Текст книги "СТУК ТОПОРА ПО ВИШНЕВОМУ САДУ"

СТУК ТОПОРА ПО ВИШНЕВОМУ САДУ.

Роман.

КАРАМОВ С. К.

«Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву».

Чехов А.П. «Вишневый сад».

«Да, жизнь в этом доме кончилась… больше уже не будет…».

Чехов А.П. «Вишневый сад».

Глава 1

Я не оловянный солдатик!

Никита Золотицкий, режиссер и художественный руководитель Театра юмора, средних лет господин, широкоплечий, худощавый, с короткой стрижкой, блондин с голубыми глазами, сидел со скучающим видом на очередной репетиции спектакля «Вишневый сад».

Золотицкий очень любил свою профессию и театр, постоянно думал о театре, как на работе, так и дома. Он производил впечатление человека, наделенного незаурядным умом, постоянно анализировавший все свои поступки и действия окружающих. Хотя он не имел медицинского образования, Золотицкий знал и любил психоанализ, часто в одиночестве думая о своем жизненном пути и карьере. Чрезвычайно умный и гордый, ершистый и резковатый Золотицкий старался всегда честно и открыто высказывать свое мнение, если даже оно шло вразрез с мнениями сильных мира сего, в частности, с мнениями чиновников из Министерства культуры, курировавшими его театр; вдобавок он пытался отстаивать свое мнение до победного конца. Однако тем не менее в рациональности и рассудительности ему тоже нельзя было отказать – Золотицкий никогда не совершал опрометчивых поступков, тщательно обдумывая все слова и действия. Каждый день он вставал с лучезарной широкой улыбкой, желая совершить сегодня что-то хорошее на общее благо. Он был честолюбивым, как все талантливые и одаренные люди, которые хотят признания и известности.

Репетиции спектаклей в театре казались Золотицкому лишними. Ну, зачем проводить репетиции спектаклю, как размышлял он, если все уже сыграно давным– давно, десятки лет назад, если все известно, как и что сказать и когда? Он хотел ставить новые спектакли, хотел ставить современные пьесы, часто полемизируя с разными режиссерами, чиновниками из Министерства культуры, но пока это не удавалось – слишком много было противников новизны в театре, слишком много было приверженцев старого, еще советского репертуарного театра, когда долгие годы ставили в театрах одни и те же спектакли. Чиновники боялись новизны, новых современных тем в пьесах, поэтому советовали Золотицкому успокоиться и работать на старом отработанном материале.

К тому же Золотицкий считал, что пьеса «Вишневый сад» это драма, а не комедия, как написал Антон Чехов. Поэтому он часто спорил со своими актерами, которые пытались и не раз внести какое-то оживление в действие.

Золотицкого несколько раз приглашали за рубеж, награждали дважды, чему он был очень рад. Однако его жена Анфиса советовала лучше не связываться с заграницей, мотивируя это тем обстоятельством, что сейчас не время ездить за границу, когда все

агрессивно настроены друг против друга, когда говорят, что якобы везде враги.

–3-

Золотицкий спорил с Анфисой, говоря иронично:

–Анфис, понимаешь, ну, если везде враги, значит, у кого-то паранойя!

Анфиса, миловидная дама лет тридцати пяти, шатенка с голубыми глазами, казалась мужу немного наивной, простодушной, слишком верящей убеждениям телепропагандистов.

–Ну, если говорят, значит, так и есть,– кротко возражала Анфиса.

Ершистый Золотицкий ранее поставил в своем театре комедию «Лисистрата» древнегреческого комедиографа Аристофана. Это случилось полгода назад после бурного спора с Аристарховым, чиновником из Министерства культуры, когда чиновник в очередной раз пытался убедить Золотицкого ставить старые проверенные пьесы.

–Хорошо! Тогда поставлю в своем театра пьесу Аристофана, назвав это премьерой!– рассмеялся Золотицкий, говоря с чиновником.

Аристархов ничего не ответил Золотицкому, лишь пожав плечами. Однако на премьеру древнегреческой комедии «Лисистрата» он пришел. И удивленно смотрел, как на сцене ходят три абсолютно голые актрисы, за которыми бегают три актера; актеры в отличие от актрис были с обнаженными торсами, но в шортах, а спереди шортов виднелись прикрепленные кожаные фаллосы. Посидев минут пять, Аристархов

недовольно воскликнул:

–Что за пошлятина!

И ушел, не попрощавшись.

К Золотицкому подбежала его секретарша Нина, молодая девушка, брюнетка, сильно накрашенная, в синих джинсах и красном свитере.

–Ой, Никита Сергеевич, вам звонит опять этот чиновник!– сообщила она.

Золотицкий нахмурился:

–Аристархов звонит?

–Он самый. Он спрашивает по поводу явки на собрание.

