Текст книги "Белый клоун в чёрной мантии"

– Зоечка, я хочу сегодня пойти поиграть. Компания обещает быть интересной…

И Зоя, обладая каким-то внутренним чутьем, каждый раз говорила о том, стоит ли ему сегодня играть. И как правило, не ошибалась.

Если директор ее слушался, то приходил довольным и с выигрышем, а вот если нет… И тогда Зоя уже на следующий день шла вместе с ним и помогала ему хотя бы отыграться… когда с помощью специально разработанного ими речевого ключа она подсказывала ему о том, какие карты на руках у его партнеров.

Той же ночью жена директора Маргарита Леонидовна, или Марго, подняла Зою с постели в два часа ночи с просьбой помочь ей разыскать ее мужа.

На улицах Иркутска темень стояла кромешная.

Вскоре они оказались в незнакомой для себя части города, казалось бы, на несколько часов забывшегося в тонком беспокойном сне, но Зоя каждой своей клеточкой ощущала обволакивающий ее ужас от этой непредсказуемой ночи. И ее опасения вскоре подтвердились. Сначала они чуть не споткнулись, когда наткнулись на лежавшего на земле молодого человека. Беспокойная по натуре жена Маргомакса решила проявить сострадание и перевернула юношу, но наткнулась на лицо с вымученной, но уже мертвой улыбкой и с ножом в груди…

Надо было бы возвращаться. Но поздно. Дверь соседнего подъезда открылась, и лампа в парадном подъезде высветила еще одну фигуру человека, что вышел покурить в ночи…

Женщины узнали постоянного спутника Примуса… А он, вглядываясь во тьму, узнал и жену человека, который в этот момент играл в карты с его хозяином.

И вот они уже все втроем в зале казино, полном незнакомых людей и табачного дыма, с шипящим и уже давно охрипшим патефоном и характерными выкриками игроков.

Маргомакс в тот вечер проигрывался в пух и прах. Сидел за столом уже абсолютно белый. Без сигарет и без денег… И появление Зои расценил как ниспосланную ему кем-то помощь с последующей возможностью хотя бы отыграться.

Когда жена Маргомакса поняла, что нашла мужа в целости и сохранности, то сразу же успокоилась и тут же села на какой-то стул, что стоял у стены, и стала ждать, благо знала, что мужа до утра все равно было не вытащить из-за стола.

Зое стало ясно, что надо спасать своего директора. Она внимательно осмотрела комнату и игроков. Кроме самого Примуса и Маргомакса за их столиком сидели еще два человека. Один военный полковник и некто в церковном облачении. Каждый вел свою собственную партию. А в проигрыше были пока что лишь военный и директор цирка.

Девушка с ходу разыграла роль простушки-цветочницы и, таким образом, с единственным цветком, вынутым из стоявшей здесь же вазы, обошла вокруг стола, сумев увидеть все, что было необходимо ее хозяину… И, естественно, тут же передать ему необходимую информацию…

Примус напрягся, когда Маргомаксу удалось вырваться из приготовленной для него западни и даже отыграть свой проигрыш.

И тогда он попросил девушку на какое-то время выйти…

В ее отсутствие все и разрешилось. Примус всего лишь выразительно посмотрел на покрывшегося испариной директора цирка.

– Я что-то запамятовал: сколько ты мне должен? – негромко спросил он директора. – Молчишь? Мы же не в цирке, чтобы ты отрабатывал на мне свои фокусы… И почему ты не сказал мне, что цирк скоро уезжает? Это может для тебя сегодня плохо кончиться…

– Я задерживаюсь здесь еще на несколько дней для решения организационных вопросов… – начал было мямлить Маргомакс, понимая, что сейчас он находится на волосок от смерти.

– А ты мне и не нужен… Мне нужны всего лишь проигранные тобой деньги…

Тут Макс Лазаревич просто обмяк. И потек смертным потом, так резко ударившим всем сидящим в нос.

