Текст книги "Счастливая сколопендра"

Глава 11

– Какие люди! – крикнул Шампуньзе, встретив нас у тропинки. – Это же конфеты, а не люди!

Он был уже под градусом и лез целоваться, предлагая выпить из его стакана. Там плескалась какая-то бурая жидкость с резким запахом корицы.

– Что это? – спросила Галя.

– Горячий каркаде, настоянный на очистках грейпфрута, – Шампуньзе хитро подмигнул. – Ис тремя каплями водки.

– Я не буду, пожалуй, – отказалась киргизочка. – Может, ребята хотят?

– Нет-нет, спасибо, нет.

– Ну и зря! – Шампуньзе жадно глотнул из стакана и даже не поморщился. – Все продукты качественные. Я только сегодня их подобрал.

– Подобрал? – переспросила Галя одновременно изумлённо и брезгливо.

– А как же? Где бы я ещё их взял? – Шампуньзе сделал удивлённое лицо. – Конечно, подобрал. Я как проснулся, так сразу пошёл на проверку. Я же знаю, где желторотики стоят. И смотрю: москвичи ушли. Они тут три дня гужбанили. Оставили много хорошего после себя. Где молодцы, там молодцы!

Шампуньзе стал перечислять всё «хорошее», загибая пальцы: пачка муки, молотый перец, грейпфрут, немного подсолнечного масла, каркаде в пакетиках, корица, кофе, буханка чёрного хлеба, два рулона туалетной бумаги и даже новая решётка для гриля. Пальцы на его руках закончились, и на мгновение Шампуньзе умолк.

– В общем, до хрена всего оставили! – Он счастливо улыбнулся. Он был очень доволен уловом и заверил нас, что сегодня будет праздник. Пир на весь мир с оладьями и алкогольными напитками.

– Гип-гип-ура! – крикнул преподаватель Дежкин несколько иронически. Он качался на своём любимом гамаке, а из одежды на нём была только модная разноцветная кепка. – Привет, студенты!

– Салют педагогам! Как дела? – Я помахал ему рукой.

– Перегружаюсь с похмелья! – ответил Дежкин так, будто у него всё было рассчитано. – Мне нужно ещё пять минут, чтобы дочистить реестры. Затем – перезарядка энергией сосен. Это специальные дыхательные процедуры, разработанные одним секретным советским НИИ. После них я стану огурцом!

Субтильная личность из Подмосковья стояла у костра и тупо смотрела на угли. У него тряслись руки. Вадик медленно поднял глаза и слабо кивнул в нашу сторону.

– Здрасте! – произнёс он губами.

Сибиряк Вова сидел за столом и чинил кроссовку.

– У вас случайно нет суперклея? – спросил он.

– У меня нет, – ответил я. – А что с кроссовкой?

– Да вот, подобрал. Москвичи выкинули. – Сибиряк показал мне ботинок. – Тут пятка дырявая. То ли на гвоздь наступили, то ли на камень острый. Залатать её нужно. Кроссы тогда будут как новенькие. Между прочим, горные «Саломоны». Такие тысяч пятнадцать стоят. Зато они вечные. Качество ядерное.

Сибиряк был самым свежим из четырёх жителей синей поляны: за время дополнительного сна его молодой организм восстановился и сокрушил похмелье. Вова стал бегать по соседям и спрашивать у всех клей, хотя бы канцелярский. В итоге нашёл у кого-то «Момент» и уже через полчаса гарцевал в «новеньких» горных кроссовках, на вид очень дорогих. И, возможно, действительно вечных.

– Так и существуем, – рассмеялся Шампуньзе. – Кто что оставил – всё наше. Когда живёшь ближе к земле, то забываешь обо всех условностях и церемониях. Этого больше не нужно.

– Топ-топ, – поддержал Иуда. Сказано им это было не на автомате, а вполне осознанно, без всякого сарказма. Фиделю понравилась оборотистость Шампуньзе – эти его принципы, эта его чёрствость к чужому мнению. Эта… его бомжовская философия.