Золотицкий помолчал минуту, потом нехотя ответил:

–Скажи, что я на репетиции. Очень занят.

Нина сказала со скрытой досадой:

–Он уже трижды звонил. Надоел! Я говорю, режиссер на репетиции, а он твердит одно и то же: позови!

Золотицкий нехотя встал, пошел в свой кабинет.

–Да, слушаю…– произнес небрежно он, беря телефонную трубку.

–Слушаете, да? Я уже трижды звонил!– услышал Золотицкий в трубке бас чиновника:.

– Вы помните о собрании?

–Как же. Помню.

–Всем надо завтра явиться в час дня! Это собрание очень важное. Для поддержки правящей партии!– сказал приказным тоном Аристархов.

Золотицкий промолчал, закусывая нижнюю губу от злости. Он не хотел ругаться с наглым и важным чиновником из Министерства культуры.

–Никита Сергеевич, что же вы молчите?– поинтересовался Аристархов.

–Я слушаю вас.

–Слушаете? Я напоминаю, чтобы вы пришли на собрание!

Золотицкий помолчал минуту, потом решил отказаться:

–Извините. Я занят репетициями.

–Напрасно, Никита Сергеевич! Советую одуматься. Явка обязательна!

–А если я не поддерживаю эту партию?– задал вопрос Золотицкий.

Слова Золотицкого вызвали бурную реакцию чиновника: он повысил голос, негодуя и настаивая, чтобы Золотицкий явился на собрание:

–Никита Сергеевич, подумайте! Не хотите прийти? А потом будете просить финансовую

–4-

поддержку вашему театру?

Золотицкий насупился:

–Только не надо меня шантажировать!

–Я никого не шантажирую! Явка обязательная!

Золотицкий слегка усмехнулся:

–Хорошо, постараюсь. Оловянный солдатик Золотицкий постарается прийти.

–Что за глупости? В общем, жду.– С этими словами Аристархов повесил трубку.

Нина стояла рядом с Золотицким, часто вздыхая.

–Напрасно, Никита Сергеевич… Напрасно вы так резко говорили,– упрекнула она режиссера.

–Вовсе не резко,– парировал Золотицкий.– Я просто высказал свое мнение по поводу партии. Я не оловянный солдатик, чтобы мною командовали на плацу. И я очень занят.

Вечером усталый и задумчивый Золотицкий пришел домой. Анфиса сразу заметила, что муж чем-то удручен, поэтому после того, как он поужинал, задала вопрос:

–Что случилось, Никита?

Золотицкий не ответил, сидел за столом, уставившись в одну точку. Потом он поднялся, прошелся по кухне, говоря неторопливо и тщательно обдумывая каждое слово:

–Понимаешь, Анфис… Вроде стараюсь, работаю, но очень трудно делать вид, что ничего не происходит. Что вроде наша обычная жизнь… – Он остановился, сокрушенно вздохнул:

–Сверху постоянно какие-то приказы. То приди на собрание, то подпиши какую-то бумагу, какое-то воззвание, то одобри, что не хочешь одобрять…

–Поясни.

Золотицкий пристально посмотрел на Анфису, удивленно спросил:

–Неужели непонятно? Как жить, когда пространство свободы постоянно сокращается?

Анфиса пожала плечами:

–Ты еще спроси, как классик: быть или не быть.

–Не поняла?… Как сохранить самого себя, не став оловянным солдатиком.

Анфиса уверенно произнесла:

–Просто работать, приносить пользу. Я тоже не хочу быть оловянным солдатиком.

–Это хорошо, что не хочешь… Да, постоянно надо останавливать себя, чтобы сказать откровенно: да плевал я на это или то! Самоцензура угнетает.

Анфиса сразу согласилась:

–Да… Ты знаком с аутотренингом, успокойся.

–Иногда он не помогает…– Золотицкий помолчал, потом припомнил:

–У писателя Мамина-Сибиряка есть хорошая сказка о Серой Шейке.

–При чем…

Золотцкий задумчиво произнес:

–Послушай… Серая уточка, которая не смогла осенью улететь в теплую страну и теперь плавает в полынье, которая все сужается. Трудно выжить в этой замерзающей полынье!

–Неплохой образ для пояснения ситуации. Но ты режиссер, твори, радуйся театральной жизни.

Золотицкий быстро согласился:

–Да, я режиссер, а не политик или чиновник… Да, мне нравится театр, в котором работаю. Но жизнь сейчас в социуме становится намного противнее, чем ранее.

Он помолчал минуту, потом добавил, слегка вздыхая:

–Слышится стук топора по вишневом саду…

Анфиса удивилась:

–Ну и метафоры у тебя!

–Понравилось?

