Текст книги "Аборигены Прерии"

Глава 19
История с географией

Вопросы об аборигенах, что задавал ему товарищ, навели Степана на неутешительные выводы – он знал о потомках первых поселенцев планеты только то, что сотрудничать с ними приятно. Имелся в виду сам процесс совместной работы. Еще было заметно, что результат труда волновал этих людей значительно сильнее, чем заработок от него. Вернее, к деньгам они относились не так, как население цивилизованного мира, а более прагматично, что ли. Или независимо? В общем, стало интересно узнать побольше и об этих людях, и о том, как складывалась их судьба в недалеком прошлом.

Не мудрствуя лукаво, зашел в сеть и провел там поиск в разделе архивов новостей по простейшему контексту. Сразу же выяснил, что космопорт Высоцк был основан в 2025 году, с которого и велся отсчет лет колонизации планеты, – с тех пор прошло ровно полвека. В первые же годы были основаны сельскохозяйственные предприятия, найдена нефть, началось строительство атомной электростанции. Все это располагалось на юго-западной низменной оконечности единственного материка Прерии, расположенного в Южном полушарии и контурами напоминавшего зеркальное отражение Южной Америки. Только пошире.

Тогда же создали и несколько небольших военных баз, одна из которых, на берегу бухты Плес, – на востоке – находилась там, где потом появился Ново-Плесецк. И устроили локаторную станцию на острове Полигон. Всего к 2030 году сюда прибыло около двадцати тысяч человек. Для них из местного леса с применением привозного крепежа принялись строить легкие компактные домики-времянки. А для тех, кто устраивался в отдалении от космодрома, собирали бесколесные вагончики-балки, которые доставляли вертолетами в нужное место.

Лесопилку развернули в устье реки Белой, впадающей в северную оконечность залива Тылка, что к северо-востоку от места, где основывался город. Все шло неплохо, пока в 2032 году не произошел обвал мирового финансового рынка, и поставку техники и людей с Земли словно обрезало. Однако запущенный к тому времени первый энергоблок атомной станции обеспечивал потребности городка в электричестве, а отлаженное производство продуктов питания позволяло населению не голодать.

Увы, период относительно малых тревог продлился всего несколько месяцев. Мощнейшее землетрясение уничтожило атомную станцию и прошло огромной океанской волной по юго-западному побережью, смывая постройки, фермы, пашни и складские комплексы, расположенные поближе к причалам, – морские перевозки здесь сразу стали играть заметную роль.

Было это в 2033 году. Многие тогда погибли или пропали без вести. Космопорт оказался разрушен, и только одна взлетно-посадочная полоса военной базы, расположенной далеко на востоке, еще могла принимать челноки, что, впрочем, происходило редко и нерегулярно. Так уж вышло, что уцелевшие люди уходили из местности, зараженной разлетевшейся активной зоной реактора, навстречу ветру, то есть двигались на восток, к заливу Тылка и впадающей в него реке Белой. Поэтому в результате произошедшего массового исхода почти все население сосредоточилось на юге материка в пространстве к западу от Большого хребта.

Степан представил себе примерно десять тысяч человек, многих с детьми, лишенных крова и источников существования, брошенных на произвол судьбы своими правителями, – а он сам читал списки пассажиров бортов, ушедших на орбиту в тот период, – да еще и оказавшихся на местности, где нападение дикого зверя – заурядное событие. Да уж, тут только такие, как его Делка, и могли выжить. Все умеющие, решительные и циничные.

О том, во сколько баллов оценивалось землетрясение, узнать не удалось. Очевидцы описывали его как ужасное, а сейсмологи, кажется, погибли. Во всяком случае, никаких данных о размахе подземной стихии он в сетях не обнаружил.

О последовавших за катастрофой пятнадцати годах на Прерии земные средства массовой информации практически не вспоминали. В сообщениях того периода, доступных в архивах, уведомлялось только об отправке туда отдельных экспедиций, причем не комплексных групп в рамках государственных проектов, а скромных и узкоспециализированных от университетов и научных организаций. Тональность самих сообщений создавала впечатление, будто эта планета никогда не колонизировалась, а просто военные где-то там с краешку обосновались и любезно принимают у себя любознательных ученых, обеспечивая комфорт и безопасность жрецам науки, вожделеющим утоления неуемной жажды познания. Остального населения там как бы и не было, по крайней мере, для взгляда из метрополии.

