Текст книги "Театральная эпопея"

Глава 4

Надейся и жди…

Каждый будний день я шел на работу в свою городскую поликлинику № 13, где работал терапевтом. Работа там начиналась в восемь часов утра, а заканчивалась в два часа дня. И каждый день я ожидал окончания рабочего дня с большим нетерпением, часто поглядывая на часы. Настоящий рабочий день для меня, писателя, начинался глубокой ночью, когда я сидел за письменным столом в одиночестве с листом бумаги и ручкой. Я оживал лишь,

когда творил, и жил по инерции, когда приходилось выполнять врачебную работу. Жена

-21-

и дочка спали, а я творил в полной тишине. Иногда писал и в выходные дни, но тогда приходилось писать при включенном телевизоре – Валя и дня не могла провести без общения с зомбиящиком (так я в шутку называл телевизор). Кое-что из моих сатирических рассказов и сказок удалось напечатать в разных журналах, чем я очень гордился. Через

два года после опубликования моих сатирических рассказов я решил писать комедии, написал целых две, но напечатать их не смог, хотя обращался в ряд журналов Москвы. Я писал в московские редакции журналов по Интернету, высылая им свои две комедии для ознакомления, также, также приносил свои рукописи, но одни редакции даже не утруждались отвечать мне, хотя я просил об этом, а другие сухо отвечали, что комедии

не подошли для журнала. Тогда я решил искать литературные журналы по Интернету, нашел кое-что и стал посылать в их редакции свои комедии. Через два дня я получил ответ от журнала «Солнце», в котором неизвестный мне редактор сообщал, что комедия может быть напечатана в их журнале, но за счет автора. То есть мне следовало, если хочу публикации комедии в журнале «Солнце», уплатить за каждую страницу текста по 400 рублей и еще потом после публикации выкупить три авторских экземпляра. Я даже не

стал отвечать редактору «Солнце». Я понимал, что существует такое слово, как «самиздат», но хотелось настоящей публикации. Вращаясь в литературной среде уже несколько лет,

я прекрасно понимал насколько престижно публиковаться в тех журналах, которые не занимаются самиздатом, и как мало значение публикации в самиздатовских журналах.

Ведь самиздат состоит в том, что любой текст любого автора может быть напечатан за деньги автора, а редактор сам ищет таких авторов– графоманов, коих известные журналы печатать не стремятся. Тогда я стал искать литературные журналы, которые не

связываются с самиздатом. К моему счастью, месяц назад я получил положительный

ответ из сибирского журнала «Посвящение», который гласил, что одна моя сатирическая комедия прочитана, может быть принята к печати через полгода, но нужно автору

выкупить хоть несколько экземпляров журнала. Я моментально согласился, ответив,

что заплачу за два авторских экземпляра. То был вовсе не самиздат ввиду того, что мне

не предлагали оплачивать каждую страницу комедии, а только выкупить несколько

авторских экземпляров. Так я стал сотрудничать с сибирским литературным журналом «Посвящение». Конечно, я был больше рад, если бы мою комедию приняли к печати в Москве, но все мои попытки публикации в столице пока успехом не увенчались.

Вообще-то я по природе своей больше оптимист, чем пессимист, хотя с возрастом больше склоняюсь к тому, что нужно стать философствующим пессимистом и считать пессимизм не как обретение безысходности, а безыллюзорности. Мой дорогой читатель, как я радовался публикации моей комедии в журнале «Посвящение», когда получил, наконец, свои два экземпляра! Я сначала показал журнал с напечатанной моей комедией жене,

но она особо не обрадовалась. Может, то мне показалось, или она была усталой, но я

желал увидеть ее радостное лицо… Иногда я просил ее прочитать что-то из моего творчества, но Валя постоянно отказывалась читать, мотивируя свой отказ нежеланием меня обидеть, если ей не понравится и она скажет об этом мне. Но я все равно настойчиво просил прочитать мою комедию или какой-то рассказ, она под моим напором соглашалась, читала минут пять или чуть более, а потом объявляла, что, дескать, все уже прочла и написано в общих чертах неплохо. Я слегка усмехался и более не надоедал Вале своими просьбами.