– Пока ты весь не изошел на перегной, послушай меня в последний раз. Эта смышленая девочка остается у меня, и тем самым я списываю с тебя пятьдесят процентов твоего долга. Вторую отдаешь моему человеку в Омске ровно через две недели после того, как ваш цирк начнет давать там свои представления. Где ты найдешь такие деньги, меня уже не интересует. Но если ровно через две недели денег не будет, то я лично накормлю тобой вашего полудохлого циркового льва…

И Маргомакс просто упал со стула.

Он умер. От страха. У людей творческих профессий очень богатое воображение. Стоило лишь ему на мгновение представить то, о чем сказал Примус. И у него не выдержало сердце…

Примус, понимая, что игре сегодня пришел конец, вынужден был как-то снять возникшее в комнате напряжение и сказал:

– Господа, извините за этот нечаянный инцидент, поверьте, что это была всего лишь шутка… Мне жаль, что он умер без покаяния, святой отец, хотя и просил меня в случае его смерти пожертвовать монастырю значительную сумму на упокой его мятущейся души. Эти деньги, которые вы сможете потратить на ремонт монастыря, вместе с нотариусом завтра утром принесут в ваш гостиничный номер…

А вас, товарищ полковник, я поздравляю с законным выигрышем тех денег, что лежат на столе. Можете их смело забрать. И единственное, о чем бы я хотел вас просить, когда приедет милиция… Считайте, что меня в эту ночь с вами просто не было…

И не успел Примус со своим телохранителем уйти в потайную дверь, что была искусно задрапирована и выводила их на соседнюю улицу, как раздались милицейские свистки и вскоре всю квартиру заполнили милиционеры.

Когда Георгий вернулся в гостиницу «Иртыш», то Фома уже ждал его со свежезаваренным чаем.

– Когда ты все успеваешь? – улыбаясь, спросил он юношу.

– Пожили бы с мое, глядишь и не тому бы научились…

– Да! Тут ты прав. Когда неоткуда ждать помощи, то человеку остается надеяться только на себя.

– Я боялся, что вас вместе со всеми в милицию заберут…

– Могли… Слава Богу, что отпустили. Там оказался толковый следователь по фамилии Званцев. Он-то меня и отпустил. А что сам чай не пьешь?

– Уже успел два стакана до вашего прихода выпить. Постой-ка всю ночь на улице…

– Тебя никто не заставлял. Сам пошел.

– А я и не жалею, – сказал и тут же поменял тему разговора, спросив Георгия: – А вы видели ангелов?

– Когда был маленьким, то часто. А в последний раз перед самой войной, как я теперь уже понимаю, по вере и любви своею любимой матушки, был вознесен ими до третьего неба…

– Они красивые?

– Ангелы? Я бы сказал, что ты один из них, да боюсь, что возгордишься… А теперь давай-ка спать. Завтра сюда придет Примус с подношением…

И они разошлись по своим комнатам.

Фома в ту ночь долго не мог заснуть, представляя, как он вместе с ангелами играет в прятки в облаках…

А игумен Георгий, намотавшись за день, заснул, лишь успев положить свою голову на подушку…

О внезапной смерти директора цирка Маргомакса его жена и Зоя, попавшие ночью в облаву, узнали уже под утро в районном отделении милиции от того же старшего лейтенанта Званцева. К ним не было каких-либо претензий, так как они пришли в этот притон в поисках хозяина и мужа, а потому их отпустили.

Правда, чуть позже на выходе из отделения милиции к Зое подошли двое строгих и представительных мужчин и попросили помощи в опознании тела директора цирка. На вопрос, почему пригласили ее, а не жену директора цирка, ей вежливо ответили, что беспокоятся за ее драгоценное здоровье…

Так Зоя вместо морга попала в дом к вору в законе Примусу.

В этот же день, уже ближе к полудню, в гостинице «Иртыш» состоялась еще одна любопытная и не менее важная встреча.

Примус решил сам прийти в гостиницу с нотариусом и убедиться, что монах сохранит в тайне то, чему был свидетелем вчера ночью.

И принес для этой цели деньги…

Георгий в светлом цивильном костюме открыл дверь.

– Рад видеть вас, святой отец, во здравии, – начал Примус. – Как и было вчера обещано, мы принесли вам то, что завещал наш общий друг… Но на известных вам, естественно, условиях. Хотя о чем я вам говорю, тайна исповеди испокон веков сохранялась церковью в незыблемости…

И оставив портфель при входе, собрался уходить.

