Текст книги "СТУК ТОПОРА ПО ВИШНЕВОМУ САДУ"

Последние слова он произнес достаточно громко. Анфиса проснулась, зевнула.

–И чего ты добился со своей правдой?– криво усмехнулась она, потягиваясь.– Сидишь теперь под домашним арестом… Чистеньким хочешь быть? А иногда надо прогнуться, чтобы выжить, муженек честненький! Чтобы хорошо жить и хорошо жрать!

Насмешливый и грубый тон жены оскорбил Золотицкого. Он вскочил, недовольно восклицая:

–Нет! Прогибаться ни перед кем не буду! Я не ура – холуй!

–Не будешь? Тогда дождешься, что тебя посадят в тюрьму!

Золотицкий пронзительно закричал:

–Не буду! Не стану я биодекорацией режима!

Анфиса удивленно спросила:

–Чего, чего? Какая такая декорация?

–14-

–Биодекорация режима!– повторил Золотицкий. – Может, видела на разных выставках улыбающихся к месту или не к месту девушек у разных стендов? В прайс – листах выставок есть специальная статья расходов на этих работниц, которых цинично называют «биодекорациями». Если девушка, тьфу, биодекорация молчит, ее называют молчащей биодекорацией. В штате имеется говорящая биодекорация, которая получает больше молчащей. Можно быть такой биодекорацией не только на выставках. В жизни у нас есть везде биодекорации, ура – холуи, которые выслуживаются перед режимом!

–Чего? Какая такая декорация?– Анфиса помолчала минуту, потом добавила с нескрываемым раздражением:

–Лучше позвони этому чиновнику, скажи, что будешь все подписывать!

–Неужели? И он сразу прикажет меня выпустить? Сажали меня другие.

Анфиса парировала:

–Сажали другие, да, но с его подачи! Не будь упрямым идиотом!

Золотицкий категорически заявил:

–Не буду ему звонить и унижаться! Не хочу быть ура – холуем!

Анфиса недовольно поджала губки, уйдя в соседнюю комнату. А Золотицкий сел смотреть телевизор. К сожалению, телевизор не отвлек его от горестных мыслей, лишь только еще больше разозлил.

–Черт!.. Что за зомбияшик!– недовольно воскликнул он, вскакивая.– Надоели эти мастера телепропаганды!

Под словами «мастера телепропаганды» наш герой подразумевал теледикторов или ведущих разных телеканалов, которые настойчиво пытаются внушить обывателям, что якобы все везде у нас хорошо, оболванивая обывателей. Золотицкий раздраженно стал переключать каналы, ища что– то интересное, однако, кроме новостей с комментариями мастеров телепропаганды и скороспелых фильмов, мыльных опер, пошлых юмористических программ, ничего не нашел. Сев в кресло напротив телевизора, он протяжно вздохнул:

–Ой, стук топора по вишневому саду слышится еще ближе… Правильно писали ранее в «Новой газете», что телевизор, точнее, зомбиящик применяет против обывателей оружие массового поражения! Всякие политические шоу нагнетают только страх, выключают механизмы рационального мышления. Ложь, ненависть… Не нравятся мне соловьиные трели и кисельные берега!.. Тьфу, ура – холуи!.. А что наши деятели культуры? Какая-то спецоперация в культуре… Витринные люди страны, наши культурные звезды (не хочу называть фамилии, которых почти каждый день показывают по телевизору, словно выставляя их на витрине) поносят тех, кто не одобрям-с, кто не желает постоянно орать «ура!!». Какой-то патриотический ренессанс!.. Музыкальные патриоты создают патриотическую музыкальную Ассоциацию, говоря, что якобы у нас мало духоподъемных песен. Чего стоит одна песенка «Из России – матушки вдаль глядят сарматушки»! Тьфу!..

Выключив телевизор, Золотицкий решил узнать, как дела в его театре. Он позвонил своему заместителю, режиссеру Пузикову.

Пузиков Антон, лет тридцати пяти, рослый шатен с короткой стрижкой, работал в театре уже лет пять. Он стремился работать без всяких конфликтов с администрацией, пытался угождать всем, кому надо в данный момент угодить. И постоянно уговаривал Золотицкого помягче разговаривать с чиновниками. Золотицкого крайне раздражало поведение Пузикова, его конформизм. Золотицкий даже несколько раз ругался со своим замом, ворча:

–Мне не нужен на работе конформист, соглашатель! Мне нужен честный и бескомпромиссный гражданин, который любит свою страну и свой театр! Мне не нужна говорящая биодекорация режима!

