Текст книги "Дневники Берии – не фальшивка! Новые доказательства"

Так, на его вопросы: «Где находится машинописная копия дневника, кто и когда изготовил ее? Почему Кремлёв не представил хотя бы в качестве иллюстрации часть электронной копии машинописной копии дневника?» – нет ответов просто потому, что, как уже было сказано, я даже в руках не держал машинописной копии дневника, я держал в руках лишь часть фотокопий оригинала.

Думаю, что машинописной копии никогда в природе и не существовало по причине, мною уже выше указанной (в машинописной копии просто не было нужды, коль была возможность просто переснять оригинал).

Но вот вопрос профессора Козлова «Где же всё-таки хранится оригинал «Личного дневника» Берии?» более чем уместен.

А действительно – где же всё-таки хранится и оригинал дневника Берии, и множество других, однозначно аутентичных, исторических документов, которые неизбежно должны были остаться после Берии?

Берии – крупного кавказского чекиста, партийного лидера Закавказья и Грузии, наркома внутренних дел СССР, заместителя Совнаркома и Совмина СССР, члена ГКО и заместителя Председателя ГКО, председателя Спецкомитета при СМ СССР…

Ведь общий корпус документов из полного архива Берии – это, пожалуй, десятки тысяч документов!

Так где же они, эти десятки тысяч документов?

Они-то ведь достоверно существовали, но вот существуют ли?

Ведь уважаемый (не более, впрочем, чем в пределах эпистолярной вежливости) профессор Козлов не может не знать, что вначале хрущёвцы, а затем «перестройщики» типа генерала от фальсификации Волкогонова физически уничтожили множество архивных документов, совершив этим тягчайшие преступления перед народом и историей.

Берия говорил, что без документов нет архивов, без архивов нет истории, а без истории нет будущего. И как раз для того, чтобы лишить Россию будущего, её, с определённого момента, стали лишать истории, а перед этим – основательно почистили архивы, в ряде случаев «пополнив» их подложными «документами».

Поэтому на вопрос профессора Козлова я отвечу так: «Не знаю, где хранится или хранился оригинал «Личного дневника» Берии, но думаю, что он находится или находился там же, где находятся всё ещё не рассекреченные следственные дела по заговору, например, Тухачевского и прочие документы, оправдывающие Сталина, где хранятся сфальсифицированные тома «следственного дела» Берии и многие другие документы эпохи Сталина и Берии, показывающие её подлинный облик во всём её непридуманном трагизме и несомненном величии».

Ведь эта эпоха была полита прежде всего кровью сознательной жертвенности героев и потом созидания, а нам от неё оставляют сегодня лишь грязь.

И ещё – пепел от подлинных документов той эпохи, уничтоженных её фальсификаторами.

Поэтому мне, в отличие от профессора Козлова, не показалось странным то, что «Павел Лаврентьевич» категорически отмёл любую возможность проведения «государственной» «экспертизы» этого важнейшего документа на том основании, что нет сейчас в России государства…

И разве это не так? Что, оно – настоящее государство, в его полноценном и общественно состоятельном содержании, у нас есть?

Значение государства сейчас максимально принижают сами его официальные «столпы», так чего уж там?!

Впрочем, и об этом я скажу более подробно позже, а пока – опять статья профессора Козлова. Он усомнился в аутентичности текста дневников Л.П. Берии и рассуждает во вполне вроде бы академической манере:

«В русском языке слово «легенда» имеет многозначный смысл. В первую очередь оно означает предание, недостоверное повествование. Но уже на рубеже XIX–XX вв. в документальном источниковедении и археографии в России этим словом начали обозначать некие пояснения, обязательные при публикации документального исторического источника, – указания на его место хранения, оригинальность или копийность, историю его бытования и обнаружения и т. д. – все то, что удостоверяет аутентичность, т. е. в первую очередь подлинность, публикуемого документального исторического источника, даже если в конце концов он оказывается недостоверным».

Вот так академический подход!

