Текст книги "Мифы о 1945 годе"

Северо-западный берег озера Балатон – это золотая курортная зона. Теперь же здесь были брошены в решительный прорыв громобойные массы «Тигров» и «Фердинандов». 4-й танковый корпус СС на фронте Оши-Балатон имел одних танков до 560, то есть по 80–90 танков и штурмовых орудий на каждый километр в центре предполагаемого прорыва.

Один «Тигр», а то и «Фердинанд» на 12 метров!

Наш 1-й гвардейский укрепленный район мог на том же километре против этой стальной волны выставить… четыре станковых пулемета, четыре противотанковых ружья и два орудия. По живой силе мы уступали там в десять раз, по артиллерии – в четыре, а по танкам…

Герой Советского Союза, генерал Бирюков, воевавший на Балатоне, сообщая эти цифры, заканчивает так:

«А по танкам даже сравнить нельзя – не с чем»…

Такой оказалась ситуация на острие германского удара в марте 1945 (сорок пятого, читатель!) года.

Собственно, если быть полностью точным, то немцам удалось обеспечить в начале Балатонской операции чуть более чем двукратное общее превосходство по танкам. Однако и это было, во-первых, по тем временам очень серьёзное превосходство – ведь мы уже привыкли к тому, что наступаем и побеждаем, и вдруг…

Во-вторых же, на некоторых участках мы оказались перед фактом того соотношения сил, о котором написал генерал Бирюков.

Интересно ещё раз сравнить психологическую и боевую реакцию союзников в декабре 1944 года в Арденнах и советских воинов в марте 1945 года на Балатоне.

Шла война, а на войне всё неясно до тех пор, пока она не закончилась. Это в 2010 году мы знаем, что война закончилась полным крахом Рейха 9 мая 1945 года. А в марте 1945-го было ясно лишь то, что Рейх – в тяжелейшем положении, но ещё очень силён. Красная Армия даже ещё не начинала готовиться к штурму Кенигсберга.

Союзники под ударами 6-й танковой армии СС покатились так, что Западный фронт мог рухнуть. И тут же Черчилль запросил помощи у Сталина.

Советские войска под ударами той же 6-й танковой армии СС, которая благодаря вялости союзников могла быть переброшена Гитлером на Восточный фронт, выстояли, через десять дней после начала немецкого наступления перешли 16 марта в собственное наступление и, введя в 14-километровый прорыв нашу 6-ю танковую армию (надо же, как совпало!), быстро расширили прорыв до 90 километров и углубили до 55 километров.

Мы не только разгромили мощную ударную германскую группировку, но и создали условия для скорого перехода в контрнаступление на Венском направлении.

Англичанин Фуллер, ничтоже сумняшеся, написал о Балатонской эпопее (я не боюсь этого слова) в своей книге вот что:

«В то время как наступательные действия Конева и Жукова близились к концу, операции на Дунае вступили в третью и последнюю фазу. Эта фаза началась на третьей неделе февраля наступлением немцев и венгров против русских на рубеже реки Грон и между Дравой и озером Балатон. Действия эти были столь многообещающими, что генерал Фризнер получил для усиления 6-ю танковую армию, которая незадолго перед этим участвовала в арденнском наступлении. 3 марта Фризнер предпринял поддержанную сильной авиацией мощную контратаку между озёрами Балатон и Веленце. Наступая на Гершег-Фальва, он приблизился к Дунаю на расстояние нескольких миль. Здесь, так же как и в сражении в Арденнах, его танки оказались без горючего, и к 15 марта те из них, которые ещё могли двигаться, были отброшены назад на исходные позиции».

Это – всё.

Всё!