На что Пузиков смущенно отвечал, что не желает ни с кем ругаться и портить

отношения.

–15-

Набрав номер телефона кабинета Пузикова, Золотицкий услышал бодрый ответ, что

все хорошо.

Золотицкий усомнился:

–Так ли все хорошо? Спектакли идут?

–Все хорошо, Никита Сергеевич!

Золотицкий минуту помолчал, потом поинтересовался:

–Этот противный Аристархов звонил?

–Он не звонил. Он вчера пришел в театр. Все хорошо.

Золотицкий присвистнул от удивления:

–Да ну? И что хотел?

–Ну, спрашивал тоже, как дела… Заходил в ваш кабинет.

Золотицкий занервничал:

–И что он искал в моем кабинете?

–Ой, не знаю… Все хорошо!

–Компьютер же забрали. И когда его отдадут?

Пузиков снова повторил:

–Ой, не знаю…

–И сколько мне сидеть под домашним арестом? Тоже не знаешь? И снова повторишь: все хорошо? Как в песенке «Все хорошо прекрасная маркиза»?

На том конце провода Золотицкий услышал лишь вздох. Минуту помолчали.

Золотицкий спросил с интересом:

–Может, мне позвонить этому противному Аристархову?

Пузиков пробормотал:

–Ой, не знаю…

–Интересно, что ты знаешь? Что все хорошо?

Пузиков помолчал минуту, потом осторожно произнес:

–Знаете, Никита Сергеевич, лучше не ссориться с этим Аристарховым.

–Я с ним не ссорился. Только не соглашался.

Пузиков сокрушенно вздохнул:

–Напрасно, Никита Сергеевич.

Закончив разговор с Пузиковым, Золотицкий поднялся, походил в задумчивости по квартире, потом сел. Раздался телефонный звонок. Золотицкий не торопился брать телефонную трубку. Он напрягся, думая, что звонит Аристархов. Прошли три минуты, а телефон продолжал звонить. Не выдержав, он поднял трубку, говоря еле слышно:

–Да, слушаю.

–Хорошо слушаете, Никита Сергеевич?– услышал в трубке бас Аристархова.

–Хорошо.

–Как настроение, Никита Сергеевич?

Золотицкий пожал плечами:

–Интересные у вас вопросы… Лучше скажите, когда я буду выпушен на свободу.

–Значит, раскаиваетесь?

Золотицкий твердо произнес:

–Я ни в чем не раскаиваюсь! Я не совершал никаких преступлений! Жил и буду жить по правде!

–Вот оно как?

–Да, по правде!.. Маслову освободили?

–Пока нет.

Золотицкий повысил голос:

–Но она ни в чем не виновата!

–Только не кричите на меня.

–Я волнуюсь, я…

–16-

Аристархов перебил:

–Раньше надо было волноваться! И не спорить со мной!

–Выходит, вы мстите мне?

Аристархов сухо ответил:

–Бросьте нести всякую чушь! Скоро вас обоих освободят. И надеюсь, впредь вы будете более благоразумным!

–Скоро? Это когда?

Однако вместо ответа Золотицкий услышал в трубке частные гудки.

Золотицкий помрачнел:

–Черт! Стук топора по вишневому саду слышен очень хорошо!

В комнату вбежала испуганная Анфиса.

–Ты чего кричишь?– беспокойно спросила она.

–Кричу… Стук топора…

Анфиса сразу перебила мужа, нахмурившись:

–Заладил одно и то же… Лучше бы помягче говорил с Аристарховым.

–Помягче? Надо жить по правде…

Золотицкий подошел к Анфисе, обнял ее, потом мечтательно произнес:

–Вот если бы я попал в прошлое, на репетицию «Вишневого сада»! В Малом театре!

–Ну, ты и фантазер.

–Мечтаю хотя на денек оказаться там… Поговорить бы со Станиславским.

Анфиса хмыкнула:

–А с Чеховым не хочешь поговорить?

–И с Чеховым тоже хочу поговорить! И с Гоголем хочу поговорить! Знаешь, человек иногда страдает от того, что он не живет в своем времени.

Анфиса удивленно спросила:

–Ну и что потом? Поговорил бы, дальше-то что?

–Ой, я мечтаю… Кажется, мое время– это прошлое. Каждый человек рожден для своего времени, но когда он попадает не в свое время, он страдает!