Конечно, меня, как члена Союза писателей, печатали раза два в изданиях этого

Союза, но там, как я понял позднее, была очередь и многие авторы ждали с нетерпением, когда их напечатают. Вдобавок многие писатели при встрече со мной в здании Союза писателей сетовали на то, что вот раньше они получали гонорары за публикации в различных журналах, а сейчас им ничего не платят, да еще в очередь на публикации записывают. Я не ввязывался в надоевшие и набившие оскомину воспоминания насчет

-22-

прежних времен, памятуя, что многие пожилые писатели симпатизировали коммунистам или даже состояли в рядах компартии. Я не то, что не вступал в компартию ранее, даже комсомольцем не был. Представляете себе, дорогой читатель, когда на лечебно– профилактическом факультете медицинского института учится один студент, не являющийся комсомольцем? То был я, который по всяким предлогам увиливал, как мог,

от вступления в комсомол, хотя меня сразу бы приняли. Лично я считаю себя демократом, даже как-то вступил в одну демократическую партию, думал, что буду принимать в ней посильное участие, посещать разные собрания и дискутировать, но потом меня осенило:

л ю б о й партии нужна только ее численность и победа на выборах, так что меня приняли в партию и сразу забыли обо мне. Поэтому я больше не стремился участвовать в

партийном движении, а через месяца два позвонил одному функционеру партии и потребовал, чтобы он зачеркнул мою фамилию, вычеркнув меня из ее рядов,

обосновывая свою просьбу тем, что меня не приглашают на собрания партии, и я не

желаю просто числиться в партии, как безмолвный статист.

Прошло два месяца после опубликования моей первой сатирической комедии в

сибирском журнале «Посвящение». Я отослал в редакцию этого журнала вторую

комедию, которую тоже приняли к публикации, чему я был несказанно рад. Взяв

авторские экземпляры, я ходил с ними в московские театры, желая, чтобы завлиты или худруки театров прочитали комедию, но мои просьбы о прочтении и даже только о

встрече успехом не увенчались. Как понял мой дорогой читатель, и Ширмыршлянский,

и Фуцман даже говорить со мной не желали. Прошло более двух недель, как я оставил комедию у вахтера Театра юмора, и я решил позвонить в этот театр.

–Здравствуйте!– поздоровался я, позвонив в театр с работы.– Это один автор Соколов, я оставлял свою комедию для худрука Ширмыршлянского.

–И что вы хотите?– услышал на том конце провода женский равнодушный голос.– Ширмыршлянского сейчас нет.

–Я хотел узнать его ответ.

–Ответ?

–Да!… Он сказал, чтобы я оставил комедию охраннику, меня не пустили в театр, а две недели прошли. Можно меня соединить с завлитом?

–Ее тоже нет.

–А с кем я говорю?

–Это вахтер.

–Пожалуйста, позовите администратора,– вежливо попросил я.

В трубке послышался шум, ворчание вахтерши, чей-то разговор. Наконец, через

минут пять трубку взяли, и я услышал сердитый мужской голос:

–Да, слушаю!

–Это администратор Театра юмора?

–Да. – На том конце провода чавкали, сопели.

–Я отдал свою комедию две недели назад на вахте. Как мне сказал Ширмыршлянский,

через две недели мне ответят.

Неизвестный мне администратор вместо ответа громко икнул, потом выругался.

–Алло! Вы меня слышите?– спросил я.

–Слышим, слышим вас…Ширмыршлянского нет сейчас в театре, но вашу комедию

никто ставить не будет,– сообщил мне администратор.

–Почему?– удивился я.

Администратор снова икнул, потом снисходительно ответил мне:

–Такова политика нашего театра. Мы не ставим пьесы современных авторов.

–Все-таки объясните мне причину!– возмутился я.

–Такова политика нашего театра, молодой человек,– повторил администратор довольно холодно.

–23-

–Но почему только старые пьесы ставят в вашем театре?

–Как это старые?

–Вы же только что сказали, что пьесы современных авторов не ставите, так?

–Да.

–Но почему?

