Текст книги "Актуальные проблемы государственной политики"

Глава 7. Политические партии

§ 1. Политические партии: вопросы теории и истории

Важными элементами политических систем являются партии. Это понятие, как и многие другие в политологии, наполняется принципиально разными смыслами в обществах с разными культурами.

Само слово «партия» означает часть. В гражданском обществе «либеральной демократии» это слово выражает политический плюрализм – многообразие групп с разными и даже враждующими интересами и ценностями, которые конкурируют друг с другом в рамках права, как в естественном состоянии (до учреждения государства) вели «войну всех против всех». Здесь партия – организованная часть социокультурной группы, она представляет ее в политической системе, чтобы повлиять на власть в интересах этой группы или, если удастся, захватить власть, победив свои конкурентов на «политическом рынке» – на выборах в представительные органы (парламент).

В традиционном обществе, где идеалом является не политический плюрализм, а морально-политическое единство в патерналистском государстве, под словом «партия» понимается собор – постоянно действующее собрание представителей всего народа, всех его групп и местностей. Этот собор – часть всего народа и вполне может называться партией из уважения к западной терминологии. Но смысл совсем другой – эта организация соединяет все группы и земли в народ и страну не через их конкуренцию, а через непрерывное согласование их интересов по принципу «один за всех, все за одного» – как в общине. На съезде такой партии подводятся итоги этого согласования и объявляется программа общего дела на предстоящий период. Эта партия и избирательная система – не механизм завоевания власти.

Это крайние модели. Гражданское общество складывалось медленно, инерция традиционных отношений была сильна. Так, основатели США считали партии источником раздоров и смуты (как пишут, «одним из парадоксов политического развития Америки было то, что создание политических партий проходило в атмосфере недоверия к политическим партиям»). Дж. Вашингтон в своем «Прощальном послании» предупреждал об опасности «партийного духа» и видел в партиях «готовое оружие» для узурпации власти. В либеральных обществах, даже ХХ в., происходят откаты в архаику и возникают необычные «тоталитарные партии гражданского общества».

С другой стороны, традиционные общества в ходе модернизации используют политические институты Запада, в том числе партии. При этом они видоизменяют структуры и процедуры партий, приспосабливая их к своим задачам, – создают «партии нового типа». Особенно интенсивно идет в традиционных обществах партийное строительство в периоды кризиса сословных монархических государств и революций – в стане и консерваторов, и революционеров. Есть и функции, которые партии выполняют в любом обществе, хотя и здесь есть различия. Так, партии везде выполняют «коммуникационную функцию», но в отличие от других структур они выполняют функции «коммуникации-информирования» и «коммуникации-давления». То есть партии являются инструментом не только «передачи» требований властям и их информирования, но и служат механизмом поддержки и продавливания требований путем проведения своего политического курса. Дж. Сартори считает, что в этой функции пока не найдено структурной альтернативы и партии оказываются незаменимой, уникальной структурой. Но если мы сравним методы продавливания требований в конкурентной партийной системе и в структуре партий типа КПСС, то увидим большие различия – в СССР партийная организация республики, области или даже предприятия формирует «кооператив» разных акторов – профсоюзов, ученых, конструкторов и пр., так что уже предварительная экспертиза имеет государственный статус.

Политические партии – продукт Нового времени. Кланы, группировки, клики действовали в политике с древности. Но уровень организации и масштабы вовлечения в их деятельность населения стали быстро расти с усложнением сословного общества и возникновением в нем буржуазии – уже с классовым сознанием. Так возникали протопартии в Италии на исходе Средневековья – гвельфы защищали интересы торговых гильдий и ремесленных цехов городов, а гиббелины – интересы феодалов. Но в ходе становления буржуазной политической системы стали зарождаться партии современного типа. В Англии партии возникли в ходе революции 1688 г. для борьбы за расширение полномочий парламента против королевской власти. Постепенно политические силы оформились в партийные группировки – вигов и тори (в XX в. – либералы и консерваторы).

Либеральные партии боролись против феодальных режимов, консерваторы в противовес создавали свои партии – и умеренные и реакционные. В борьбе с капиталистической системой по мере созревания классового сознания пролетариата возникали рабочие партии. Это еще более недавнее явление. Классовая борьба предшествует возникновению класса, а не наоборот, только в борьбе класс «обретает сознание». В Англии в ходе промышленной революции классовая борьба началась в XVIII в. Но до конца XIX в. это была борьбой общины против нового класса «патронов», отступивших от традиционных понятий справедливости.