Глава 5

Встреча со Станиславским.

… И увидел Золотицкий удивительный сон. Сны, конечно, не явь, что-то среднее между фантасмагорией, вымыслом и удручающей реальностью. Он очутился в зрительном зале Московского Художественного театра, когда шел спектакль «Вишневый сад». Золотицкий сначала удивленно оглядывался вокруг, потом немного успокоился, наблюдая за игрой актеров. После окончания спектакля все зрители захлопали, некоторые вставали с криками «Браво!». Занавес на короткое время закрылся, потом открылся, все актеры вышли на сцену, радостные, улыбающиеся. Через минуту на сцену вышел режиссер Константин Сергеевич Станиславский. Он был огромного роста, отличного телосложения, с энергичной походкой и грациозной пластикой; у него были совершенно седые волосы на голове, а большие усы и густые брови остались черными. На груди на золотой цепи висел лорнет. Все в нем подкупало: и огромный рост, и грациозная пластика, и ясные глаза, и простодушная улыбка, и четко поставленный голос. Золотицкий подивился немыслимой гармонии великого режиссера, его силе, красоте, артистизму; в Станиславском не было ничего специфического актерского, никакой фальши, никакого налета театральности и интонаций, заимствованный у сцены.

Подождав, когда зрители стали расходиться, Золотицкий проник за кулисы. Он увидел Станиславского с несколькими актерами, которые очень оживленно говорили. Золотицкий медленно подошел к ним, стоя поодаль, но внимательно наблюдая и вслушиваясь в

–17-

разговор. Через минуты две Станиславский заметил его, интересуясь:

–Вы что-то хотите мне сказать, сударь?

Золотицкий кивнул, волнуясь, пробормотал что-то невнятное. Станиславский вскинул брови от удивления.

Наконец через минуту Золотицкий робко ответил:

–Извините меня великодушно, Константин Сергеевич, я очень хочу с вами познакомиться.

–А кто вы, сударь?

Золотицкий слегка поклонился режиссеру, потом представился:

–Я режиссер из Москвы, Золотицкий Никита Сергеевич. Я живу в будущем, но сейчас угодил в 1904 год.

Собеседники Станиславского хмыкнули, отошли в сторону. А Станиславский остался рядом с Золотицким. Минуту Станиславский молчал, пристально смотря на незнакомого ему человека, потом недоверчиво сказал:

–Говорите, из будущего… Да-с… Похоже, вы, сударь, фантазер.

Золотицкий немного осмелел, поэтому решительно возразил:

–Что вы, Константин Сергеевич, я живу в будущем! Я режиссер и художественный руководитель Театра юмора в Москве! Я…

Станиславский перебил его, предлагая продолжить беседу в его доме. Он жил со своей семьей на втором этаже большого особняка в Каретном ряду. Парадную дверь открыл старый слуга Василий. Он почему-то напомнил Золотицкому Фирса из спектакля «Вишневый сад».

Впустив Золотицкого и притворив дверь, Станиславский сел в кресло, предлагая своему гостю сесть напротив. Золотицкий оглянулся, осматривая зал со скользким, хорошо натертым паркетом; зал показался Золотицкому неуютным, холодным, со стульями возле стен. Он немного походил по залу, потом сел напротив Станиславского.

–И как находите мой дом?– поинтересовался Станиславский.

–Хорош, весьма,– похвалил Золотицкий.

–Итак, коллега… Вы разрешите мне так вас называть?

Золотицкий засмущался:

–Ну, конечно…. Рад, что такой известный режиссер, как вы…

Станиславский жест руки остановил Золотицкого:

–Право, не стоит… Расскажите, что вы ставите.

–«Вишневый сад» Чехова!

Радости Станиславского не было предела: он повеселел, подскочил, прошелся по залу энергичной походкой, потом сел снова в кресло, говоря очень возбужденно:

–Это весьма!.. Это весьма превосходно, коллега! Никита Сергеевич, если мне не изменяет память?

–Он самый.

–Весьма превосходно, коллега!.. И вы считаете «Вишневый сад» комедией или трагедией?

Золотицкий моментально ответил:

–Считаю «Вишневый сад» драмой.

–Вот как? – Станиславский задумался.– В моей первой постановке «Вишневого сада» Антона Павловича многое не устраивало. Он писал эту пьесу специально для Московского художественного театра.

–Интересно, что же его не устраивало?