–Мы не ставим пьесы современных авторов. Такова политика нашего театра. Что еще

хотите услышать, молодой человек?

–Гм, вот и получается, что ставите только старые пьесы давно умерших авторов,-

заключил я.

Администратор снова икнул, отложил трубку, говоря с кем-то другим и посмеиваясь.

–Алло!– завопил в трубку я.

–Да, чего хотите, молодой человек? Я ж ответил, чего надо-то?

–Вот так– с, да?– неожиданно для себя вскричал я.– Всевластие режиссера! Хозяин-

барин! Я…

На том конце провода трубку положили, я услышал частые гудки. Больше звонить в

Театр юмора смысла не было, как и просить вернуть журнал с напечатанной в нем

комедией. Неожиданно я услышал правдивый и довольно циничный ответ от неизвестного мне администратора, который должен был отрезвить меня и избавить от ненужных иллюзий. Но я не считал себя слабовольным человеком, который сдается при первых трудностях. Трудности должны закалять человека, как полагал я. Ведь вся наша жизнь – постоянная борьба! Надейся и жди, все жди, а жизнь проходит… Поэтому нужно не терять драгоценное время, успевать и писать, и бегать по театрам, редакциям журналов.

Я решил обратиться в Драматический театр, к худруку театра Сеновину. Уже имея печальный опыт общения с режиссерами, я обдумывал тщательно свой план похода в

этот театр. Ведь Драматический театр известен театралам своим неизменным

репертуаром; не меняющимся многие десятилетия – в театре шли лишь классические

пьесы давно умерших авторов, в довершении ко всему почти все актеры театра были пожилого и старческого возраста, чему никто из зрителей не удивлялся. Кстати, слышал, что и сам Сеновин не возражал против игры пожилых и старых актеров, актрис в театре, мотивируя это тем обстоятельством, что чем старше актер или актриса, тем он или она более опытны, а с молодыми начинающими актерами надо работать и работать. Однако чуть позднее и Сеновин, наконец, понял, что пора менять старых актеров и актрис на

более молодых. Некоторые старые актеры и актрисы стали плохо слышать, видеть, да пластика их желала лучшего. А система Станиславского с ее постулатами о том, что

любого актера можно натренировать и научить играть на сцене, здесь не срабатывала, как ни пытался Сеновин, известный приверженец этой системы, – ведь возраст никак не убавишь, он останется, и ничего с этим не сделаешь; одним тренингом и муштрой по Станиславскому не добьешься, чтобы старик превратился в процессе работы над собой снова в молодого, сильного, пластичного, подвижного, и зритель прекрасно видит, кстати, что роли молодых героев вроде Ромео и Джульетты играют совсем не молодые, даже

не средних лет актеры и актрисы, а старики, и это обстоятельство в последнее время

вызывало у некоторых зрителей насмешку.

Я недавно раздумывал, если сейчас, а не во времена короля Людовика, жил и творил бы известный комедиограф Жан-Батист де Мольер, как трудно ему пришлось ставить свои комедии и добиваться, чтобы их не запретили? Даже недавно, ложась спать, представлял, как мэтр Мольер входит в кабинет Сеновина со своей комедией (не важно, какой именно – все комедии известного комедиографа хороши!), и как худрук Сеновин с недовольной физиономией ему отказывает, мотивируя свое решение лишь тем, что Драматический театр ставит лишь классику. Сеновин, как представлял я, даже не возьмет почитать комедию Мольера, чем вызовет изумление мэтра комедиографа. Как я полагаю, такая участь могла

-24-

постичь даже самого Шекспира, если бы он появился на миг со своими знаменитыми пьесами в кабинете Сеновина, но то лишь мои мечтания, ведь не увидишь никогда такой сцены, которую я представлял…

Я сначала решил позвонить в Драматический театр, желая поговорить с Сеновиным,

хотя наперед знал его отрицательный ответ. Возможно, иной читатель сравнит меня с

неким Сизифом, известным в древности тем, что занимался ненужным трудом, не приносящим пользы. Однако, чтобы польза была как автору, так и зрителям, следует

немало потрудиться, даже больше, чем сам древний Сизиф… Иной раз не следует думать

о потерянном времени, энергии. Сколько ты потеряешь энергии и сил, столько ты

получишь в будущем, поэтому работай, трудись, пока можешь, молод и полон сил!

