытается встать и снова падает…

И тогда Максим делает то, что они даже не репетировали: он вдруг неожиданно и бережно подает рыжему клоуну свою руку… А тот принимает ее, но и одновременно пропускает свою трость между ног белого клоуна, по сути делая ему подсечку, отчего тот неожиданно падает.

Весь зал замер, понимая, что ему очень больно. Но вот белый клоун, превозмогая боль, улыбается.

А рыжий смеется, хватаясь за живот.

Тогда белый клоун вынимает из внутреннего кармана клоунского пиджака нежный розовый цветок, который вновь с надеждой и любовью протягивает своему другу.

Зал аплодирует.

А рыжий негодует. Реакция зрителей должна быть на его стороне. И тогда он со злостью начинает обрывать нежные лепестки подаренного ему цветка и бросать их на пол манежа.

Белый клоун заплакал. Еще немного, и его любящее сердце не выдержит. И держась одной рукой за сердце, он медленно опускается на колени и протягивает руки, пытаясь собрать оторванные лепестки…

И вдруг на сцену манежа из зрительного зала неожиданно для всех выбегает чей-то ребенок, который старательно начинает помогать собирать рассеянные лепестки и молча передавать их белому клоуну…

Рыжий клоун в замешательстве.

Вот еще один ребенок вслед за первым начинает собирать по арене нежные розовые лепестки.

Зал напряженно следит за развитием этого необычного для цирка тех лет действия.

Видя такое внимание к собрату, рыжий клоун пытается рассеять по залу оставшиеся лепестки, сдувает их и даже топчет ногами, не дает детям дотянуться до них…

А потом, махнув на все рукой, садится на одно из кресел первого ряда и начинает демонстративно зевать.

И вот на арене не осталось уже ни одного лепестка. Свет софитов выхватывает лишь Максима и детей, стоявших с ним рядом.

Мальчики передают клоуну последние поднятые ими лепестки. Тот принимает их и, положив ко всем остальным, бережно прижимает ладонь с лепестками к самому сердцу.

А потом в одно мгновение на глазах у детей и всего изумленного зала вытаскивает из-за полы пиджака сотканное из этих лепестков свое большое и любящее, светящееся и трепетно бьющееся сердце…

И зал уже взрывается аплодисментами.

Расстроенная тетя Оля, единственная из всего зала, видит, как Ростислав молча покидает манеж. Он еще раз попытался упасть, но зритель его уже не замечает, потому что в центре манежа начинается настоящее чудо.

На невидимом зрителям и закрепленном на Максиме тросе в луче прожектора мы видим, как белый клоун, поблагодарив и попрощавшись с ребятами, начинает медленно подниматься под купол цирка.

В свете наведенных прожекторов сначала появляется звездное небо, а потом – он, словно небесный ангел, который начинает осыпать частицами своего любящего сердца зрительный зал. И вот из-под купола красиво и медленно в протянутые руки радостных зрителей и их детей опускаются нежные розовые лепестки…

В этот памятный день сотни человек, заполнивших зал, как бы заново открыли для себя и сам цирк, и этого нового, удивительного клоуна.

Нелли и Максим какое-то время после представления искали Ростислава, но тетя Оля, растроганная до слез, расцеловав Максима, сказала, чтобы они не искали сегодня Ростика, так как он сразу же после своего номера уехал с отцом на служебной машине домой.

Утро 21 июня 1941 года Максим и Нелли встретили в Переделкине. Он с рюкзаком за плечами, а Нелли с легкой сумочкой в руках уже несколько минут как шли вдоль нескончаемого забора владений ее родителей. Но вот и калитка.

Нелли достала свой ключ и приготовилась открыть дверь.

– У тебя есть свой ключ? – поинтересовался Максим.

– Мама как-то обронила, а я подобрала. Через день сделала себе дубликат ключа, а затем помогла маме найти ее ключ…

– Ты, оказывается, еще и авантюристка международного масштаба…

– Если бы все были такими, как ты, то мы могли бы еще всю ночь бродить вдоль этого забора…

– Ну зачем же сразу так. Я ведь могу тебя аккуратно подбросить, а далее ты сама сгруппируешься и сделаешь переворот, чтобы затем мягко опуститься на землю…

– Давай!

