Текст книги "Театральная эпопея"

–Это спектакль по мотивам комедии Гоголя,– охотно ответила мне продавщица, -

вернее, мюзикл.

–Мюзикл?

–Да!.. Премьера!

–Ах, вот как:– удивился я.– Премьера «Ревизора»?

-30-

–Да! Премьера мюзикла «Ревизор». В театре современных инсценировок художественный руководитель театра Фуцман сам поставил этот мюзикл и сам написал свою версию инсценировки пьесы Гоголя. Вдобавок хочу вас порадовать, что в мюзикле есть сцены секса, и почти всем зрителям это нравится.

Я еле удержался от нехороших слов в адрес Фуцмана, потом спросил продавщицу:

–Там прямо на сцене актеры занимаются сексом?

–Ну, не знаю…– замялась продавщица.– На спектакле не была, но многие рассказывают…

Они там за ширмой, ну, понимаете, чтобы… чтобы не видно было зрителям…

–А-а! Актеры занимаются сексом за ширмой, зрители их не видят, так? Только стоны зрители слышат?

Тут продавщица рассердилась, нахмурив брови:

–Ну, что вы пристали ко мне! Откуда я знаю, как там они… ну, постыдились бы вы!

Я горько усмехнулся и попытался образумить мою неожиданную собеседницу:

–Видите ли, уважаемая, это вы сами со мной заговорили, помните?

–Да, но…

–И вы сами стали предлагать билеты, рассказывать о спектаклях, так что я к вам не приставал, если на то пошло!

–Ладно, будете покупать билеты или нет?– нетерпеливо спросила продавщица.

Я пожал плечами, говоря вполголоса:

–Собственно, пока нет. У вас много таких новых современных постановок есть?

–Ой, много!– призналась продавщица.– Еще несколько мюзиклов того же театра:

мюзикл «Отелло» по мотивам пьесы Шекспира «Отелло», мюзикл «Мушкетеры» по мотивам известного романа Александра Дюма, также готовится к выходу мюзикл

«Горе от ума» по мотивам…

–По мотивам комедии «Горе от ума» Грибоедова,– закончил я вместо продавщицы.

–Верно,– кивнула она.– Ну, что мы покупаем?

– Ни – че – го,– сухо отчеканил я.

Улыбка на лице продавщицы моментально исчезла, она подняла брови и

недовольно спросила:

–Гм, а чего так? Театр вы не любите?

–Нет, он как раз театр любит,– кто-то сказал за моей спиной.

Я обернулся и увидел подошедшего Незамыслова, который стоял рядом со мной.

–Давно тут стоите?– спросил я его.

–Минуты две,– посмеиваясь, ответил Незамыслов, после чего он обратился к продавщице:

–Скажите, по-вашему: зритель идет на эти мюзиклы из-за сцен секса или по иной причине?

–Шут их знает,– без выражения и улыбки пробормотала продавщица.– А вы чего-

нибудь брать будете или так, просто поболтать пришли? Как этот вот?

–Нет, я поболтать, как вы выразились, не хочу,– улыбнулся Незамыслов,– и покупать

билеты не буду, уж поверьте, меня самого приглашают все режиссеры бесплатно посмотреть их творения.

–Да неужели? Вы сам драматург, что ли?

–Критик, театральный критик!

–Ну, пойдемте к Сеновину?– предложил я, смотря на Незамыслова.

Мы отошли от киоска, но настырная продавщица стала кричать нам вслед:

–Постойте, постойте! У меня есть билеты на новые спектакли в Драматический театр!

Я вопросительно поглядел на Сеновина, тот также поглядел на меня и мы снова подошли к киоску.

–Ну, что у вас есть в Драматический театр?– нетерпеливо спросил я.

–Ой, много билетов у меня! Очень много билетов в этот театр!– всплеснула руками продавщица, вновь улыбаясь, с надеждой, как на потенциальных покупателей, смотря

–31-

на нас.– Тут и спектакль «Антигона «Софокла, и спектакль «Медея» Эврипида, и спектакль «Персы» Эсхила, и «Лисистрата» Аристофана… И…

Незамыслов перебил продавщицу:

–Насколько мне не изменяет память, уважаемая, то были старые пьесы древнегреческих драматургов, так?

–Может, так… И чего тогда? Покупать не будете?

