Текст книги "«По полю танки грохотали…». «Попаданцы» против «Тигров»"

Это немного удивляло. Ведь с момента, когда мы расстреляли прошлую колонну, прошел почти час. Не могли же немцы не знать, что наш танк практически закрыл им дорогу?! Или… могли?!

– Они, гады, небось думали, шо мы деру дали, – прокомментировал Колька. – Думали, шо обосралися и сбежали. А вот дудки ж вам!

Не знаю, действовал ли мой экипаж когда-нибудь настолько же слаженно, но в этот раз все происходило, словно в компьютерной игре, буквально с точностью до секунды. Зарядили, навели, выстрелили. Зарядили, навели… Между прочим, не такая уж и простая задача, заряжать гаубицу, каждый снаряд которой весил сорок килограмм! Вернее – не снаряд, а «осколочно-фугасную стальную гранату ОФ-530». А ведь вслед за ним приходилось еще запихивать в казенник и метательный заряд в гильзе! И это все в задымленном, несмотря на распахнутые люки и загрузочную дверь в корме, и раскаленном июньским солнцем боевом отделении! Не боевое отделение, а пышущая жаром кочегарка из старой песни «Раскинулось море широко»…

И все же мы их сделали! Подчистую. Потратив всего четыре гранаты из штатных тридцати шести (танк мне достался с полным боекомплектом; правда, еще два выстрела мы израсходовали на разгром первой колонны). Итог не мог не радовать – от немецкой колонны остались только горящие остовы, искореженные мощными взрывами, со смятыми кабинами и разнесенными в щепки бортами. Экипаж заметно воспрянул духом, обмениваясь впечатлениями о коротком бое. Приходилось орать: шлемофоны не слишком хорошо защищали от грохота шестидюймовой танковой гаубицы М-10Т…

Затем заряжающий вздохнул:

– Эх, жаль, никто из наших не знает, что мы здесь.

– А чего? Боишься в одиночку помирать? Так тут сколько танков не поставь один наш, или еще пару-тройку, все равно ситуация не изменится. Сутки продержимся, дай бог, и все.

– Я ж не говорю, жалко, что тут никого из наших нет. Я говорю, жалко, что никто не знает, где мы делись. Так и будем считаться пропавшими без вести…

– А у меня жена беременная, – тихо, словно про себя, сообщил молчавший до сих пор наводчик. – Если ей пришлют, что я без вести пропал, так она до конца войны надеяться будет, что я живой, и сына моего вырастит. А ежели похоронка придет, может, и не будет тогда у меня никакого сына. Уж очень у нас большая любовь была. Пускай лучше считается, что без вести, пускай уж лучше ждет…

– А откудова ты знаешь, что у тебя сын будет? – задиристо поинтересовался Колька. – Может, и вовсе девка получится!

– Может, и девка, – так же негромко и меланхолично согласился наводчик. – Девка – это тоже хорошо. Говорят, когда много девок родится, войны не будет…

И, посчитав разговор оконченным, принялся деловито выбрасывать наружу не успевшие полностью остыть стреляные гильзы, кисло пахнущие сгоревшим порохом…

Экипаж замолк. Каждый погрузился в свои мысли. Я глядела на ребят и думала: а что, если бы меня дома ждала жена и не рожденный еще ребенок? Что тогда? Готова бы я была вот так вот сидеть в раскаленной летним солнцем стальной коробке, зная, что еще несколько часов, максимум сутки, и меня не станет? Что я никогда не увижу жену, не подкину в небо восторженно визжащего сына или дочь? Или бросила б все, наплевав на свой долг, и попыталась хоть каким-нибудь образом прорваться к своим?.. Может, правильно отдать приказ, заставив наводчика покинуть танк и пробираться к нашим? Но я знала: он не уйдет. Точно так же, как и другие.

Неожиданно мне пришли в голову строки Пушкина: «Есть упоение в бою». Да, в бою действительно есть упоение. Когда твой танк прет вперед, сминая все на своем пути, ты думаешь только о выполнении поставленной перед тобой – не важно кем именно, командиром или тобой самим, – задачи. О смерти даже не вспоминаешь. Смерти попросту нет. Думаю, что ощущение это не зависит от того, едешь ли ты в громыхающей металлической громадине, мчишься вперед на лихом коне или идешь навстречу пулеметной смерти в пешей атаке.