– Не хотите купнуться? – спросил Дежкин, слезая с гамака. – Освежиться бы надо после энергии сосен. Завершить, так сказать, перезагрузку организма водными процедурами. Как говорят в металлургии, нужно провести технологический процесс «Отпуск». Делают его для того, чтобы материал стал более пластичным и менее хрупким. Дело архиважное, и для человека – тоже! Идёмте?

– Спасибо, но мы купались недавно, – ответила Галя за нашу тройку.

– Настаивать не буду. – Преподаватель задумчиво почесал свои гениталии и ушёл на море один.

Мы немного помолчали. Вадик продолжал стоять у костра, Вова где-то бегал в своих новых кроссовках, а Шампуньзе готовил себе очередную порцию алкогольного коктейля. Он называл его «каркадешка».

– Будете каркадешку? – спросил он.

– Нет-нет, спасибо, – ответил Фидель. – А где нам палатки ставить?

– Сейчас покумекаем. Решим. Спокуха! – Предводитель синей поляны стал кружить по своим владениям, выбирая нам подходящее место.

Наконец он остановился, крутанулся на триста шестьдесят градусов и показал на ровный участок слева от очага.

– Тут вставайте, лучше нету.

Мы начали неспешно раскладываться.

– Слушайте, – обратился к нам Шампуньзе. – Вы пока тут всё делайте, а мы пойдём на море купанёмся. Дежкин прав. Нужно освежиться.

Все жители синей поляны временно покинули её границы. Иуда взял власть в свои руки, и мы приступили к возведению палаток.

– Для начала очищаем место стоянки от шишек и камней, – распорядился Фидель.

Что касается туристических дел, то среди нас троих он пользовался непререкаемым авторитетом.

– Теперь насыпаем фундамент. Погуще сыпем, попушистей. Два, а лучше три слоя иголок, чтоб мягче спалось.

Иуда и сам активно работал. Он даже не приказывал, а объяснял нам свои чёткие действия.

– Ставим палатки. – Фидель расстегнул потрёпанный синий чехол и аккуратно вытряхнул из него свою «жилплощадь».

Моя палатка находилась на самом дне рюкзака, поэтому предварительно мне пришлось вытащить из него все свои вещи. Фидель просто охренел от того, что увидел. Он поверить не мог, что я припёр с собой столько ненужного, просто бесполезного.

– Зачем-зачем? Я не понимаю. Зачем тебе всё это? – недоумевал он. – Лично у меня с собой только два комплекта одежды. Майка, трусы и носки. Один комплект сейчас на мне, второй – в стирке. Всё!

Я попытался оправдаться, промямлил, что никогда до этого не был в диком походе, поэтому не знаю специфики: вдруг холода начнутся или дожди, как сегодня.

– Холода! – повторил за мной Иуда и прыснул от смеха: – Убирай всё немедленно, чтоб Шампуньзе не дай бог не увидел! А то засмеёт. Ты даже куртку с собой взял?

Фидель поднял её и стал рассматривать.

– Она же зимняя, – он иронично присвистнул.

– Осенне-весенняя, – поправил я его с ноткой раздражения.

Мне был неприятен этот разговор, потому что рядом стояла Галя, а Фидель выставлял меня педальным лохом.

– Конечно-конечно. – Он слегка улыбнулся, возвращая мне куртку. – Ставь палатку.

Я вытащил инструкцию и внимательно изучил её. Вроде бы всё понятно, но я смог только расстелить тент, а вот с каркасом почему-то сразу не задалось: он получался у меня вкось и вкривь. Я попросил Фиделя о помощи. Он давно уже закончил и теперь вместе с Галей наблюдал за тем, как я мучаюсь. Они типа в шутку подгоняли меня разными словечками из лексикона болельщика: «давай-давай», «поднажми» и так далее.