Тысячи семей с детьми кто-то списал с баланса.

К слову сказать, после открытия створов, позволивших перемещаться с околоземной орбиты в ближайшие окрестности многих кислородных планет, России досталось около тридцати миров. Большинство из них оказались значительно перспективней в плане получения быстрой отдачи от вложения средств в их освоение, так что внимания Прерии всегда уделялось немного.

О том, что здесь тогда происходило, данных в сетях не отыскалось. Только рассказ дяди Ляпы давал представление о событиях того времени. Видимо, именно тогда и сформировался этот удивительный тип поведения, который позволил людям не только выжить, но и вполне приемлемо устроиться в опасном, но щедром мире.

Обстоятельства принуждали общество возвращаться к примитивным технологиям, и колонисты возвращались, но не тупо копируя трудовые приемы предков, а учитывая весь багаж фундаментальных знаний современного человечества. Один пример с выращиванием картофеля чего стоил. А уворованные и раскочегаренные втихаря ядерные реакторы! Да те же ружья, сделанные уже здесь под гильзы охотничьих патронов, оказавшиеся на планете в силу каких-то неведомых Степану обстоятельств…

Вот и следующее важное событие. В 2048 году сообщение Земли с Прерией стало регулярным. Дважды в год, строго по расписанию, можно было прилететь сюда, купив билет в кассе космолиний, а не договариваясь с военными транспортами или пилотами экспедиционных спецрейсов. Впрочем, очереди желающих ни на прибытие, ни на убытие не было. Грузопассажирские транспорты приходили и уходили неперегруженными. А в данных грузовых служб сохранились сведения о скромных партиях точных приборов, хорошего инструмента, компонентах силовой электроники, ружейных капсюлях – искушенному глазу Степана было видно, как возникшее на планете сообщество восполняло свои потребности в том, с производством чего само затруднялось.

В этот период на берегах бухты Плес, неподалеку от единственной взлетно-посадочной полосы, уже располагался крошечный поселок, работала судоремонтная мастерская, и именно сюда прибыли представители официальных властей. Вот тут-то впервые и было использовано слово «абориген». Правительственные чиновники таким образом надежно оградили себя от любой ответственности за судьбы людей, брошенных на произвол судьбы полтора десятилетия назад. Создавалось впечатление, что речь идет о том, что мы вот приехали, а они тут давно живут. Тем не менее школа и больница открылись, и запись актов гражданского состояния была приведена в соответствие с нормами метрополии. Началась регистрация предприятий и обложение их налогами.

Государственный нотариус Соломон Пантелеймонович Засецкий, прибывший вскоре после восстановления рейсового сообщения, оформил сотни пакетов документов о собственности на земельные участки, нефтяные промыслы, прииски. Составленные им документы давали интересную картинку жизни людей к западу от Большого хребта. Степан наложил данные на карту и увидел сотни мест, где люди пряли, ткали, доили или пахали. Ветряные и водяные мельницы, делянки с баклажанами, чесноком и луком…

Нет, полноценной индустриальной экономики у местных жителей не возникло, но свои насущные потребности эти люди удовлетворяли сполна, и даже намытое старателями золотишко потихоньку вывозилось на Землю. Еще удалось подметить, что аборигены, которых он до этого момента принимал за единое целое, вовсе не являлись монолитной группой. Во всяком случае, найденные в документах периода 2048–2063 годов сведения о местном самоуправлении слегка настораживали. Скажем, южане, на чьих территориях нефть залегала в самом удобном для добычи виде, в бумагах официальных органов выделялись в отдельную группу и контакты с ними были наиболее частыми в связи с решением о постройке в Ново-Плесецке электростанции и завода, производящего топливо для космических кораблей. Кстати, сами эти стройки длились довольно долго, почти все пятнадцать лет.

Аборигены старейшей группы, оставшиеся на западном берегу залива Тылка, были самой зажиточной группой, основавшейся в этих местах еще до аварии на АЭС. Эта группа упоминалась редко, была малочисленна, но вина делала отменные. Заметная путаница у чиновников возникла в разделении жителей центральной и северной частей населенной территории. И те и другие пахали землю и пасли мясной скот, а также содержали в стойлах приличное молочное стадо и выращивали бройлеров, и ловили рыбу, и механические мастерские содержали. Не получалось найти признака, по которому следовало отличать их друг от друга. И тогда поступили просто – по тому, в бассейне какой из рек, впадающих с востока в залив Тылка, находились поселения местных жителей, их и разделили на южан (бассейн Эолки), северян (бассейн Белой) и центральных (бассейн Ярновки). На этой, самой маленькой из упомянутых рек, как раз между двух основных русел на кромке предгорий и располагалась отметка «ферма Ярна», где выросла его шебутная женушка.