Как и ожидал я, трубку взял не Сеновин– его никто не хотел звать к телефону.

Выяснилось, что говорил я опять с администратором театра, который довольно

холодно ответил мне:

–Наш Драматический театр не нуждается в современных пьесах.

–А почему?– Я наивен иногда до ужаса, но настырен и энергичен.

–Не нужны они нам,– услышал я и представил, о чем в самом деле думал мой

неизвестный собеседник: « Звонят тут разные!.. Надоели как! Фу!»

Иногда в отдельных отрывистых фразах, сказанных вслух вашим собеседником, понимаешь их истинный смысл и скрытый от вас подтекст, даже его мысли, о чем я догадался, говоря с надменным администратором.

–А как можно заранее утверждать, что пьесы не нужны, не читая тех самых современных пьес?– допытывался я, понимая, что следует уже класть трубку и не разводить демагогию.

–Гм, а они есть, эти современные пьесы?– Услышал я в трубке и представил истинный не сказанный мне пока ответ: « Ну, чего ты пристал? Писака? Пьески пишешь?»

–Есть, у меня есть одна сатирическая комедия, ее напечатали в журнале «Посвящение»,

я…

–В каком, каком журнале напечатали вас?– перебил меня администратор, а я по его интонации понял несказанное: « Ба!.. В завалящем каком-то журнальчике напечатался,

да еще хвастается, нахал!»

–В журнале «Посвящение».

–Гм, в Москве нет такого журнала, молодой человек,– слова «молодой человек» были

сильно подчеркнуты администратором, видно, он хотел ими сказать совсем иное:

« Молод еще, чтобы пьески писать и пытаться их нам предлагать! Стань классиком, а

потом лезь к нам в наш прославленный на весь мир Драматический театр!»

–Но…

–Я бы попросил вас не беспокоить нас своими звонками. Наш Драматический театр не нуждается ни в чьих пьесах! Попрошу вас более не беспокоить!– Администратор повысил голос, хотя пока не кричал в трубку.

А в действительности, как я догадывался, администратор подумал примерно так:

« Вот нахал, надоел!.. Лезет тут со своими пьесками!»

–Но….

Отбой и частые гудки отрезвили меня, давая ясно понять, как любезны в

Драматическом всемирно известном театре.

Я порылся в своем блокноте, ища домашний телефон одного моего нового знакомого, театрального критика Незамыслова. Он как-то повстречался мне в здании Союза

писателей, мы познакомились, разговорились, и я признался, что сейчас пишу пьесы и

льщу себя надеждой увидеть их когда-нибудь на театральной сцене. Тогда Незамыслов говорил мне, что знаком со многими театральными режиссерами, в том числе и с Сеновиным.

Незамыслов Николай Антонович, моих лет господин с полулысиной, в спортивной

куртке, джинсах, после моих слов очень внимательно поглядел на меня, помолчал

-25-

минуты три, а потом задумчиво проговорил, словно жалея меня и пытаясь отговорить

от моей затеи, как маленького:

–М– да… Ситуация… Уж не думал, что встречу такого…

–А что? Думаете, не выйдет ничего у меня?– порывисто спросил я, желая сразу

поспорить, если придется.

Незамыслов пожал плечами, говоря вполголоса:

–Не знаю, не знаю… Лбом стену не прошибешь…

–Стену? Говорят, капля камень точит,– убежденно произнес я.

–Говорят… А сколько ждать тогда, когда она то совершит? Жизнь – штука весьма короткая!.. Весьма!– скептически заметил Незамыслов.– Может, мышь справиться с

горой, как думаете?

–Что верно, то верно, жизнь коротка… А насчет мыши и горы…… – Тут я на миг

задумался, потом продолжил:– Вспомнил сейчас сюжет одного современного

американского фильма, в котором…

–Фу! Не люблю голливудские фильмы!– оборвал меня Незамыслов.