–Многое… Распределение ролей в спектакле, настроения и жанр. Понимаете, я ставил трагедию! Расхождения еще касались даже постановочных средств, отражающих натуралистическую эстетику театра. И я сказал Чехову, что напишу новую пьесу, и она будет начинаться так: „Как чудесно, как тихо! Не слышно ни птиц, ни собак, ни кукушек, ни совы, ни соловья, ни часов, ни колокольчиков и ни одного сверчка“». Я процитировал шутку Антона Павловича по поводу звуковой партитуры. Да, гнетущая атмосфера, слезы,

–18-

потоки слез пугало Антона Павловича.

Станиславский замолк, поняв, что он увлекся своим рассказом, забыв на какое-то

мгновение о госте.

–Однако я слишком много стал рассказывать о себе… Что вы еще ставите?

Золотицкий ожидал этот вопрос, поэтому он начал бодро рассказывать:

–Я работаю в Театре юмора, поэтому ставлю только комедии. Ставил комедию «Ревизор» Гоголя, пьесы Островского.

Станиславский убежденно сказал:

–Если честно, коллега, я не считаю пьесы Островского комедиями.

–Да?

–Скорее, его пьесы драмы,– уточнил Станиславский.

Золотицкий спросил спокойно:

–Да, а как вы оцениваете его пьесу «Доходное место»? Ее у нас ставили в Театре сатиры.

–Театр сатиры?.. Гм, возможно, ставить ее и как комедию,– согласился после некоторого раздумья Станиславский.

Но через минуту уточнил:

–Нет, лучше, как трагикомедию.

–Константин Сергеевич, я стремлюсь ставить в своем театре что-то новое, но это очень трудно! – взволнованно произнес Золотицкий.

–Почему?

–Постоянно в мою работу вмешиваются чиновники! Из Министерства культуры. Лучше, говорят, ставить проверенные годами пьесы, чем ставить что-то современное. Я спорю с ними по мере возможности. Спорил, спорил, потом надоело, поставил комедию Аристофана.

Станиславский засмеялся:

–Аристофана?.. И после этого чиновники больше вас не беспокоили? Думаю, эта комедия очень древняя. И проверенная веками!

–Точно… Только чиновнику не понравилось, что актеры бегали по сцене голыми.

Станиславский удивился:

–Совсем голыми?

–Актрисы совсем голые, а актеры с обнаженными торсами. И они были в кожаных шортах с искусственными фаллосами.

Станиславский поморщился:

–Я бы оставил только кожаные шорты. Без фаллосов. И что потом сказали на это ваши чиновники?

Золотицкий слегка усмехнулся:

–Сказали, что я ставлю пошлятину. И больше не приходили в мой театр.

Станиславский снова засмеялся:

–А вы молодец, Никита Сергеевич. А пьесу «Вишневый сад» ставите, как комедию?

–Уже говорил вам,– напомнил Золотицкий.– Считаю «Вишневый сад» драмой. Но мои актеры хотят играть ее, как комедию.

–Напрасно! Никак нельзя ставить, как комедию. Это трагедия!

После минутной паузы Золотицкий признался:

–Я очень хочу поработать с вами, Константин Сергеевич! Хотя бы один день! Поучиться

у вас режиссерскому мастерству!

Станиславский благосклонно улыбнулся:

–Попробую вас включить в штат театра, но обещать это на сто процентов не могу, коллега.

–Спасибо! Еще бы я хотел поставить «Вишневый сад», чтобы спектакль смотрел Антон Павлович!

Станиславский немного погрустнел:

–19-

–Нет, коллега, Чехов сейчас болен, отъехал лечиться. У него сильный кашель.

–Может быть, потом, когда он приедет?

–Гм, возможно… Я согласен, но когда приедет Чехов, не знаю.

… Проснувшись, Золотицкий привстал, зевнул и пробормотал:

–Значит, все мне привиделось… То был сон…

Анфиса перестала храпеть, приподняла голову, спрашивая:

–Чего ты говоришь? Не спишь?

–Уже проснулся. Я говорил со Станиславским!

Анфиса равнодушно сказала:

–Ну– ну… Фантазер ты. Спи.

Золотицкий удивился:

–И тебе не интересно, что я видел?

–Совсем не интересно. Мне интересно только, когда ты станешь вести себя поумнее. Чтобы соглашался с Аристарховым.

Сказав это, Анфиса отвернулась от мужа, закрыв глаза. А Золотицкий стал ходить по комнате, вспоминая только что увиденный сон. А ранним утром…

Глава 6

Это прекрасное слово «свобода»!