Нотариус – за ним.

– Милостивый сударь! – в свою очередь, решив продолжить разговор, начал монах. – У меня к вам есть встречное предложение. Прошу еще одну минуту вашего драгоценного времени. Мне есть что вам показать…

И он прошел в свою спальню, а буквально через минуту вышел оттуда с холщовым мешочком в руках. Когда мешочек развязали, то на стол высыпались крупные жемчужины вперемешку с изумрудными камнями. И на какое-то мгновение все замерли, понимая, какой ценностью обладает сей мешочек в наше военное время…

– Не понял… – тихо сказал глава воровского мира Иркутска.

– Я хочу отдать вам эти камни в обмен на ту дурнушку, что вы вчера выиграли…

– Вам же по сану вроде не положено… – встрепенулся было нотариус, но тут же получил оплеуху от Примуса.

– Нам всем много чего не положено, братья, – продолжал монах. – И мы по силе возможности стараемся бороться со своими слабостями и недостатками. Но иногда они нас борют…

И тут он слегка возвел руки к небу.

– Но и после того, как человек согрешает, он имеет счастливую возможность покаяться… Не так ли?

– Не согрешишь – не покаешься? – авторитетно, словно бы подтверждая сказанное монахом, произнес нотариус.

Но Примус его не слушал. В голове этого профессионала уже гуляла шальная мысль о том, что надо бы внимательно присмотреться к монаху. С чего бы это он стал таким щедрым по отношению к незнакомой ему девушке?

– Мы можем взять эти вещи на оценку? – спросил Примус и даже чуть выдал свое волнение от неосторожного движения руки в сторону этого сокровища.

– Нет, милостивый сударь, для этого мы недостаточно с вами знакомы. Только после того, как я увижу, что эта девушка свободна…

– Хорошо, приходите завтра в полночь на Розовую дачу. В доме № 13 есть квартира с таким же номером… Надеюсь, вы не суеверны?

– Тогда до встречи! – Монах поклонился, и они вышли.

Примус, спускаясь по лестнице, все еще о чем-то думал, когда нотариус робко решился задать, казалось бы, законный вопрос:

– Мне сегодня что-нибудь полагается на вспомоществование?

А в ответ услышал:

– Бог подаст!

На следующий день на Розовой даче Фома с самого утра внимательным образом обследовал саму улицу и все вокруг дома под № 13, где вечером Георгию предстояла встреча с людьми Примуса и передача денег.

Уже в полдень в гостинице «Иртыш» он докладывал игумену о своих наблюдениях.

– В доме № 13 нет указателей номеров квартир, за исключением только одного номера… Как вы догадываетесь, это номер 13. Что еще? Окна из квартиры выходят на улицу Разина. Там же, метров через триста, расположено районное отделение милиции. Квартира меблирована, на окнах висят шторы. По крайней мере, все это видно с улицы. Соседняя квартира на лестничной клетке опечатана. И кроме внутренних замков установлен висячий замок. Вот пока и все, что я мог узнать по поводу квартиры. Теперь двор. Он типовой, с дровяниками. Но запасы дров только под табличками тех квартир, что расположены на первых этажах. Следовательно, внутри каждой из квартир как минимум должна быть установлена печь и единая для обоих этажей печная вытяжка.

– Неплохо для вора-карманника. Где ты всему этому научился?

– Книжки читаю…

– Это все, что ты хотел мне сегодня рассказать?

– Нет!

– Тогда я тебя внимательно слушаю…

– Примус еще год назад дал мне задание проникнуть в нашу епархию. Так что я все это время слушал, смотрел, запоминал. Мне было поручено узнать про какой-то клад, что будто бы находится где-то в лесах нашего края…

– Откуда он знает про клад?

– Однажды в подпитии он похвастался свой подруге, что скоро будет сказочно богат. Та, дурочка, и стала выпытывать подробности. Тогда-то он ей все и выложил, рассказав, как в 1939 году пытали одного монаха, а тот и сказал, что своими глазами видел несметное золото, открывшееся его собрату… Но назвать имя собрата и место не успел. Умер. Тот следователь, что пытал монаха, и рассказал об этом уже Примусу. А труп подруги утром же выбросили в реку.