–Да вы сначала послушайте! Хоть немного послушайте меня…– попросил я.– Очень

кратко рассказываю…. Итак, один одинокий американец живет в своем двухэтажном

доме. И представьте себе, что донимает его в доме какая-то маленькая и подлая серая

мышь. Она носится по ночам по дому, шумит, не дает ему спать… Что он только ни

делал, какую только отраву он ни лил по углам, ничего не помогало… Устав от мыши,

этот американец зовет на помощь одного специалиста по борьбе с мышами (кажется,

в Штатах такие есть), который является в дом со своим оборудованием, с приборами

ночного видения, со специальными ружьями, со многим, многим…

–И что? Убил таки он мышь?– не выдержал Незамыслов.

–Вы слушайте, слушайте…В итоге мышь этот горе– специалист не убил!..

–Да?

–Вот-вот!… Мышь, как была, так и бегала, прыгала, а этот со своими громадными приборами не смог справиться с одной паршивенькой маленькой-премаленькой

мышонкой! Еще я не сказал о самом доме нашего американца. В итоге военных действий этого приглашенного горе-спеца с одной маленькой мышкой дом оказался

разрушенным, а мышь, как жила, так и осталась жить да поживать.

Незамыслов выдержал короткую театральную паузу, после чего слегка усмехнулся:

–Вижу, вам следует басни писать.

–Мне? Басни?

–Сможете,– решил за меня Незамыслов.

–Нет, басни не для меня,– заявил я.– Я пишу сатирические комедии, рассказы… Пишу

прозу. Вы мне окажете услугу, если познакомите с Сеновиным.

–Да?

–Очень вас прошу!– Я не отрывал глаз от Незамыслова, даже затаив дыхание.

–Хорошо, подумаю,– кивнул Незамыслов,– видите ли, этот Сеновин– очень сложный человек, к нему нельзя просто так зайти и с ходу попросить: вот, мол, мой друг,

помогите ему поставить пьесы в твоем театре.

–Ой, не так бы я хотел, что вы!– всплеснул руками я, улыбаясь.– Я придумаю предлог

для знакомства.

–Вот и думайте, до свидания,– попрощался со мной Незамыслов и удалился.

Теперь я, вспомнив этот недавний разговор с театральным критиком, позвонил ему, напомнил о себе и своей просьбе.

–Ах, да, припоминаю!– ответил мне приветливо Незамыслов.– Помнится, вы говорили

о Сеновине?

Я очень обрадовался неплохой памяти моего собеседника и мгновенно радостно

–26-

ответил ему:

–Именно о нем, Николай Антонович! Я придумал предлог для знакомства с Сеновиным.

–Так, слушаю,– с интересом произнес Незамыслов.

–Зная, как его Драматический театр ставит лишь классические пьесы и понимая, что заинтересовать Сеновина можно разговором о классике, я желал бы представиться ему,

как писатель, интересующийся творчеством, скажем, Островского.

–Ладно, идея, может, неплоха, а при чем тут этот Сеновин? Ведь он режиссер.

–Верно, Николай Антонович! Послушайте… Итак, я прихожу с вами в его кабинет, вы знакомите меня с ним, он улыбается, ведь разговор о драматурге Островском, чьи пьесы

не сходят со сцены Драматического театра, так?

–Ну…

–Я болтаю всякую чепуху насчет моих идей о будущей книге об Островском,– продолжаю я,– говорю, что якобы мне требуется рассказать в книге о всех наших театрах, которые ставили и продолжают ставить пьесы Островского. И мне нужен рассказ Сеновина о постановке пьес классика в его Драматическом театре.

–Ну, пока понятно, а что дальше?

–Дальше?

–Гм, послушайте, вы придумали неплохой предлог для встречи с Сеновиным, я вам

хочу помочь, хотя заранее ( понимаете, за – ра– не-е!) предполагаю отрицательный

результат вашей задумки! Ладно, вы заявили, что желаете писать книгу об Островском, Сеновину ваша идея, может, понравиться, а что же дальше? Вы же хотите, чтобы ваши комедии прочитал Сеновин и их поставил в театре?