В той борьбе рабочие – недавние крестьяне и батраки – проявили высокую организованность. По словам историка, они создали «антитеатр угрозы и восстания» с развитым символизмом: сожжением чучел, повешением сапога, световыми эффектами и молниеносными действиями по устрашению предпринимателей и разрушению машин до прибытия карателей – с тщательным исключением убийств. То есть даже весьма высокая культура классовой борьбы еще не требовала партии – организация вырастала из общинной культуры. Переломным моментом стало снабжение классовой борьбы рабочих когнитивной матрицей, созданной трудами Маркса, и организационной структурой в виде зародыша мировой системы партий, основанных на этой матрице (социалистических, а затем коммунистических). Строение этой матрицы позволяло приспособить ее и для западных, и для традиционных обществ.

П. Бурдьё сказал: «Тот особый случай, который представляет собой проблема социальных классов, считающаяся уже решенной, очевидно, чрезвычайно важен. Конечно, если мы говорим о классе, то это в основном благодаря Марксу. И можно было бы даже сказать, если в реальности и есть что-то вроде классов, то во многом благодаря Марксу, или, более точно, благодаря теоретическому эффекту, произведенному трудами Маркса».

Можно добавить, что самые мощные политические партии сложились посредством синтеза «общинного крестьянского коммунизма» (М. Вебер) с идеями Просвещения марксизма, как это произошло в случае большевиков в России или в компартии Китая.

Диапазон партий, различных по структуре и функциям, очень широк. Вот некоторые основания для классификации:

партии парламентские и внепарламентские. Так, консервативная партия Великобритании возникла в парламенте, а лейбористская партия сложилась как внепарламентская в рабочем движении (позже став парламентской партией). На континенте большинство партий возникли вне парламента – из клубов, профсоюзов, крестьянских кооперативов и пр. В России РСДРП (Российская социал-демократическая рабочая партия) и эсеры организовались в подполье, а либерально-буржуазная конституционно-демократическая партия (кадеты) и правые (октябристы) – в ходе революции 1905 г., в преддверии выборов в Государственную думу;

массовые партии. Они большей частью возникли вне парламента и имели характер социальных движений рабочих, крестьян и др. Как правило, имеют программные политические установки, четкую идеологию и левую ориентацию. Существуют в основном на членские взносы. На Западе эпоха массовых партий миновала. В США, например, политикой всерьез интересуется менее 10% всего взрослого населения, в основном представители высшего и высшего среднего слоев. В ФРГ только 2—3% населения выражают желание вступить в какую-либо партию;

кадровые партии. Сейчас почти все политические партии имеют аппарат, профессионально занимающийся организационными вопросами. Партийные кадры организуют избирательную кампанию. Это официальная партийная организация, ее структура связана с избирательными округами. Их задача – мобилизовать влиятельных лиц, способных привлечь поддержку избирателей из различных социальных слоев. В США, например, демократическая партия имеет 2,5 тыс., а республиканская – 2 тыс. окружных организаций;

организационно оформленные партии, их члены получают партийные билеты и платят членские взносы. Организационно не оформленные партии не имеют официального членства. За ними стоят избиратели, которые симпатизируют данной партии и голосуют за нее на выборах без официальной принадлежности к партийной организации. Многие партии либеральной и консервативной ориентации не могут сколько-нибудь точно назвать количество своих членов;

различают партии с прямым и косвенным членством. В первом случае в партию принимаются индивидуально (как в компартиях), а во втором – человек становится членом партии, если входит в какую-то связанную с ней организацию. Так, в Англии в лейбористскую партию входят профсоюзы, и их члены являются коллективными членами партии;

особая категория у правящей партии. В этом состоянии партия должна сильно расширить и обучить свой кадровый состав, чтобы расставить по постам своих членов как должностных лиц в государственном аппарате – от президента, губернаторов и министров до чиновников местных органов.

Важно!

В современных западных политических системах партии, в том числе оппозиционные, как правило, вырабатывают и представляют конкурирующие доктрины и проекты, не ставя под сомнение существующий государственный строй. Партии, принципиально отрицающие существующую систему, отодвигаются на периферию политической системы либо исчезают. Как часть системы, партия вынуждена снижать свою радикальность и выдвигать умеренные проекты. Одна из главных функций таких партий – институционализация политического участия граждан в «узаконенных» формах вместо радикальных протестов или политического насилия на митингах, забастовках и пр.