– Что – давай?

– Ну, подбрасывай же меня…

– Сначала мне нужно самому обследовать обстановку, а вдруг там злые собаки…

– Ты хочешь перепрыгнуть через забор, а меня оставить тут одну на съедение волкам? Хорош кавалер, ничего не скажешь…

– Извини, но я уже совсем запутался… Может быть, просто откроем дверь ключом?

– Нет уж, теперь я принципиально хочу посмотреть на то, как ты будешь делать свою перегруппировку в воздухе и мягко приземляться…

И улыбаясь, уперлась руками в бока.

– Где наша не пропадала, – сказал Максим и снял с себя рюкзак. И не успела Нелли что-либо сказать, как рюкзак очутился на той стороне забора…

– Максим, что ты наделал? Это же не наш участок…

И действительно, с той стороны закрытого участка раздалась трель как минимум двух свистков…

– А кто же здесь живет?

– Я тебе этого раньше не говорила – отец Ростислава.

– Влипли, что называется…

Тут же отворилась дверь и перед ребятами предстал крупный мужчина в генеральских галифе и в подтяжках поверх белой нательной рубахи.

– Нелли? А мы уже и не ждали тебя у нас сегодня.

И посмотрел на Максима.

– А это, я так понимаю, твой Пьеро из сказки о Буратино… Так вы к нам или просто состязались в меткости? – спросил он и подал Максиму его рюкзак…

– Нет, дядя Володя, мы хотели попробовать сгруппироваться в воздухе и, оттолкнувшись от забора, в перевороте мягко опуститься на землю… – робко начала выстраивать свое оправдание Нелли.

– А что? Мысль интересная, и я даже сам готов в этом поучаствовать. Я так понимаю, что прыгать должен был Максим? Ну так куда мне вставать?

– Спиной к забору… – начала Нелли. – Чуть согнуть ноги и подставить Максиму ладони. Ну а когда он сделает разбег и коснется своими ступнями ваших ладоней, то просто слегка подбросить его вверх…

– И все?

– Теоретически да! – ответил Максим.

– Тогда начнем, пожалуй, пока женщины этого не видят.

Дядя Володя встал так, как ему это объяснила Нелли.

Максим пару раз сделал необходимые замеры и, отойдя на три шага, поднял руку, показывая, что он готов к прыжку.

И тут произошло то, что не сразу дошло даже до Нелли, не говоря уже об отце Ростислава.

Максим, начав движение, слегка изменил траекторию, и тут ему показалось, что кто-то подхватил его под руки, и он – а это было хорошо видно со стороны – в парении уже поднимался по стенке забора, как по ступенькам, и в буквальном смысле «взошел» на забор, оставив дядю Володю в недоумении. А затем, более для зрителей, сделал еще и переворот, после чего опустился на противоположной от них стороне. Но тут же появился вновь из дверей соседского участка.

– Это где же вас таких готовят? – с удивлением разглядывая юношу, спросил отец Ростислава. – А мой, что же, тоже может вот так?

Максим не успел ничего ответить, так как отца Ростика позвали к телефону.

Нелли с интересом смотрела на юношу, который в очередной раз ее удивил.

– Отдыхайте тут без меня! – сказал дядя Володя, вернувшись к ребятам. – Меня срочно вызывают в Москву.

– А Ростислав присоединится к нам? – весело спросила его Нелли.

– А он вам не сказал, что сегодня утром улетел самолетом в Сочи?

Максиму даже показалось, что Нелли слегка вспыхнула.

– Ну, это уже вы сами между собой разбирайтесь. Приятного вам отдыха, и передавайте привет отцу, а мне пора собираться… – сказал он и оставил молодых людей одних.

Нелли с Максимом подошли к участку, что стоял прямо с противоположной стороны этой лесной дороги. И уже через несколько минут Максим осматривал ее владения.