Оказывается, учёный-историк вначале объявляет обязательным критерием достоверности исторического источника указания на его место хранения, оригинальность или копийность, на историю его бытования и обнаружения и т. д. – всё то, что удостоверяет аутентичность, а затем сообщает, что, несмотря на наличие всех этих археографических условий, источник в конце концов может оказаться недостоверным.

Занятный подход!

Но дальше – больше! Профессор Козлов заявляет:

«Многословное «археографическое» легендирование «Личного дневника» Берии, предпринятое Кремлёвым, на самом деле представляет собой не легенду в ее археографическом смысле, а легенду в ее основном толковании как недостоверное повествование, хуже того – сознательную и преднамеренную ложь. Иначе говоря, гипотеза о том, что «Личный дневник» Берии представляет собой документальную фальсификацию, получает веское подтверждение…»

Итак, на основании отсутствия в моей публикации тех археографических данных, которые – по утверждению самого рецензента – не гарантируют достоверности, рецензент делает вывод о том, что дневники недостоверны, а Кремлёв – лжец.

Ну-ну…

Заметим, к слову, – в глазах профессора Козлова Кремлёв не мистификатор, как Проспер Мериме с его «Тузлой» или Дж. Макферсон с его «Поэмами Оссиана» (если брать примеры из литературы), не оригинальный историограф Сандр де Куртиль с его поддельными «Мемуарами д’Артаньяна», а именно лжец.

Определение сильное, и не думаю, что мной заслуженное. Ведь внимательный и объективный читатель моих предисловий, послесловий и комментариев к дневникам Л.П. Берии может легко убедиться в том, что я лишь предполагал аутентичность их текста, а не заявлял о том категорически! Профессор же Козлов утверждает, что «…Кремлёв вместе с «Павлом Лаврентьевичем» предлагает читателям поверить в подлинность «Личного дневника» Берии…».

А вот уж тут, как говорится, простите! Ни я, ни «Павел Лаврентьевич» ничего подобного никому не предлагали, и это явствует из статьи самого уважаемого профессора Козлова, где сказано следующее:

«…«Павел Лаврентьевич» советует Кремлёву: «Берите то, что я вам даю, если желаете, и сопоставляйте хронологию, психологию, фактологию и все что вам угодно в рукописи с известными историческими фактами. И сами решайте – аутентична она или нет» (т. 1, с. 10)».

Как видим, меня никто ни в чём не уверял. Мне, напротив, рекомендовали заняться собственным тщательным анализом текста на предмет собственного вывода о его достоверности. Чем я как раз и занимался очень немалое время, сопоставляя хронологию и фактологию дневников с известными историческими фактами и постепенно приходя к убеждению в том, что имею дело, скорее всего, с аутентичным текстом. При этом я приглашал всех желающих присоединиться к анализу дневников.

Профессор Козлов этим и занялся, но вот насколько убедительно и корректно он это проделал? Он пишет:

«Ну что ж, послушаем совета «Павла Лаврентьевича» и пройдемся по страницам «Личного дневника» Берии с карандашом в руках, сравнивая его записи с действительно подлинными документальными источниками».

И далее:

«Важнейшим из них, можно сказать ключевым, являются опубликованные «Тетради (журналы) записей лиц, принятых И.В. Сталиным» в 1924–1953 гг. (далее – Журналы Сталина) – документальный источник подлинный и достоверный. Журналы Сталина дали фальсификатору точную хронологию приемов Сталиным Берии за 1938–1953 гг., а именно записи об этом составляют основу «Личного дневника».

Профессор Козлов ломится здесь в открытую дверь, поскольку я неоднократно ссылался именно на «Журналы Сталина» и как раз с сопоставления записей Л.П. Берии с информацией из «Журналов» начал анализ дневников. Но вот утверждение рецензента о том, что именно записи о пребывании Л.П. Берии в кабинете Сталина якобы «составляют основу «Личного дневника», попросту не соответствует действительности. Для того чтобы убедиться в том, что хронология и тематика записей в дневнике гораздо шире обсуждений в кабинете Сталина, достаточно просто прочесть дневник.