Кстати, в этот период возникла и Ассамблея коренного населения Прерии, в народе именуемая Главной Мэрией, или просто Мэрией, куда собрали по нескольку представителей от каждой из волевым усилием назначенных групп и от городского населения. Зачем это потребовалось – Степка не понял. Хотя, с другой стороны, не будь этой «конторы», где бы он, спрашивается, справку получил для поступления в Академию управления? Вот выучится он, тогда и сообразит. А сейчас его дело – разобраться в том, что происходило на планете, когда его еще на свете не было, и позднее, в детстве, пока ничего не понимал.

Чем дальше, тем больше было доступной информации. После 2063 года сообщение с Землей стало более частым, и интенсивность его возрастала. Потихоньку расширялся Ново-Плесецк. После прибытия сюда в 2065 году Представителя Президента в течение двух лет жизнь буквально забила ключом. Началось плановое строительство кварталов Белого Города – района, где, как писали журналисты, условия проживания будут соответствовать самым высоким стандартам. А для строителей возвели те же «колониальные домики», что и для поселенцев первой волны сорок лет тому назад – благо, лесопилка в устье Белой работала, как ни в чем не бывало.

Еще отмечалось, что для освоения богатств планеты требуются рабочие руки, и Управление колонизации принялось привлекать на Прерию землян, соблазняя просторами, нетронутой природой и гарантированной занятостью. Они и населяли в основном одноэтажные окраины. Рыбный и торговый порт, маяк, офисные здания в деловой части города – рабочие руки требовались во множестве. Появилось Геологоразведочное управление, и отправка изыскательских экспедиций стала обычным делом.

Степка с интересом раскапывал все новые и новые детали. Например, о каботажном танкере, регулярно привозившем в столицу сотню тонн томатного сока. Или о постройке двух траулеров и трех сейнеров, выходивших на промысел в океан. Хотя основной поток продуктов питания осуществлялся теми же каботажными судами из районов, где издавна обосновалось «коренное» население. Строились магазины и создавались государственные контрольные органы – инспекции в основном. Санитарно-эпидемиологическая, налоговая, антимонопольная, по стандартизации. Полицию сформировали, диспетчерскую службу, ведомство главного архитектора, союз предпринимателей и еще несколько банков возникло.

Дальше Степан не углублялся – это уже был знакомый ему мир. Только одно событие привлекло внимание – в 2073 году открыли крупные залежи редкоземельных элементов и добились крупных ассигнований на их освоение. С этого момента рейсы на Землю стали практически ежедневными, а подвоз оттуда людей и техники снова оживился.

Степан перевел дух. Так что же он узнал об аборигенах? Только то, что у людей старшего поколения, тех, кому сейчас около пятидесяти, жизнь была насыщена бурными событиями и опасностями. Естественно, что детей своих и внуков они воспитывали так, чтобы те ни в воде не тонули, ни в огне не горели. Чтобы рассчитывали только на себя, но не каждый по отдельности, а опираясь на поддержку других, таких же, как они. И еще отчетливо понимая, что этим самым другим потребуется их помощь. Ведь поодиночке в те нелегкие годы тут вряд ли бы кто-то уцелел.

С другой стороны, он так и не понял, каким образом оптимальное с точки зрения выживания коллективное поведение смогло распространиться на общность, объединяющую десятки тысяч человек, разбросанных по миллионам квадратных километров. Не поступали люди так нигде. Всегда найдется жадина или завистник, властолюбец или трус, который испоганит остальным любое доброе начинание. Нет, сам Степка никогда так не поступит, но, вот, скажем, Валерка Долгушин из их класса уже отметился на этой ниве, подсидел его перед начальством. А на Шурочкиного Саньку он бы в любом деле положился.