– А почему же ты до сих пор жив?

И тут Фома замолчал.

– Оставим. Слава Богу, что жив. А теперь давай по существу. Скольких тогда собратьев было арестовано?

– По всему краю под разными предлогами арестовали 37 монахов… Это я уже выяснил недавно, когда был вхож в епархию.

– Что в таких случаях следует говорить, Фома?

– Упокой, Господи, души невинно убиенных собратьев наших…

– Аминь! А сколько монахов числилось тогда по ведомостям епархии?

– Если не считать владыку, то 39…

– Значит, они не нашли тогда только старца Варсонофия и ушедшего с ним в скит, а после на фронт… игумена Георгия, то есть меня… Об этом мне три дня назад рассказал сам монах…

– Теперь они знают, что вы вернулись. Вам и старцу грозит опасность.

– Сейчас время военное. Уже не арестуешь, как в 37-м… А потому будут пока только следить… Для этих целей они приставили тебя ко мне?

– Да! – сказал и потупил взгляд Фома.

Георгий понял, как тяжело далось парню это его последнее признание. Что свидетельствовало лишь о его полном и безграничном доверии человеку, которому он в этом признавался.

– Для начала – хорошо, что сознался.

– И что теперь со мной будет? – спросил юноша.

– Тебе решать, с кем и на чьей стороне ты будешь теперь воевать… Без боя из такого окружения к своим уже нам не прорваться… И кто здесь свой? Еще не понятно. Так что подумай. Все взвесь. И любой твой выбор я приму. К тому же, как говорила мне моя крестная, невольник не богомольник…

– Свой выбор я сделал, как только увидел вас в храме. И уже позже, в гостинице, понял, что вы не монах, а выполняете какое-то важное задание. Не бросайте меня, пожалуйста. Честное слово, я вам еще пригожусь…

– Конек ты мой Горбунок. Видно, что на роду нам написано вместе с Кощеевым царством биться. Только чтоб не скулить потом…

Фома бросился на грудь к игумену, как к самому родному и близкому на свете человеку. Этот юноша, потерявший всех близких, сумел в сумасшедшей круговерти бродяжнической, а затем и воровской жизни не опалить свое сердце, не ожесточиться против всего мира, а все эти годы тянулся к крепкому мужскому плечу.

Георгий, который и сам в жизни был лишен родительской теплоты, принял его в свои объятия. И заметил, что сердце при этом было на удивление спокойным. Видимо, его камертон оценил правильность такого шага и молча согласился с ним.

– Вот и начинается твое настоящее монашеское послушание. Пусть знают, что ты не зря ешь монастырский хлеб. Что бы ты мне предложил? Как поступить?

– Я бы не пришел на эту встречу под каким-нибудь предлогом. Но узнать об этом они должны в самый последний момент. Когда девушка из цирка, которую вы ищете, будет на месте. И когда все поймут, что встреча сегодня уже не состоится, то проследить, куда они ее перевезут.

– Возможно, что это не самый плохой вариант. Но мы не станем играть в прятки. Пусть они знают, что золото у нас есть. И обменяв девушку на золото, они потянутся по нашим следам за оставшейся и большей частью. И найдут это золото… А потом, как пауки в одной банке, начнут убивать друг друга?.. Про это ты тоже в книжках вычитал?

– В одном кинофильме видел…

Поздно ночью игумен, в монашеском облачении, проходя по улице Разина, зашел в районный отдел милиции и подошел к окошку дежурившего милиционера в звании капитана.

– Извините за поздний визит, – начал он, – не могли бы вы мне подсказать, как найти дом № 13 на Розовой даче?

– Вы кого-то там ищете?

– Там женщина при смерти, хочет исповедоваться.

– В такой поздний час? Первый раз про такое слышу… В какой квартире она живет?

– В тринадцатой…

– Вы ничего не путаете, батюшка?

– Так мне передал посыльный. А что-то не так?