Анфиса слегка улыбнулась:

–Да… Кажется, тебя приглашали в Америку на постановку там «Вишневого сада»?

–5-

–Скоро поеду… Хотя ты советовала не ехать.

–Поедешь, забудешь все. С головой уйдешь в творчество. Вместе поедем.

Золотицкий мечтательно произнес:

–Я режиссер, мечтаю ставить пьесы… Знаешь, иногда я мечтаю оказаться в прошлом. Поставить пьесу «Вишневый сад» в театре в присутствии Антона Чехова!

Анфиса присвистнула от удивления:

–Да ну? Мечтаешь оказаться в прошлом?

–В последнее время очень часто. И с тобой.

Золотицкий обнял жену, поцеловал. Вечер прошел вполне спокойно. А следующий день…

Глава 2.

Сплошные неприятности.

А следующий день оказался очень тревожным. Как всегда, Золотицкий зашел в свой кабинет в десять часов утра. Увидев его, Нина не удержалась от комментария:

–Никита Сергеевич, глядя на вас, даже часы не нужно проверять.

Золотицкий милостиво улыбнулся:

–Хочешь сказать, что я пунктуален.

–Да. Как всегда, приходите ровно в десять часов.

Золотицкий вошел в кабинет, включил компьютер.

Нина пошла следом за ним, докладывая:

–Никита Сергеевич, вам уже дважды звонил…

–Неужели этот противный Аристархов?– предположил Золотицкий.

–Он самый.

–И что опять хотел?

Нина пожала плечами:

–Того не знаю. Но звонить будет.

Нина вышла из кабинета. Несколько минут Золотицкий просидел в задумчивости.

«Да, господин Золотицкий, постоянно вы оказываетесь в пучине неотвратимых тревожащих мыслей и страшных снов!– подумал с горечью Золотицкий.– Ну, что делать, если приходится жить в период новых заморозков? К сожалению, у нас только два времени года: оттепель и заморозки, увы… К сожалению, времена не выбирают, как и страну, в которой тебя родили… Перестань думать о плохом… Страшные сны, прочь от меня! Сосредоточься исключительно на работе!».

Осторожный стук в дверь вернул его в бодрое, рабочее состояние.

–Да…– Золотицкий привстал, потом вновь сел в кресло.

В кабинет вошел актер его театра Борис Вильштейн, лет сорока, светловолосый, коренастый, в очках, чем-то взволнованный. Вильштейн работал в Театре юмора уже десять лет. Он вырос в актерской семье, оба родители тоже были актерами. Вильштейн, робкий и нерешительный в жизни, но талантливый и уверенный в актерской игре, был очень симпатичен Золотицкому. Они дружили, ходили друг к другу в гости, не раз ездили в отпуск вместе с семьями.

Поздоровавшись, Вильштейн сел на стул напротив Золотицкого.

–Что-то случилось, Борис?– поинтересовался Золотицкий.

Вильштейн закурил сигарету, говоря удрученно:

–Случилось… И многое.

–Поясни.

Вильштейн минуту помолчал, потом робко ответил:

–Ты знаешь, я иногда что-то пишу в соцсетях… Ну, понимаю, что все сейчас проверяют, опасно писать, о чем думаешь… Не удержался, поставил один лайк в сети.

–6-

–И что?

–А то!…– Вильштейн перестал курить, сжал пальцы рук в кулаки.– Вчера вечером ко мне заявляются люди в черных масках, хамят, забирают мой компьютер.

–За один лайк? И по поводу чего он был?

–Да забыл уже… Мне грозят судом! И еще одна гадость. Хотят арестовать сына.

Золотицкий опешил:

–А его за что?

Вильштейн протяжно вздохнул:

–Витя написал пост по поводу спецоперации.

Минута прошла в гробовом молчании. Вильштейн сидел, уткнувшись в одну точку на полу, с выражением беспомощного страха на бледном лице.

Золотицкий постучал пальцами по столу.

–Да, все тревожно…– подытожил он. – Даже робкий Вильштейн решил уехать.

–Робким был раньше. А сейчас надо быть решительным!– твердо произнес Вильштейн.

–Да, могут тебя записать в иноагенты. Я уже давно ничего не пишу в соцсетях. И тебе советую!

Вильштейн подхватил:

–Раньше я тоже ничего не писал. Боялся. А сейчас черт попутал…

Золотицкий криво усмехнулся:

– Раньше говорили о врагах народа, а сейчас появились иноагенты… Да-с, метаморфозы нашего бытия… Здравствуй, капиталистический 37 год!.. И что ты намереваешься делать?

–Уеду. Да, я уеду!– Вильштейн подскочил, повторяя одни и те же слова, но все громче и громче, переходя потом на истерический вопль:

–Уеду! Уеду!! Уеду!!