Ох уж эти люди с их богатым внутренним миром и неповторимостью! Надо на выходные захватить с собой Делку и смотаться к ее деду, да порасспрашивать. Хотя, стоп, чего это он так тупит? Можно ведь к Яге забежать, она – кроме того, что старые времена должна помнить, еще и о современном положении дел представление имеет – мотается ведь повсюду по своим торговым делам.

Поджидая Ольгу Петровну на веранде, где недавно пил пиво с одноклассниками, Степан поймал на себе неприязненный взгляд странного молодого мужчины. Почему странного? Потому что по поведению в нем уверенно опознавался местный житель. «Десятка» последней модификации, висевшая на плечевом ремне под правой рукой, никаких сомнений в этом не оставляла. Да и с барменом он общался, как со старым знакомым. А вот одежда выдавала в человеке горожанина. Разумеется, Степан отдавал себе отчет, что сам выглядит точно так же.

Подумал, покопался в себе, мысленно примерил на себя Делкину шкуру для такой ситуации – она бы ни за что не оставила без внимания необоснованную неприязнь, – и решил поступить так, как подсказывал ему его новый, не опробованный пока опыт.

– Здравствуй. Меня зовут Степан. Я тебя чем-то огорчил? – вот так, прямо в лоб. Даже нотку дружелюбия в голос впустил.

– Василий, – рукопожатие. – Огорчил определенно. Не успел я, понимаешь, к девушке присмотреться, а ты уже ее очаровал.

После этих слов стоявший рядом, за стойкой, румяный, как Добрыня Никитич, Федот ухмыльнулся.

– Может, спутал с кем? – удивился Степа. – Есть у меня зазноба, но одна и давняя. Я уже с год ни за кем другим не приударял.

– Так он только сейчас сообразил, на какую девку внимания не обратил, – вступил бармен. – Ты же про внуковку Коноплемянникову речь ведешь? Так и он про нее.

– Уймитесь, балаболки. – Яга появилась из подсобки. – А ты, Василий, ступай, куда шел. Нам потолковать нужно. Давай, Федот, мороженого, как ты обычно накладываешь.

Василий послушно ушел, мороженое, как по мановению волшебной палочки, появилось на столе. То, что собеседница контролирует определенный сектор окружающего пространства, Степан отметил про себя почти рефлекторно, как и то, что в кобуре у нее на бедре уютно устроился пистолет чудовищного калибра, не иначе – ракетница. Только в патроне наверняка жакан. Хм. Василий-то на нее похож.

– Ты на сына моего внимания не обращай, а что Делка с ним не связалась – это только к лучшему, – женщина обозначила легкое смущение. – Родственники они. Твоя про это знает, а он нет. Так что ты узнать хотел?

Степан поведал собеседнице о своих изысканиях, о том, что не понимает, почему аборигены такие «ненормальные». И замолчал в ожидании ответа.

– Да уж, знала я, что Делка твоя – баба не промах. – Ну, вот опять про его любимую «некорректно» высказались: то «девка», то «баба». – Не сразу сообразила, почему это вдруг заинтересовал ее городской домашний мальчик, а эвон какие у тебя взрослые вопросы образовались. Ладно. Отвечу по-взрослому. Понимаешь, считается, что человеческая масса ведет себя как неразумное существо – толпа. Наверное, так оно и есть. Только после предательства правительства мы тут оказались в условиях, когда пришлось вспомнить другое слово – популяция. То есть как биологический вид были обречены на вымирание. А не хотелось. Некоторое количество людей сумело сплотиться, борясь с окружающей средой за каждую особь из своей стаи. А остальным, кто ставил свои личные интересы выше общественных, не то что пришлось погибнуть, но в конечном итоге они здорово откатились в сторону примитивных технологий. Отстали, иными словами.

Потом, когда стало легче, в группах, держащихся только своего семейного круга, народа оставалось меньше половины. У них много проблем, и посейчас конца-краю не видно нерешенным затруднениям, типа почему у соседки кофемолка электрическая, а у меня ручная. Мне с ними всегда тяжело – торгуются, норовят обвесить или гниль подсунуть. Не все подряд, конечно, – люди ведь разные. А только провести четкую границу между теми, кого ты считаешь аборигенами, и остальными родившимися здесь людьми не получается.

Фома, хозяин заведения, принес булочки и чай в толстостенных кружках, присел рядом:

– Ты напрасно парню мозги пудришь, объясни по-простому.

– Вот сам и объясняй, если знаешь как.