Но сейчас-то не бой. И вот это тягостное ожидание; тягомотное ничегонеделанье, когда время тянется, словно древесная смола, когда нагреешь ее в пальцах, а потом растягиваешь в разные стороны. Проявлять инициативу не сложно, сложнее – не проявлять, понимая, что самое важное сейчас – не предпринять ничего лишнего.

– Командир, фрицы «Раков» тащат. То ли три, то ли четыре – пока не видать. Во-он тама, в лесочке, видите?

Я приникла к панораме, осматриваясь. Интересно, что у них там, в так сказать наличии? Тридцатисемимиллиметровые «колотушки», дальние родственнички наших сорокапяток, нам не опасны, практически, на любом расстоянии. Впрочем, не такие ж немцы идиоты, чтобы выставить против нашего бронированного монстра эти пукалки?! РаК-40 калибром семь с половиной сантиметров? Это, конечно, серьезнее! В лоб с такого расстояния вряд ли пробьют, а вот в борт – запросто. Или ходовую раскурочат. Хотя, что им от той ходовой, солярки-то все равно нет… Гм, интересно, откуда мне все это известно? Неужели память реципиента-аватара соизволила на помощь прийти? А ведь похоже, что именно «сороковые»! Плохо…

– Орудие зарядить. Стреляем только наверняка. Ствол пока окончательно не доворачивать, пусть думают, что мы их не обнаружили.

– Командир, а если не успеем? Ну, довернуть, то исть…

– Успеем. Пока они развернутся, пока изготовятся к стрельбе.

А если не успеем, мелькнула предательская мыслишка, то наше сидение просто окончится раньше, чем могло бы, и с меньшей пользой.

Немцы копошились в зарослях, готовя противотанковые пушки к стрельбе. Похоже, они и в самом деле полагали, что русский бронированный монстр их не заметил…

– Командир…

– Вижу. Давай!

Высокая угловатая башня нашего самоходного ДОТа величественно развернулась в сторону изготовившихся к стрельбе немецких противотанкистов. Развернулась как-то слишком медленно, а может, мне просто это казалось.

– Огонь!

Залп. Броня уже привычно загудела, отзываясь на удар танковой пушки. Еще не успела осесть поднятая выстрелом пыль, когда между двумя немецкими орудиями взметнулся к небу могучий огненно-дымный фонтан разрыва. Одну пушку разнесло практически в клочья вместе с расчетом. Вторая тоже вряд ли сможет еще раз выстрелить – из измочаленных, курящихся тротиловым дымом кустов торчит лишь погнутая взрывом станина и скособоченный орудийный щит. Расчет если он вообще уцелел тоже вряд ли пребывает в добром здравии.

Осталось последнее ПТО и невидимый в зарослях тягач. Несколько минут уходит на поиск орудия и прицеливание, затем я подаю команду:

– Огонь!

Взрыв. И долей мгновения спустя – еще один, пожалуй, даже более мощный, видимо, взорвались ящики со снарядами. К небу взлетают какие-то бесформенные обломки, ветви, изорванные лохмотья металла. Все…

– Три – ноль, – спокойно констатировал Янис. – То есть четыре, если с тягачом считать. Только теперь они, если не дураки, применят что-нибудь помощнее. Зенитку, например, или авиацию вызовут.

Напоминание о применении авиации, знаменитых немецких «Штук», пикирующих Ю-87, мне совсем не нравится. Нам и одного самолета за глаза хватит, мы ж для немецкого аса будем, словно неподвижная мишень на полигоне – и захочет, не промахнется. Да что там аса! Для любого, даже только что вышедшего из летной школы зеленого пилота. С первого захода накроет… Поколебавшись, отправляю двоих к посадке нарубить веток для маскировки. От тех фрицев, что по земле на нас попрут, это не защитит, понятно, а вот с воздуха? С воздуха угловатый танк, отбрасывающий четкую тень, и бесформенный ворох ветвей будут смотреться совсем по-разному, знаете ли…