§ 2. Трансформация партий на современном Западе

Приняв эти условия, партии формулируют концепции общего, размытого характера, не выдвигая требований по конфликтным проблемам, избегая четких позиций по спорным вопросам. Партии вынуждены сглаживать противоречия, собирая широкую коалицию для успеха на выборах. Их предвыборные программы обычно не содержат теоретических разработок и четких утверждений, полны прагматическими компромиссами.

Этот сдвиг начался в либеральных и левых партиях в 1960-е годы со сменой поколений (уходом со сцены антифашистов) – сначала в социал-демократии, затем и в компартиях (доктрина еврокоммунизма). Левая интеллигенция Запада в массе своей перешла на антисоветские позиции, что привело к потере социальной базы массовых компартий (Франции, Италии и Испании), а затем и к их практическому исчезновению. Крупные партии Запада перестали быть классовыми и стали пытаться представлять все слои населения. С 1970-х годов стала слабеть приверженность избирателей к определенным партиям – многие голосуют не за «свою», а за конкурирующую партию.

Распались и интеллектуальные центры этих партий, вследствие чего они перестали быть «лабораториями» по разработке образа будущего. Левые философы и социологи стали осваивать парадигму постмодерна и сконцентрировали усилия на критике «перезревшего» капитализма, не выдвигая позитивного проекта. Политическая мысль Запада утратила левую альтернативу.

Важно!

В кризис вошла принятая ранее на Западе двухпартийная система. Неолиберальная волна просто смела ее, так что существенные различия между правыми (либеральными и консервативными) и левыми (социал-демократическими) партиями исчезли.

Дж. Грей пишет: «Традиционный консерватизм отныне не может считаться реалистическим политическим выбором, поскольку институты и практики, составляющие его наследие, были сметены с исторической сцены теми рыночными силами, которые выпустила на волю или упрочила неолиберальная политика. <…> В то же время и сам неолиберализм сегодня можно рассматривать как политический проект, разрушающий свои собственные опоры».

Уже в 80-е годы западная партийная система получила красноречивое название ambi-dextra, т.е. двоеправая. Обе партии независимо от их названий проводят одну и ту же неолиберальную политику. Кризис левых партий Запада тем и был вызван, что социал-демократия взяла на себя задачу демонтировать западное «государство всеобщего благоденствия».

Историческая иллюстрация

Такое изменение политической системы вызвало в западном обществе большую тревогу. Даже в благополучной Швеции, согласно опросам 1976 г., 37% населения (43% промышленных рабочих, 41% работников сферы услуг и 26% среднего класса) ощущали неопределенную «комплексную угрозу своему существованию со стороны общества». В начале 1980-х годов 53% американцев отвечали, что «нужно жить сегодняшним днем, поскольку будущее слишком неопределенно». Этот антропологический пессимизм, «революция падающих ожиданий» – признак мировоззренческого кризиса.

Ускорился рост отчужденности от существующих партийных политических институтов. Опрос в 1982 г. в девяти странах Западной Европы показал, что тесную связь с какой-либо партией испытывали 19% избирателей Италии, 13 – Дании, 11,5 – ФРГ, 8,6 – Франции, 8,5% – Англии. Доля «независимых» среди молодежи была почти выше средней. Западные социологи говорят об эрозии прежних политических культур: в сознании большей части общества уживаются разные или даже противоположные идейно-политические позиции. Усилились иррациональные тенденции, распространилось «негативное голосование» – не за того, кому следует оказать поддержку, а против того, кто отвергается. В 1980 г. 43% избирателей заявили, что, отдавая голоса за Рейгана, они голосуют не за него, а против Дж. Картера. В такой обстановке когнитивная основа и дискурс политических партий распадаются и привычные партийные системы погружаются в хаос.

§ 3. Партийное строительство в России: история и современность

В Российской империи был краткосрочный, но богатый опыт учреждения многопартийной политической системы. Этот процесс шел в период интенсивного развития капитализма (начало ХХ в.) – возникшие партии представили спектр стратегических проектов развития России. Активное участие в обсуждении этих проектов принимал М. Вебер. Однако противоречия нарастали очень быстро. Россия, по выражению М. Вебера, попала в «историческую ловушку». С активным участием Запада (через политическое масонство) либерально-буржуазные организации, включая партию, готовили революцию февраля 1917 г. с опорой на социальное недовольство практически всех классов и сословий. «Штабом» революции была Государственная дума, где большинство имела буржуазная конституционно-демократическая партия («кадеты»).