Честно говоря, я поленился подсчитать точное количество подённых записей в дневнике Л.П. Берии. Работа по их анализу и ещё больше – по их комментированию (для чего пришлось привлечь десятки, если не сотни, источников и тысячи документов) – и без того измотала меня. Зато профессор Козлов подсчитал кое-что иное и сообщает:

«…Берия не менее 1485 раз посетил кабинет Сталина – почти каждый день, а иногда в течение суток и несколько раз. Это красноречиво свидетельствует о том, что Берия был действительно одним из ближайших соратников Сталина, вместе с которым они делали вполне реальные дела. «Личный дневник» Берии зафиксировал лишь часть таких посещений, хронология которых безупречна и совпадает с записями в Журналах Сталина».

«Логика» здесь, как видим, «на высоте». Если бы хронология опубликованных мной дневников Берии оказалась небезупречной, то профессор Козлов объявил бы их поддельными на этом основании. Однако, как он сам же свидетельствует, хронология безупречна и совпадает с записями в Журналах Сталина. И на этом основании делается вывод, опять-таки, о… поддельности дневников.

С подобной «логикой» мы ещё столкнёмся. Сейчас же не могу не отметить тот факт, что зато для профессора Козлова не подлежащим сомнению является расстрел поляков в Катыни «палачами Берии» в 1940 году. «Разоблачая» меня как «фальсификатора», он восклицает:

«Символично, однако, отсутствие в «Личном дневнике» Берии записи о заседании Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г., на котором было принято решение о внесудебной расправе с пленными польскими офицерами. В Журналах Сталина это заседание с присутствием на нем Берии зафиксировано. Понятно отсутствие записи об этом важнейшем событии в «Личном дневнике» Берии: его публикатор все документы об этом походя называет «фальшивками». А затем даже заставляет Берию в его дневнике возмущаться гитлеровской политической и идеологической «провокацией». «Похоже, – записывает якобы Берия в своем «Личном дневнике» о находке в Катыни трупов расстрелянных поляков, – это те поляки, которые разбежались от нас при оставлении Смоленска. Им надо было идти в тыл самостоятельно, а они остались у немцев. Что ж, свое они получили. Эта публика всегда заявляла, что лучше быть мертвым, чем красным» (т. 2, с. 111). Для Кремлёва именно эта запись Берии является «важным подтверждением того, что и так, впрочем, сегодня ясно любому объективному аналитику: польских военнопленных расстреляли не сотрудники НКВД в 1940 г. по решению Политбюро, а немцы в 1941 г., чтобы обеспечить себе в удобный момент сильный пропагандистский рычаг для осложнения советско-польских отношений и дискредитации Советского Союза во внешнем мире» (т. 2, с. 111). Старая песня, комментировать которую нет смысла после многочисленных документальных публикаций по этому вопросу».

Не пойму, почему отсутствие в личном дневнике Берии записи о заседании Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года моим рецензентом расценивается как символичное? Тем более что в его фразе на сей счёт содержится одно достоверное утверждение и одно недостоверное. Заседание Политбюро ЦК ВКП(б) 5 марта 1940 года действительно имело место быть. Но с чего это вдруг уважаемый профессор так уверенно заявляет, что на этом заседании было принято решение о внесудебной расправе с пленными польскими офицерами? Это что – точно доказано?

Да, заседание Политбюро 5 марта с присутствием на нем Берии в «Журналах Сталина» зафиксировано. Но ведь содержание и повестка дня этого заседания в «Журналах…» не раскрываются! А сама «катынская» фальсификация давно фактически раскрыта. Вот только официозные историки «в упор» не хотят этого признавать, несмотря на все бесспорные доказательства.

Мой рецензент-оппонент обвиняет меня в том, что я оценил «катынский» аспект вопроса походя… Однако в мою задачу как комментатора дневников Берии анализ катынских событий не входил и входить не мог, поскольку в связи с дневниками эта тема неактуальна, а походя говорить о таких вещах действительно нельзя. И я всего лишь отметил в примечании к записи от 23 апреля 1943 года факт явной фальсификации «катынского» дела антисоветчиками.