– Послушай, но ведь Ростик из Ростова… А ты говоришь, что дядя Володя его отец…

Нелли уже переоделась в легкий, облегающий тело белоснежный костюм, состоящий из блузки и короткой юбки.

– Дядя Володя служил несколько лет в Ростове…

– Выходит, что Ростислав его незаконный сын.

– Выходит. И по сему поводу наш Ростик сильно комплексует.

– А кто же твои родители, если это не секрет? – спросил Максим.

– Если честно, то это действительно секрет. Папа работает на оборонном экспериментальном заводе и что-то делает для нашей армии…

– Больше вопросов не имеется.

– Это ты мне лучше расскажи: что ты делал вчера на манеже? Хорошо, что публика приняла на бис, а то бы ты завалил свой экзамен.

– Ты уже знаешь наши итоговые оценки за мастерство?

– Конечно! Что же не спрашиваешь? Боишься, что своей импровизацией ты подвел товарища? Не переживай, у вас «отлично». Члены комиссии решили, что Ростислав хорошо сыграл роль обиженного клоуна… А Карандаш, кстати, взял твою фамилию себе на заметку…

– Не может быть! – воскликнул Максим и от радости закружил Нелли по огромной террасе… А потом, остановившись, нежно, пусть даже и неумело, чмокнул в щеку. И сам после этого слегка покраснел.

– Да, видно, что на этом фронте у тебя еще не было побед.

Тут Нелли сама поцеловала Максима. А он нежно обнял ее и прижал к себе, чтобы уже никогда не отпускать.

После ужина, что был заранее кем-то приготовлен и оставлен для них в холодильнике, Нелли показала ему свою спальню. Полуторная кровать, стол, шкаф, голубой абажур над головой и полная стена книжных полок. А уж книг-то, книг-то сколько…

Пока Максим рассматривал книги, Нелли легла на кровать и теперь задумчиво смотрела на своего любимого клоуна.

– Что-то не так, Максим? – тихо спросила она.

– Все так!

Он подошел к кровати и опустился перед ней на колени. Склонил голову и дождался, когда она коснется своей рукой его волос. Как же он любил этот момент с того самого детства, когда мама, укладывая его в постель, мягко и нежно касалась ладонью его головы.

И тогда он достал из внутреннего кармана своего пиджака нежный бутончик алой розы. Максиму даже показалось, что в этот момент роза словно бы ожила и осмотрелась по сторонам в поисках того, ради которого она и претерпела все испытания сегодняшнего дня. А когда увидела Нелли, то уже мысленно согласилась, что для такой красавицы не грех посвятить и свою красоту, и саму жизнь.

Нелли поднялась и вышла из спальни, чтобы найти вазу для розы и дать возможность раздеться уже Максиму. Она не торопилась, хотя и сгорала от нетерпения, хорошо понимая, что обратной дороги в их жизни уже быть не может. Только бы не робел ее Пьеро, а то придется всю ночь слушать его песни об их так и не состоявшейся любви.

А Максим, уже понимая, что от него ждут, тревожился не менее юной девушки. Запахи ее комнаты таинственно обволакивали и увлекали, но не в небеса, где он любил парить, а, наоборот, притягивали все его существо к земле. Он мысленно какое-то время попытался бороться с этим, но уже понимал, что земное начало все равно возьмет свое, перемешает их жизненные эликсиры и даст этой субстанции слегка перебродить, а уже потом выплеснется с новой, удесятеренной силой, подобной той, с которой молодой росток пробивает собой толщу асфальтового покрытия.

И он медленно опустился на кровать.

«А теперь, дружок, решай, как ты будешь жить дальше, – словно сам с собой беседовал он. – То, что может произойти в эту ночь, изменит всю твою жизнь. Можно, конечно же, провести ночь любви с самой Клеопатрой и непременно поплатиться за это жизнью. А можно попытаться и язычницу привести к Богу, дав вкусить ей волшебной благодати, и напоить радостью христианской любви в браке».

Нелли легла рядом, ожидая его первого позыва, и уже дрожала от его затянувшегося молчания. Ее молодое и сильное тело хотело лишь одного – отдаться еще более сильному и властному, которому она готова была во всем повиноваться.