Читатели Фуллера могли и впрямь подумать, что у Фризнера на Балатоне просто не хватило бензина для танков. А русские? Ну, да, они воспользовались этим. Что там говорить – повезло русским неумёхам в очередной раз…

А в качестве заключительной иллюстрации к теме Балатона я приведу следующую информацию…

7 апреля 1945 года Сталин направил очередное послание президенту Рузвельту, где сообщал неприглядные вещи. В феврале 1945 года американцы передали нам якобы «важнейшие сведения» о том, что в марте ожидается два серьёзных контрудара немцев из Померании на Торн и из района Моравска Острава на Лодзь.

Далее Сталин писал:

«На деле, однако, оказалось, что главный удар немцев готовился и был осуществлён не в указанных выше районах, а в совершенно другом районе, а именно в районе озера Балатон, юго-западнее Будапешта».

Сталин указывал, что немцы собрали в этом районе до 35 дивизий, в том числе 11 танковых, и что это был «один из самых серьёзных ударов за время войны, с такой концентрацией танковых сил».

«Маршалу Толбухину, – писал маршал Сталин, – удалось избегнуть катастрофы и потом разбить немцев наголову, между прочим потому, что мои информаторы раскрыли, правда, с некоторым опозданием, этот план главного удара немцев и немедленно предупредили о нём маршала Толбухина».

Сталин прибавлял:

«Таким образом я имел случай ещё раз убедиться в аккуратности и осведомлённости советских информаторов».

Что ж, в результате Балатонской эпопеи – незаслуженно нами забываемой – Сталин и вся страна имели случай ещё раз убедиться в выучке, самоотверженности и стойкости наших войск, умевших в 1945 году в равной мере успешно наступать, при необходимости – удерживать свои рубежи, а потом – всё равно наступать!

И могло ли быть иначе?

Теперь же – несколько слов о Берлинской операции. В предисловии составителей к тому «Русского архива», где помещены документы о битве за Берлин, сказано:

«Именно накануне решающего штурма Берлина между маршалами Г.К. Жуковым и И.С. Коневым развернулось ничем не оправданное соревнование за право первому доложить И.В. Сталину о прорыве войск именно своего фронта в Берлин… (док. № 48, 50, 51, 109, 110)… (док. № 44, 45, 111, 112). По сути дела, командование фронтов требовало от войск идти вперед, не считаясь ни с какими потерями, будь то в живой силе или технике»…

Комментарий очень странный, но вполне типичный для «историков» эпохи брежнево-ельцинизма. Вся, пардон, малахольность мышления этой «эпохи» проявляется здесь вполне зримо, а советские воины, штурмовавшие Берлин, представляются носителям подобного «мышления» некими пешками, которых по своему «барскому» произволу бросали в огонь сражения безжалостные «сатрапы Сталина».

Взращённым брежневщиной ельцинидам от науки невдомёк, что тогда вся Действующая Армия, а точнее – всё живое и яркое в этой Армии жило одним: «Даёшь Берлин!»

Жило, увы, да – нередко умирая за это…

И чтобы читатель лучше увидел правду тех дней, я приведу – каждый раз полностью ввиду их боевой и горячей краткости – ряд произвольно толкуемых новейшими публикаторами документов из тома 15 [4(5)] «Русского архива» «Великая Отечественная: Битва за Берлин». М., ТЕРРА, 1995).

Итак.

№ 44

Боевое распоряжение командующего войсками 1-го Белорусского фронта командиру 9-го танкового корпуса от 18 апреля 1945 года (24.00)

9 гв. тк действует очень плохо и нерешительно. За плохие действия объявляю вам выговор. К исходу дня 19 апреля 1945 г. любой ценой корпусу под Вашу ответственность выйти в район Фройденберга.

Исполнение донести лично мне.

ЖУКОВ

№ 45

Боевое распоряжение командующего войсками 1-го Белорусского фронта командиру 11-го танкового корпуса от 18 апреля 1945 года (24.00)

Вы лично и Ваш штаб во главе с начальником штаба в проводимой операции работаете плохо и нерешительно.

Я очень строго предупреждаю Вас о неполном служебном соответствии и требую более смелых и организованных действий.

Любой ценой 19.4 выйти в район Вердер, Беторсхгаген.