Но, во-первых, сама «катынская» тема давно исследована многими не походя.

Во-вторых, эту тему в связи с темой Берии я отнюдь не игнорировал и написал об этом аспекте нашей не столько прошлой, сколько нынешней жизни, в своей главной книге о Берии «Лучший менеджер ХХ века».

В-третьих, анализу вопроса о Катыни посвящён ряд блестящих работ Юрия Мухина, где внятно показано, что «катынское преступление НКВД» – это двойная (вначале – геббельсовская, а затем – горбачёвско-ельцинская) фальшивка. К этому же выводу подводит и монография В.Н. Шведа «Тайна Катыни».

Ю.И. Мухиным, В.Н. Шведом и рядом других исследователей отмечено, в частности, что якобы подлинные «протоколы заседания ПБ от 5 марта» и прочие «документы» изготовлены на подлинных, но выведенных к марту 1940 года из оборота бланках и т. д.

Наконец, в-четвёртых, и это, пожалуй, самое существенное, вскоре после путинско-медведевских «катынских покаяний» покойному Виктору Ивановичу Илюхину, депутату Государственной думы от КПРФ, были переданы все материалы по технологии «перестроечного» изготовления «катынских» фальшивок. Фракция КПРФ проводила на основании этих материалов «круглый стол» и др.

Вот бы где поучаствовать в установлении истины известному разоблачителю фальсификаций и подделок, известному российскому историку, члену-корреспонденту Российской академии наук Владимиру Петровичу Козлову. Нет же, он по адресу убедительных документальных разоблачений «катынских» провокаций восклицает: «Старая песня, комментировать которую нет смысла после многочисленных документальных публикаций по этому вопросу».

Хотелось бы знать, что понимает профессор Козлов под «многочисленными документальными публикациями по этому вопросу»? Не фальшивый ли «протокол заседания Политбюро от 5 марта 1940 года», отпечатанный на бланке, выведенном из документооборота с 1 января 1940 года?

Я ещё уделю теме Катыни внимание в своём месте, а пока что вернёмся к рецензии на мою публикацию дневников Л.П. Берии.

Профессор Козлов пишет:

«Журналы Сталина дали возможность фальсификатору отразить в «Личном дневнике» Берии не только действительную хронологию посещений Берией кабинета Сталина, но и такие детали, как суточное время почти каждого посещения. «Сегодня товарищ Сталин пригласил пораньше, я пришел, он один», – зафиксировано в «Личном дневнике» 31 марта 1939 г. (т. 1, с. 110). И действительно, в Журналах Сталина за этот день прием начался в 16 часов 40 минут с Берии, который пробыл в кабинете Сталина до 20 часов 15 минут (с. 255). Запись в «Личном дневнике» от 26 июля 1940 г. сообщает о посещении Сталина: «Только что от него, сидели два часа один на один, потом пришел Шахурин…» (т. 1, с. 186). Она соответствует Журналам Сталина, зафиксировавшим пребывание в кабинете Берии с 17 часов 5 минут до 20 часов 25 минут, причем до прихода Шахурина в 19 часов 10 минут Берия действительно беседовал наедине со Сталиным 2 часа 5 минут (с. 308)».

Всё верно. Дневниковая запись и реальная история совпадают, что подтверждает и сам профессор Козлов. Казалось бы, это лишний довод в пользу подлинности дневников. Нет же, моего рецензента не устраивает якобы излишняя детализация в дневнике – как в части хронологии, так и персонального состава тех, кто бывал у Сталина (о последнем моменте – чуть позже).

При этом сам же профессор Козлов сообщает, что Л.П. Берия бывал у Сталина почти ежедневно и нередко по несколько раз на дню. Так могло ли это обстоятельство не найти естественного отражения в дневнике?