Максим взял ее за руку. Она вся горела.

– Нелли, любовь моя. Теперь доверься мне и только смотри…

И юная девушка вдруг увидела себя как бы со стороны и весь путь, что ей предстояло пройти в этой жизни. Нелегкий, как она поняла, путь. Но Максим был в той ее жизни. Она понимала, что ее выбор правильный и то, что она готова пойти за ним хоть на край свет. Что его любовь спасет ее и еще многие другие жизни, так как она успела увидеть краешком глаза, что на границах нашей Родины уже идут жестокие бои и сотнями гибнут молодые и красивые люди…

Не успел Максим осторожно и нежно прикоснуться к ее плоти, как Нелли взорвалась вулканическим извержением. Максим интуитивно укрощал нечаянно разбуженный им кратер, а разливавшаяся сладостным потоком лава вулканической любви девушки тут же орошалась семенами уже неземной любви самого юноши, ставшего сегодня ее первым и настоящим мужем.

Ласки Максима были нежны. Каждое его прикосновение было подобно глотку небесного нектара, мгновенно утоляющего жажду страсти и не позволяющего превращать великое таинство любви и освященного Творцом начала новой жизни в то, что в современных романах более по инерции все еще продолжают именовать словом «любовь».

Счастливая и словно окрыленная, Нелли вдруг почувствовала, что они снова и уже вместе парят в облаках, вброшенные в эту океаническую высь силою своей любви. Как же они, должно быть, были счастливы, если сумели так чисто и красиво начать свою совместную жизнь…

Они сладко спали, когда ранним воскресным утром их разбудил резкий стук в окно и чей-то тревожный крик:

– Радио, включайте радио! Война…

Они вынуждены были распрощаться. Нелли осталась на даче дожидаться вестей от родителей, а Максим поехал к себе в училище.

По утренней воскресной Москве 22 июня 1941 года сновали троллейбусы и трамваи, а люди, еще не знавшие о начале войны, спешили с детьми в кинотеатры и парки, ехали купаться в Серебряный Бор на Москве-реке.

И вдруг мало кому еще известный тогда голос радиодиктора Левитана заставил слушать себя всю страну…

У одного из радиотрансляторов стояла небольшая группа самых разновозрастных людей. Когда Максим присоединился к ним, то успел заметить, что их уже объединил общий отпечаток тревоги на лицах, прижатые к груди руки, более напоминающие молитвенное стояние перед внезапно застигнувшей их бедой, и распахнутые, устремленные в небо глаза, в которых читался всего лишь один, но общий для всех вопрос: «Господи! За что нам это наказание?» Вместе с ними стоял и Максим. А первая мысль, которая обожгла сердце, была об отце. Люди еще продолжали стоять и ждать новых сообщений, а Максим уже спешил в общежитие циркового училища, успевая замечать по пути, как мирный город в одно мгновение превращался в разворошенный гигантский муравейник.

У входа в общежитие циркового училища Максима успела перехватить тетя Оля:

– Максимушка, постой, сынок. Тебе нельзя туда. С самой ночи какие-то люди перевернули у вас в комнате все вверх дном. Что-то, видно, искали. А один остался дожидаться тебя.

Тут она достала из кармана и передала ему заранее приготовленные деньги, свернутые и перетянутые аптекарской резинкой.

– Беги, родной, может быть, это ошибка, может быть, все еще образуется, и если даст Бог, то и увидимся…

И Максим нежно поцеловал ее, понимая, что видит последний раз в жизни. Он был ей искренне благодарен и за предупреждение об опасности, и за помощь. Вот только откуда исходила эта опасность и куда теперь бежать, если все документы оставались в комнате общежития? Тогда он снова вспомнил про Загорск…

Максим проснулся в доме Марфы. Точнее говоря, его разбудил ранний крик петуха. Он прислушался и услышал тихий шелест страниц да молитвенное призывание Господа на начало всякого благого дела, что творила сестра его матери – схимонахиня Марфа.