Пришлось Золотицкому встать, похлопать по плечу друга, успокаивая.

–Хватит кричать… Сядь и остынь…– произнес добродушно Золотицкий. – Я тебя не узнаю… Куда делась твоя робость?

Вильштейн сел на стул, прикрывая глаза.

–И куда хочешь уехать?

Вильштейн открыл глаза, взглянул на Золотицкого растерянно.

–Надо уехать… С сыном. Пока на свободе…– сказал он еле слышно.– Уже решил уехать

в Израиль. Один русскоязычный театр в Тель– Авиве давно приглашал меня играть в «Беге» по Булгакову.

Золотицкий скептически произнес:

–Там тебе не будет лучше.

–Нет, будет.

–Неужели?

Вильштейн уверенно сказал:

–Будет! Там не сажают за лайки! Мне надоела полицейщина! Мне все надоело!

Золотицкий печально протянул:

–Значит, «Бег» по Булгакову… Но сначала бег из Москвы.

–У тебя в ходе нашего разговора появляются аллегории.

–Что поделать, мы люди творческие… Бег… Там, кажется, в пьесе четыре действия и восемь снов.

–Правильно.

–А сон есть драматургическая условность, представляющая что-то нереальное… То есть все, как страшный сон русской интеллигенции.

Вильштейн расплылся в улыбке:

–Как ты все образно описал! Творческая интеллигенция не могла найти консенсус… Не могла поступиться своими нравственными принципами.

–7-

Золотицкий восторженно улыбнулся:

–Это ты, кажется, говоришь и о себе.

–Правильно!

Золотицкий протянул другу лист бумаги, говоря:

–Ну, пиши заявление по собственному.

Вильштейн кивнул, начал писать. Раздался телефонный звонок.

Золотицкий занервничал:

–Только бы не этот противный Аристархов…

Опасения Золотицкого подтвердились: в телефонной трубку он услышал бас Аристархова:

–Приветствую, Никита Сергеевич!

Золотицкий поздоровался, взял подписанное заявление у Вильштейна. А любопытный Вильштейн не уходил, прислушиваясь к разговору.

–Никита Сергеевич, вы не пришли на собрание,– то ли вопросительно, то ли утвердительно произнес Аристархов.

Золотицкий от злобы закусил нижнюю губу, мысленно настраивая себя на спокойствие и хладнокровие, желая в этот миг, чтобы противный и надоевший ему чиновник побыстрее повесил трубку.

–Не пришел…– коротко ответил Золотицкий.

–Я же вам напоминал!

–Извините, был на репетиции. Я обещал прийти, но не смог.

–Очень плохо!.. Ладно… – Аристархов помолчал минуту, потом продолжил:

–Да, вам надо будет подписать одно заявление. Уж не отказывайте в этом.

Золотицкий раздраженно сказал:

–Слушайте, то собрание, то заявление, то еще что-то! Я работаю в театре или в каком-то военном штабе, где только слышатся приказы?

–Напрасно вы так… Не сердитесь! Заявление только подпишете и все.

Золотицкий беспокойно спросил:

–И о чем заявление?

–Так, заявление театральных деятелей по поводу одобрения проводимого курса… И еще завтра в двенадцать часов дня состоится митинг, на который обязаны явиться все наши театральные деятели. Как куратор вашего театра, сообщаю.

–Хорошо, постараюсь.– Голос Золотицкого зазвучал однотонно, бесстрастно.

–То, что постараетесь, неплохо, но было бы лучше, если б ответили: обязательно приду!

–Извините, но я бываю очень занят на работе!

–Это понятно… Но мы находимся в социуме, а не в космосе. Как говорил раньше товарищ Ленин, нельзя находиться в обществе и быть свободным от общества.

Золотицкий снисходительно усмехнулся:

–Знаете, эта мумия Ленин не мой товарищ. И он мне не авторитет.

На том конце провода замолчали.

Вильштейн хихикнул, неслышно хлопая в ладоши.

–Что ж, плохо, что Ленин вам не указ…– услышал Золотицкий ответ чиновника. – До свидания. Но советую все-таки прийти. Чтобы не было потом неприятностей.

Аристархов дал отбой.

–Он мне еще и угрожает…– процедил сквозь зубы Золотцкий.

–И чем же?

Золотицкий пожал плечами:

–Упоминал о финансовой поддержке театра. Может прислать новую налоговую проверку.

Вильштейн встал, напоследок сказал:

–Советую тебе тоже уезжать.

–А что я буду делать за рубежом?

–8-

Вильштейн быстро ответил:

–Будешь так же работать режиссером.

Золотицкий с жаром возразил:

–Нет! Моя родина тут!

–Тут ты мучаешься…

Золотицкий       махнул рукой:

–Когда мучаюсь, когда радуюсь… Ты не очень спешишь?