– Я соберу эту палатку за пять минут, – заявил Иуда, когда подошёл ко мне. – Засекайте время.

Фидель всё сделал за четыре минуты и был очень доволен собой, прямо светился, будто пятилетку выполнил за четыре года.

– Красивая палатка. – Я обошёл её вокруг. Она была тёмнозелёного цвета и очень правильной формы, состоящей из треугольников. – Люблю треугольники.

– Почему? – спросил Иуда.

– В институте препод по матану как-то сказал, что геометрическая истина – только в треугольниках. А он был очень умный мужик, хотя пил крепко. Но я всё равно поверил ему! Он понимающим был. Глубоким. Чувствовалось это.

Пауза.

– В общем, нравится мне дизайн этой палатки. Спасибо, что помог собрать!

– Не за что. – Фидель кашлянул. – Только извини, но палатка у вас – полное говно. Самую дешёвую купил?

Я соврал, что взял ту, на которую была акция, то есть не самую дешёвую. Но Иуда возразил, что палатка явно из недорогого сегмента, не дороже пяти тысяч рублей. Швы слабенькие. Материал – полиэстер с плохой пропиткой. Каркас из какого-то ломкого фибергласса. Опять же вес: чуть ли не полпуда.

– Тебя это не должно волновать, – огрызнулся я. – Не тебе же там спать.

– Конечно-конечно, – ухмыльнулся Фидель. – Мне за Галю волнительно.

Я чуть не взорвался от такой наглости, от этого унижения.

– Хватит вам! – прикрикнула киргизочка. – Какая разница, в какой палатке спать? Главное – чтобы не промокала.

Фидель встрепенулся. Он начал доказывать Гале, что моя палатка – дешёвка и хрень, что она не выдержит серьёзного дождя, а тем более ливня, который был утром.

– Что же делать? – беспомощно спросил я. Предсказания меня напугали.

Иуда смилостивился. Он разрешил во время будущего ливня посидеть в его палатке, которая выдерживает – на минуточку – не менее пяти тысяч миллиметров водяного столба.

– Будем играть под фонариком в морской бой и крестики-нолики. – Фидель улыбнулся шикарной улыбкой.

Он находился внутри стихии, созвучной ему: его духу и его устремлениям, и чувствовал себя там комфортно. Он достал термос с иван-чаем и разлил его по трём стаканам.

Мне же было противно и стыдно, ведь я облажался: с вещами, с палаткой, со своим рукожопием. Я проявил себя как тюфяк. Был точно не в своей тарелке: вне своей зоны комфорта. Я пил иван-чай и ждал, когда во мне осядет вся эта донная муть, ил недовольства собой. Ладно.

* * *

– Ребята, это вам! – крикнул Шампуньзе.

Он выскочил с тропинки, как упитанный чёртик: был без одежды, но не голым. Всё его тело было вымазано чем-то вроде лечебной грязи.

– Это голубая глина из сероводородного источника. – В руках Шампуньзе держал целлофановый пакет. – Очень полезная! Она раскрывает поры и высасывает жир. А ещё она для лица хороша. Против прыщей, угрей и розацеи. Мы даже продали её сейчас какой-то тётке. Она заплатила нам печеньем. Вадик, покажи!

Субтильная личность подошла к столу и выложила на него жёлтую двухсотграммовую пачку солёного крекера.

– Сегодня жируем, – съязвил Дежкин.

Он вышел из-за спины Шампуньзе и стал расхаживать по синей поляне, напевая песенку про медведей, которые вертят земную ось. Преподаватель тоже был вымазан глиной и напоминал мумию в разноцветной кепке.

– У вас есть зубная паста? – обратился ко мне Вова.

Я дал ему тюбик, и он, отойдя к сосне, начал умываться из баклажки. Почистив зубы, сибиряк достал карманное зеркальце и посмотрелся в него. Оставшись довольным своим лицом, Вова улыбнулся и вернулся к столу.