Надо сказать, что мой рецензент очень неточен, когда заявляет о жёсткой связи записей в дневнике с «Журналами Сталина», – эта связь чётко прослеживается лишь в военное время, что вполне объяснимо. Ведь это был совершенно особый период в жизни и Сталина, и Берии, и России. Сталин работал тогда помногу каждый день и без выходных. Берия же работал вообще почти круглосуточно (его соратник по оборонному производству и затем по Атомному проекту Борис Глебович Музруков, да и не он один, позднее вспоминал, что во время войны Берия мгновенно отвечал на звонок практически в любое время суток).

С учётом военной круговерти развёрнутые пометки в дневнике о времени и обстоятельствах пребывания у Сталина имели для Берии несомненную и очевидную практическую ценность – не понимать этого способны лишь неисправимые академисты, никогда в жизни не отвечавшие за мало-мальски живое дело.

Собственно, у Берии, как у любого выдающегося организатора, имелась, конечно, и прочно выработанная привычка к точности и конкретности. Поэтому неудивительно, что он фиксировал ряд подробностей в дневнике и до, и после войны, но, повторяю, особенно часто он вносил такие подробности только в период войны.

Такую же информационную – кроме прочего – функцию явно выполняли и записи о том, кто и когда бывал у Сталина. Хотя порой они носят явно эмоциональный оттенок, о чём – чуть позднее.

Профессор Козлов пишет:

«Журналы Сталина послужили фальсификатору основой для отражения в «Личном дневнике» составов персональных участников совещаний у Сталина и изменений в них в течение одного заседания. «Личный дневник» буквально наполнен записями типа «потом Коба меня еще задержал одного», «Были только Молотов, Жданов, Георгий (Маленков. – В.К.)», «Был только Молотов», «Кроме меня был только Молотов», «Сегодня почти час был с Кобой наедине», «Сегодня товарищ Сталин говорил мне, когда остались одни…», «Вчера докладывал Кобе один, при мне вызвал Клима (Ворошилова. – В.К.) и Молотова», «Сидели Коба, Клим, Молотов и я… Потом подошли военные», «Коба заседает с маршалами и генералами, Меня пока не вызывает», «Коба постоянно совещается с военными», «Просидел час у Кобы с Шолоховым… Потом остались одни», «Коба провел совещание по нефти. Собрал всех, было почти 50 человек», «Позавчера Коба провел большое совещание с военными. Нас не пригласил, был только Вячеслав (Молотов. – В.К.). Сегодня был у Кобы вместе с Всеволодом (Меркуловым. – В.К.)», «Только что от Кобы. Были только Вячеслав, Георгий и я» (т. 1, с. 67, 71, 78, 79, 84, 96, 167, 169, 174, 183, 186–187, 191,206, 253, 308). Примеры подобных записей можно было бы продолжать до бесконечности, и все они исключительно восходят к Журналам Сталина (ср. соответственно с. 242, 245, 246, 295, 298, 306, 308, 309, 313, 321, 334, 335, 355)».

Могу со всей ответственностью заявить, что опубликованный мною дневник Л.П. Берии ненаполнен записями «типа»… и что примеры подобных записей нельзя продолжать «до бесконечности».

Чтобы понять, имею ли я право на такое заявление, достаточно прочесть дневник с карандашом в руках. Мой рецензент просто спрессовал ряд отдельных предложений из разных записей в один блок и создал впечатление, что дневник чуть ли не из одних подобных коротких фиксаций и состоит. Но, во-первых, это не так (чуть ниже я это покажу), а во-вторых, мы ведь имеем дело с дневниковыми записями за полтора десятка лет!

Из такого массива записей при желании можно, пардон, надрать чего угодно! Или историк Козлов не знает, что цитирование должно быть корректным?

Что же до заявления профессора Козлова насчёт того, что все цитированные им записи в дневнике «исключительно восходят к Журналам Сталина», то тут уж получается вообще в огороде бузина, а в Киеве дядька. Как же могут расходиться записи в дневнике о пребывании в кабинете Сталина (даже если допустить, что дневник сфальсифицирован) с записями в опубликованных ныне журналах, где были зафиксированы эти посещения?