А вот и она сама вошла в его половину, предварительно постучавшись. В ее руках был небольшой, по видимости, серебряный крестик на тесемочке.

– Доброе утро, радость моя! Как тебе спалось на монашеском ложе?

– Если честно, то жестковато.

– Через какое-то время ты станешь вспоминать об этой кроватке как о царской перине, немец уже на подходе к Звенигороду… И нет пока той силы, что сумеет хотя бы остановить его.

И тут она показала Максиму крестик.

– Это для тебя. Пришло время вверить себя в руки Спасителя и обезопасить саму жизнь Его животворящим крестом. Ты ведь не знаешь даже, что по рождении своем был крещен, а я твоя крестная мама. Вот только не удалось тебя сохранить тогда. Через два года после твоего рождения родителям предстояло ехать для выполнения важного задания за границу. По одной из версий, ты должен был ехать с ними, но в последний момент что-то там у них не заладилось. И тебя буквально с аэродрома забрали в какой-то закрытый спецприемник. Могу только представить себе, что в этот момент происходило с твоими родителями. Я всего этого не знала. И уже позже по просьбе твоего отца стала наводить о тебе справки. Десять лет переписки увенчались крохотным успехом. Трудности заключались еще и в том, что при оформлении ты был записан под вымышленными именем и фамилией, а также с неточными данными о сроках твоего рождения…

– И как же меня зовут на самом деле?

– Назвали при крещении Георгий. В честь святого великомученика Георгия Победоносца…

Максим невольно улыбнулся.

– Давай я научу тебя креститься.

И взяла в свою руку его ладонь, аккуратно сложила пальчики, а затем мощно и с усилием обозначила ими лоб Максима, его пуповину, а затем правое и левое плечо.

– А теперь перекрестись сам и целуй сей крест. Это крест твоего отца…

Максим повторил крестное знамение и нежно прикоснулся губами к святыне и лишь после этого надел крестик себе на шею, и сразу же невольно, словно сами собой, распрямились плечи.

– Спасибо, матушка, за все, что вы для меня сделали. Постараюсь не забыть…

– А теперь слушай меня внимательно, сынок, – сказала Марфа и взяла с буфета какие-то бумаги. – Слава Богу, что у меня, как у крестной, сохранились твои настоящие метрики и свидетельство о крещении. Паспорт я тебе постараюсь выправить, если сумею, по твоему свидетельству о крещении. А вот с метриками можешь смело идти на фронт, сославшись на потерю паспорта и других документов во время отступления. Так что теперь в твоем военном билете будут уже твои настоящие имя и фамилия…

Максим раскрыл свидетельство о рождении и прочитал свою фамилию:

– Государев. Значит, я – Георгий Государев! Матушка, а откуда берет начало сей род Государевых?

– Это длинная история. Были такие люди на Руси, что испокон веков выполняли лишь волю Божью, оберегая веру и защищая право Государево, которым, в частности, было вменено в обязанность воспитание и государевых детей.

– Мы, выходит, есть с тобой люди рода Государевых… И сколько же нас таких?

– Не знаю, но пока мы в неустанных деяниях и молитвах своих сохраняем Слово и Дело Государево, Русь будет находиться под защитой Покрова Пресвятой Богородицы.

– А как же война?

– Это, сынок, оттого попущено, что некоторым уж больно хочется рай на земле иметь, но только, чтобы без Бога. Веру в Творца они подменили чрезмерно завышенной верой в человека, да вот, видишь, споткнулись, доведя страну до большой беды.

– А люди-то в чем виноваты?

– Не сотворили бы себе кумира, так и жили бы в радости богопознания и христианской любви…

– Это вы про Сталина?

– Все началось еще задолго до него…

– Мы победим в этой войне, матушка?