–Да!.. Когда Сеновин услышит, что я хочу писать книгу об Островском, он без всякого сомнения станет ностальгировать и вспоминать, что вот раньше были хорошие пьесы и хорошие драматурги, а сейчас таковых нет. А я, нет… нет, лучше вы заявите тогда вдруг как бы невзначай, что я-де, господин Соколов, тоже автор пьес, драматург, член Союза писателей России, тщусь надеждой, чтобы такой прославленный театральный режиссер,

как сам Сеновин, ознакомился с моими пьесами…

Я выпалил свою мысль, с нетерпением ожидая ответа Незамыслова, однако тот

молчал, что меня несколько насторожило.

–Алло! Вы меня слышите. Николай Антонович?

Через минуту Незамыслов откликнулся, вздыхая:

–Слышу, слышу, наш современный драматург! Может, интересная у вас задумка, не

знаю… Я, слушая вас, представлял сцену с нами и Сеновиным, знаете, я не в восторге

от нее.

–Но почему?

–Думаю, не выйдет у вас ничего путного с ним…– печально промолвил Незамыслов,

шумно вздыхая.– Уж потом вспомните мои слова…Переход от пьес Островского к

вашим пьесам кажется мне надуманным… Да, надуманным и весьма банальным, что

ли…

–Но…

–И еще,– продолжил Незамыслов.– Я никогда никого к нему не приводил…

Понимаете, это человек старой закалки, коммунист, с ним очень сложно подчас… Не знаю…

Я с ужасом пролепетал:

–Вы… вы мне… от…. отказываете?

–Гм, отнюдь… Давайте попробуем,– решил Незамыслов.– Не отказываю. Только я не отвечаю за конечный результат.

–А я и не требую от вас какого-то результата,– заверил я своего собеседника.– Мне

лишь бы с ним познакомиться. А то уже есть опыт общения, когда тебе только говорят отдать пьесу вахтеру, а потом через две недели слышу про отказ.

–27-

–Даже так?– удивился Незамыслов.

–Даже так… И даже пьесу отдать не желают. Видите, у них то не принято.

Ответ Незамыслова поразил меня:

–А я знаю, почему они не отдают пьес авторам! Пьеса, возможно, завлиту или худруку понравилась, ее переделывают, оставляют только саму идею, меняют фамилии, имена, названия городов или стран, в общем, почти все меняют… А потом ставят новый

спектакль в антрепризе где-нибудь на периферии, только не в Москве. Зритель валит на премьеру, театр зарабатывает неплохие деньги, все довольны.

–Все довольны, кроме автора, который написал пьесу, да?

–Да!… Но собственно сам автор даже не догадывается о компиляции его пьесы и

постановке измененной пьесы с новым названием, с новыми именами и фамилиями

героев!– уточнил Незамыслов.

–Какое безобразие!– недовольно воскликнул я.– Управы на этих режиссеров нет!

Незамыслов минуту помолчал, потом спросил меня:

–Скажите, а вы пробовали бороться с мафией?

–С кем, кем?

–С мафией. Почему так ставлю вопрос? Везде существует своя мафия. И в политике,

и в литературе, и в строительстве, и в науке, и в театральной среде. Театральные

мафиози так же страшны, как и все остальные.

–Ну – у, вы скажете…– протянул я.

–Я вас не пугаю, поверьте… Конечно, не думайте, что вас могут убить, как в борьбе одиночки с продавцами наркотиков, нет… Но театр тоже является своеобразным наркотиком, к нему тоже у некоторых типов наступает привыкание… И театр тоже

может принести его хозяевам немалый доход даже при нынешней развитой

киноиндустрии, шоу-бизнеса…Вы мне симпатичны, очень энергичны, я стараюсь вас отговорить от ненужной волокиты, ненужной беготни по театрам… Борьба одного

автора– одиночки против целой театральной мафии успеха вам не принесет.

–Надо стараться.

–Надо, надо… Но, может, лучше обратить ваши взоры на киноиндустрию? Там не утверждают, что нет якобы новых сценариев и новых книг, там все намного проще

и быстрее…

–А если я вам возражу, что и в киноиндустрии есть своя мафия?