Однако волновалась я пока что зря: авиацию немцы вызывать не стали. Тоже пока что, надо полагать. Зато подтянули помянутую Янисом зенитную пушку, длинноствольную «ахт-ахт». Ту самую, на счету которой в этой войне будут многие сотни, а то и тысячи сожженных советских танков. По-крайней мере пока у нас не появятся Т-34-85 и ИС-2. Правда, выкатывать ее на открытое место, на сей раз, побоялись, открыв огонь с максимальной дистанции почти в полтора километра. В принципе, наша «эм-десять-тэ» спокойно могла добить и на такое расстояние, но вот точность я уже гарантировать не могла. С другой стороны, у нас еще целых тридцать снарядов, тридцать! Ну то есть «выстрелов раздельно-гильзового заряжания», разумеется! И…

Бабах! Выпущенный зениткой пробный снаряд рванул в нескольких метрах от танка. По мощной броне затарахтели выдранные комья сухой глины, звонко лупанули раскаленные осколки. Приборы наблюдения заволокло пылью и дымом. Сорокашеститонный танк, конечно, даже не покачнулся, однако я отчего-то явственно ощутила удар волны спрессованного воздуха в броню. Промазали, гады… на первый раз.

– Наводи. Огонь.

Теперь выстрелили мы. Приникнув к обрезиненному налобнику, я ждала попадания, закусив от волнения и без того обветренную и искусанную нижнюю губу. Есть! Могучий султан взрыва поднялся, вырывая кусты и деревца, с явным, метров в сто, недолетом. Плохо…

Немцы шарахнули в ответ, внеся необходимые поправки. И снова промазали. Снаряд рванул где-то за кормой, осколки отбили по броне барабанную дробь.

– Мажут, гады! – Почему-то мне показалось, что, не находись мы в танке, Колька сейчас смачно плюнул бы себе под ноги. Но в танке, как известно, не плюются.

– Мазать-то мажут, – рассудительно заметил наводчик, к которому до сих пор никто по имени почему-то так и не обратился. – Да только скоро наш черед придет. У них снаряды бронебойные, уж если такая дура жахнет, мало нам точно не покажется. Хоть в упор, хоть с полутора кэмэ – все одно, амбец нам.

– Панику разводишь? – презрительно поинтересовался Янис. – Так к тебе вопрос. Целься точнее, и мы их сделаем. Нам, в отличие от них, достаточно наш «чемодан» просто рядом с пушкой положить, и все.

– Почему панику? – пожал плечами наводчик. – А вот насчет целиться поточнее… перелазь на мое место, и посмотрим…

– Отставить, – рявкнула я. – Наводи, давай. Готов? Огонь!

Гаубица ахнула, выплевывая в направлении немецкого орудия сорокакилограммовую осколочно-фугасную смерть. Разрыв взметнулся уже гораздо ближе… и правее. И особого вреда немцам не принес.

– От падлюки! – вздохнул помощник заряжающего, непонятно кому адресуя свое раздражение, не то наводчику, не то немцам. Негромко и, как всегда, заковыристо выругался мехвод. Наводчик и заряжающий просто вздохнули.

В поднятом взрывом дыму сверкнул ответный выстрел немцев. Чисто инстинктивно я схватилась за рукоятку, чуть отстранившись от панорамы, чтобы, случись что, не разбить лицо. Мне отчего-то казалось, что этот снаряд упадет…

Удар. И многотонная махина вздрогнула, к счастью, не от попадания, просто немецкий снаряд упал буквально в паре метров от нас.

– Готово, командир, – спокойно, словно ничего не произошло, отрапортовал заряжающий.

А наводчик, на этот раз не дожидаясь моей команды, самостоятельно нажал на спуск.

Остатки зенитки взрывная волна разбросала в радиусе метров десяти, снаряд угодил точнехонько в пушку.

До вечера немцы оставили нас в покое.

Ночь принесла облегчение – стало не так жарко, да и расслабиться можно, немцы ночью явно атаковать не станут. Это уже гораздо позже они научатся воевать и в темноте, пока же все еще воюют по правилам, только в светлое время суток. Хотя, не факт, конечно, но так хочется на это надеяться…

Мы по одному выбирались из-под брони, как изящно выразился Колька – чтобы «пометить танк», и я в очередной раз удивилась выносливости собственного мочевого пузыря. Но ночная прохлада, уничтожив одну проблему, родила другую: захотелось есть и пить. Воды оставался мизер, полторы фляжки на всех, еды же не оказалось вовсе.

Мы сидели внутри – кто-то дремал, кто-то – нет, но внезапно раздавшийся осторожный стук разбудил всех.