В любом случае – хоть умелой фальсификации, хоть подлинных записей – полное соответствие должно быть налицо. Но так ведь оно и есть. И на мой взгляд, полная корреляция хронологии и фактологии записей в дневнике и точно установленных исторических коллизий доказывают как раз обратное – подлинность дневников Л.П. Берии.

Профессор Козлов задаётся вопросом: «Для чего фальсификатору потребовалось систематически сообщать такие детали на протяжении всего «Личного дневника» Берии?» – и отвечает на него так:

«Все дело в том, что хроника посещений, время посещений, состав посетителей, менявшийся часто по ходу встреч у Сталина, – это единственные реальные и достоверные факты, беспристрастно зафиксированные в Журналах Сталина. Указания на них в «Личном дневнике» Берии должны были, по замыслу фальсификатора, придать публикуемому документальному источнику признаки не только подлинности, но и достоверности. Стремление фальсификатора именно этими деталями подчеркнуть подлинность и достоверность «Личного дневника» Берии невольно превратило Берию в человека, маниакально стремящегося фиксировать не только свое присутствие на совещаниях у Сталина, но и присутствие других своих товарищей, да еще и отмечать последовательность их приходов и уходов в пределах одного совещания. «Выдающийся менеджер», оказывается, не гнушался примитивным личным филерством».

Ну, во-первых, таких деталей на протяжении всего дневника просто нет. Это я, как публикатор дневников, тоже могу заявить со всей ответственностью, и доказывается это простым внимательным чтением дневника всё так же с карандашом в руке.

Надо сказать, что я благодарен профессору Козлову – он заставил меня ещё раз вернуться к тексту дневников уже в свете его обвинений и ещё раз подвергнуть проверке свой вывод об аутентичности текста. И результаты моего дополнительного анализа лишь укрепили эту мою уверенность.

А если уж говорить о признаках подлинности и достоверности дневников, то наиболее убедительными должны быть признаны, на мой взгляд, не сведения о присутствии того или иного из коллег Берии в кабинете Сталина, а достоверные исторические данные, присутствующие в тексте дневников. Сам же профессор Козлов (о чём подробнее позже) не отрицает полного соответствия всех достоверных исторических событий и т. д. тому, что описано в дневнике.

Но как быть с обвинением в том, что я, якобы фальсифицируя дневники, превратил Берию в некий гибрид самовлюблённого нарцисса и филёра? По утверждению моего оппонента, Берия в дневниках оказывается противоречиво двойственным: с одной стороны, он якобы маниакально стремится подчеркнуть, даже наедине с самим собой, свою постоянную близость к Сталину, а с другой – как дневальный у тумбочки, он мелочно отмечает последовательность приходов и уходов в пределах одного совещания своих коллег…

Профессор Козлов иронизирует – мол, «выдающийся менеджер» не гнушался, оказывается, примитивным личным филёрством.

К слову…

Фразы «…«Выдающийся менеджер», оказывается, не гнушался примитивным личным филерством» в варианте, опубликованном в академическом журнале «Вопросы истории», нет. Очевидно, она была сочтена слишком вульгарной для публикации такого уровня. Но символично, что слова «выдающийся менеджер» взяты профессором Козловым в кавычки – мол, какой там «выдающийся»! Зато слова о примитивном личном филёрстве кавычками не снабжены, явно выдавая полное неприятие современным российским историком исторической роли Л.П. Берии.

На этом моменте я позднее остановлюсь более подробно.

Так как же – был Лаврентий Павлович склонен к слежке за своими коллегами даже в кремлёвском кабинете Сталина или тот факт, что в его записях действительно нередко отмечено присутствие коллег и их приходы и уходы, можно объяснить иным образом, чем это сделал профессор Козлов?