Я не стал обнадеживать продавщицу, разводя руками:

–Я ведь просил вас дать мне билеты на современные пьесы! Нет их, современных пьес, ничего покупать не будет.

–Как так нет современных спектаклей?– не унималась продавщица.– Премьера

спектакля «Антигона» в Драматическом театре! Премьера спектакля «Медея» в Драматическом театре! Премьера…

Я остановил настырную и чересчур разговорчивую продавщицу:

–Довольно! Довольно нам древнегреческих премьер! – После чего обратился

к улыбающемуся Незамыслову:

– Не кажется ли вам, Николай Антонович, что мы живем в мире абсурда? Никогда

бы не подумал, что могут быть премьеры пьес древнегреческих драматургов.

Незамыслов сразу ответил мне:

–Согласен с вами на все сто! Но наша действительность такова, что куда ни глянь,

везде абсурд и все вокруг смешно до ужаса!

Мы отошли от театрального киоска и направились к Драматическому театру.

–Думаю, не стоило дискутировать с этой недалекой продавщицей,– осторожно

высказал свое мнение Незамыслов.– Она ничего не решает, маленькая сошка.

–Да, ей только бы билетов побольше продать,– согласился я,– но я ждал вас, она

сама начала мне предлагать билеты… Я заговорил, чтобы скоротать время, пришел

чуть раньше… А потом…

–А потом вы не удержались,– продолжил за меня Незамыслов,– ведь новые

постановки – ваша больная тема.

Минут пять мы прошли в полном молчании, думая каждый о своем. Я захватил с

собой сумку со своими комедиями, журналами, чтобы при первом удобном случае показать их Сеновину, но особо не надеялся на успех. Как и не надеялся на успех

моей затеи и Незамыслов. Но я всегда действовал по правилу: лучше действие, чем бездействие, ведь под лежащий камень вода не течет…

Войдя в служебное помещение театра сбоку от здания, мы остановились. К нам

неспеша подошел пожилой администратор с суровым выражением лица, в

коричневом костюме.

–Вы к кому?– осведомился он, смотря в упор на нас.

–Мы к Сеновину,– ответил Незамыслов.

–Он занят, если я могу вам…

–Нет, вы нам никак не поможете!– оборвал администратора Незамыслов.– Передайте Юрию Ксенофонтовичу, что к нему не пускают театрального критика Незамыслова!

Лицо администратора чуть подобрело.

–Ой, зачем же сразу кричать на нас!– упрекнул Незамыслова администратор.– Я ведь

по собственной прихоти вас не пускаю.

–А я ранее всегда входил к Сеновину без всяких объяснений,– ответил с досадой Незамыслов, протягивая администратору свою визитную карточку.– Почитайте вот, передайте мою карточку Сеновину.

Администратор взял визитную карточку, подошел к телефону на вахте и стал

набирать номер Сеновина, а Незамыслов раздраженно говорил мне вполголоса:

–Смотрите-ка…. Меня не пускают…

-32-

Через минуту администратор положил телефонную трубку, улыбаясь, подошел к

нам, любезно говоря:

–Извините меня ради бога!.. Я тут работаю всего месяц, еще Сеновин на меня сейчас наорал… Извините!

–Ладно,– добродушно произнес Незамыслов,– нам можно пройти к Сеновину?

–Конечно, можно, я сам вас встречаю,– приветливо обратился к нам подходящий улыбающийся господин,– идемте в мой кабинет.

–Это Сеновин,– прошептал мне Незамыслов, улыбаясь худруку и пожимая ему руку.

Сеновин Юрий Ксенофонтович, главный режиссер и художественный руководитель Драматического театра, лет шестидесяти или чуть больше, был среднего роста,

с седыми волосами, зачесанными назад, в очках, в сером застегнутом на все пуговицы костюме, белой сорочке и черном галстуке. Более четверти века он проработал в Драматическом театре, сначала работал актером, потом стал режиссером, закончив режиссерские курсы. Долгожданную должность худрука он получил лет пять назад,

чем был несказанно рад. Его отличала ярая приверженность к классике, он даже

слышать не хотел о чем-то современном, о какой-то современной пьесе современного автора. В силу этого Сеновин всегда отказывался от участия в разных театральных конкурсах в качестве члена жюри, читать и обсуждать какие-то новые пьесы