Исполнение донести лично мне.

ЖУКОВ

№ 50

Боевое распоряжение командующего войсками 1-го Белорусского фронта командующему 2-й гвардейской танковой армией от 20 апреля 1945 года (21.50)

2-й гвардейской танковой армии поручается историческая задача: первой ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы. Лично Вам поручаю организовать исполнение.

Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин и поставьте им задачу: не позднее 4 часов утра 21 апреля 1945 года любой ценой прорваться на окраину Берлина и немедля донести для доклада т. Сталину и объявления в прессе.

ЖУКОВ

№ 51

Боевое распоряжение командующего 3-й ударной армией командиру 9-го танкового корпуса от 21 апреля 1945 года

Вы плохо выполняете не только мои приказы, но и приказы тов. Жукова.

Прикажите командирам бригад возглавить на головных танках свои бригады и повести их в атаку на Берлин, иначе ни чести, ни славы своего корпуса Вы не завоюете.

О панцерфаустах будете потом рассказывать детям.

КУЗНЕЦОВ

Между прочим, так жёстко оцененным Жуковым и Кузнецовым 9-м танковым корпусом командовал генерал-лейтенант танковых войск Кириченко, а 11-м танковым корпусом – генерал-майор танковых войск Ющук.

С уровнем их боевой квалификации я познакомлю читателя позднее – в разделе, где речь у нас пойдёт о якобы «бездарном» советском командовании.

Сейчас же продолжу знакомить читателя с архивными документами, относящимися к Берлинской операции и приведёнными публикаторами «Русского архива».

№ 110

Боевое распоряжение командующего 3-й гвардейской танковой армией командирам 6-го, 7-го танковых и 9-го механизированного корпусов от 20 апреля 1945 года (23.50)

Войска правого соседа (маршала Жукова, соседа 1-го Украинского фронта маршала Конева. – С.К.) находятся в 10 км восточнее Берлина. Приказываю: во что бы то ни стало к утру 21 апреля 1945 г. ворваться в Берлин. Задача по моему приказу от 19 апреля 1945 г.

Начало наступления на Берлин в 01.00 21 апреля 1945 г.

РЫБАЛКО

№ 112

Боевое распоряжение командующего 4-й гвардейской танковой армией командиру 10-го танкового корпуса от 21 апреля 1945 года (13.45)

Подтверждаю мой устный приказ: обходя Лукенвальде, продолжать стремительное наступление в направлении Бергхольц – Ребрюкке, Штопсдорф, Целендорф… 21 апреля 1945 г. овладеть юго-западной частью Берлина.

Требую особенной решительности и стремительности действий.

ЛЕЛЮШЕНКО

Ехидствующие «демократы»-«интеллигенты» могут заметить – мол, если все под Берлином так рвались его поскорее взять, то к чему были жёсткие приказы?

Но тут уж я вряд ли что-то смогу интеллигентствующим объяснить.

Заметив, к слову, что стремительность наступления чаще всего снижает суммарные потери, скажу лишь одно: война есть война.

Это – не нынешние «ролевые игры», где увлечённые «перестрелками» бездельники изображают из себя Рэмбо. Это – тяжёлый и страшный ежедневный кровавый процесс – психологически динамичный, со взлётами и падениями боевого настроя, с неудачами и заминками даже в благоприятной ситуации.

На войне – даже накануне её победного конца, люди гибнут до самой последней минуты боевых действий. А гибнуть – в такие-то минуты – ох, как не хочется.

Да и кому захотелось бы?

А воевать ещё надо, а идти вперёд – надо, а гибнуть – надо.

И тут жёсткий, пусть даже не всегда справедливый, приказ вышестоящего позволяет найти нижестоящим новые силы для нового броска вперёд.

И вышестоящие военачальники знают это, потому что командующий армией под Берлином – это бывший комкор под Запорожьем, бывший комдив на Курской дуге и бывший командир полка под Сталинградом.