Мой оппонент такую особенность дневников объясняет стремлением фальсификатора Кремлёва придать якобы подложным дневникам большую достоверность. Но внимательное изучение дневниковых записей с тех позиций, которые отстаивает профессор Козлов (повторяю, что я предпринял такой анализ только после прочтения его статьи), показывает, во-первых, что детализация приходов-уходов и т. п. характерна в основном для периода войны.

Я уже отмечал, что это был особый период. И имеет ли право тот, кто принимается за анализ текста дневников Л.П. Берии (или кого-либо ещё) на предмет установления их аутентичности, упускать из виду и не принимать во внимание чисто психологический момент?

Поставим себя на место Берии.

Война… Ситуация меняется порой калейдоскопически в течение одного дня. Но для Берии день за днём протекают, в некотором отношении, крайне однообразно: наркомат, Совнарком, кабинет Сталина, Совнарком, совещания, быстрый перекус, кабинет Сталина, недолгий сон, быстрый завтрак, наркомат и т. д.

Так – изо дня в день… Где-то отступают и наступают, кто-то гибнет или воюет, а Берия изо дня в день занят одним и тем же: слушает, говорит, читает, пишет, кое-как спит, кое-как принимает пищу, читает, диктует, пишет, говорит, слушает, говорит…

А затем – опять слушает, говорит, читает и пишет.

День за днём – одни и те же лица и ситуации. С какого-то момента эти лица будут стоять перед тобой постоянно – достаточно закрыть глаза. Каждый грибник знает, что после удачного, но утомительного дня в лесу, засыпая, видишь перед глазами грибы, грибы, грибы…

Вот так – насколько я себе это могу представить – было и у Берии, когда он оставался наедине с собой и дневником. Перед глазами по-прежнему стояли Сталин, Молотов, Маленков, Меркулов, Микоян и т. д. Берия вновь, записывая впечатления и мысли дня, переживал события дня, и это отразилось в стиле записей военного времени. Тем более что привычка к точности у старого чекиста Берии не могла не проявляться как в большом, так и в малом, почти рефлекторно.

Нет же, профессор Козлов усматривает здесь то ли неуклюжесть «фальсификатора» Кремлёва, то ли «примитивное личное филёрство» Берии.

Но если анализировать каждую конкретную «подозрительную» (с позиций профессора Козлова) запись в дневниках, то можно увидеть, что упоминание о появлении в кабинете Сталина того или иного человека или его уходе имеет в разных записях разную окраску и не является простой регистрацией на манер того, как это делалось в «Журналах Сталина». Нередко, в контексте записи, такое упоминание несёт вполне определённую смысловую или эмоциональную нагрузку.

И это можно показать.

Возьмём – для чистоты эксперимента – две последние записи, приводимые самим профессором Козловым (можно было взять и две первые или две любые другие, суть анализа не изменится).

Итак, первая его якобы цитата: «Позавчера Коба провёл большое совещание с военными. Нас не пригласил, был только Вячеслав (Молотов. – В.К.). Сегодня был у Кобы вместе с Всеволодом (Меркуловым. – В.К.)».

Три безбожно выдранные из текста фразы взяты из первого тома дневников «Сталин слезам не верит» (с. 253). Не знакомый с дневниками читатель может подумать, что этой якобы «филёрской» записью всё и ограничилось. Но ведь это совершенно не так. Вот что на самом деле находим мы в дневнике от 26 мая 1941 года:

«Позавчера Коба провел большое совещание с военными. Нас не пригласил, был только Вячеслав (В.М. Молотов. – С.К.).

Сегодня был у Кобы вместе с Всеволодом [1]. Всеволод поставил перед Кобой вопрос об аресте Сергеева [2] и Ванникова [3]. Придется арестовать и начать следствие. Есть данные, особенно по Сергееву. Георгий (Г.М. Маленков. – С.К.) поддерживает.

Как разлагаются люди, не пойму. Сергеев сын рабочего. Тебя подняли, выучили, работай. А ты становишься сволочью. Тут дело серьезное, его придется мотать и мотать.

А Ванникова жалко, разболтался.