– Дядьки, вы там живые? Дядьки!

По-русски мальчик (кажется, все-таки мальчик, а не девочка, хотя в темноте ребенка и не разглядеть) говорил с акцентом и короткими, рваными фразами, но вполне понятно.

– Держите, дядьки. То мама вам передала. То поесть. И молоко. Ну, я побёг.

– Спасибо, пацан.

В ответ он серьезно кивнул.

– Дядьки, только осторожнее. Тут немцы… солдаты… наблюдают. Неподалеку. Чтоб мину вам не подложили или не спалили ночью… Глядите там…

Мы еще раз поблагодарили мальчика. И я ощутила жгучий стыд: как можно было не выставить охранение, как?! Вот я идиотка! Рисковала и машиной, и экипажем лишь потому, что «не подумала»! Ну, не дура ли?! Впрочем, и бойцы мои хороши: могли б тоже об этом догадаться! Нет, все понятно – усталость, бой, не ели почти сутки, но все же…

А мальчонка прав: немцы, да еще и поодиночке, запросто могли в темноте подобраться к танку и установить подрывные заряды. Кажется, с тем, настоящим (а я что – в игрушечном, что ли?!) КВ именно это и произошло: дождавшись, когда измотанные боем уставшие танкисты заснут, немецкие саперы подобрались вплотную, установили на гусеницах и бортовой броне заряды и подожгли бикфордов шнур. Правда, тому танку только перебило гусеницу, но зачем зря рисковать? Спать-то можно и по очереди. Оружие, один ППД-40, наган и десять осколочных гранат, имелось. Распределив очередность дежурств – охранять машину решили по двое, снизив тем самым вероятность того, что один часовой попросту уснет. Как выяснилось немногим позже, не зря. Правда, вести прицельную стрельбу в темноте непросто, но это оказалось не критичным: несколько очередей и пара гранат по шевелящимся теням, и фрицы оставили нас в покое до самого утра…

Новую попытку они предприняли поздним утром. То ли сами отдыхали, то ли нам на нервы действовали, но почти до одиннадцати ничего не происходило.

За час до полудня в наступление пошли танки. Легкие, верткие чешские PzKw-35t. Они сновали туда-сюда, жутко действуя на нервы. Или попросту отвлекая нас от реальной опасности. Поскольку их снаряды пробить броню нашего танка никак не могли. Но муха, жужжащая над ухом, тоже не может принести большого вреда, однако раздражает серьезно.

Мои танкисты заметно занервничали.

– Командир, гасить их надо, гасить!

Я согласно кивнула.

– Надо. Только не торопимся, чтобы было поменьше выстрелов впустую. Снарядов у нас не так много, а немцев вокруг… сами знаете. И не забываем о том, что на самом деле это наверняка просто отвлекающий маневр.

Экипаж согласно загудел.

– Ну, да…

– Их снаряды нам, что мертвому припарка.

– Это не с той темы. Ты б еще сказал – «что козе баян»!

– Та хоч козе припарка – яка разница? Тут дывыться надо як следует…

Парочка выстрелов оказались очень удачными, и количество «чехов» поубавилось аж на три единицы. Причем первому из них мы ухитрились уложить снаряд прямо в корпус, отчего танк в полном смысле перестал существовать, превратившись в несколько тонн раскиданного по полю изорванного взрывом рваного металла. Остальные двое просто оказались слишком близко от упавшей гранаты – один из них перевернуло, второму разворотило ходовую и сорвало гусеницу. Добивать их не стали, экономя снаряды, и продолжили внимательно следить за тем, что творилось по флангам и «за спиной». И это вскоре принесло результат:

– Командир, снова зенитка, на прямую наводку выкатывают! Однако повторяются, гады! Ничего другого придумать не смогли?

– Так они же думают, что мы ничего не замечаем.

– Эх, растуды их в коромысло и чтоб их… в… и еще… за… подвесить, а потом… и в дышло, чтобы… и свистело, и лаяло, и…

В этот раз Колькино высказывание оказалось особенно цветистым и длинным, оно поразило даже воображение обычно невозмутимого Яниса, удивленно вскинувшего бровь…

– Огонь…

Вторая ночь прошла вовсе безо всяких эксцессов. Ни вечером, ни, собственно, ночью немцы нас не беспокоили. Спали по очереди, выставляя неплохо зарекомендовавшие себя прошлой ночью парные патрули, вооруженные автоматом, наганом и гранатами. Местные жители, на этот раз аж трое, снова принесли нам еду и воду. Одно плохо – боеприпасы подходили к концу.