– Тут, Кузьмич, такое дело. Наши никогда не шутят. То есть даже ради веселья никого обманывать нельзя. Это, кажется, называется розыгрышем. Или молчать, если что-то неясно.

Степка вдруг с удивлением понял, что его впервые в жизни назвали по отчеству. А трактирщик продолжил:

– Не принято у нас считаться должником, если кто-то кому-то жизнь спас. Такое нередко случается, и поминать об этом – плохая примета. А помогать, если можешь, принято. Вот.

Фома горделиво глянул на Ольгу Петровну. Та чуть улыбнулась.

– Завидовать еще не принято или хвастаться, но это упражнение обычно осиливают уже те, у кого детишки подрастают, – продолжила она мысль кабатчика. – А вот так прямо, как ты с Василием, разбирать непонятки – принято. И не обижаться, если что-то неприятное о себе услышал.

– То есть эмоциональную компоненту вы в себе давите, – заключил Степан.

– Насколько можем, – согласился Фома. – Только все равно мы ведь не железные.

Яга довольно улыбнулась, а Степану вновь припомнились слова суженой: «Боюсь солгать, боюсь кого-нибудь обидеть, боюсь пожелать того, в чем не нуждаюсь», – это ведь что-то похожее на жизненное кредо – кредо прямолинейного, безэмоционального аскета. Опять он, кажется, пытается найти упрощенное объяснение сложному явлению.

Глава 20
Все кувырком

Сегодня была напряженная смена. Интенсивность полетов растет, а к вечеру, когда многие воздушные суда добираются до мест назначения, к окрестностям аэродрома их подтягиваются иногда десятки. Так что Степану пришлось задержаться на часок, чтобы помочь дораспутать тот клубок, что накрутил, прикидывая подлетное время и корректируя скорость винтокрылых машин.

Поэтому возвращался домой, когда солнечный диск уже ощутимо приблизился к зубчатой кромке гор, смутно видневшихся далеко на западе. Привычно всмотревшись в их размытые очертания, подумал о том, что завтра утренняя смена начнет оттягивать вылеты из-за тумана на перевалах – видно было, как облака собираются в той стороне.

А потом уже, на тихой улице, приметил полосатого амфициона, кравшегося прямо по дороге у самого бордюра. Звери эти формой тела напоминали варана, но были теплокровными. Эти хищники водились на узкой полосе равнины, протянувшейся между океаном и восточными склонами Большого хребта, то есть были характерны именно для этих мест. Трехметровый экземпляр был, конечно, не самым крупным из встреченных натуралистами, но тварь эта безумно опасная, к тому же она явно шла на шум вечеринки, что проходила на лужайке у только что оставшегося позади дома.

Остановил машину и выстрелил в основание шеи – тут самое удобное место для того, чтобы не промахнуться. Поведение животного его крепко озадачило – оно не погибло мгновенно, как ему следовало от такой раны, а принялось агонизировать, хаотично дергая конечностями, а из кустов выбрались трое парней и побежали к нему, вопя:

– Ты, гад, нам всю шутку испортил! И макет уничтожил!

Машинально вызвал полицию, вышел из авто и, сам не поняв почему, врезал с правой в челюсть первому из подбежавших к нему юнцов. Второй попытался достать его ногой, вытянув ее в прыжке перед собой, как показывают в фильмах о боевых искусствах. Сделал короткий шаг в сторону и прикладом притормозил вторую ногу этого каратиста, а третьего просто сбил корпусом. Потом пришлось бросить оружие и драться одному против троих, каждый из которых ни в чем ему не уступал. К моменту прибытия стражей порядка, расшвырявших всех, словно котят, нос оказался расквашенным, сильно болело ухо, скула и под глазом, но с ног его так и не сбили.

Потом все было немного туманно: наручники, прицепленные к левой руке и к ветке ближайшего дерева, полицейские, дострелявшие агонизирующий действующий макет до состояния дуршлага, причем знакомый с веранды мужчина из своей помповки постарался особенно, буквально перебивая конечности, приводимые в движение сервомоторами. А вот его коллега успел перекинуться словечком со Степкиными оппонентами и с кем-то связался.

Уловив слова: «племянник Представителя Президента», – Степан сообразил, что нехило вхрял. Осмотрелся. Помощник старшего наряда расцеплял наручники на шутниках и стоял к нему спиной, «свой» полицейский, тот, что из старожилов, был занят перезарядкой ружья, вставляя туда новые патроны по одному, и тоже отвернулся. Кажется, ему намекнули, что пора смываться. Очень уж красноречивая диспозиция!