А командующие фронтами – это «унтеры» с «Егориями» Первой мировой войны и лихие краснознамённые комэски Гражданской войны.

Да, не все полководцы и военачальники были тогда полностью чисты в своих помыслах – кому-то действительно хотелось лишний раз покрасоваться перед Сталиным и страной. Как известно: «Города сдают солдаты, генералы их берут».

Но дело было не в том, что Жукову хотелось войти в Берлин раньше Конева, а Коневу – раньше Жукова. Дело было в том, что таким же духом азарта и соревнования были тогда проникнуты все лучшие воины 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов.

Все они – отступавшие от Бреста, Львова, Минска, Одессы, Киева, Смоленска, Ростова, Харькова, Риги и Нарвы, в апреле 1945 года пришли к Берлину, чтобы взять его и окончить войну.

Они и взяли его.

И окончили её.

«Юстас»-Гарриман – «Алексу»-Молотову

НЕЗАДОЛГО до начала Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Великобритании, проходившей с 19 по 30 октября 1943 года, английский посол в Москве Арчибальд Кларк Керр направил письмо народному комиссару иностранных дел СССР Молотову, к которому приложил копию документа, впервые направленного Советскому правительству ещё 1 июля 1943 года, – «Предлагаемые принципы, которыми следует руководствоваться при прекращении военных действий с европейскими странами – членами оси».

До прекращения военных действий было ещё далеко, а союзники таковых действий в Европе тогда, собственно, и не начинали. Во всяком случае – всерьёз.

Так что документ англичане составляли, что называется, «на вырост».

Причину подобной заблаговременной заботы я назвать не могу. Не исключено, что бритты боялись, что СССР, выйдя на свои границы 1939 года, может с какого-то момента согласиться на мирные переговоры с немцами, а это очень спутало бы планы мировых космополитов. Однако Германия к концу 1943 года успела совершить на территории СССР так много преступлений, что нам нужны были бы очень весомые гарантии того, что этот германский «Drang nach Osten» будет последним. Вряд ли Гитлер смог бы такие гарантии дать, но коварные бритты, сами не способные на честную политику, склонны были предполагать коварство и в других – судишь ведь по себе. И англичане могли бояться, что Сталин как-то попробует договориться с немцами в одностороннем порядке – благо дело союзники войны с немцами тогда по сути не вели.

В английском документе были и такие положения:

«I. Условия, предъявляемые любой стране – члену оси, должны быть представлены как единый (выделения во всех ниже цитируемых документах мои. – С.К.) исчерпывающий документ, охватывающий все Объединённые Нации, находящиеся в состоянии войны с этой страной…

…IV. Если не имеется ни вражеского правительства, ни главнокомандующего, с которым Объединённые Нации могут или готовы иметь дело, военное сопротивление будет, по-видимому, прекращено рядом местных капитуляций…

V. Руководство проведением в жизнь любого перемирия должно быть поручено межсоюзнической комиссии по перемирию, председателями которой были бы поочерёдно представители Соединённых Штатов, СССР и Соединённого Королевства…»

Как видим, рассматривая пока ещё будущую, то есть – гипотетическую ситуацию, бритты сами же выдвигали принцип обязательно совместных и согласованных действий, обеспечивающих все виды капитуляции – в том числе и местные капитуляции.

Прошло полтора года. В 1945 году становилось понятно, что дело идёт к поражению Германии, хотя она была ещё очень сильна и сопротивлялась отчаянно. Было также ясно, что Советский Союз напротив – всё укрепляет и укрепляет свои позиции – как военные, так и политические. Влияние его в Европе возрастало и укреплялось, а после Победы должно было ещё более возрасти и укрепиться.

Тем не менее, вопрос об инициативе капитуляции со стороны немцев всё еще сохранял гипотетический характер – немцы в переговоры с союзниками вступать не собирались как в части всеобщей капитуляции, так и каких-либо капитуляций местных.