– У вас специальная вода для умывания? – спросил я. – От неё, кажется, тухлыми яйцами пахнет.

– Это пердючая вода, – пояснил сибиряк. – Из сероводородного источника.

– Голубая глина тоже оттуда, – вставил Шампуньзе.

– Топ-топ! Круто! А вы её пьёте? – поинтересовался Фидель. – Я имею в виду, пердючую воду.

– Мы с Шампуньзе пьём, а Дежкин и Вадик брезгуют, – ответил Вова.

– И зря брезгуют, – недовольно буркнул предводитель. – Хорошая ведь вода. А если уж запах не нравится, то можно подождать пару дней. Он выдохнется весь, да и взвеси осядут. Разницы с туалетной водой тогда вообще никакой не будет.

– Какой ещё туалетной водой? – Галя приподняла брови. – Одеколоном, что ли?

Жители синей поляны рассмеялись. Шампуньзе пояснил, что в Джанхоте есть общественный туалет, сзади которого имеется краник с технической водой, вполне пригодной для питья. Многие там набирают пятилитровки совершенно бесплатно.

– А мы по сто пятьдесят рублей купили, – стыдливо произнёс я.

Шампуньзе с укоризной покачал головой. Дежкин ухмыльнулся. Даже Вадик хихикнул. И только Вова отнёсся к нам с пониманием.

– Ничего страшного. Все через это проходят. – Он похлопал меня по плечу. – Я и сам в том году был таким же.

– Спасибо. Исправимся, – пообещал я. Поддержка – это всегда важно. Она тебя мотивирует, даёт тебе силы.

Сибиряк начал разводить костёр в очаге: сделал подушку из иголок, скомкал на неё туалетную бумагу и сверху ещё наломал палочек. Конструкция моментально вспыхнула от зажигалки.

– Мы сейчас! – крикнул Шампуньзе.

Они с Дежкиным опять побежали к морю и вернулись уже чистыми: Шампуньзе – в армейских шортах, Дежкин – в своей модной разноцветной кепке. На контрасте с ней тёмным пятнышком болтался его скукоженный член: он был похож на коричневый сосок-гигант.

– Чего жрать будем? – спросил сибиряк Вова.

– Оладьи, – ответил за всех предводитель и достал из своей палатки муку.

– Может, ещё гречку с фасолью? – уточнил Фидель. – Я бы сделал.

Шампуньзе дал добро, и началась кулинарная битва. С нашей стороны всем занимался Иуда. Он сам наливал воду в котелок, сам варил гречку и сам открывал банку фасоли. В команде «Синяя поляна» всё было совершенно не так. Они готовили в едином порыве, горбатился каждый. В оборот у них пошло всё, что оставили москвичи. Придумывались самые невероятные блюда. Вадик сварил кофе с молотым перцем. Дежкин сделал семь бутербродов: чёрный хлеб, подсолнечное масло и соль. Шампуньзе и Вова колдовали над оладьями, жаря их в грязной сковороде, но на новой решётке. Десертом выступил крекер, напитками – вышеупомянутый кофе с перцем и горячий каркаде с корками грейпфрута и корицей.

– Может, кому водочки капнуть? – поинтересовался Шампуньзе. Сам он, естественно, пил «каркадешку».

Согласился только сибиряк Вова, остальные решили повременить до вечера.

– Ух! – сказал я, вытирая рот туалетной бумагой. – Смачно!

Объелся я капитально: гречка получилась отменной, а вот оладьи – безвкусными. В целом обед мне понравился. Я зевнул. Свежий воздух и пройденный путь рубили меня.

– Галюсик, мне нужно срочно вздремнуть: мозг отказывает, – произнёс я заплетающимся языком.

– И мне. Я с тобой, – ответила она. В её глазах уже моргала батарейка: ещё бы, такой насыщенный день.