– Нет! Сами не победим. Духу не хватит. И будем отступать до тех пор, пока не поймем, что без помощи Божьей мы этого врага не одолеем. А вот как откроются храмы, как запоет вся страна «С нами Бог, разумейте, языцы, и покаряйтеся»… Вот тогда вся рать христианская восстанет нам в помощь, духом окрепнут сердца воинов и за великое счастье будут почитать они саму возможность жизни свои положить на алтарь Отечества и за други своя…

Три года спустя, в январе 1944 года, лейтенанта Георгия Государева с тяжелым ранением в грудь вместе с такими же, как и он, ранеными солдатами везли на санитарной машине до ближайшего госпиталя.

На понтонной переправе уже скопилось несколько машин. Река была неширокая, но с сильным течением. А потому поставили понтоны, так как войска шли в наступление и сейчас любая задержка в пути была бы крайне нежелательной, а то и просто пагубной…

И надо же было такому случиться, что чей-то штабной виллис при попытке на скорости обойти их санитарную машину развернуло так, что чуть было не выкинуло за ограждение понтона.

Водитель санитарной машины был первым, кто выскочил из своей машины и подбежал, чтобы оказать помощь. Но в ответ услышал:

– Пошел вон!

Рядового дважды упрашивать не пришлось. И он отошел к своей машине.

А из виллиса со стороны водительского места вышел подполковник и внимательно осмотрелся по сторонам. А затем снова сел за руль. Но машина, как он ни старался, уже не заводилась.

И он вынужден был обратиться к водителю санитарной машины.

– Кто у тебя в фургоне?

– Раненых в госпиталь везу.

– Пусть выползают. Нашу машину нужно развернуть и помочь завести мотор.

– Так они почти на ногах не стоят… – начал было водитель.

К ним подошла сопровождающая машину санитарка, девушка лет восемнадцати.

– Это тяжелораненые. Любое неосторожное движение может вызвать непредсказуемые последствия…

– Закрой рот, не видишь, с кем разговариваешь? Чтобы через десять минут все, кто стоит на ногах, вышли и вытолкнули мою машину… А ты, – обратился он к водителю, – приведи тех, кто сидит в машинах за вами… И побыстрее раскачивайтесь…

Санитарка уже залезала в кузов:

– Родненькие мои, там людям помочь нужно. Только кто может, кто сам стоит на ногах и у кого свободна хотя бы одна рука… Пожалуйста, давайте поможем…

И раненые стали вылезать. Георгий оказался рядом с бойцом, что был постарше, но ростом и комплекцией они почти не отличались. Еще что их объединяло – так это одинаковое ранение в область грудной клетки.

«Виллис» уже почти что развернули, но для того, чтобы раненые могли его разогнать, требовалось облегчить машину. И тогда Георгий сказал подполковнику:

– Кто там у тебя в машине, пусть вылезет, иначе мы ее не сдвинем… Сил таких уже нет…

Подполковник вынужден был согласиться и что-то сказал сидящему в машине старшему офицеру, и когда тот стал вылезать, то поскользнулся и упал в снег. В нос шибко ударило спиртным, и все без труда поняли, что генерал-майор сегодня выпивши.

– Слава Богу, что целы. А то не ровен час до беды… – помогая подняться генералу, начал рассуждать старик – водитель санитарной машины.

– Да пошел ты со своим Богом… учитель херов… – резко ответил ему генерал.

– Так, может быть, мы все сразу же… туда и пойдем? – уже не выдерживая такого отношения, громко и чтобы все слышали сказал лейтенант Государев.

– Разговорчики! – тут же вспылил сопровождающий генерала полковник. – Ишь богадельню развели, праведники. Не знаете, с кем разговариваете? Это нарком… Да ему цены нет…

– Что же вы его тогда спаиваете? – спросил тот неизвестный бородатый солдат, что был рядом с Георгием.

– Да как ты смеешь! – подбежал к нему подполковник, выхватывая пистолет. – Вы у меня завтра все в штрафбат пойдете, полумерки… Я еще посмотрю, кто и чем вас тут ранил. Небось одни самострелы…

И тут в начале переправы кто-то истошно закричал:

– Воздух!

А буквально через несколько секунд бомбы уже были сброшены на переправу.

Виллис взрывной волной выбросило на реку, и он, пробив собою лед, стал быстро погружаться в воду.