И во второй половине дня 5 февраля 1945 года на заседании глав правительств в ходе Крымской (Ялтинской) конференции Черчилль говорил:

«Предположим, что с предложением о капитуляции выступят Гитлер или Гиммлер. Ясно, что союзники ответят им, что они не будут вести с ними переговоры как с военными преступниками… Более вероятно, что Гитлер постарается скрыться или будет убит в результате переворота в Германии и там будет другое правительство, которое предложит капитуляцию. В таком случае мы немедленно должны проконсультироваться друг с другом о том, можем ли мы говорить с этими людьми в Германии. Если мы решим, что можем, то им нужно будет предъявить условия капитуляции. Если же мы сочтём, что эта группа людей недостойна того, чтобы вести переговоры, то мы будем продолжать войну и оккупируем всю страну…»

Со стороны Рузвельта возражений не последовало, и уж тем более Черчиллю не возражал Сталин.

И вот через месяц после этого заявления в Швейцарии в контакт с представителями США вступил обергруппенфюрер СС (генерал-полковник) Карл Вольф.

Тогда это было большим секретом, известным немногим. Сегодня эту историю знают все – благодаря как чёрно-белому, так и теперь «раскрашенному» варианту телесериала «Семнадцать мгновений весны».

Все знают что «Юстас»-Штирлиц получил от своего московского шефа «Алекса» крайне сложное и опасное задание – выяснить, ведут ли немцы какие-то сепаратные переговоры с союзниками за спиной СССР? Все помнят перипетии выполнения этого задания и тех, кто с ним был так или иначе связан: хитроумного Шелленберга – Табакова, простодушного неожиданного соратника Штирлица – пастора Шлага – Плятта, цепкого Мюллера – Броневого, радистку Кэт и прочих, включая Аллена Даллеса – Шалевича и его партнёра по переговорам – блистательного Вольфа – Ланового…

В результате совместной интеллектуальной деятельности Юлиана Семёнова и Максима Максимовича Исаева все козни Гиммлера, Вольфа и Аллена Даллеса были разоблачены, сведения переданы в Москву и товарищ Сталин в письме президенту Рузвельту с теплотой отозвался о тех своих информаторах, которые «не раз проверены нами на деле».

Всё это выглядит действительно захватывающе, но – как чаще всего у Семёнова-Ляндреса и бывает – очень уж входит в противоречие с фактами.

А факты таковы.

12 марта 1945 года посол США в Москве Аверелл Гарриман официально сообщил письмом наркому иностранных дел СССР Вячеславу Молотову, что 9 марта в Берн прибыл германский генерал Карл Вольф и сопровождающие его Дольман и Зиммер для обсуждения совместно с представителями армий Соединённых Штатов и Великобритании вопроса о капитуляции германских вооружённых сил в Северной Италии, и что фельдмаршалу Александеру было поручено командировать своих офицеров в Берн для встречи с этими лицами.

То есть английский документ осени 1943 года вроде бы работал – немцы вступили в контакт с союзниками, и те сразу же известили об этом русских. При этом Гарриман фактически сыграл роль «Юстаса». Полнотой же ситуации владел московский «Алекс», которым в данном случае можно было считать Молотова.

Итак, «Юстас»-Гарриман запрашивал о точке зрения Советского правительства по этому вопросу. И в тот же день «Алекс»-Молотов сообщил ему, что мы не возражаем против переговоров с генералом Вольфом в Берне, с тем, чтобы в них приняли участие офицеры, представляющие Советское Военное Командование.

В качестве отступления от строго документированного рассказа сообщу, что, хотя в информации «Юстаса»-Гарримана – в отличие от информации «Юстаса»-Штирлица – швейцарский резидент Управления стратегических служб США Аллен Даллес не фигурировал, какое-то отношение к ситуации он имел.

Ряд авторов приписывает Даллесу, уже давно обосновавшемуся в Берне, чуть ли не инициативу переговоров и, во всяком случае, активное в них участие.