современных авторов, считая, что лучше Шекспира, Мольера, Островского, Чехова

никто ничего не напишет, а поэтому нечего тратить свое драгоценное время на всякую писанину разных графоманов. Не раз Сеновина упрекали многие режиссеры, театральные критики и коллеги за то, что он не хочет принимать участие в театральных конкурсах, читать современные пьесы, называя его за спиной ретроградом и ортодоксом, но

Сеновин был непреклонен в своем мнении. Доходило нередко до парадокса, когда он, рассказывая своим актерам на репетициях о творчестве многих русских драматургов, говорил о русском драматическом театре, как о театре современной пьесы. Одна

актриса Видняева не выдержала и осторожно спросила его, а почему же в нашем

театре нет современных пьес, почему наш современный российский театр и

современная российская пьеса расходятся, как в море корабли, и доколе наш

современный театр будет ставить лишь одну классику, перебиваясь одними переработками набивших оскомину сюжетов всем известных не одно десятилетие

пьес, ставя так называемые спектакли «по мотивам»?

Тогда Сеновин к удивлению всех актеров заорал, утверждая, что нечего мешать ему проводить репетицию, и если самая молодая в его Драматическом театре актриса (все актеры и актрисы театра были старше шестидесяти лет, и лишь одной Видняевой было всего пятьдесят восемь лет) задает подобные наивные вопросы, вообще не любит театр,

не любит Островского, Чехова, Сухово-Кобылина, Гоголя, ей не место в театре. Словом, Сеновин никак не ответил на каверзные вопросы Видняевой, не объяснил, почему российский театр не стремится показать насущные социальные, политические и экономические проблемы, которые волнуют наших современников, и почему наш современный российский театр стремительно бежит от жизни, реальности, злободневности, утрачивая высокое звание театра, как театра гражданского протеста,

желая лишь развлечь своего зрителя. Возможно, Видняева и промолчала бы, как

молчала и ранее многие годы на репетициях и разных собраниях театра, но Сеновин чересчур увлекся рассказом о пьесах давно умерших древнегреческих драматургов,

говоря об актуальности их творчества, злободневности, заставляя своих актеров углубиться в далекую древность, и одной Видняевой стал очевиден парадокс, когда худрук, известный всем своим нежеланием ставить на сцене современные пьесы российских драматургов, не признавая социальную их значимость, восторженно и

ярко рассказывал о пьесах давно минувших дней, об их гражданском пафосе.

Присев в кабинете Сеновина, Незамыслов сразу представил меня:

-33-

–Познакомьтесь, Юрий Ксенофонтович! Это хороший писатель, член Союза писателей России Сергей Соколов.

Юрий Ксенофонтович слегка кивнул мне, переводя недоумевающий взгляд на Незамыслова. Незамыслов, надо отдать ему должное, сразу понял, о чем подумал худрук, и поэтому упредил его, продолжая представлять меня:

–Сергей Константинович сейчас хочет написать книгу о творчестве Островского, его жизни. В связи с этим все возможные постановки спектаклей Островского тоже весьма интересны ему, как и биография этого известного русского драматурга.

Юрий Ксенофонтович при последних словах моего протеже милостиво улыбнулся

мне, потом припомнил, говоря Незамыслову:

–А мы, кажется, договаривались встретиться, чтобы обсудить вашу статью о театре в журнале «Амфитеатр».

–Да-да, помню,– кивнул Незамыслов.– это потом, если позволите. Я бы хотел,

чтобы вы переговорили с Соколовым.

Сеновин ничего не ответил Незамыслову, помолчал минуту, потом спросил

меня с интересом:

–А чем я могу помочь вам? Собственно, биография Островского известна всем,

о нем, кажется, писали многие. Да и о его пьесах тоже много написано.

Я кивнул, подтверждая слова худрука:

–Что верно, Юрий Ксенофонтович, то верно, но я хотел бы услышать ваш рассказ о спектаклях Островского в Драматическом театре.

–В нашем Драматическом театре?– спросил, словно не расслышал четно мои слова, Сеновин.

–Именно – в Драматическом театре.

–Что ж… . Извольте… Скажу вам, что шедевры Островского мы часто ставили в

нашем театральном храме, как я лично называю наш Драматический театр…– Сеновин

на минуту задумался, потом начал свой рассказ об Островском, его пьесах, о том, как

часто ставили Островского в Драматическом театре, а я сидел тихо и слушал,

незаметно разглядывая кабинет и думая, когда можно, наконец, приступить к

настоящей цели моего визита: познакомить Сеновина с моими пьесами.