–А что?

Золотицкий порылся в ящике письменного стола, вытаскивая исписанный лист бумаги.

–Послушай… Написал забавный монолог на злобу дня. Может, вставлю в какую-нибудь пьесу.

Он встал, прошелся по кабинету, начав читать:

–Скажи, нам теперь надо забыть название романа Льва Толстого? Какого романа? Роман «Война и мир» Толстого.

Золотицкий сделал паузу, а Вильштейн хихикнул.

–Ой, нельзя говорить!– Золотицкий, подражая актерам, театрально поднял обе руки, закатывая глаза.– И как теперь… Ой, даже не знаю… О многом говорить нельзя.– Он испуганно оглянулся, вздрагивая.– Ой, даже страшно стало! И о войне нельзя говорить… Ой, ой, о мире тоже нельзя говорить!

Вильштейн снова хихикнул, хлопая в ладоши.

–Ой, как страшно стало жить! Обо всем нельзя говорить. Почему? Можно хвалить наших чиновников. Да, это можно, но не хочется. Помнишь, как Оруэлл писал? Что мир это война, а война это мир? Вот-вот… Только не надо об этом говорить. Помню, когда была война в Афганистане. Нет, нельзя! Ой, говорили о контртеррористической операции. Верно. Лучше говорить: операция Ы. Почему ж Ы? При чем тут название старой комедии? Да потому, что наша жизнь похожа на комедию. На комедию или трагикомедию? Ой, как страшно стало жить!

Золотицкий захохотал, пряча листок бумаги в ящик стола. Вильштейн захохотал тоже, похвалив своего друга:

–Слушай, а у тебя есть способности к сочинительству! Молодец! Почти, как Оруэлл!

Золотицкий засмущался:

–Ну, ты скажешь…

–Пиши! Молодец! И в какую пьесу вставишь этот монолог? Надеюсь, не в «Вишневый сад»?

Золотицкий отрицательно качнул головой:

–Не туда.

Глава 3

Маски-шоу в театре.

На следующий день Золотицкий, как обычно, зашел в свой кабинет ровно в десять часов утра. Нина сообщила ему, что опять звонил Аристархов. Золотицкий ничего не ответил, лишь только кивнул секретарше.

Посидев примерно часа два на репетиции, Золотицкий вернулся в свой кабинет. Он решил не ходить на собрание. Он даже не хотел сегодня брать телефонную трубку,

чтобы не говорить с противным ему чиновником.

Ровно в час дня обезумевшая от страха Нина вбежала в кабинет, вопя:

–Никита Сергеевич! В театр ворвались люди с автоматами!

–Вызвать полицию!– произнес приказным тоном Золотицкий, вскакивая.

–А она тут не поможет…– пробормотала Нина.

Выйдя из своего кабинета, Золотицкий увидел людей в камуфляже и черных

–9-

масках с автоматами, которые кричали: «Всем лечь на пол! Лежать и молчать!». Увидев это, Золотицкий застыл от неожиданности. Нина стояла рядом с трясущимися руками.

Через минуты три к Золотицкому подбежали трое в черных масках.

Высокий в черной маске, заметив Золотицкого, представился:

–Капитан Козлов! Это экстренная проверка вашего театра! Показать все документы, все компьютеры.

Золотицкий презрительно усмехнулся:

–Простите, капитан каких козлов?

Козлов нецензурно выругался, потом схватил Золотицкого за рукав, говоря очень грубо:

–Слушай, умник! Интеллигентик! Ты для меня дерьмо! Проверка твоего поганого театра!

Нина модяще воскликнула:

–Отпустите его! Не бейте!

Козлов немного смягчился и отпустил Золотицкого.

Войдя в кабинет Золотицкого, двое в черных масках открыли шкаф, побросав на пол

все папки с документами, включили компьютер.

–Чем обязан? Почему устроили маски – шоу?– тревожно спросил Золотицкий.

–Проверка. Растраты. Налоги. Все проверим,– отрывисто произнес Козлов, не смотря на помрачневшего Золотицкого.

–Какие растраты?– удивился Золотицкий. – Не было никаких…

–Черт! Отставить разговорчики!– грубо оборвал его Козлов, снова нецензурно ругаясь.– Вопросы здесь задаю только я!

Золотицкий покраснел от волнения, сжав пальцы рук в кулаки.

–Так, где бухгалтерские отчеты?– деловито спросил Козлов.

–В бухгалтерии,– ответил тихо Золотицкий. – Я могу…

–Сиди. И без тебя принесут.– Козлов махнул рукой одному в черной маске, после чего тот быстро кивнул и вышел из кабинета.

Через несколько минут человек в черной маске вернулся с несколькими журналами. Он положил их на стол, ожидая дальнейших команд капитана. Козлов стал перелистывать бухгалтерские журналы.