– Я был участковым в этом районе. Там с начала войны никто не жил. Вернее, жили, но как-то не приживались. Что-то в этой квартире было тяжелым, гнетущим… То болезни у людей начинались, то вешались сами… Кто же там мог сейчас поселиться…

И крикнул дежурного милиционера:

– Старшина Евгеньев…

На крик вышел немолодой, но крепкий милиционер.

– Отведешь священнослужителя к дому № 13 на Розовой даче. Все сам проверь, прежде чем он пройдет в квартиру. Что-то мне не нравится этот ночной вызов. И пока он всё не сделает, будешь оставаться с ним. А после проводишь до гостиницы. Вы ведь в гостинице остановились? – спросил он уже у священника.

– Да! И извините, что причиняю вам столько беспокойств.

– Уж лучше вас немного покараулить, чем потом расследовать еще одно убийство.

– Тут я с вами не могу не согласиться…

Через какое-то время они уже стучались в квартиру в доме № 13 на улице Разина. Дверь отворилась. И двое уже не молодых, но рослых и плечистых мужиков увидели в дверном проеме монаха и сопровождающего его милиционера.

Наступила пауза.

Священник ее разрядил:

– Где больная, которую я должен исповедовать? – и тут же смело и быстро пошел в комнату, зная, что его спину прикрывает старшина.

Зоя сидела на диване. Несколько кровоподтеков на лице. Разорванное платье…

Опытный милиционер все сразу понял и мгновенно выхватил табельный револьвер.

– А ну, все к стене! Руки вверх! Никому не двигаться…

Георгий уже выводил девушку к лестничной площадке. А старшина прикрывал их отход. Уже у самого парадного он вдруг вспомнил про портфель, который монах оставил в квартире на полу.

– Батюшка, вы портфель там оставили.

– Не теперь, старшина. Сначала в гостиницу и срочно вызвать врача.

– Кто она вам?

– Сестра!

– Монашенка, значит.

– Спасибо тебе, старшина, что сумел во всем с ходу разобраться и не пришлось чью-то кровь проливать. Еще раз спасибо. Тебя как звать-то?

– Алексей… Я ведь вас тоже признал, как увидел. Ведь это вы в самом начале войны с нашими ребятами на фронт ушли… И про ранение ваше знаю. Идемте в отделение. Я вас сам на служебной машине в лучшем виде до гостиницы доставлю.

И через час в гостинице «Иртыш» Зоя была внимательно обследована врачом скорой помощи. Ей сделали укол, после которого она спокойно заснула на батюшкиной кровати в его гостиничном номере.

Этой же ночью вернувшиеся в казино лишь с поповским портфелем твердолобые помощники Примуса ожидали крутой расправы.

Хозяин сам раскрыл портфель и увидел лишь стопку газет. Его лицо стало покрываться багровыми пятнами…

– Суки, упустили… – Еще немножко, и он начал задыхаться.

Правда, на всякий случай запустил в портфель всю свою пятерню.

Но вот рука коснулась холщового мешочка с неким твердым содержимым. Тогда он чуть успокоился. Вытащил мешочек. На руке же, уже довольный, и взвесил, прикидывая на глаз его вес. А лишь затем медленно, растягивая удовольствие, развязал.

И в глазах отразился блеск желанных камней.

– Хотя в этом не обманул, святоша! С этого момента и каждый день с утра и до ночи глаз с монаха не спускать. Особенно если он вдруг решит прогуляться по нашей необъятной земле… И пока не забыл, найдите и приведите ко мне Фому, у меня к нему есть важный разговор.

Утром в дверь номера гостиницы «Иртыш», что занимал игумен, осторожно постучались. И Зоя спросила:

– Кто там?

– Администратор гостиницы. Со мной доктор. Разрешите нам войти?

Зоя поплотнее укрылась одеялом и только после этого ответила:

– Входите!

Они вошли, и врач сразу же прошел к девушке.

– Как вы спали? Не кружится ли голова? Не тошнит?

– Кажется, все в порядке, – ответила она.

– Тогда разрешите мне проверить ваше давление.

Зоя молча подставила ему свою руку.

Администратор в это время раскладывал по комнате какие-то коробки, что сам и принес.