Имеет место разнобой и в дате первого контакта. Черчилль в мемуарах сообщает, что Карл Вольф, «командующий войсками СС в Италии» установил связь с американской разведкой ещё в феврале 1945 года. Кто-то относит дату первого контакта Вольфа с союзниками, устроенного через папу Пия XII, на 6 марта 1945 года. Но всегда упоминается именно Даллес, а уж затем – офицеры штаба Александера.

Причём, несмотря на то что вся эта коллизия марта 1945 года получила потом название «Бернского инцидента», местом первой личной встречи Даллеса и Вольфа некоторые авторы (тот же Черчилль, например) называют почему-то Цюрих, а не хорошо освоенный Даллесом Берн. Возможно, так и было – разведка всегда дело тонкое, а уж в шашнях Даллеса, впервые оказавшегося в Берне в 1916 году, сам чёрт мог ногу сломать, если у него (у чёрта) не было соответствующей формы допуска.

Впрочем, роль Даллеса так или иначе могла быть лишь подсобной, а не основной уже потому, что с Вольфом обсуждались ведь не разведывательные вопросы и не перспективы той или иной спецоперации, а вопросы войсковые: или капитуляции немцев в Северной Италии, или – не исключено – фактического пропуска их через фронт союзников для переброски на Восточный фронт. В подобных переговорах ключевые роли могли играть только штабные войсковые офицеры, а не мастер «плаща и кинжала» Даллес, в военных делах мало чего соображавший.

Черчилль называет английского и американского начальников штабов в Казерте генерала Эйри и генерала Лемнитцера, которые, по его утверждению, 15 марта 1945 года тайно направились в Швейцарию и 19 марта встретились с Вольфом.

Как обстоятельства встреч и переговоров, так и их хронология в разных источниках разнятся, что и неудивительно. Во-первых, как уже было сказано, шашни и плутни затевались непростые, и они нуждались в прикрытии. Во-вторых, читателю нелишне, пожалуй, будет знать, что при работе с историческими источниками нередко получается так: исходная документальная или иная историческая информация имеется в одном лишь открытом источнике – не всегда точном. А все остальные «источники» – это лишь некритическое воспроизведение авторами книг первоисточника. И тут несложно напутать даже без злого умысла.

Однако с уверенностью можно предполагать, что в Берне имели место быть весьма конкретные переговоры с обсуждением очень конкретных взаимных условий, а не просто «посиделки» Вольфа с союзниками на тему о желательности-де немецкой капитуляции, как это позднее утверждали и Рузвельт в посланиях Сталину, и Черчилль в мемуарах.

И обсуждения были явно непростыми. Черчилль позднее передавал свой разговор на «бернскую» тему с генералом Эйзенхауэром и писал, что последний якобы заявил, что «опасался, что если бы русских привлекли к обсуждению вопроса о капитуляции вооружённых сил, находившихся под командованием Кессельринга (Вольф представлял в Берне его, а отнюдь не СС. – С.К), то проблема, которую он (Эйзенхауэр. – С.К.) сам мог бы урегулировать в течение одного часа, возможно, затянулась бы на три-четыре недели».

Заявление и наглое, и лживое. Почему-то союзники, даже игнорируя русских, не смогли урегулировать эту проблему ни в течение одного часа, ни даже за три-четыре недели – если верить Черчиллю в том, что начало контакта надо относить к февралю 1945 года.

Собственно, союзники не «урегулировали» эту проблему вообще!

Нет, это были переговоры, а не просто обсуждение неких общих виртуальностей – как это заявляли две англосаксонские трети «Большой тройки». Если бы всё обстояло так, два занятых высших союзных штабника не хлебали бы киселя в Швейцарии в военное как-никак время.

Похоже, Вольф требовал пропуска войск, англосаксы – капитуляции, и в итоге стороны не столковались.

Вернёмся, впрочем, от предположений к точным фактам.