А ранним утром раздался звонок в квартиру Золотицкого. Он очень удивился, не торопился открывать дверь, думая, что звонили по ошибке. Однако звонок повторился, потом стали сильно стучать в железную дверь, поэтому Золотицкий подошел к двери, посмотрел в глазок. Каково же было его удивление, когда он увидел полицейского. Открыв дверь, Золотицкий поздоровался с полицейским, но тот не ответил, быстро заходя в прихожую. Полицейский лет тридцати, в чине сержанта, бритоголовый, жевал жвачку, Он внимательно посмотрел на хозяина квартиры, потом прошел в комнату, постоял минуту молча, только потом сказав Золотицкому довольно равнодушно, что домашний арест гражданина Золотицкого Никиты Сергеевича с сегодняшнего дня отменен.

Золотицкий обрадовался:

–Очень хорошо! А постановление об этом вы принесли?

Полицейский отрицательно повертел головой, идя к двери.

–Постойте! А вдруг мне скажут, почему я вышел на улицу, мне нужно…

Полицейский огрызнулся:

–Черт! Тебе все сказали, придурок!

Открыв дверь, полицейский вышел, не попрощавшись.

Анфиса, услышав разговор, вышла из спальни.

–Никит, кто-то приходил? – поинтересовалась она.

Золотицкий кивнул:

–Полиция.

Анфиса забеспокоилась:

–Что-то опять случилось?

Золотицкий радостно воскликнул:

–Мне дарована свобода! Это прекрасное слово «свобода»!

–Но это же прекрасно!– обрадовалась Анфиса.

–Но только на словах.

–Как это?

Золотицкий пожал плечами:

–Знаешь, Анфис, в последнее время я ничему не удивляюсь. Я спросил полицейского,

–20-

где бумажное постановление об отмене моего домашнего ареста, но в ответ услышал…– Он замолк, слегка вздыхая.

–Понятно… Значит, ты можешь выходить на улицу, работать в своем театре.

–Могу, но хотелось бы получить официальное разрешение от полиции.

Через час раздался снова звонок в квартиру Золотицкого. Тот же полицейский молча отдал то разрешение от полиции, которое ждал Золотицкий: с печатью, на официальном бланке.

–Ну, теперь ты должен быть доволен,– расплылась в улыбке Анфиса, держа принесенный полицейским бланк с печатью.

Золотицкий снисходительно усмехнулся:

–Да… Лучше поздно, чем никогда.

Он подошел к телефону, позвонил Пузикову.

–Очень рад за вас, Никита Сергеевич, что вас освободили!– услышал Золотицкий радостный голос Пузикова.

–А Маслову выпустили?– деловито спросил Золотицкий.

–Нет, ее нет в театре.

Золотицкий насупился:

–Плохо это…

–Ничего, все будет хорошо!

–Перестань твердить одно и то же! Где все хорошо, если Маслову не выпустили?..– Золотицкий помолчал, потом спросил, как идет работа в театре.

В ответ он услышал стандартный ответ своего зама:

–Все хорошо! Ждем вас в театре.

–А можно поконкретнее?

–Работаем, репетируем спектакль «Вишневый сад». Все хорошо!..– Пузиков помолчал минуту, потом несмело продолжил:

–Еще небольшое новшество мы придумали… Чтобы осовременить «Вишневый сад».

Мы решили ставить мюзикл.

Золотицкий опешил:

–Что, что вы решили? И кто ж такой смелый…

Пузиков перебил:

–Извините, Никита Сергеевич, но по уставу театра, как гласит устав… В общем, в отсутствие худрука его функции выполняет зам, то есть я.

–И воспользовался ситуацией, чтобы переписать классику? Да как вам не стыдно? Как вы посмели?– вспылил Золотицкий.

Пузиков помолчал, потом коротко ответил, что сейчас идет на репетицию, и попрощался.

Золотицкий застыл, не кладя трубку на рычаг.

–Что опять случилось?– беспокойно спросила Анфиса.

Однако Золотицкий не ответил, только махнул кулаком.

–Да что случилось, Никит?

После того, как Золотицкий коротко рассказал о модернизации в его театре, что там ставят мюзикл «Вишневый сад», Анфиса ахнула от неожиданности:

–Не может быть!

–Может, Анфиса… Вот поэтому я хочу поехать сейчас в театр…

Анфиса перебила мужа:

–Не стоит.