Историки (например, В.О. Ключевский) еще с 1905 г. предупреждали, что попытки сразу перейти от монархии к «партийно-политическому делению общества при народном представительстве» будут обречены на провал, но кадетов не убедили. В августе 1917 г., когда Временное правительство уже было на грани краха, М.В. Родзянко говорил: «За истекший период революции государственная власть опиралась исключительно на одни только классовые организации… В этом едва ли не единственная крупная ошибка и слабость правительства и причина всех невзгод, которые постигли нас». Иными словами, государственная надстройка западного типа стала раскалывать общество по классовому принципу и утратила поддержку даже своей социальной базы. Партийно-представительная демократия, свойственная классовому гражданскому обществу, не была принята населением. Либерально-буржуазное правительство, которое пыталось опереться на такую политическую структуру, «повисло в воздухе». Напротив, Советы (рабочих, солдатских и крестьянских) депутатов формировались как органы не классово-партийные, а корпоративно-сословные, в которых многопартийность постепенно вообще исчезла.

Из истории политической науки

В.О. Ключевский (1841—1914)

Один из крупнейших российских историков, известен своими трудами по русской истории.

Основные сочинения: «Боярская Дума древней Руси» (1880—1881), «Происхождение крепостного права в России» (1885), «Курс русской истории» в пяти частях (1904—1922)

В противовес либеральным и западническим партиям возникли иные политические организации, целью которых было действие, предотвращающее разделение народа на классы. С точки зрения либералов, это были партии контрреволюционные. Одна из этих партий (большевики), выработала платформу для союза рабочих и крестьян и получила (вопреки официальной доктрине марксизма) опору архаического крестьянского коммунизма (Вебер). Крестьяне составляли 85% населения России и личного состава армии. На стороне большевиков были Советы и господствующие на заводах фабзавкомы, которые превратили трудовые коллективы в общины.

Вобрав энергию Февральской революции, партия большевиков перенаправила ее на восстановление российской государственности в форме «республики Советов», реставрацию империи (в форме СССР) и даже, в новых формах, патерналистского самодержавия. «Классовые» партии в союзе с Западом попытались преодолеть этот проект в Гражданской войне, но безуспешно.

Новизна большевиков была в том, что это была партия не формационного (классового), а цивилизационного типа. Россия находилась перед историческим выбором вектора именно цивилизационного развития. От этого выбора зависели и возможности разрешения социальных противоречий. Согласно смыслу тех проектов будущего, которые представили главные политические силы, общество разделилось и в Гражданской войне.

В конфликте с «западниками» (либералами и марксистами) партия большевиков стали организационным воплощением воли большинства населения бывшей империи, желавшего жить в России. Красная армия воспринималась им как своя армия. При правительстве кадетов Украина отделилась от России – либералы разогнали народы. Глава образованного Украинской Центральной радой правительства (Директории) В.К. Винниченко в воспоминаниях (1920), признает «исключительно острую неприязнь народных масс к Центральной раде» во время ее изгнания в 1918 г. большевиками, говорит о враждебности, которую вызывала проводимая Радой политика «украинизации»: «Ужасно и странно во всем этом было то, что они тогда получили все украинское – украинский язык, музыку, школы, газеты и книги».

Речь шла о том, что народы желали жить в России и «жить по-своему, а не по-европейски». Этот цивилизационный смысл большевизма прекрасно понимали и западники и традиционалисты, в том числе на Западе. В. Шубарт в книге «Европа и душа Востока» (1938) пишет: «Самым судьбоносным результатом войны 1914 года является не поражение Германии, не распад габсбургской монархии, не рост колониального могущества Англии и Франции, а зарождение большевизма, с которым борьба между Азией и Европой вступает в новую фазу … Дело идет о мировом историческом столкновении между континентом Европы и континентом России… То, что случилось в 1917 году, отнюдь не создало настроений, враждебных Европе, оно их только вскрыло и усилило. Между стремлениями славянофилов и евразийцев, между лозунгами панславизма и мировой революции разница лишь в методах, но не в цели и не в сути. Что касается мотивов и результатов, то все равно, будут ли призываться к борьбе славяне против немцев или пролетарии против капиталистов. В обоих случаях мы имеем дело с инстинктивной русской попыткой преодолеть Европу».

Красноречив сдвиг консервативной (и даже реакционной) партии Союза русского народа, которая была полностью лояльна к монархической власти и пыталась выполнить безнадежную программу – остановить революцию.