Золотицкий минуту молчал, потом не выдержал:

–Что за придирки? Вы не церемонитесь, будто у себя дома!

Козлов коротко ответил, не глядя на режиссера:

–Что значит придираться? У нас плановая проверка!– Потом он снова грязно выругался, плюясь.

Козлов приказал людям в черных масках унести компьютер и бухгалтерские журналы.

Золотицкий подскочил, почти крича:

–Постойте! А как же я буду работать без компьютера?

–Черт поганый! А мне на это наплевать!– огрызнулся Козлов.

Через несколько минут Золотицкий с Ниной остались в кабинете одни.

Золотицкий сел в кресло, сжимая пальцы рук в кулаки. Зазвонил городской телефон. Однако Золотицкий сидел неподвижно, будто не слышал звонка.

–Телефон… Никита Сергеевич…– еле слышно сказала Нина.

Золотицкий догадывался, кто звонит, поэтому не спешил взять телефонную трубку. Но трубку подняла Нина:

–Да… Театр юмора….– Через минуту, она прошептала Золотицкому, прикрывая трубку ладонью:

–Это опять…

Золотицкий кивнул:

–Аристархов…

–Вы угадали, Никита Сергеевич.

Золотицкий нехотя взял телефонную трубку, процедив сквозь зубы:

–10-

–Слушаю…

–Приветствую вас, Никита Сергеевич!– услышал режиссер бас Аристархова.

Золотицкий промолчал, чтобы не выругаться.

–Алло, Никита Сергеевич, вы слышите меня?

–Слышу. И только что видел ваших опричников в черных масках.

Аристархов почему-то засмеялся:

–Ну, какие же они мои? Ребята работают, ищут неплательщиков налогов, растраты…

Золотицкий произнес ядовито – ледяным тоном:

–Значит, эта ваша месть? Грозили мне проверкой?

–Месть?

–Ну, маски – шоу…Проверка финансовой отчетности, да?

Аристархов моментально ответил:

–Это пока вам предупреждение, чтобы впредь были бы полюбезнее! Чтобы являлись на наши собрания! Чтобы подписывали, когда вас просят!

–Значит, это цветочки? А ягодки впереди?

Аристархов повысил голос:

–Не кипятитесь, Никита Сергеевич! Знайте, что все кандидатуры на посты режиссеров и худруков заменяемы! И вас могут легко заменить!

Золотицкий помедлил с ответом, потом тревожно спросил:

–Значит, угрозам нет конца?

–Повторяю: все заменяемы! У нас незаменимых нет!

Золотицкий сухо ответил:

– Незаменимых нет, но есть недосягаемые! Извините. До свидания!

Золотицкий бросил телефонную трубку.

В кабинет Золотицкого вбежала испуганная главная бухгалтер театра Таня Маслова, пожилая дама, брюнетка в коричневом брючном костюме, с отечным лицом. Золотицкий всегда посмеивался над ней, говоря, что она похожа на ходячую парфюмерную выставку; но сегодня он заметил на ее лице слезы с размазанным макияжем.

–Что случилось, Татьяна Петровна?– участливо спросил Золотицкий.

–А вы не знаете?– Маслова присела на краешек стула напротив режиссера, вытирая платком слезы.– Люди с автоматами! Ворвались ко мне, унесли компьютер!

Золотицкий встал, дружески похлопал ее по плечу, говоря как можно мягче:

–Это плановая проверка, Татьяна Петровна. И ко мне заходили.

–Знаю. Мне звонили еще из налоговой полиции.

Золотицкий сел в кресло, попросив главного бухгалтера рассказать, что сказали в в налоговой полиции.

–Ну, что сказали? Ничего хорошего…– ответила удрученно Маслова.– Плохое состояние бухгалтерии, хищение двухсот миллионов рублей.

–Черт! Не было никакого хищения!– разозлился Золотицкий.– Это все Аристархов подстроил!

–Он вам грозил?

–Да… Намекал… И сегодня звонил, мол, надо было приходить на собрания. Подписывать, если просят что-то подписать.

Маслова прочувственно воскликнула:

–Ну, надо было вам все подписать! Нам грозит суд! Театр обвиняют в хищении миллионной суммы! Вы понимаете…

–Я все понимаю, Татьяна Петровна,– перебил Золотицкий.– Но прежде всего прошу не кричать в моем кабинете!

–Извините, я…

–Так, уже была одна попытка ранее обвинить театр в хищении,– напомнил Золотицкий.-

И теперь снова… Назначенная ранее комплексная проверка финансовой отчетности

–11-

показала, что не было грубых нарушений! Да, была госсубсидия, все у нас есть в отчетах.

–Есть, конечно,– сразу согласилась Маслова.