Кабинет худрука был просторный, с окном на шумную улицу. Возле стены стоял широкий стол, за которым сидел Сеновин. Слева на стене висел портрет

Станиславского, которого чтил Сеновин и всегда стремился ему подражать.

–Ой, пропустите меня!.. Я работаю в театре почти полвека, пропустите!-

послышался скрипучий голос какой-то старухи за дверью.

Сеновин, услышав старческий голос, изменился в лице, улыбка сразу исчезла. Он заерзал на стуле, озабоченно глядя на свои наручные часы. Незамыслов заметил беспокойство худрука и сразу спросил его, приподнимаясь:

–Может, мы не вовремя? Вас кто-то ждет?

–Нет… нет…– махнул рукой Сеновин, вздыхая.– Видите ли, когда в коллективе есть опытные, но старые актеры, многое случается… Да!… У нас сейчас проблема-

отсутствие молодых актеров… Ищу их… А со старыми возникают проблемы и…

Договорить Сеновину не дали – дверь с шумом распахнулась и в кабинет вошла

актриса весьма преклонного возраста, крича:

–Нас не пускают в наш театральный храм!

Мне показалось, что ей лет примерно за семьдесят или около восьмидесяти. Вся

седая, чуть сгорбленная, с множеством морщин на бледном лице, она стояла возле

двери, воздев руки вверх почти по – театральному, будто декламируя что-то на сцене

и выражая огромное горе. Сеновин, увидев вошедшую актрису, поспешно поднялся, подошел к ней, спрашивая:

–34-

–Что случилось, Елизавета Семеновна?

–А вы не в курсе? Вы не знаете, что творит ваш Монин?

Сеновин усадил актрису возле себя, дал стакан воды.

–И что же творит мой Монин?

–Он не утвердил меня на роль Офелии!– плаксиво ответила Елизавета Семеновна,

доставая платок.

Я еле сдержался, чтобы не засмеяться. Незамыслов слегка улыбнулся, отворачивая

лицо от актрисы.

Сеновин выразительно глянул на нас, пожимая плечами, потом продолжил беседу

с актрисой:

–Ну, я с этим разберусь… Вы не переживайте.

–Как это не переживать? Я в театре более полувека, сколько сил я отдала этому театральному храму, а теперь…

–А теперь тоже все будет хорошо,– закончил за нее Сеновин, вставая, явно давая

ей понять, что следует уходить.

Елизавета Семеновна заметила нас, вытерла платком слезы на лице и спросила Сеновина:

–А это кто у вас?

–Это мои гости, Елизавета Семеновна: один из них театральный критик, часто

пишущий о нашем театре, а другой – писатель, который желает написать книгу об Островском.

–Об Островском?– удивилась актриса.– О нем уж все написано.

В дверь кабинета постучали, за нею раздался крик какой-то старухи:

–Пустите меня к нему! Я тут самая старая заслуженная актриса!

Дверь резко распахнулась и в кабинет вошла еще одна актриса, которая показалась

мне намного старше Елизаветы Семеновны. Вошедшая передвигалась с помощью небольшой трости, немного прихрамывая, но походка ее казалась величественной,

словно сейчас она изображала для нас, невольных зрителей театральной перепалки, какую-то королеву; тоже вся седая, с короткой стрижкой.

Елизавета Семеновна, увидев вошедшую, привстала, говоря очень доброжелательно:

–О-о, приветствуем Евгению Павловну!

Сеновин тоже поздоровался с вошедшей актрисой, усадил ее возле стола.

–Что вас привело сейчас ко мне, Евгения Павловна?– осторожно спросил Сеновин,

смотря на часы.

–А вы не знаете, что творит ваш режиссер Монин? Вы не знаете, что Монин хочет

старых заслуженных актеров и актрис выжить из театра? Чтобы они померли

где-нибудь дома и о них никто не знал? – разразилась бурной филиппикой Евгения Павловна.– Я вот недавно поскользнулась… болела недели две, но тем не менее

бодра, как никогда в молодости, горю желанием играть Офелию! А Монин меня

на роль Офелии не утвердил!