Цитата

Имеются свидетельства, что вскоре после революции и даже за некоторое время до нее массовый элемент правых партий перешел в основном к большевикам. Московский священник

С. Фрязинов писал в конце 1917 года, что под флагом большевизма «объединились люди двух крайних лагерей. С одной стороны, мы знаем, – говорит Фрязинов, – что вся рабочая молодежь и матросы Балтийского флота, всегда примыкавшие к крайним левым течениям, составляют основное ядро большевиков, но с другой, ни для кого не секрет, к ним примыкают и все те громилы, которые раньше представляли из себя грозную и вместе с тем грязную армию т.н. черносотенцев».

М. Агурский. Национал-большевизм

Так, в русской революции победил общинный крестьянский коммунизм (под «тонкой пленкой марксизма») и традиционализм большинства сословий, что М. Вебер объяснил в «русских штудиях». Сложилась советская власть, скрепленная одной партией – ВКП(б), из которой были устранены фракции и оппозиции. На 25 лет возникла политическая культура с исключительно высоким уровнем единства (идеологи называют это тоталитаризмом). Эта культура отвечала тому типу механической солидарности, которая возникает в однородных обществах с уравнительным образом жизни. ВКП(б) была адекватна состоянию советского общества. Она даже опережала его, решив сложную задачу воспитания органической солидарности, так что в СССР практически не было ни антиинтеллектуализма, ни конфликтов на культурной почве. Но уже в середине 1950-х годов общество резко усложнилось, произошла смена поколений, образа жизни и потребностей. Партия (уже КПСС) стала отставать от общества, ее когнитивная база не отвечала новой системе проблем и угроз.

После ликвидации КПСС в России возникла задача срочно создать новую политическую систему, хотя бы с временными структурами. В частности, была начата программа строительства многопартийной системы, предполагалось, что система таких партий «нарежет» общество по социальным интересам, на классы. Этого не произошло, и реально в качестве партий мы имеем два осколка КПСС – «Единую Россию» («КПСС от райкома и выше») и КПРФ («КПСС от райкома и ниже»). Остальные партии, возникшие при временном сдвиге интеллигенции к социал-демократии и либерализму, сникли. Неожиданно вновь активизировалось старое недоверие к многопартийности.

В 1994 г. 33% опрошенных посчитали, что «многопартийные выборы» принесли больше вреда, и 29% – что больше пользы. С тех пор отношение изменялось несущественно. В 1999 г. отношение числа отрицающих «многопартийные выборы» (больше вреда) к числу одобряющих (больше пользы) составило 50:21, а в 2003 г. – 40:29.

В 1995 г. ВЦИОМ опубликовал большой обзор результатов социологических опросов «Мониторинг перемен: основные тенденции». Вывод таков: «И старая, и новая идеологическая мода побуждает добрую половину респондентов склоняться к признанию несовместимости отечественного образа общественной жизни с “западной демократией”… Перед нами не просто показатель настроения, а установка, что-то вроде канона общественного сознания россиян. Это не усредненная, а поистине универсальная установка, разделяемая – в неодинаковых, впрочем, пропорциях – относительным и абсолютным большинством практически во всех наблюдаемых категориях респондентов».

Делались и попытки имитации одного из ключевых политических институтов США – двухпартийной парламентской системы. Этой идеей был проникнут и Закон о политических партиях, предназначенный для создания партийной системы с мощным правым центром и левым центром социал-демократического типа. С 1990 г. левый центр социал-демократического типа пытались создать М. Горбачев, Рой Медведев,

И. Рыбкин, Г. Селезнев и даже Фонд Эберта. Да и с «мощным правым центром» не выходило. Что-то мешает, и это «что-то» должно было быть выявлено в структурно-функциональном анализе.

Есть ли в РФ условия, в которых был выстроен политический институт «двух партий»? Двухпартийная система основана на сложной доктрине, а в социальном плане стала возможна лишь после того, как государство завезло из колоний большие средства, чтобы оплатить свой гуманизм. Государство строится не логически, как машина, а исторически – в соответствии с антропологией, культурой и традицией. Опыт ХХ в. в России дважды показал, что попытка «логически» построить государственность, имитируя западный образец, терпит неудачу. Да, общество переросло советскую политическую систему, но в нем вовсе не возникло зрелого буржуазного «субстрата», поэтому и сейчас попытка копирования «двухпартийной машины» не удается, для этого есть устойчивые ограничения. Кроме того, радикальный постмодерн неолиберализма выхолостил двухпартийную систему Запада. Что же нам предлагают имитировать – то, чего нет на Западе и не может сосуществовать с агрессивной новой средой?