Вытащил из кармана лазерный резачок – подарок своей лапушки – и одним движением пересек связку между браслетами. Прыгнул в машину, подхватив по пути родную «десятку» да и был таков. Автомобильчик у него резвый. По пути к нему заметил, как «неуклюже» отворачивается занятый своим оружием абориген, умудряясь при этом оставаться между ним и своим напарником.

Вот так. Эпизод, занявший считаные минуты, все поставил с ног на голову.

«Это ведь только считается, что все люди равны», – рассуждал Степан, проехав мимо своей бывшей школы.

Аэродром остался правее, а он мчался на запад по дороге, о назначении которой даже не догадывался. Узкая бетонка сообщала скатам о том, что щели между ее плитами находятся на равном расстоянии. Короткие сумерки закончились, еще когда он выезжал из Белого Города, так что в конусе света фар теперь для него сосредоточился весь окружающий мир.

С другой стороны, если рассматривать его действия с точки зрения законодательства, то он уничтожил чужое имущество и напал на его владельцев, – такое простое соображение тоже нельзя снимать с весов Фемиды. Она ведь, теоретически, с повязкой на глазах. Однако, поскольку за справедливостью к ней обратятся люди, имеющие в этом обществе вес, глуха она не будет – то есть вкатят ему на полную катушку. Инкриминировать что-нибудь вроде разбойного нападения окажется проще простого.

Замедлил движение, а потом остановился. Принял на визор последние новости, посмотрел – об учиненной им драке пока ничего нет. Тем не менее отключил его и вышел. Приподнял капот и в коробке распределителя вытащил из своих гнезд предохранители цепей, питающих устройства связи и навигации, а заодно и часть контрольных приборов обесточил. Лучше затруднить поиски, чем встретить на пути ребят, поджидающих его для ареста.

Бетонка свернула вправо и уперлась в ворота в изгороди из колючей проволоки. Что находилось за ней, в свете фар разглядеть не удалось. Степан вернулся и съехал на грунтовку, ведущую по-прежнему на запад. Колесики его городской машинки продолжали катить по земле, только следовало не попадать в колеи – они тут местами были просто бездонными.

Водорода в баке хватит еще надолго. Не полная заправка, но до утра можно ехать. Вот и подъем почувствовался. Не иначе как через Кайлов лог дорога, по которой изредка проходят неуклюжие аборигенские грузовики с картофелем, арбузами и мукой для пекарен Ново-Плесецка. Это везут с ферм, что расположились по берегам Южной Ярновки. Что же, километров через триста он окажется в обжитых местах, а там… ха! Давно хотел навестить деда своей избранницы.

Дорога по-прежнему шла на подъем, заросшая травой равнина сменилась лесом, под колеса лезли то корни, то ручейки, которые и для крупного автомобиля неприятны, а для его «горожаночки» – как нож острый. Движение замедлилось до скорости пешехода, и тут справа показался балок – вагончик, поставленный немного в стороне от дороги. Правда, этот был почему-то с колесами, причем огромными, метра два в диаметре. Дверь в это жилище располагалась с краю длинной боковой стены. Сквозь окошко, расположенное рядом с ней уже совсем на углу, лился неяркий свет. Горящая в балке лампа указывала на присутствие людей. Степа остановил машину, выбрался из нее и, поднявшись по лесенке и повернув дверную ручку, вошел в вагончик.

В тесном, два на два метра, помещении на узких двухъярусных нарах лежали двое – вверху девочка лет десяти, а внизу паренек четырьмя, примерно, годами старше.

– Здравствуйте! Меня зовут Степан. Дорога стала непроезжей для моего драндулета, а ночевать в нем боязно, он ведь без крыши. Не приютите до утра?

– Привет! – сказал, вставая, паренек. – Располагайся на водительском сиденье. Кашу будешь? А то Настена наварила столько, что мы не осилили.

Только услышав о водительском сиденье, понял, что попал в кабину грузовика. В передней части деревянного ящика находилась комната для экипажа, именовать которую кабиной даже в голову не приходило. Торцевая стена была застеклена, в примыкающих к ней краях продольных стен тоже были окна, а угловой столб этого сарая оказался стойкой корпуса. Водительское место представляло собой длинную лавку от борта до борта. Ее спинка была снята и пристроена у задней стены помещения в качестве полки – верхнего спального места.