Услышав ответ самой старой актрисы Драматического театра Евгении Павловны Махонтовой, девяноста двух лет, Елизавета Семеновна с жаром возразила ей,

пряча носовой платок в карман:

–Нет!… Позвольте, Евгения Павловна! Это я должна играть Офелию в «Гамлете»,

а не вы! Меня утвердили на эту роль еще в прошлом году!

Сеновин попытался что-то сказать, но его слова потонули в бурном споре двух

старых актрис.

Евгения Павловна покраснела и недовольно воскликнула:

–Что я слышу? Меня тут оскорбляют? Я, которая играла на протяжении сорока лет Офелию, Джульетту, Софию, Дездемону, должна теперь оставаться без ролей?

–Это я осталась без роли Офелии!– парировала Елизавета Семеновна, покрывая

–35-

багровыми пятнами от гнева.

–Нет, я осталась без Офелии!– упорствовала Евгения Павловна.

–Что – о?! Вы со своей палочкой Офелию хотите играть? Как же, как же! Видали

таких молодящихся старушек! Самой то стукнуло девяносто два года, а она девочку

из себя строит!– заорала Елизавета Семеновна.

–Что – о?! А самой тебе сколько? Восемнадцать, что ли?– выкрикнула раздраженная Евгения Павловна, краснея. – Какое безобразие! Указывать даме на ее возраст! Ну,

ладно, у меня бальзаковский возраст и что дальше?

–Бальзаковский или старческий, мадам?– не отставала от своей коллеги Елизавета Семеновна.

–Какая неслыханна наглость!– истерично выкрикнула Евгения Павловна, грозя

тростью Елизавете Семеновне.– Указывать мне на мой возраст!

–Послушайте, уважаемые мои актрисы!– попытался успокоить их Сеновин.– Вы не замечаете у меня гостей? Вы не понимаете, что я сейчас занят?

Последние слова худрука были явно некстати – обе старые актрисы выпучили глаза

от негодования, обиды и стали говорить еще громче, не обращая никакого внимания

на меня и Незамыслова.

Незамыслов прошептал мне:

–Посидим, послушаем… Думаю, это ненадолго…

Я кивнул ему, ничего не говоря, продолжая с большим интересом слушать

бурный диалог старых актрис.

–Давайте пока разойдемся,– предложил актрисам Сеновин,– завтра я вас вызову и подробно обо всем поговорим вместе с Мониным.

Евгения Павловна посмотрела на висящий портрет знаменитого Станиславского,

упрекая Сеновина и грозя худруку пальцем, как маленькому нашкодившему мальчику:

–Вот сам Станиславский в свое время хвалил мою игру! Сам Станиславский! – Глаза

ее трагически засверкали, она захрипела:– Я… Я… вам, Сеновин, не верю! Как сам Станиславский говорил: « Не верю!»

–Что ж, не верьте,– безразлично ответил Сеновин, протяжно вздыхая.

Как мне показалось, он достаточно часто выслушивал обиды и разные претензии

обоих старых актрис и ему это очень надоело.

В дверь снова постучали.

–Слушайте, может, это снова еще одна старая и молодящаяся актриса, которая

желает играть Джульетту или Офелию?– вполголоса спросил я Незамыслова.

К моему несчастью мои слова были услышаны Евгенией Павловной.

Она подняла трость, погрозила ею мне, рассердившись:

–Молодой человек, постыдились бы посмеиваться над старыми заслуженными

актрисами!

Я промолчал, делая вид, что ничего не услышал.

Сеновин открыл рот, чтобы что-то сказать актрисам, но дверь кабинета резко распахнулась, и шаркающей походкой в кабинет вошел один седой актер, одетый в

серую куртку и черные брюки. Он почему-то часто тряс головой и мигал. Увидев Елизавету Семеновну, он подошел к ней, улыбаясь.

–Вот оба Бормотовские снова вместе,– прокомментировала появление старого

актера Евгения Павловна, глядя на него и Елизавету Семеновну.

Вошедший актер поздоровался со всеми, обращаясь к Сеновину:

–Извините, Юрий Ксенофонтович, что побеспокоил. Монин надоел нам всем.

Сеновин помолчал минуту, сжимая пальцы в кулаки, потом резко спросил актера:

–Беспокоитесь, Константин Вениаминович, что Монин не утвердил вас на роль Ромео?