12 марта 1945 года Москва выразила желание принять участие в переговорах с Вольфом совместно с союзниками. А 16 марта «Юстас»-Гарриман передал в «Центр», то бишь – в НКИД СССР, что правительство США отказывает советским представителям в праве на участие в переговорах в Берне.

В тот же день в посольство США в Москве и далее в Вашингтон ушла ответная телеграмма из советского «Центра», то бишь – из НКИД СССР. «Алекс»-Молотов извещал «Юстаса»-Гарримана, что отказ США «явился для Советского правительства совершенно неожиданным и непонятным с точки зрения союзных отношений между нашими странами».

Ввиду этого мы не давали своего согласия на ведение переговоров в Берне и настаивали на том, чтобы уже начатые переговоры были прекращены.

Мы также настаивали на том, чтобы вообще была исключена возможность ведения сепаратных переговоров одной или двумя союзными державами без участия третьей союзной державы.

21 марта 1945 года «Юстас»-Гарриман откликнулся новым письмом, где утверждал, что «Советское правительство неправильно представляет себе цель контакта в Берне между немецким генералом Вольфом и представителями фельдмаршала Александера».

22 марта 1945 года Молотов ответил:

«…в данном случае имеет место не неправильное представление о цели контакта и не недоразумение, а нечто худшее… в Берне в течение двух недель за спиной Советского Союза, несущего на себе основную тяжесть войны против Германии, ведутся переговоры с представителями германского военного командования, с одной стороны, и представителями английского и американского командования – с другой. Советское правительство считает это совершенно недопустимым…»

В книге Семёнова этот текст подан как результат сообщений в Москву «Юстаса»-Штирлица, но, как видим, Москву информировал – вынужден был информировать – «Юстас»-Гарриман.

И тут в дело пришлось обоюдно вступить «артиллерии» самого крупного калибра – 25 марта 1945 года Сталин получил очередное личное и строго секретное послание президента Рузвельта – весьма пространное, – где Рузвельт многословно и путано пытался объяснить необъяснимое – свой отказ в участии в переговорах наших представителей.

Сталин не был бы Сталиным, если бы не разобрал «аргументы» Рузвельта «по косточкам», причём, я догадываюсь, не без некоторой, глубоко скрытой, но несомненной иронии. И Сталин не оставил от этих «аргументов» ничего.

Его обстоятельный ответ, тоже полностью посвящённый переговорам в Берне, был датирован 29 марта 1945 года и начинался так:

«Я разобрался с вопросом, который Вы поставили передо мной в письме от 25 марта сего года, и нашёл, что Советское правительство не могло дать другого ответа после того, как было отказано в участии советских представителей в переговорах в Берне с немцами…

Я не только не против, а, наоборот, целиком стою за то, чтобы… ускорить капитуляцию…

Но я согласен на переговоры с врагом по такому делу только в том случае, если эти переговоры не поведут к облегчению положения врага, если будет исключена для немцев возможность маневрировать и использовать переговоры для переброски своих войск… на советский фронт…

…К Вашему сведению должен сообщить Вам, что немцы уже использовали переговоры с командованием союзников и успели за этот период перебросить из Северной Италии три дивизии на советский фронт…»

Рузвельт тут же взвился! Уже 1 апреля 1945 года он, беря функции «Юстаса» на себя, направил Сталину ещё одно пространное послание, где особенно упирал на то, что «не может быть и речи о том, чтобы вести переговоры с немцами так, чтобы это позволило им перебросить куда-либо свои силы с итальянского фронта».

Рузвельт заявлял Сталину, что его-де (Сталина) «сведения о времени переброски германских войск из Италии ошибочны».