–Почему, я…

–Не стоит! Ты иногда бываешь вспыльчивый. Остынь, посиди сейчас, подумай, а завтра поедешь.

Золотицкий парировал:

–21-

–Но я художественный руководитель театра, я должен вмешаться…

–Вот и вмешаешься! Завтра! А сейчас ты пока должен радоваться свободе!

Золотицкий слегка улыбнулся:

–Радуюсь.

–Вот и отлично. Пойдем в парк, погуляем.

Глава 7

Мюзикл «Вишневый сад».

На следующий день ровно в десять часов утра, Золотицкий бодро вошел в свой кабинет. Увидев его, Нина подскочила к нему, радостно говоря:

–Ой, Никита Сергеевич! Рада, что вас выпустили!

Золотицкий осмотрел внимательно свой кабинет, сел в кресло.

–Так, а где мой компьютер? Почему не вернули?– деловито спросил он.

Нина пожала плечами, ничего не говоря.

–Вызови ко мне Пузикова!– приказал Золотицкий, хмурясь.

Нина захотела выйти, но дорогу ей преградил улыбающийся Пузиков.

–Зачем звать меня, когда я уже здесь?– С этими словами он пожал руку Золотицкому, садясь напротив него.

–Так, прошу ответить, что творится в театре! Где Маслова? Где мой компьютер? Где…

–Извините, Никита Сергеевич,– перебил Пузиков,– но я не так осведомлен, как вы думаете. Я не ведаю, почему не выпускают Маслову.

–А где мой компьютер?

–И того не знаю.

Золотицкий постучал пальцами по столу, потом негодующе спросил:

–А что с репертуаром? Зачем надо было переписывать классику? «Вишневый сад»? Теперь тоже скажите, что все якобы хорошо?

Пузиков улыбнулся фальшивой улыбкой:

–Все в самом деле хорошо! Стало больше зрителей. Зритель хочет веселья, музыки, танцев. Поэтому мы ставим мюзикл «Вишневый сад».

–Ставим? Вот когда будешь художественным руководителем другого театра, Пузик, тогда и будешь работать, как хочешь! Не будет никакого мюзикла!– властно произнес Золотицкий.

Пузиков вежливо возразил:

–Извините, Никита Сергеевич, но новая версия спектакля утверждена Министерством культуры. И моя фамилия Пузиков, а не Пузик.

–Вот как? Никак Аристархов утвердил?

Пузиков ответил утвердительно:

–Он самый. И ему очень понравилось.

Золотицкий недовольно воскликнул:

–Кажется, мне сначала должно понравиться! Я худрук театра!

–Да, не отрицаю…

–А! Не отрицаешь? Я тут главный!

Тогда Пузиков предложил Золотицкому пойти на репетицию мюзикла. Золотицкий кивнул, вскакивая.

В большом зале театра как раз шла очередная репетиция мюзикла. Золотицкий знаком руки поприветствовал всех актеров на сцене, усаживаясь на первом ряду. Покрасневший от волнения Пузиков сел рядом с ним. Посидев минуты две молча, Золотицкий не выдержал, спрашивая своего зама с нескрываемой досадой:

–Почему поставили такую пошлятину? Пляски, объятия? Зачем так искажать классику?

–22-

–Извините, Никита Сергеевич,– произнес виновато Пузиков,– музыка, танцы должны вызвать радость зрителей, улыбки. Какая пошлятина?

Раздраженный Золотицкий моментально ответил:

–Знаете, Раневская с Лопахиным никак не могут танцевать! И обниматься!

Пузиков начал неуклюже оправдываться, мол, зритель желает веселья, музыки, но через минуты три Золотицкий увидел совсем непотребную сцену, когда актриса, играющая Раневскую, осталась в одной белой комбинации, а актер, играющий Лопахина, – в одних черных трусах.

–Что это такое?!– гаркнул на весь зал Золотицкий.

Пузиков невольно вздрогнул, садясь чуть подальше от Золотицкого.

–Черт! Пузиков, что ты выдумал? Пошлятина! Может, они и сексом сейчас займутся?

Актеры на сцене застыли, не зная, что делать.

А Пузиков натужно улыбнулся, не смотря на злого худрука, робко отвечая:

–Они займутся сексом за ширмой. На сцене ничего не будет видно.

Золотицкий взревел от гнева:

–За ширмой, значит?! Хватит! Я запрещаю играть эту пошлятину!