Незамыслов засмеялся:

–Ха!.. Ну, господин с юмором!… Как же, не спорю, есть там своя мафия, верно… Но

все-таки, думаю, в кино все намного легче… Или создавайте свой театр.

–Как это создать свой театр?– удивился я.

–Просто! Как один режиссер в Сибири создал свой театр, нашел место в подвале одного жилого дома, вынес мусор, сделал ремонт, набрал людей и стали работать… Я просто

вам советую, подумайте… А наш репертуарный театр, как вы высказывались при

первой встрече со мной, похож на какой-то музей старых, поношенных вещей, в

который ходят изредка. Нашим театральным режиссерам своеобразный застой в театре даже на руку. Ведь они сами там хозяева, они сами пишут новые театральные

постановки, театральные фантазии по мотивам известных пьес, романов, они же сами

потом с радостью получают свои авторские гонорары за так называемые инсценировки.

–Неужели все так безнадежно?– печально проговорил я.

–Увы, мой друг! Увы!… Однако давайте продолжим наш разговор в более прозаическом ключе. Когда вы хотите встретиться со мной и пойти к Сеновину?

– Завтра! Завтра!– моментально вырвалось у меня, и сердце мое сильно забилось от волнения.

–Что ж, завтра, так завтра… Буду вас ждать тогда завтра в пятнадцать часов у входа

на станцию метро» Театральная», хорошо?

–28-

–Договорились.

Глава 5

Театральный храм.

Закончив работу в два часа дня, я поспешно вышел на улицу. Однако московская

погода вовсе не обрадовала меня: апрельская слякоть, кое-где оставшийся лед на

тротуаре, ливший с утра моросящий дождь; я не говорю уже про постоянное изменение температуры, капризный дамский московский климат, когда выходишь утром из дома одетый налегке, прослушав заранее вечером прогноз погоды на завтра, а потом, после работы, идешь и мерзнешь, проклиная ненадежную метеослужбу, так как неожиданно

снова похолодало, когда вовсе не должно холодать, судя по утверждению наших прозорливых синоптиков. Да-с, господа с периферии, желающие жить да поживать в

нашей громадной Москве, вовсе не благодать жить тут, скажу я вам! И погода чересчур капризная, и постоянная теснота, толкотня везде всем нам, москвичам, очень надоела. Это может показаться парадоксом, ведь это громадный город-мегаполис и вдруг разговор о тесноте в этом городе, но факт остается фактом: в Москве стало очень тесно. Возможно,

известная фраза многих коренных москвичей: «Ой, понаехали!» появилась намного ранее, чем люди думают, а именно тогда, когда Робинзон на необитаемом острове встретил Пятницу со словами: «Ой, понаехали тут!» Люди толкаются на улицах и давятся в метро.

В часы пик человек в метро вынужден просить других: « Разрешите мне пошевелиться»,чувствуя себя сдавленным шариком паюсной икры.

Москвичи, скажу вам, делятся на коренных и понаехавших, на метрожителей и автолюбителей. Коренные ругают понаехавших, а метрожители завидуют автолюбителям, хотя подчас автолюбители, простаивая часами в пробках на дорогах, завидуют метрожителям и нередко становятся ими, бросая свой автомобиль. Понаехавшие думают, что Москва без границ и она может расширяться без предела, вмещая всех от Калининграда до Якутии. Несмотря на то, что Москва – громадный город, только в ней могут встретиться совершенно случайно в метро несколько жителей Твери, приехавших

в Москву в разное время. Коренные твердо уверены; плохо то, что Москва со всех сторон окружена Россией. Мечта многих россиян: отнять у москвичей двойное гражданство и оставить москвичам только одно российское.

И коренные, и понаехавшие постоянно куда-то спешат, у всех не хватает ни на что времени; жизнь их проходит в перерывах между долгой дорогой на работу и обратно.

Коренные, конечно, стараются быть доброжелательными, когда заходит речь о жителях других провинций и областей, жалея их, что они не москвичи. Но эта жалость

мгновенно проходит, когда коренные снова давятся в транспорте или толкаются на

улицах в часы пик.