Сталин ответил 3 апреля 1945 года достойно и по существу. Он писал:

«Вы утверждаете, что никаких переговоров не было ещё (Рузвельт в послании от 1 апреля утверждал, что имели место лишь контакты, но не переговоры. – С.К.). Надо полагать, Вас не информировали полностью. Что касается моих военных коллег, то они, на основании имеющихся у них данных, не сомневаются, что переговоры были и они закончились соглашениями с немцами…

Я думаю, что мои коллеги близки к истине…»

К сожалению, я не могу приводить здесь эти взаимные послания полностью, однако заинтересованный читатель сам может ознакомиться с ними в советских изданиях переписки Сталина с Рузвельтом и Черчиллем (например, неполное издание 1957 года, содержащее, однако, весь «штирлицевский» сюжет, было издано Политиздатом вполне массовым тиражом в 150 тысяч экземпляров).

Тем не менее, я могу однозначно утверждать, что упрёки Рузвельта относительно недобросовестности информаторов Сталина, высказанные в очередном послании Рузвельта Сталину от 5 апреля, касаются не информации о переговорах в Берне (как это подано у Семёнова), а информации относительно переброски немецких войск из Италии на советско-германский фронт. Рузвельт действительно писал в конце своего послания от 5 апреля:

«Откровенно говоря, я не могу не чувствовать крайнего негодования в отношении Ваших информаторов, кто бы они ни были, в связи с таким гнусным, неправильным описанием моих действий или действий моих доверенных подчинённых».

Но он имел в виду заявления Сталина о переброске войск из Италии, и я не исключаю, что лично Рузвельт был искренен в своём негодовании, однако Сталин и его информаторы были здесь ни при чём. Рузвельту осталось жить всего ничего – вскоре его уберут по причине исчерпания его полезности для Золотой космополитической элиты мира. И шашни с немцами велись, скорее всего, действительно за спиной Рузвельта. А информаторами Сталина, видимо, были швейцарские информаторы типа Рудольфа Ресслера – «Люци», но отнюдь не «семёновский» Штирлиц.

Это о них Сталин писал Рузвельту в ответе от 7 апреля 1945 года:

«Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и не имеют намерения оскорбить кого-либо. Эти люди многократно проверены нами на деле».

Далее Сталин приводил пример явной дезинформации о передислокации немецких войск, полученной советским Генштабом от генерала Маршалла. Союзники указывали одно направление удара немцев, а реально они ударили в районе озера Балатон – я об этой коллизии уже говорил и ещё раз напомню, что Сталин писал Рузвельту 7 апреля 1945 года о том, что командующему 3-м Украинским фронтом маршалу Толбухину удалось избегнуть катастрофы и разбить немцев наголову в районе озера Балатон в том числе благодаря разведывательной информации информаторов Сталина.

«Таким образом, – писал по этому поводу Сталин, – я имел случай ещё раз убедиться в аккуратности и осведомлённости советских информаторов».

Последняя точка в «бернском инциденте» была поставлена практически одновременно со смертью Рузвельта. 13 апреля 1945 года Сталин получил последнее послание президента, где тот писал:

«Благодарю Вас за искреннее пояснение советской точки зрения в отношении бернского инцидента, который, как сейчас представляется, поблёк и отошёл в прошлое, не принеся какой-либо пользы.

Во всяком случае не должно быть взаимного недоверия, и незначительные (угу! – С.К.) недоразумения такого характера не должны возникать в будущем. Я уверен, что когда наши армии установят контакт в Германии и объединятся в полностью координированном наступлении, нацистские армии распадутся».

И в тот же день, 13 апреля, Сталин направил новому президенту США Гарри Трумэну соболезнование «по случаю безвременной кончины Президента Рузвельта».

«Юстасы» сделали своё дело, «Юстасов» можно было убирать. А бернский инцидент к середине апреля 1945 года действительно поблёк и отошёл в прошлое – со дня на день ожидалось начало штурма Берлина силами трёх русских фронтов.

Этот инцидент отошёл в прошлое, однако, вопреки уверениям Рузвельта, он принёс уже ту пользу, что сегодня этот инцидент при внимательном его анализе хорошо высвечивает честность и благородство Сталина и мелкое интриганство по отношению к русскому союзнику англосаксов.