–И в обвинительном раннем заключении мало было конкретики, неясно, в чем выразились противоправные действия обвиняемых. Все финансовые документы мы представили.

Маслова кротко возразила:

–Но это было раньше. А сейчас все снова…

–Снова… Если будет новое обвинение, повторится все, как и ранее,– уверенно сказал Золотицкий.– Пусть проверяют, пусть пугают… Пусть забирают у нас компьютеры! Лучше бы подумали о несовершенстве порядка госфинансирования в сфере культуры!

–О чем это вы?

–Недавно Союз театральных деятелей России заявил, что система финансирования театральных проектов создает непреодолимые препятствия для работы! Наши театры вынуждены составлять планы и графики работы на годы вперед. Финансирование, согласно закону, выделяется постфактум, в порядке компенсации за уже выполненные работы! Уже выполненные! И бухгалтерия составляет фиктивные отчеты о еще не выполненных работах, чтобы получить деньги на решение театральных задач.

Маслова заулыбалась:

–Ой, Никита Сергеевич, как с вами приятно говорить! И все разложите по полочкам, и все объясните. Да, еще… Чтобы купить реквизит на блошином рынке нужна наличка.

–Знаю… Все я знаю… Наличка нужна театру, а не нам. А налоговая полиция думает, что мы якобы преступники, казнокрады! И мы почти каждый день должны доказывать, что мы честные!

– Как это в старой юмористической сценке, докажи, что ты не верблюд.

Минута прошла в молчании.

В кабинет вошла Нина, сообщив, что люди в черных масках покинули театр.

Золотицкий благосклонно улыбнулся:

–Очень хорошо! Покинули.

–Надолго ли?– подхватила Маслова, сокрушенно вздыхая.

–Уже бы завтра отдали наши компьютеры и больше б нас не беспокоили.

Оставшись один, Золотицкий минуту просидел в кресле, потом поднялся и стал ходить по кабинету, взволнованно говоря:

–Стук топора по вишневом саду все отчетливее! Увы!

На следующий день маски – шоу вновь повторились. Уже в одиннадцать часов утра Нина вбежала в кабинет Золотицкого, вопя:

–Никита Сергеевич, снова эти с автоматами!

Золотицкий встал, вышел в коридор и увидел подходящего хмурого капитана Козлова в сопровождении двух в черных масках и с автоматами.

–Чем обязан на этот раз?– деловито спросил Золотицкий.

Козлов ничего не ответил, спрашивая людей в черных масках, где главная бухгалтер.

Золотицкий еще раз повторил свой вопрос, но Козлов лишь грубо оттолкнул его, матерясь. Через минут пять привели плачущую Маслову. Она была в наручниках. Двое а черных масках держали ее за руки, словно вели какого-то особо опасного преступника. Увидев Золотицкого, Маслова завопила:

–Никита Сергеевич! Что происходит?

Козлов поморщился:

–Происходит задержание преступников. Мы работает в рамках закона!

–Неужели?– усомнился Золотицкий.– Это мы преступники? И я тоже преступник?

Козлов глянул на Золотицкого, отвечая с полупрезрительной снисходительностью:

–И ты тоже преступник! Арестовать его!

Золотицкого окружили двое в черных масках.

Золотицкий слегка опешил:

–12-

–За… за что?

Козлов грязно выругался и отошел от Золотицкого. Плачущую Маслову посадили в автозак и повезли в сопровождении троих в черных масках и автоматами. А Золотицкого посадили в другой автозак и привезли домой, напоследок сказав ему, что он месяц будет находиться под домашним арестом.

Анфиса занервничала, увидев арестованного мужа:

–Черт! За что?

Золотицкий пожал плечами:

–Опять старое дело вспомнили. Якобы растраты…

Анфиса попросила:

–Ну, наручники ему снимите! Что творится?

Один в черной маске снял наручники, забирая их. Через минуту оба в черных масках ушли.

Анфиса подбежала к мрачному мужу, причитая:

–Зачем все это? Почему домашний арест? Что ты натворил? Ну…

Золотицкий перебил ее:

–Перестань плакать… Вспомнили старое дело.

–Старое?

–Золотицкий кивнул:

–Ничего криминального раньше найти не смогли, не смогут и сейчас. Это просто месть чиновника Аристархова.

Золотицкий сел на стул, потирая запястья.

–Что? Болят руки?– участливо спросила Анфиса.

–Немного ноют… Да, стук топора по вишневому саду все отчетливее!

Анфиса обняла мужа, моляше восклицая:

–Ну, согласись с этим противным Аристаховым! Подпиши бумажку! Я не хочу, чтобы тебя посадили в тюрьму!

–Не посадят.

–Не посадят, если будешь подписывать то, что скажут!