Как я понял минуту позднее, реплика худрука оказалась напрасной. Иногда, думаю, стоит помолчать и не раздражать своими репликами публику.

–36-

Елизавета Семеновна недовольно воскликнула:

–Вы почему моего мужа не уважаете? Обижаете его?

–Ничего подобного.

–Как же? Он более пятнадцати лет играл Ромео!

–То есть, если более полувека он играл Ромео,– насмешливо заключил Сеновин,-

значит, еще полвека его играть будет?

Константин Вениаминович не расслышал слов худрука и спросил жену:

–Меня утвердили на роль Ромео?

Я усмехнулся, шепча Незамыслову:

–Интересно, как еще такие актеры играют…

–Гм, помнят старые роли…

А Константин Вениаминович переспросил жену:

–Меня утвердили на роль Ромео?

–Нет и еще раз нет! Ты больше не будешь играть Ромео!– крикнула Елизавета

Семеновна в ухо глуховатого мужа, чтобы тот услышал.

Константин Вениаминович, наконец, понял, что происходит, и схватился за

сердце, охая:

–Ой, что тут творится!… Ой!… Ведь я работаю здесь более полувека, зачем так со

мной поступать?! Я играть хочу по-прежнему!

–И я тоже играть хочу по-прежнему!– вторила ему Елизавета Семеновна, плача.

–Молодые люди,– обратилась к Бормотовским Евгения Павловна,– вы для меня

еще молодые… Вижу, что заслуженные старые актеры никому в театре не нужны…-

Она сердито взглянула на помрачневшего Сеновина, потом продолжила: – Нехорошо получается, Юрий Ксенофонтович, очень нехорошо…

–Но, вы не понимаете…– начал Юрий Ксенофонтович, но его оборвала Евгения

Павловна, говоря очень сурово:

–Да вы сначала послушайте старших!.. Да, молодость наша прошла, кстати, как

и ваша, но разве актерское наше мастерство тоже улетучилось? Разве мы,

старые заслуженные актеры, с множеством наград, стали хуже играть на сцене?!

Разве желание играть у нас пропало с возрастом? Нет и еще раз нет!…

Сеновин резко спросил Евгению Павловну:

–Так, чего вы добиваетесь?

–А вы не поняли?– изумилась Евгения Павловна.– Чтобы Монин не вносил

изменения в актерские состав, чтобы все наши роли оставались по-прежнему за

нами.

–А вы не подумали, что Монин действует по моим указаниям? Что нельзя больше

играть Ромео или Офелию в старческом возрасте? Что зрители начинают

посмеиваться, глядя на старых актеров и актрис, пытающихся безуспешно играть молодых, юных любовников? Что это становится очень смешно?

–Зритель нас любит!– моментально прочувственно воскликнула Елизавета Семеновна!

–Что-то я не расслышал,– произнес Константин Вениаминович, обращаясь к своей

жене Елизавете Семеновне,– Монина уволят?

–Нет…– ответила без выражения Елизавета Семеновна.

Сеновин выразительно посмотрел на Елизавету Семеновну и спросил ее:

–Вы хотите видеть такого вот Ромео на сцене? Как ваш супруг – глуховатого,

трясущегося, с шаркающей походкой? Седой Ромео? Я не могу возвращать своим

актерам молодость!

Елизавета Семеновна словно не поняла худрука:

–А грим исчез в нашем театре? Грим поможет закрасит седину.

-37-

–Но возраст он не уменьшит!– тут же возразил Сеновин.– Неужели вы все не понимаете меня? Я не хочу никого увольнять. И Монина тоже…Просто надо выбирать более подходящие для вашего пожилого… так скажем, возраста, роли.

Константин Вениаминович спросил Сеновина, не расслышав его полностью:

–Приятно, что нас вы поняли. Роли наши утвердили. Как я хочу сыграть снова Ромео!

–Да не будешь ты играть никогда Ромео!– разволновалась Елизавета Семеновна.– В театральном храме сейчас нам места нет!

Сеновин упрекнул Елизавету Семеновну:

–Что вы такое говорите? Как это вам тут места нет? Разве я говорил, что увольняю

вас или Монина?

–Правильно! Монина надо уволить!– обрадовался глуховатый Константин

Вениаминович, снова не поняв, о чем толком идет речь.