Пузиков криво дернул губой, злобно говоря:

–Никита Сергеевич, вы, кажется, не ханжа!

–Да, я совсем не ханжа, но эту вульгарность, эту пошлятину запрещаю! Все актеры на сцене могут быть сегодня свободны! – В голосе Золотицкого звучал металл.– Я запрещаю играть эту гадость! Это надругательство над классикой! Все актеры на сцене могут уйти!

Пузиков напомнил:

–Никита Сергеевич, вы ведь недавно ставили пьесу Лисистрата», где все актеры бегали

по сцене голые.

Золотицкий хмыкнул:

–Гм, да… Но то была древнегреческая пьеса Аристофана, которую я поставил без всяких изменений! И вы, Пузик, прекрасно знаете, что я ничего не дописывал!

Пузиков обиженно произнес:

–Опять искажаете мою фамилию! Я Пу…

Золотицкий оборвал Пузикова:

–Знаю, Пузиков! И я увольняю своего заместителя Пузикова!

Пузиков растерялся:

–По какому праву, я…

Золотицкий оборвал Пузикова, вскакивая и махая кулаком:

–По закону! Я являюсь тут художественным руководителем театра и его главным режиссером! Вы, Пузиков, будете уволены с сегодняшнего дня за превышение полномочий!

–Я временно был…

–Временно, а теперь постоянно я буду худруком театра! А вы уволены с сегодняшнего дня! И никакой чиновник из Минкульта вам не поможет! Вы, Пузиков, надругались над классикой, своевольно изменили репертуар театра! Вы не согласовали со мной изменения в театре! Вы переписали классическую пьесу «Вишневый сад», исказив все в ней, внеся только секс и пошлятину! Вы надругались над классикой! Вы не будете здесь работать! Это настоящий позор, что вы натворили! – Золотицкий остановился на минуту, потом обратился к застывшим актерам на сцене:

–А чего вы стоите? Или вы не знаете, кто тут главный режиссер и худрук? Расходитесь! Этот поганый и пошлый мюзикл не будет ставиться на сцене!

Взбешенный Золотицкий вбежал в свой кабинет. За ним плелся покрасневший Пузиков.

–Так, Нина, печатай приказ об увольнении Пузикова!– приказал Золотицкий.

Нина вопросительно взглянула на Золотицкого и Пузикова, ожидая какого-то объяснения.

–23-

–Извините меня, Никита Сергеевич, я…– начал оправдываться Пузиков, но его оборвал Золотицкий, садясь в кресло:

–Сударь, вы можете уходить! Вы не справились со своими обязанностями!

Нина осторожно спросила:

–Извините, Никита Сергеевич, по какой статье вы увольняете Пузикова?

–Пузиков уволен в связи несоответствия занимаемой должности.

Мрачный Пузиков стоял возле двери, смотря на пол.

–Так, сударь, чего вы тут делаете? Вы уволены!

Пузиков застенчиво спросил:

–Может, пока не стоит меня увольнять? Может, я смогу исправить свою ошибку?

–И ничего слышать не желаю!– гаркнул Золотицкий.– Можете звать сюда на помощь кого угодно, и Аристархова, и даже министра культуры, но вы уволены!

Минутой позже Золотицкий спросил без обиняков:

–Сударь, на мое место метите?

–Да что вы, я…

Золотицкий ударил кулаком по столу, снова гаркнув:

–Все! Вон отсюда!

Нина дала Золотицкому напечатанный приказ на подпись. Он быстро подписал приказ,

говоря, чтобы она срочно отнесла его в отдел кадров. Пузиков постоял еще минуту, потом вышел, не прощаясь.

Нина сочувственно сказала, слегка вздыхая:

–Извините, Никита Сергеевич, но я таким сердитым вас никогда не видела.

Золотицкий не ответил ей, посидел несколько минут в кресле, потом подошел к окну. Нина вышла из кабинета. В дверь кабинета постучали. Он обернулся и увидел входящую улыбающуюся Маслову.

–Здравствуйте, Никита Сергеевич!– поздоровалась она.– Меня выпустили!

Лицо Золотицкого залилось легким светом улыбки.

–Как я рад! И меня тоже выпустили!..– обрадовался Золотицкий.– Он хотел добавить, что сейчас уволил Пузикова, но решил пока повременить с этой новостью.

Маслова села на стул, спрашивая:

–А что случилось в театре? Видела мрачного Пузикова.