– Было бы здорово, если бы они вместо еды нам снарядов притащили, – невесело пошутил заряжающий. Его, как выяснилось, звали Вадимом. – А то совсем обидно будет, когда они нас голыми руками брать станут.

– Ну, голыми руками, предположим, не возьмут. У нас все-таки тоже кое-что имеется.

Но этого «кое-чего», конечно же, недостаточно. Да и не станут нас выковыривать из нашей громыхалки. Не получится, да и незачем. Куда проще подобраться поближе и подорвать. Или поджечь, из огнемета, например, или закидав бутылками с «коктейлем Молотова», о котором фрицы никак уж не могли не слышать… Кажется, с тем, настоящим «Ворошиловым», так в результате и произошло, если я ничего не путаю. Нет, конечно, у нас есть целых три «дегтярева» и три тысячи патронов к ним, но чем они нам помогут, если немцы войдут в мертвую зону, недоступную для пулеметного огня? Танк-то неподвижен; мы сейчас, как ни крути, просто высоченный бронированный ДОТ, застывший на обочине дороги…

Впрочем, как уже говорилось, ночью немцы приблизиться не рискнули, а уж когда рассвело, – тем более, и еще полдня прошло в томительном ожидании хотя бы каких-то действий со стороны противника. Но ничего не происходило. И это меня заметно нервировало. Да и ребята стали раздражаться и достаточно резко одергивать друг друга, цепляясь по малейшему поводу. Признаюсь, несколько раз не сдержалась и я. Резко одернула Кольку, неловко пошутившего по поводу запаха внутри танка, затем, невесть почему, рявкнула на Вадима…

Кажется, спокойствие удалось сохранить только Янису. Когда я сорвалась во второй раз, он ничего не сказал, только очень спокойно поглядел на меня своими темно-серыми глазами, и я почувствовала, как стыд заполняет меня целиком. Мне-то хорошо, еще несколько часов, ну, пускай сутки, и для меня это «сидение» так или иначе закончится. Я сниму шлем и перчатки, приму душ и залезу в постель с какой-нибудь увлекательной книжкой. А ребята? Для них все это тоже окончится, но, в отличие от меня, навсегда. На-всег-да. Не будет больше спокойного и рассудительного Яниса, разудалого Кольки, интеллигентного Вадима, двоих других, имена которых я так пока и не вспомнила…

Эти люди существовали на самом деле. Жили, влюблялись, страдали и радовались, служили в армии и волей судеб оказались в конце июня 1941 года здесь, неподалеку от небольшого городка Расейняй. Вместе со своим командиром, в сознание и тело которого я неким непостижимым способом попала. Нет, не «непонятным», а именно «непостижимым», потому что все, что рассказывал Виктор о «слиянии», было вроде бы понятно, но постичь это я так и не смогла. Это – точно как со Вселенной: понятно, что у нее не может быть границ, но, вместе с тем, постичь это невозможно…

Но сейчас главное не это. Сейчас… сейчас мы должны постараться выжить… как можно дольше.

– Ребята, давайте не будем ссориться.

Прозвучало совсем не так, как мне хотелось. Как-то по-детски, что ли.

Но Янис сразу же поддержал:

– А и в самом деле. Мы уже за эти дни стали друг другу даже больше, чем друзьями.

– Родственниками, что ль? – раздраженно бросил наводчик.

– Ну, да, практически родственниками.

– А родственники обычно сильнее всего и ссорятся, – задумчиво сообщил Колька. – По крайней мере у нас, в Сычавке. Ох, жалко, хлопцы, что не могу я вас пригласить в гости…

– Пригласить-то ты можешь, – легко ответил Янис.

В этот момент мы услышали рев моторов. Устав сражаться с непобедимым русским танком, немцы-таки вызвали авиаподдержку.

– «Юнкерсы», – равнодушно сообщил Вадим, изо всех сил натягивая на голову шлемофон, словно тот мог бы спасти его от летящей с неба фугасной смерти.

Звук падающей бомбы стал последним, что мне довелось услышать…

Россия, недалекое будущее. Виктор

Девчонка трясущимися руками стащила шлем. Сама, по счастью.