– Каких-либо отклонений нет. Пульс в норме. Думаю, что моя помощь здесь больше не понадобится…

И уже к администратору:

– Позвольте мне откланяться…

– Я вас провожу. – И Зое: – Здесь все, что вам требуется. Можете переодеваться, а молодой человек, что стоит и ждет за дверью, вас проводит до дома…

И администратор вышел вслед за доктором.

Зоя робко открыла первую и самую большую коробку. Это было белое платье удивительной красоты. Она приложила его к себе, и оно ей понравилось, что можно было понять по улыбке, которая в тот же миг озарила ее лицо. В остальных коробках и свертках она нашла все, включая обувь по сезону.

Еще несколько минут сидела и смотрела на все это богатство, не понимая, за что все это свалилось сегодня на ее голову.

Новый стук в дверь вывел ее из задумчивости.

– Вы готовы? – спросил чей-то голос из-за двери.

– Нет! Нет! – ответила она. – Мне нужно еще несколько минут…

Когда через несколько минут Фому впустили в его же номер, то он увидел живую Золушку, что сошла с экрана кинотеатра из фильма, который был очень популярен в те годы.

Она смотрела на Фому. Такого же юного и красивого, как и принц из той же сказки.

– Вы что-то хотели мне сказать? – тихо спросила она.

– Нет! Хотя – да!

– Ну, говорите же, я вас слушаю…

– Вы… Вы знаете, я еще никогда не видел такой красивой девушки, как вы… Кто вы?

– Зоя! А как зовут вас, робкий юноша?

– Фома…

– Ну, если вы Фома неверующий, то можете осторожно коснуться меня, чтобы поверить, что я не кукла, а живая девушка…

– Я верю… И не верю.

– Хорошо! С вами все понятно. А теперь скажите мне, кто тот человек в черном, что вчера спас меня?..

– Это игумен Георгий. Настоятель нашего монастыря… Он же и прислал для вас все эти наряды…

– Но я не могу принять столь щедрый дар от незнакомого человека, да еще и монаха.

– «Всякое даяние благо, и всяк дар свыше есть», – процитировал Фома одно из христианских изречений.

– Для Фомы неверующего вы неплохо подготовлены. И что теперь? Кому я принадлежу? Кто мой новый хозяин… Монах в черном?

– Не надо так… Мне сказано, чтобы в это утро я был вашим верным рыцарем и проводил до цирка. Так что я к вашим услугам. Но сначала нас ждет столик в ресторане, где для вас заказан завтрак…

Золушка внимательно посмотрела на Принца.

– А вам, молодой человек, не кажется, что вы перепутали сказки? Мне так все это более напоминает историю с графом Монте-Кристо…

– Только в той истории нет места для меня…

– Пожалуй, вы правы. Тогда остановимся пока на сказке «Золушка»…

И они, смеясь, покинули гостиничный номер.

Из подъехавшей служебной машины вышел майор НКВД Померанцев. И быстрым шагом прошел в двери неприметного здания, где в подвальном помещении уже несколько лет нелегально существовало известное нам казино Примуса.

Утром в казино еще никого не было, кроме двух пожилых женщин, что прибирались и мыли полы. Это были старые кадровые работники НКВД, которых Померанцев сам же сюда и пристроил. Таким образом, в военное-то время они были и сыты, и в тепле. А главное, что работали добросовестно. Мало ли что люди могут сказать или нечаянно обронить…

В своем кабинете Померанцева ждал Примус. И как только офицер вошел в его кабинет и прикрыл за собой дверь, Примус высыпал содержимое мешочка на стол.

Майор взял один из камней и посмотрел его на свет…

– Можете не сомневаться. Уже все проверено моим ювелиром, – сказал довольный уголовник. – Камням цены нет. Такие были только в царских описях. На один из них уже можно несколько жизней припеваючи прожить…

– Почему он отдал целое состояние за какую-то цирковую куклу? – будто бы разговаривая сам с собой, начал Померанцев. – Любовница? Так им по штату этого не положено. Да к тому же еще и ребенок. Или он сознательно дает нам понять, что он-то и владеет теми сокровищами, что мы с тобой все эти годы ищем…

– А больше и некому. Мы, кажется, уже всех перетрясли. Он остался да старец полоумный… Я сказал, чтобы мои люди нашли Фому… Думаю, что он уже успел собрать о нем интересующую нас информацию…

– Нам нужен только намек. Только квадрат на местности, а дальше мы все сами перероем…

– А может быть, просто взять и потрясти самого монаха?..