Я не выдержал и засмеялся. Сеновин бросил взгляд на меня, полный немого укора,

но ничего не сказал.

–Нет, Монина я не уволю,– вздыхая, произнес Сеновин.

Однако и на этот раз Константин Вениаминович правильно не расслышал слов

худрука, говоря:

–Спасибо вам, Юрий Ксенофонтович! Хорошо, что уволили Монина.

Евгения Павловна спросила худрука, пристально глядя на него:

–Что нам делать, Юрий Ксенофонтович? Ведь мы учили все роли, теперь что? Учить новые? Забыть Офелию, Ромео, Джульетту?

Однако Сеновин молчал, уставившись в одну точку и не двигаясь. Прошло минуты

три, а Сеновин молчал. Сеновин понимал, что Драматическому театру очень нужны

новые актеры, новая смена, но что делать со старыми заслуженными актерами, посвятившими театру всю свою жизнь и не мыслящим жизни без театра?..

Старые актеры сидели, ожидая ответа худрука.

–У этого Сеновина поистине мхатовские паузы,– прошептал я Незамыслову.

Незамыслов улыбнулся мне и кивнул.

Наконец, прозвучал голос Сеновина:

–Итак, я еще раз вам повторяю: я никого, ни – ко – го из старых заслуженных актеров

сейчас увольнять не хочу! Пока не хочу! Я уважаю ваш нелегкий и почетный труд,

ваши все заслуги! Кстати, вы хорошо знакомы с нашими классическими пьесами,

знаете текст, так что способны играть и другие роли…

Константин Вениаминович привстал, благодаря Сеновина:

–Спасибо! Рад, что вы утвердили меня на роль Ромео!

–Может, на все остальные роли вас утвердить?– разозлился Сеновин, бросив косой

взгляд на Константина Вениаминовича.– И на роль Гамлета, Фигаро, Хлестакова?

Елизавета Семеновна покачала головой, говоря с укором:

–Зачем смеяться над моим мужем?

Сеновин сделал паузу, заерзал на стуле, потом продолжал говорить сухо:

–Я знаю, что многие москвичи ходят в наш Драматический театр специально, чтобы полюбоваться игрой старых заслуженных актеров! Но и вы должны тоже понять

меня! Нельзя изображать юношу, тряся больной головой, и будучи полуглухим!

–Вы опять, Юрий Ксенофонтович?– недовольно спросила Елизавета Семеновна.

–И точно также нельзя играть на сцене молодую Джульетту актрисе в семьдесят или

более лет! С морщинистым лицом, извините…Возраст никаким мастерством, к сожалению, не убавить! И грим вам не поможет! И в силу этого сегодня наш режиссер Монин, следуя моим указаниям (слышите – моим указаниям!) изменил распределение ролей актеров.

–Правильно! Монину сделайте замечание, Юрий Ксенофонтович,– вновь плохо

расслышал слова Сеновина Константин Вениаминович.

–38-

-А у вас есть актеры помоложе нас?– задала вопрос Евгения Павловна.– Есть

кандидаты на наши места, наши роли?

Вопрос показался Сеновину явно провокационным.

Он помолчал минуту, потом продолжал, делая вид, что не слышал никакого вопроса:

–Итак, давайте, уважаемые и заслуженные актеры, сейчас разойдемся. Я подумаю

сегодня и завтра над вашим вопросом, какие роли вам лучше подойдут в вашем

возрасте. Еще раз повторяю, что никого пока увольнять не буду. – С этими словами

он встал, сжимая пальцы в кулаки и выразительно смотря на актеров.

Актеры встали, вышли из кабинета молчащими и удрученными.

Оставшись наедине со мной и Незамысловым, Сеновин тяжело вздохнул и

обратился к нам:

–Уж извините нас за только что виденную вами драму! Или за водевиль, что ли!– Он махнул рукой, встал, быстрой походкой подошел к окну, открыл форточку, вдыхая

свежий воздух с улицы.– Иногда так хочется все бросить, если откровенно, к чертовой матери!.. Уйти на пенсию, что ли… Все-таки тоже не мальчик… Старые кадры

нужны, но они стареют… А новых нет.

Я возразил:

–Как же так? Неужели театральные институты больше не готовят актеров?