Как коренные, так и понаехавшие очень интересуются погодой. Порой кажется, что программа о погоде для нас, москвичей, является самой важной и интересной из всех программ телевидения. Особенно это удивительно наблюдать разным туристам, когда

они по приезде в Москву наблюдают за реакцией москвичей, прильнувших к экранам телевизоров и замерших в ожидании сообщения о прогнозе погоды на завтра.

Но нельзя сказать, что все коренные не рады понаехавшим, отнюдь, если вспомнить о московской полиции (кстати, и многие сотрудники полиции не являются коренными, а понаехавшими). Именно наша московская полиция рада понаехавшим – она не

пропускает ни одного понаехавшего, вежливо прося предъявить документы, интересуясь пропиской или регистрацией нового понаехавшего. И самое интересное: никто в руководстве московской полиции такому вниманию к понаехавшим не удивляется,

не обращая внимания на частые поборы полиции.

-29-

Рядом с Москвой находится известная всем Рублевка, где живут многие миллионеры, куда стремятся разные светские львицы и где можно недорого пообедать за три

тысячи баксов, слушая живую Шакиру.

Именно в Москве нашли работу многие понаехавшие. Конечно, все бывшие

питерские работают в Москве на руководящих должностях.

В Москве даже временно работают зарубежные певцы и певицы: Элтон Джон,

Агилера, Шакира, Крис Норман и многие, многие другие…

Думая таким образом, я брал штурмом прибывший вагон метрополитена. Надо успеть занять место на платформе, чтобы сразу влезать в переполненный до отказа сидящими

и стоящими пассажирами вагон. Если же вы не успели подойти к платформе за

несколько минут до прибытия поезда, вам в него не влезть, уж поверьте мне, тому несчастному человеку без машины, который каждый божий день едет на метро,

являясь своего рода метрожителем.

Итак, дорогой мой читатель, я успешно влез в вагон, но свободного места, к сожалению, в нем не оказалось, и пришлось стоять в толпе пассажиров с мрачными лицами, ждать минут пять, когда же поезд доедет до станции «Театральная».

С немыслимым облегчением я выскочил из вагона, вернее, меня просто вынесла толпа, и я, обреченный жить в постоянной толпе и тесноте, вышел на улицу, вдыхая свежий воздух. Незамыслова рядом не оказалось, и я посмотрел на часы: было без четверти три.

Я по обыкновению всегда стараюсь придти на встречу пораньше условленного часа, поэтому быстрыми шагами подошел к театральному киоску, чуть не шлепнулся,

случайно наступив на неубранный лед возле киоска. Минуты две я безразлично разглядывал афиши, читал названия спектаклей. В киоске сидела со скучающим лицом пожилая дама с рыжими волосами.

–Вы хотите купить билет?– неожиданно спросила она меня, когда я просто читал

названия спектаклей.

–Нет… Смотрю пока,– ответил без выражения я.

–А-а…– протянула пожилая дама.– А то у нас есть билеты на разные спектакли,

можете купить.

Я поблагодарил продавщицу в киоске и не удержался от комментария:

–Вот на современную постановку я бы пошел!

–Да?– обрадовалась продавщица.– Сейчас я вам выберу.

Я ничего не ответил, слегка усмехаясь. Через минуты две она, порывшись в билетах, достала целую их связку и радостно сообщила мне:

–Вот, нашла вам!

–Что же нашли?

Говорить мне с ней особо не хотелось, но стоять просто так в ожидании Незамыслова тоже было утомительно, поэтому решил поговорить с продавщицей, тем более она сама первая заговорила со мной.

–Новая постановка в Театре современных инсценировок,– продолжала продавщица, улыбаясь,– спектакль «Ревизор».

–Гм, «Ревизор»? Новая – старая постановка? Это по Гоголю? – Я покачал головой.-

Если бы я жил– поживал во времена великого Гоголя, для меня бы этот спектакль, несомненно, являлся бы современным. Я же просил вас поискать по настоящему современные спектакли, если таковые есть!