Мы залезли в палатку, там было отчаянно душно. Галя упрекнула меня в том, что я не открыл вентиляционное окошко. Я стал ползать на коленях, пытаясь его расстегнуть, но заела молния. Коленки затекли, и я сел на попу. Собрав всё терпение в кулак, я аккуратно подёргал за бегунок. Наконец он прорвался через препятствие и легко побежал дальше. В палатку из атмосферы проник спасительный ветер, но только проник – духоты стало всего лишь на чуточку меньше. Я скинул майку и лёг рядом с Галей, немного поёрзал, поелозил ногами, сказал, что люблю её. В палатке это прозвучало гулко и ненатурально.

– Я тебя тоже, – ответила машинально Галя, холодно, без души. Меня покоробило такое отношение, но, с другой стороны, что я хотел услышать – пламенных признаний?

Я обнял киргизочку и поцеловал её нежно в лоб. Он был тёплым после еды: шёл процесс пищеварения. Я стал приставать к Гале, склоняя её к сексу.

– Я не могу. У меня ведь полный живот. – Ей не хотелось. Она отказывалась.

Я напомнил ей про шашлыки. Галя громко рассмеялась и сказала, что это абсолютно другое.

– Может, хотя бы минет? – спросил я, как дети просят утешительный приз.

– Ладно, – согласилась она, и уже через пять минут я сладко посапывал.

* * *

– Вставай! – Галя толкнула меня в бок. – Хватит дрыхнуть! Семь вечера уже. Темнеть начинает.

– Вставать? – Я разлепил глаза.

Я чувствовал себя как после сильной анестезии. Голова была мутной. В палатке, несмотря на вентиляцию, явно не хватало кислорода.

– Вставай-вставай, – медленно повторила киргизочка. Я ещё подумал тогда: ведь сдвоила, как Иуда.

Мы вылезли на улицу. Воздух был пропитан ароматом сосны, а вот дневного света действительно поубавилось: синюю поляну теперь окутывал мягкий интим, как в комнате с торшером. Ребята сидели за столом, и каждый занимался своим делом. Иуда и Дежкин спорили про пользу голодания. Фидель утверждал, что это открывает в человеке новые резервы. Преподаватель возражал ему, что всё это – чушь и пустая трата времени, потому что вечных двигателей не бывает.

– Для работы нужна энергия, а значит, обязательно нужно жрать. Это факт. А как известно, нет бога, кроме факта. Я против голодовок!

– Да при чём тут бог? При чём здесь голодовки? – Фидель ударил себя руками по ляжкам. – Я толкую тебе про лечебное голодание! Пифагор по сорок дней голодал!

– Шарлатанство, хрень! – отмахнулся Дежкин и повторил: – Вечных двигателей не бывает. Это физика, её основы. Ты что, опровергаешь законы Ньютона?

Вова слушал их и посмеивался. Он мастерил какую-то трубочку. Шампуньзе курил сигарету и, потягивая «каркадешку», уныло играл на своих мини-гуслях. Вадик лежал на коврике и, обращаясь ко всем сразу, рассуждал про юродивых и святых. Посуда так и стояла немытой, дожидаясь следующего приёма пищи. По всей видимости, ребята жили по принципу «так нажористей будет».

– А где тут туалет? – спросил я. Как всегда, после сна мне приспичило.

– Туда, – Вова показал мне направление и добавил с ухмылочкой: – Ориентируйся на запах.

Оторвав туалетной бумаги, я пошёл в гору, огибая холмы, и вскоре увидел каменную постройку. Надпись, сделанная на ней чёрной краской, гласила: «Кабинет». Он состоял из трёх стен (достаточно высоких), выгребной ямы и большого камня-сидушки. Я сел на него орлом и стал осматриваться.

– «Посыпь иголками и пеплом. Бумагу – в ведро», – прочитал я вслух на внутренней стене туалета. Надпись была выполнена всё той же чёрной краской.