–Готовят,– согласился со мной Сеновин,– но… Но многие из выпускников не подходят

для нашего Драматического театра. Ведь у нас театральный храм, если хотите знать!

Ведь не всякий нам подойдет, не всякого я возьму… Вот попросил недавно Ширмыршлянского помочь мне с актерами, он обязался помочь…– Он задумался

на минуту, погрустнев, потом вспомнил о нас, тихо сидящих возле стола, и попытался вспомнить:

–Так, о чем шла речь до прихода моих актеров?

Я понял, что наступил тот долгожданный момент, когда можно перевести тему с

пьес Островского на мои пьесы, мою персону. И медленно заговорил, выбирая

каждое слово перед тем, как его произнести вслух:

–Видите ли, Юрий Ксенофонтович, мы ранее говорили о пьесах Островского, о том,

что в старину русский театр всегда откликался на все социальные, политические проблемы общества.

–Да, да!– горячо подтвердил Сеновин, усаживаясь за стол и внимательно глядя на меня.

– И в силу этого русский театр ставил на сцене пьесы на различные актуальные темы,

а посему современники наших классиков охотно шли в театр.

–Ну, тут вы не совсем правы,– возразил мне Сеновин,– зрители шли в театры не только

из-за актуальных тем! Они восторгались талантом русских драматургов!

–Согласен с вами на все сто, Юрий Ксенофонтович,– улыбнулся я.– Если сейчас

снова вспомнить драмы Островского, то можно назвать такие его пьесы, как

«Доходное место», «Таланты и поклонники», «На всякого мудреца довольно

простоты». Ведь в то время театр не уходил от реальности, смело говоря на сцене о разных взяточниках, казнокрадах, подхалимах, дамских угодниках, всяких

проходимцах, продажных чиновников. Вспомним хотя бы комедию Гоголя «Ревизор».

А что сейчас, спросят нас многие зрители? А сейчас в наших театрах ставят лишь

старые классические пьесы, переработки старых пьес, так называемые спектакли «по мотивам…»

При последних моих словах Незамыслов заерзал на стуле.

Сеновин замер, смотря прямо мне в глаза.

Я же храбро продолжал, говоря про себя, что мир покоряется только смелым:

–Сейчас почему-то театр, наш российский современный теат…(здесь я начал

картавить – иногда в моменты волнения я не произношу букву «р») боится ставить

–39-

современные пьесы российских д…аматургов. Он просто их не замечает, если хотите знать.

–Что не понял вас,– остановил меня Сеновин, – теат…– это что такое? Может, театр?

–Да, вы п…авы!– быстро ответил я.– Иногда, когда волнуюсь, некото…ые слова не п…оизношу. Уж извините…

–Ясно,– ответил Сеновин.

Я набрался храбрости и продолжал:

–А ведь есть сейчас российские драматурги, которые пишут пьесы на современные

темы, но все их попытки поставить свои пьесы в наших театрах безуспешны. Драматурги участвуют в разных театральных конкурсах, получают там призы за свои пьесы

( интересно, что в театральных конкурсах участвуют многие режиссеры и худруки), а потом мы не видим почему-то ни одну награжденную пьесу на конкурсе ни в одном театре России. Почему так…

–Стоп!– Сеновин ожил, усмехнулся и сухо произнес:

–Как я понял вас, Сергей Константинович, вы тоже драматург. И мечтаете увидеть

свои пьесы в театре.

–Совершенно верно,– подтвердил я слова худрука.

–Осторожнее,– прошептал мне Незамыслов.

– Значит, вся эта прелюдия с Островским оказалась лишь предлогом для знакомства со мной? Чтобы вы потом показали мне свои пьесы?– Сеновин довольно быстро раскусил мой план, чему я был, кстати, рад.

Я быстро кивнул, а Сеновин погрустнел, говоря:

–Не ожидал я… Во всяком случае не ожидал такого от вас, Николай Антонович.– Здесь

он укоризненно поглядел на притихшего Незамыслова.

–А что я? Я лишь привел писателя Соколова к вам,– отозвался Незамыслов.

Сеновин поднялся, подошел к окну, смотря на улицу.

–Снова знаменитая мхатовская пауза,– отметил Незамыслов, шепча мне.

–Нам уже уходить или можно посидеть напоследок?– так же шепотом спросил я Незамыслова.

–Уйти мы всегда успеем… Посидим,– решил Незамыслов.