– Знаю, как твои люди умеют трясти. Ты хочешь, чтобы и этот умер у тебя на руках? Тогда мы точно ничего не найдем. Нет, пылинки сдувать будешь. Охранять. И следить… Неустанно, день и ночь…

Померанцев снова подошел к столу, где все еще лежали драгоценные камни.

– Я это забираю… Чтобы ты не думал, что уже обеспечил себе счастливое будущее. А так ты будешь сам землю рыть в поисках этого золота… – сказал майор и, сложив камешки в мешочек, покинул кабинет Примуса.

В цирке, перед началом вечернего представления, вокруг Зои, которая все еще продолжала оставаться в подаренном ей белом платье, собрались артисты.

– Вы не поверите, – взволнованно говорила она. – Он как молния влетел в комнату. Ударил одного, второго. Плащ распахнут. Глаза горят. Подхватил меня на руки и так донес до самой гостиницы. И сразу же исчез…

– Как же можно не разглядеть человека, который несет тебя через весь город на руках? – спросил Зою новый клоун.

– Действительно! Но хотя бы рост. Цвет волос… – пыталась уточнить что-то для себя одна из воздушных гимнасток.

– Ночью все кошки серы! – вступилась за Зою ее подружка Алла Буланова.

– А вот ростом, он, пожалуй, будет с вас, – сказала Зоя и указала рукой на белого клоуна. – Но значительно крупнее и сильнее. Кстати, у него тоже есть борода. Только больше. Но вот глаза… Глаза я его хорошо рассмотрела. Они у него удивительные…

В комнату вошел администратор.

– В чем дело, девочки? До выхода осталось десять минут, а вы еще не готовы. Все по местам…

И они стали расходиться, все еще продолжая видеть уже себя в руках того смелого и могучего черного монаха, способного бросить вызов любому, кто осмелится обидеть слабого и беззащитного.

Зазвучала увертюра. Цирк распахнул занавес. И вновь звучал радостный смех в зале. А белый клоун, каждый раз устремляясь в распахнутое небо, вновь и вновь побеждал ненавистного врага, приближая нашу Победу…

Отец игумен, вернувшись рано утром в монастырь, невольно стал свидетелем разговора двух монахов.

Пожилой Иов чем-то делился с братом Арсением.

– Какой из него монах будет, если он только о бабах думает. Вчера весь вечер сам не свой ходил, все про какую-то Золушку рассказывал… Я ему и говорю: побойся Бога… разве же можно так себя распускать…

– Молитвами святых отец наших… – сказал игумен, вступая в монашескую келью, и услышал в ответ: «Господи Иисусе Христе, Сыне Боже, помилуй нас».

– О чем разговор ведете, собратья? О Фоме, как я понимаю?

– О нем, отец игумен. Душа за него болит, вот и переживаем, – смиренно молвил Иов.

– То, что вы о его душе беспокоитесь, – это хорошо. Только вот судить его не надо. Даже если он и оступился, то сей проступок врачуется кротостью и любовью. Не так ли?

Монахи согласно закивали головой.

– А теперь по поводу Фомы. Пока он мой келейник, мне и решать о его пострижении. Если будет на то воля Божья, то сие таинство и свершится. Но мне так думается, что у него свой путь к Богу. И не обязательно через монашество. Может быть, у него это первая любовь. И если это так, то она уже не зарубцуется. Так пусть уж лучше женится. Военные жернова столько людских жизней в порошок перемололи. Да ничего из той муки уже не напечь, кровью она пропитана и на металле замешана. А кто будет землю поднимать, города восстанавливать? Мужики стране ох как еще понадобятся… А вот ты, Иов, за него молись. И за него, и за меня, кстати. Да хоть за весь мир, если есть в тебе эта любовь ко всему живому, к каждому птенчику, что на этой войне без гнезда остался и мамки лишился. Вот этих согревай и молитвой, и конкретной помощью. Выращивай стране молитвенников, но с богатырским уклоном. Чтобы Бога чтили и Родину защитить могли. Вот такая нас ждет жизнь, братья. Вы уж молитесь усерднее, пожалуйста. Христом Богом вас прошу. А мне теперь идти надо другие души еще спасать…

В келье у отца настоятеля Георгия ждали старец Варсонофий и Фома.