Около камня и правда стояли две обрезанные баклажки: в одной – пепел, во второй – бумажные чиркаши, над которыми летали мерзкие мухи. Они раздражали и даже немного пугали меня. Мухи шевелили тонкими лапками и жужжали всей свой вирусной кодлой. Отвратное зрелище. Запах в кабинете был соответствующим. Тяжелее даже, чем в биотуалете, но я всё равно получил удовольствие. Это же естественный процесс. Далее я выполнил инструкции со стены и лёгкой походкой направился в лагерь. Всё прошло замечательно: и я, и мухи остались довольны.

«Молодцы! Вот это самоорганизация! Вот это рабочий кабинет!» – ликовал я, шагая по красным иголкам.

Я испытывал радость за людей и кайф в анальном отверстии. Я ещё подумал тогда: может, тут есть какая-то связь? Нужно почитать Зигмунда Фрейда: он хорошо понимал во всех этих штуках.

Я вернулся на синюю поляну в отличной бодрости духа и, хрен знает почему, предложил вымыть посуду: так меня раздражал её униженный вид.

– Ладушки, – разрешил Шампуньзе. – Кто же «против»? Все «за».

– Только мыть придётся в пердючей воде, – пояснил Вова. – Вместо губки используй иголки.

– Всё понял. Без проблем, – ответил я и, отойдя к сосне, начал упражняться.

Сначала я помыл тарелки и столовые приборы, затем – сковороду и кастрюлю. Мне понравилось этим заниматься: медитативная работа. И где бы я ещё узнал, что иголки очищают эффективнее губки? Единственное, что напрягло, так это отсутствие моющего средства. Без него на руках осталась плёночка жира. Понимаете… вот это ужасное чувство склизкости, будто всё может выскользнуть из рук. Брр!

– Куда убрать чистую посуду? – спросил я, когда закончил.

– Поставь около очага, – ответил Шампуньзе, продолжая извлекать унылые звуки из своих мини-гуслей.

– Прямо на иголки?

– Прямо на них.

Я так и сделал. Все продолжали заниматься своими делами. Было скучно. Я пошатался немного по поляне и стал кататься на верёвке.

– Прикольно вы придумали, как в школе хреновина. Мы с такой в пруд сигали.

– Это не развлечение, – заметил Шампуньзе. Он чуть заметно улыбнулся. – На верёвку подвешивают пакеты с едой.

– Зачем? – не понял я.

– Чтоб еноты не воровали.

– Тут есть еноты? – воскликнула Галя. – Мне так нравятся эти крошки!

– Ничего хорошего в них нет, – строго возразил Дежкин. – Хоть раз их покормишь, так замучают потом. Всё воровать будут. Ты их только помани – умереть не дадут. Они же тупые животные!

– Зачем так грубо? – Галя даже нахмурилась и приподняла плечи.

– По факту говорю, – огрызнулся преподаватель. – Как есть.

Он встал из-за стола и ушёл к себе на гамак. Разговор сразу же затух, и только Шампуньзе продолжал играть на своих мини-гуслях. Мы просидели так минут двадцать, пока предводитель синей поляны решительно не заявил, что пора выпить. Он откупорил литровую бутылку водки и разлил её по кружкам.

– Может, включим музыку? – предложил я. – У меня есть колонка с собой. С полной зарядкой.

Все оживились: настоящей музыки тут давно не было. Я вспомнил водителя из автобуса и поставил сборник хитов из советских фильмов. Сначала сыграла «Песня о друге» Высоцкого, затем вступила тяжёлая артиллерия: «Звенит январская вьюга» и «Я шагаю по Москве». Слова этих песен знал каждый, и все как один начали подпевать. Между нами – жителями синей поляны и пришельцами – установился контакт, а костёр стал его центром. Общая атмосфера тоже изменилась: обернулась застольной. Мы принялись активно потреблять водку. Пили и пели все, а запивал каждый тем, чем ему больше нравилось: пердючей водой, перцовым кофе или даже неземной «каркадешкой».