Вообще-то Виктор уже беспокоился: все-таки тридцать восемь часов в игре… С ним самим такого ни разу не случалось. Правда, Анатолий Андреевич успокоил его, сообщив, что все в порядке и что главное – не выпускать девушку из внимания ни на секунду. Он и не выпускал.

– Вить…

– Ну?

– А можно… мне в инет?

– Чего?

Виктор слега обалдел. Сам он после «слияния» некоторое время находился в отходняке, не способный ни на что, кроме как пойти принять душ. А этой в Интернет надо.

– А больше тебе ничего не надо?

Девчонка посмотрела с недоверием, помолчала. Улыбнулась виновато.

– Понимаешь, мне посмотреть надо… Я об этой истории читала, только давненько уже. По-моему, там с танком покончили совсем по-другому. То ли гранаты в смотровую щель кинули, то ли еще что…

Виктор покачал головой.

– Наташ, тебе бы матчасть подучить. Какая, на х… на фиг, смотровая щель? Ты себе представляешь ширину щели и размер связки гранат?

Наталья гневно насупилась.

– Вот я и хочу проверить! По крайней мере танк на самом деле уж точно не разбомбили! А по поводу матчасти… Ты-то сам в танке сидел хоть разок? В настоящем? Не так вот – в чужом теле, а в своем собственном.

Виктор хмыкнул. Девице палец в рот не клади – откусит руку целиком.

– Сидел, сидел, не сомневайся. А ты?

Девушка снова насупилась.

– Нет, и что? Зато я с закрытыми глазами разберу и соберу автомат, имею разряд по альпинизму, классно вожу машину, хорошо знаю историю и в детстве увлекалась разбором военных операций.

– А в еще более раннем детстве играла в войнушку, – в тон ей добавил Виктор, и они оба расхохотались.

– Ну, лезь в свой инет. Только, может, в душ сперва сходишь?

Она снова поглядела настороженно, принюхалась. Нюхай-нюхай. Хотя он-то все уже давным-давно убрал… И не один раз.

– Сколько я была… там?

Лгать Виктор не стал.

– Тридцать восемь часов.

– Сколько?!

Повторять он не стал – все она прекрасно расслышала, пускай теперь переваривает информацию.

– Вить, а я…

Покраснела, как вареная свекла. Ну, конечно, молодой девчонке нелегко такие вещи спрашивать, тем более у мужика. Ну, тут он ей помочь не может – ему и самому неловко. То есть когда надо было делать – никакой неловкости он не испытывал, зато сейчас…

– Вить, ну, я это… Я, пока там была, в туалет… ходила?

Он кивнул, не поднимая на девушку глаз. Ответил резко, стараясь за резким тоном скрыть собственную неловкость.

– Ну, сама посуди, кто ж тридцать восемь часов без туалета выдержит? Это попросту невозможно.

– И ты…

Господи, казалось, что покраснеть сильнее уже невозможно, но девочке удалось.

– Наталья, не создавай проблему на ровном месте! – прикрикнул Виктор. – Подумаешь, трагедия! Считай, что ты была ранена, а я – медсестра, которая тебя в медсанбате выхаживала.

То ли удачное сравнение помогло, то ли то, что он прикрикнул, но лицо девушки начало медленно возвращаться в нормальное состояние.

– Давай-ка топай в душ, а я пока пойду поесть приготовлю. А то я голоден, как стадо медведей

И не только голоден – он и спать хочет, как эти самые медведи, которым пришла пора в зимнюю спячку укладываться. Ведь все то время, что она «рубилась», он просидел рядом. Ну, отлучался в кухню – сделать себе чашку кофе да парочку бутербродов. Да еще в туалет – куда ж без этого?

Девушка, вздохнув, поднялась и поплелась в сторону ванной.

– Там на вешалке халат, – крикнул ей вдогонку Виктор, – а вещи свои сразу в машинку стиральную сунь.

Сам он успел только разморозить найденную в морозилке курицу да натереть ее специями, как из комнаты позвали:

– Вить!

Пришлось возвращаться в комнату. Должно быть, с курицей, которую он держал за ноги, Виктор выглядел нелепо, но Наталье явно было не до того. Она, уже успевшая принять душ, в его халате и с мокрыми волосами была похожа на взъерошенного воробьишку.