Степа поставил ружье так, чтобы оставалось под рукой, и приподнял крышку кастрюли. Пшенка. Еще теплая. Паренек подал ему ложку, и он принялся за работу – аппетит, оказывается, нагулял. Пока заправлялся, девочка с верхней полки рассказала, что они с братом везут мясные обрезки с бойни Вязовникова на ферму Краснова, сегодня прошли через перевал, а утром повернут налево, и дорога снова пойдет в гору.

Это он, судя по всему, к дальнобойщикам угодил.

На рассвете девчонка вытащила из-под лавки, на которой спал ее брателло, керосинку и учредила яичницу с помидорами. Пока Костян ее уплетал, помогла гостю набросить на его машинку чехол и закрепить как следует. Здешние дороги этому созданному для городских улиц недоразумению были неподвластны, так что приходилось оставлять его. При случае даст знать родителям, откуда забрать. Потом залезли в комнату-кабину и поехали. Подросток управлял, а Настена спроворила вторую яичницу во всю сковородку, и досталась она целиком Степану. А уж с третьего захода и сама поела.

Транспортное средство представляло собой прямоугольный деревянный ящик длиной метров восемь, шириной около двух и чуть выше, чем шире. Опирался он на две оси, торчавшие за пределы бортов примерно на полметра и диаметром выше человеческого роста. Каждое колесо состояло из деревянных спиц и стальной шины примерно в две ладони шириной поверх деревянного же обода.

Передняя ось тянула, поскольку просунута была сквозь электродвигатель. А еще она, словно тележная, поворачивалась целиком на небольшой угол, что позволяло изменять направление движения, но достаточно плавно. Шибко-то колесами не покрутишь, они могут упереться в борта. По ровной грунтовой дороге экипаж мог разогнаться километров до двадцати в час. Ничего напоминавшего подвеску в его конструкции не наблюдалось, так что все неровности передавались членам экипажа в неискаженном виде. Правда, благодаря огромному диаметру колес и низкой скорости движения трясло терпимо.

Степан рассказал о себе. Не все, конечно, но об амфиционе и драке с племянником Представителя Президента, а также о бегстве от полицейских поведал подробно. В кабине имелось радио, оно принимало городские передачи. В выпуске новостей о вечернем происшествии в Белом Городе не упомянули. В основном шли рассуждения о справедливости – Ассамблея коренного населения Прерии вела бурные дебаты о необходимости направлять в бюджет местных органов самоуправления часть средств, полученных от реализации продукции строящегося нынче ГОКа. Что интересно, особых разногласий у выступающих это положение не вызывало, речь шла в основном о том, как убедить пайщиков сооружаемого предприятия «поделиться» будущими барышами с теми, кто по праву людей, живущих на этой земле, должен получить возможность для дальнейшего развития.

Разумеется, сразу заговорили и о введении местного налога. Или акциза. Или пошлины. Уже на этапе выбора формы и размера, а также способа изъятия части дохода в свою пользу отмечались существенные разногласия. Степке это было не очень понятно, и, как ни вслушивался он в разные выступления, постоянно путался. Вот неясно ему было, как вся эта политическая кухня работает и что там на этот раз пытаются сварить.

Дальнобойщики никак не комментировали треп в эфире, их интересовал только прогноз погоды.

Грузовик продолжал ползти на подъем. Редкие горизонтальные участки чередовались с пологими склонами. Под колесами отчетливо просматривался след, свидетельствующий о том, что подобные экипажи проезжают по этой дороге регулярно. И еще Степан обратил внимание на длинные дуги поворотов. Они явно были рассчитаны на движение машин такого типа.

Поднимавшееся солнце начало заметно припекать, и в кабине становилось жарко, несмотря на то что передняя стенка ниже лобового стекла представляла собой жалюзи, а люк в крыше приподняли, чтобы образовалась щель.

– Сейчас здесь не так жарко, как раньше, – сказал Костян. – Еще зимой за спинкой водительского дивана располагался дизель-генератор, вот тогда тут действительно духота стояла. А сейчас питаемся от аккумулятора. И воздух свежее, и просторно стало.

– А где он у вас находится? Аккумулятор, имею в виду.