Потом поговорили по общей ситуации. Коба нервничает. На него не похоже, но перед нами ему скрывать нечего. Мне и Всеволоду сказал, что больше вас знают только ваши подчиненные [4]. Посмотрел на Пономаренко, говорит: «А у Пантелеймона и так всё на виду» (в примечаниях к текстам «Дневников» 1, 2, 3 и 4 я дал соответствующие справки. – С.К.)».

Ну и где же здесь признаки и следы «филёрства»? Факт присутствия на совещании Молотова и факт прихода к Сталину с Меркуловым не выпячиваются. Они просто упоминаются – по привычке Берии к точности, всего-то. Профессор же Козлов выстраивает вокруг некорректно цитируемого даже не отрывка, а обрывка записи целую теорию.

Достойно ли это?

При этом обращаю внимание читателя на то, что с 23.25 вместе с Берией и наркомом госбезопасности Всеволодом Меркуловым в кабинете Сталина находились также Маленков и 1-й секретарь ЦК КП(б) Белоруссии Пономаренко. Маленков был вызван к Сталину в 21.15 вместе с руководителями наркомата авиационной промышленности Шахуриным, Яковлевым и Ворониным, которые ушли как раз в 23.25. Однако их приход-уход и наличие в сталинском кабинете Берия, как видим, в дневнике не отметил. Ведь главное в записи от 26.05.41 г. то, что касается обстоятельств, относящихся к «епархии» Меркулова.

Меркулов, кстати, зашёл в кабинет вместе с Берией, но вышел оттуда менее чем через полчаса – в 23.50, сам. То ли «фальсификатор» Кремлёв, то ли «филёр» Берия сплоховал и этого факта не отметил. Как не отметил Берия и того, что ушли они от Сталина втроём – он, Маленков и Пономаренко, уже в 15 минут первого ночи.

Впрочем, это вполне понятно: Лаврентий Павлович был ведь крупнейшим государственным деятелем, а не секретарём-регистратором.

А вот ещё одна «цитата» из дневников, приведённая профессором Козловым: «Только что от Кобы. Были только Вячеслав, Георгий и я».

Увы, мой оппонент и здесь некорректно вырвал из контекста всего одну фразу. А ведь в действительности мы имеем дело с весьма обширной записью (т. 1, С. 307–308).

И записью за какое число!

За 7 ноября 1941 года!

Прошёл день 24-й годовщины Октябрьской революции, прошёл парад войск Московского гарнизона на Красной площади, накануне, 6 ноября, состоялось традиционное торжественное заседание Моссовета, прошедшее на этот раз на станции метро «Маяковская», выступил на этом заседании Сталин…

И вот в ночь с 7 на 8 ноября Сталин с 0.10 до 0.40 собрал у себя, в своём кабинете, только Молотова, Маленкова и Берию. О чём могли они говорить и зачем мог собрать их Сталин в такую ночь, после стольких событий? Запись в дневнике даёт нам ответ на этот вопрос через десятилетия.

Вот эта запись полностью:

«А вот вам х…й, а не Москва. Парад провели и через год проведем! И через десять! И через сто! И в Берлине Парад проведем!

Как грязь смыло. Коба – Гений! Другой подумал бы, что не время. А он сказал, надо провести. И провели!

И собрание провели.

Только что от Кобы. Были только Вячеслав, Георгий и я. Сказал, что же, товарищи, не думали мы год назад, что так отметим Октябрьскую годовщину. Но главное, что мы ее отметили и дальше отмечать будем. А этот подлец Гитлер, может, десятую годовщину своего рейха и отметит, а уже пятнадцатой годовщины ему не видать! Потом посмотрел на нас, говорит, какой пятнадцатой? Что мы, за годик не управимся?

Может, и управимся. За три точно должны!»

Неужели профессор Козлов не способен допустить, что Берия мог не из «филёрских» соображений отметить в личном дневнике факт приглашения Сталиным к себе в кабинет лишь ближайших и наиболее важных соратников в такой день!