– Чего?

– Ты был прав, – возбужденно произнесла она. – Связку гранат сунули в пробоину в броне. Но знаешь что? Они на самом деле продержались всего полтора-два дня! А мы – три! Ну, почти три… Но все равно – дольше! И потом – против них все-таки не использовали авиацию! А против нас – использовали! И вообще…

Эмоции захлестывали Наталью, и говорить связно она, похоже, не могла. Виктору самому не довелось пройти через это, из-за «подкачавшего» коэффициента он, видимо, не мог влиять на то, что один из игроков назвал «тканью истории».

Неужели ей и в самом деле удалось? Вот так вот, со второго раза? Ну, играет-то она в третий раз, но в первый ее сразу убили – она и в игре-то была меньше получаса.

– Слушай, скажи мне, почему они такие сволочи? – вдруг без перехода поинтересовалась Наташа.

– Кто?

– Ну, литовцы… Ведь эту могилу недавно снова осквернили… Ведь тогда, в сорок первом, именно литовцы помогали нам… ну, я имею в виду экипаж КВ. Еду носили. А потом похоронили останки, не побоялись даже, что немцы расстреляют их за это. И на могиле, правда, потом уже, после войны, написали, что экипаж геройски погиб. А сейчас сами же… Да у меня в экипаже… ну, то есть в экипаже КВ латыш был! Янис… А сейчас на могиле надпись испортили. Правда, ее кто-то восстановил, но все равно… Неужели они ничего не помнят? Неужели забыли, как фашисты вели себя на их территории? Я понимаю, они русских после оккупации сорокового года не любили, но ведь фашисты там такое творили… Почему?

Виктор замялся. На секунду перед глазами встали давешние скинхеды, приветствующие друг друга фашистским жестом. Почему…

– Понимаешь, Нат… Я тебе скажу, что я по этому поводу думаю. Как ты думаешь, кому выгодно ссорить прибалтов с русскими, западных украинцев с восточными? Кто настропаляет русских против кавказцев, кавказцев против русских, и всех вместе – против евреев? Ты ж истории учила, должна знать принцип – «разделяй и властвуй». Вот и подумай…

Виктор замолчал. Ему не хотелось обсуждать эту тему. Людям не надо подсказывать ответы, надо заставлять их думать самостоятельно. Но ведь государству – любому государству выгоднее иметь народ, который употребляет подсовываемую ему информацию, не особо задумываясь над тем, какой процент в ней правды. Что называется, «пипл хавает». Он помнил, как лет десять назад вдруг заговорили о том, что на телевидении слишком много развлекательных передач – каких-то реалити-шоу, конкурсов, кулинарных передач. Ну и, конечно же, разнообразных сериалов. Поговорили-поговорили о том, что количество развлекухи неплохо бы уменьшить, а количество аналитических и познавательных программ, наоборот, увеличить, но дальше разговоров дело так и не пошло. Наоборот, многие каналы вообще ничего, кроме шоу и рекламы не крутили, даже коротеньких выпусков новостей.

– Слушай, Вить…

Ну, вот, он тут распинался-распинался, а девчонка – о своем. Такие они, нынешнее поколение. Впрочем, о поколении самого Виктора говорили то же самое.

– Слушаю…

– Я понимаю, конечно, повлиять на прошлое – это… почетно и очень романтично, но, может быть, что-нибудь следовало бы делать и в настоящем?

Виктор вздохнул.

– А ты можешь предложить что-то конкретное?

– Нет, но…

– Ну, вот в том-то и дело. И я не знаю, а так…

Наталья притихла, задумалась.

– А ты веришь в то, что вот так, играя, можно и в самом деле повлиять на ход войны так, что изменится вся послевоенная история? Изменится именно к лучшему?

– Ну, наши специалисты много раз просчитывали…

– Нет, – перебила девушка. – Ты – веришь?

– Я хочу в это верить, – твердо ответил Виктор.

Наталья понимающе кивнула.

– Ты не думай, я не отказываюсь от игры. Даже если это никак не отразится на нашем настоящем, то хотя бы ради погибших в той войне… Ради того, чтобы их стало меньше, чтобы меньше семей получили похоронку. И потом, – она вдруг снова залилась яркой краской и добавила почти шепотом, – потом мне еще просто очень нравится играть.