Золотицкий решительно возразил:

–Нет и еще раз нет! Я не оловянный солдатик!

Вечер прошел спокойно. Золотицкий стал смотреть телевизор, говоря, что это теперь будет его каждодневным занятием.

Глава 4

Жить по правде.

Ночью Золотицкий ворочался с боку на бок, уснуть не смог. Он несколько раз вставал, ходил по квартире, раздумывая. А Анфиса крепко спала, не слыша его шагов. Золотицкий пролежал с закрытыми глазами примерно час, потом вздремнул на час. Проснувшись, он поднялся в предутренней темноте и подошел медленно к окну. Звезды еще блестели, но рассвет занимался теперь быстро. Постояв немного возле окна, Золотицкий снова лег, прикрывая глаза и желая успокоиться. Он сильно переживал, что его приговорили к домашнему аресту, что главная бухгалтер Маслова тоже арестована, а театр фактически остался без руководства. Невозможность что-то изменить в данной трагической ситуации бесила его. Он всегда был человеком действия, всегда обдумывал свои поступки, сторонился всякого криминала, поэтому сейчас страстно желал что-то изменить, доказать, что ни в чем не виноват: напрасно вспомнили старое дело о каких-то театральных незаконных растратах, когда год назад все уже было доказано, что ни он, ни Маслова не совершали ничего противозаконного.

–Жил по правде…– говорил вполголоса сам себе Золотицкий,– Не прогибался ни

–13-

перед кем. И не молчал. Постоянно надо молчать, что ли? Постоянно угождать разным чиновникам, подписывать разные заявления, как они требуют? А если моя совесть не велит того подписывать?! Молчим, мы молчим… И к чему приведет наше бездействие? Боимся даже лишнего слова сказать! Можем только анекдотики на кухнях рассказывать! И сколько раз я слышал трусливый комментарий: «А что мы можем? Мы ничего не можем…». Увы, многие утеряли человеческий облик, став какими-то жалкими животными, которые удавятся за миску супа, забыв все принципы, душу свою, все старания своих предков. Чего же мы боимся? Боимся потерять комфортное пребывание в уютной квартирке, боимся совершить даже один шаг гражданского мужества! Да, вот недавно во Франции были демонстрации протеста, забастовки, но это там… А у нас молчаливое и долготерпеливое население, которое по привычке помалкивает, лишь тихо ругая кого-то на кухне. И никто не выйдет на улицу, протестуя, а если выйдет, его моментально арестует полиция. Хотя одиночные пикеты сейчас разрешены, но это только на бумаге… А в нашей удручающей реальности даже одиночный пикет запрещен! А если выйдет не один, а тысяча, если выйдет на улицу миллион протестующих граждан? Поводов для протестов предостаточно! Если выйдет целый миллион?! Ой, я даже не призываю никого к бунтам, помилуйте! Я только размышляю… Да, за годы кровавого коммунистического террора взрастили трусливое и покорное поколение, которое будет молчать, когда надо действовать! Когда надо сказать лжи свое решительное «нет»! Когда надо не поддерживать ложь на всяких собраниях, когда надо перестать быть робкими и молчаливыми, когда надо не подписывать разные заявления на работе, которые тебе нагло подсовывают подписать. Каждый должен выбрать путь честного человека, отвергающего ложь, или путь подлого слуги лжи. Не сидеть, не слушать разную беззастенчивую пропаганду и ложь на собраниях, лекциях, опровергать эту ложь по мере возможности! Жить по правде сложно, но нужно! Да, можно из-за этого лишиться работы, большой премии, похвалы начальства, но душу чистую свою сохранишь. И можешь смело заявить всем: не быдло я, не трусливый страус, ура – холуй, а свободолюбивый и честный гражданин! Вот путь, который может привести нас к освобождению ото лжи, тупой пропаганды, ненужной рабской покорности. Который приведет к лучшей жизни, без всяких кровавых переворотов. Забыть свою робость, покорность, перестать быть молчаливым и терпеливым быдлом! Сказать свое решительное «нет!», когда от тебя, молчаливого и покорного, требуют сказать «да»! Может, мы сами виноваты в плохой жизни? Может, надо подумать, чтобы ее изменить? Заткнули рты, не дав говорить?! Закрыли разные оппозиционные сайты? Не работает сейчас радио «Эхо Москвы» и не выходит «Новая газета»? А что ты сделал, что ты сказал, чтобы они работали, как прежде? Нет, ты молчал, как ура – холуй! Выборы? Возможно, можно и нужно голосовать не по указке. Не молчать! Не молчать нигде: ни на работе, ни на собраниях, лекциях. Излагать свою точку зрения, спорить и доказывать. Жить по правде! Иначе станем рабами, которым, как писал Пушкин, нужно «ярмо с гремушками да бич».