Георгий поприветствовал всех братским поцелуем.

– Отче! – обратился он сначала к старцу. – Прошу вас взять всех братьев и увести в дальний скит. И всю седмицу никого от себя не отпускать. Пусть заготавливают грибы и ягоды, травы, все, что еще можно. Сюда через день под видом рабочих приедут люди Примуса. Будут золото искать. Мы с Фомой специально кое-что закопаем аккуратно по всем углам. Глядишь, они нам заодно и фундаменты под угловые башни выкопают… Так что возьмите с собой запас необходимых продуктов, и чтобы к вечеру вас здесь уже не было.

– Рисковое ты дело задумал. А вдруг догадаются, что ты с ними в прятки играешь? – осторожно начал Варсонофий.

– Мне для начала понять нужно, сколько у него всего людей. А потом я начну их потихоньку за собой уводить к настоящему золоту.

– У этой гидры несколько голов. Срубишь одну, так сразу две новые вырастут. Ты ищи, где ее чрево. Даже не сердце, а именно ее ненасытное чрево. Именно оно толкает людей на преступления перед законом и Богом.

– Благословите нас, отче!

Игумен и Фома склонились под благословение старца.

Первым он благословил Георгия, а когда начал было благословлять Фому, то рука его задрожала. Тогда он прижал голову юноши к своей старческой груди. И поцеловал Фому так, как будто бы прощался с ним навеки.

И в груди Георгия в тот самый момент в сердце вновь отозвалась дремавшая до сего момента пуля.

– Фома! – вдруг приняв новое решение, сказал игумен. – Пожалуй, ты мне здесь уже не нужен. Пойдешь с отцом Варсонофием.

– Отец игумен, за что от себя гоните? Вы же мне слово дали, что где вы, там и я с вами…

– Я войну прошел. Смерти в глаза уже не раз смотрел. Возможно, что придется и кровь проливать, защищая правое дело. Ты юн, и у тебя еще вся жизнь впереди. А старцу действительно помощник там нужен будет…

– Значит, снова не доверяете…

– А за это и по сопатке можно получить… Ты меня на жалость не бери. Я вот прочитал где-то, что солдата в царской армии, который оставался последним в роду, отмечали серьгой в ушах. Чтобы сразу видно было. А потому в разведку не посылали, на передовой в первой линии не ставили. Берегли, так как им еще свой род продолжать… Так и с тобой. Ты ведь тоже последний в своем роду. Как же я могу тебя не сберечь? А если мамка твоя вдруг найдется? Что я ей тогда скажу? Что не уберег тебя?

Но Фома его не слушал, он ревел, как большой ребенок, и слезы, и сопли текли в три ручья…

– Да не рви ты мне сердце. Прекрати реветь и ступай продукты заготавливать…

И Фома медленно побрел, продолжая шмыгать носом.

Когда он был уже у самого порога игуменской кельи, его остановил голос Георгия:

– Постой!

О, как Фома вмиг преобразился! Сколько радости появилось в этих удивительных голубых глазах!

– Подойди ко мне, сынок!

Быстрее молнии соединились эти два любящих сердца. И в глазах Фомы вновь затеплилась надежда.

Старец вышел, чтобы им не мешать. Он уже понял, что Георгий дал юноше возможность выбора. И тот его сделал. Фома, как воин и монах, хочет быть рядом, чтобы, сражаясь спиной к спине, чувствовать старшего брата, и если удастся, то ценой собственной жизни сохранить жизнь ему.

Георгий думал о том же. И уже не сомневался в правильности своего решения, что дал Фоме возможность почувствовать ответственность и оценить правильность выбора, когда сражаешься уже не только за свою жизнь, но и за брата, да и за всю многострадальную и Святую Русь.