Золотицкий несколько помрачнел, говоря вполголоса:

–Я уволил его.

Маслова изумилась:

–За что?

–Он хотел поставить в театре мюзикл «Вишневый сад».

Маслова снова изумилась:

–Что за бред?

Золотицкий воскликнул с отвращением:

–Вот именно, Татьяна Петровна! Этот Пузик надругался над классикой! Как вы себе представляете танец Раневской с Лопахиным в спектакле?

–Такого не может быть!

–Совершенно с вами согласен!– продолжал злиться Золотицкий.– Ладно, танцы… Но потом…– Он остановился, чуть не выругавшись.– Да, потом Лопахин раздевает Раневскую, она в одной комбинации, он только в трусах…

Маслова замахала руками, прося худрука:

–Ой, хватит! Даже не хочу слушать про эту гадость!

Золотицкий сразу согласился:

–Да, гадость… Актеры в спектакле по милости Пузика должны заниматься сексом! Вот поэтому я его уволил с сегодняшнего дня!

Маслова одобрительно сказала:

–24-

–Правильно сделали!

Золотицкий прибавил:

–И этот придурок еще заикался об Аристархове, что он якобы утвердил мюзикл.

–Гм, Аристархов уже худрук вместо вас?

Золотицкий махнул рукой:

–Ладно, с этим придурком… Но Аристархов может явиться в театр.

–Пусть… Полагаю, Никита Сергеевич, вы сможете ему достойно ответить?

Золотицкий смягчился:

–Конечно… Ладно, когда мой компьютер вернут?

Словно в ответ на вопрос Золотицкого в кабинет вошла улыбающаяся Нина, говоря:

–Никита Сергеевич, ваш компьютер вернули!

Золотицкий встал, недоуменно спрашивая:

–А почему не принесли в мой кабинет? .. – И потом сам же ответил:-Да, ничему не надо удивляться сейчас… В царстве абсурда…

Он сам занес компьютер в кабинет, включил в сеть.

–Значит, Татьяна Петровна, мы полностью реабилитированы!– подытожил Золотицкий, слегка улыбаясь.

–Да, все обвинения сняты. Лучше поздно, чем никогда! Остается только завтра ждать Аристархова,– ответила убежденно Маслова.

Глава 8

Те же и Аристархов.

Слова Масловой насчет прихода Аристархова оказались пророческими: на следующий день в кабинет Золотицкого уверенно вошел Аристархов. То был важный господин лет пятидесяти, низенький и тучный, с поседевшими висками, с серыми безжизненными глазами. Он был одет в строгий синий костюм, синий галстук и белую сорочку.

Аристархов работал в Министерстве культуры уже лет двадцать. Окончив ВГИК, он мечтал работать актером, но актер из него получился никудышный – никакого таланта не было, к тому же излишний гонор и непомерное высокомерие вызвали неприятие к нему режиссеров и всех актеров, в результате чего Аристархов был уволен из-за несоответствия своей должности. Мать его занимала высокий пост в Министерстве финансов, подключила всех знакомых, чтобы устроили ее высокомерного сынка в Министерство культуры. Там ему не нужен был талант актера, только требовалось усердие и исполнительность. Несколько напуганный увольнением, Аристархов работал примерно, умерив свои непомерные амбиции. Поначалу работа показалась ему скучной, однако со временем он понял, что сидит на неплохой должности – ездить и проверять, делать указания с важным видом знающего все и вся значительно лучше, чем быть исполнителем. Через пять лет Аристархов дослужился до более высокого поста в Министерстве культуры, став куратором нескольких театров.

Аристархов весьма брезгливо огляделся вокруг, не замечая секретаршу Нину, заходя без всяких церемоний к Золотицкому.

Увидев его, Золотицкий поздоровался, предлагая присесть напротив себя. Аристархов кивнул, сел на стул, потом произнес высокомерно – меланхолическим тоном:

–Знаете, Никита Сергеевич, я по долгу службы обязан курировать несколько театров, но в некоторые мне очень не хочется заходить… Да… Я понимаю, что худрук в театре самый главный, но есть еще над ним многие, которые тоже трудятся на благо своей страны.

Длинное предисловие чиновника совсем не понравилось Золотицкому. К тому же холодный взгляд серых безжизненных глаз Аристархова внушали лишь отвращение к его

–25-

особе.

Золотицкий подумал недовольно: «Вот явился тут… Поучать будет… Как он мне надоел! Только бы не сорваться…».