Текст книги "Грёзы Космоса"

– Хы-хы-хы! На! Получи меня! Подавись! Ты же хотела меня!

Страшный жгучий холод обдал Его тело, сведённое судорогой. И у Него не осталось сил смеяться. Он дрожал и дышал раскалённым воздухом. Ощущение небывалого холода постепенно проходило, и одновременно с этим Он проваливался в чёрную тяжёлую воду всё глубже и глубже…

***

– Дай мне шанс.

– ЧЕГО ТЫ ДОБИВАЕШЬСЯ?

– Ты знаешь.

– А ЗНАЕШЬ ЛИ ТЫ?

– Узнаю, когда добьюсь. Непременно узнаю…

Глава четвёртая. Повелитель Ветра.

Он окончательно и бесповоротно запутался в окружающем. Он не понимал, что с Ним происходит. И что происходит с миром. Единственное, чего хотелось, так это покоя. Его продолжали душить тяжёлые сны, после которых Он не высыпался. Всё вокруг казалось чужим. Вроде бы всё своё, но, в то же время, не то. Как сон, схожий с реальностью. В нём тоже всё в целом знакомо, но есть частности, выбивающиеся из нормальной действительности. Однако, чтобы понять, что ты спишь, необходимо проснуться, что Ему, казалось, никак не удавалось. Хотя, в одном из своих снов Он хотел бы остаться навечно. Кругом было голубое-голубое небо с белоснежными мягкими облаками и больше ничего. Ни Солнца, ни усталой Земли, одно лишь небо, и Он, летящий или падающий в эту голубую вселенную в бесконечном движении, которое не ощущалось. И чувство небывалого восторга и великой радости. К сожалению, Он, испугавшись приступа агорафобии, тогда проснулся, и больше это волшебное место Ему никогда не снилось.

С памятью творились тревожные вещи: Он помнил, то, чего с Ним никак не могло происходить. Одно только путешествие по мёртвому городу, погибшему в жерле атомной войны, чего стоило! Или Его смерть на строительстве лунной станции. Насколько Он понимал, ни атомной войны, ни заселения Луны никогда не было. Да и Он сам, собственно, вроде бы вполне живой. И всё же, Он эти события помнил. От всех этих псевдореминисценций хотелось стать маленьким-маленьким, сжаться в тугой комочек и забраться куда-нибудь поглубже. Он жил, постоянно цепляясь за реальность, потому что, стоило Ему расслабиться, как сознание проделывало с Ним странную штуку: то ли раздваивалось, то ли улетало куда-то в другие действительности. Он ощущал себя чужим, как бы вмонтированным в этот мир. Он старался принимать это за игру, выдуманную Им же самим, чтобы не сдохнуть от скуки. Болезненный мир переживаний не давал покоя. Не раз приходили мысли, что Он просто-напросто сошёл с ума. Версия эта была очень правдоподобной и объясняла все странности. Но она Ему не нравилась по причине излишней простоты, так просто никогда ничего не бывает. Да и быть психически больным – сомнительное удовольствие. Разобраться Он не мог и потому предпочитал вообще не думать об этом.

В последнее время Его стал больше волновать более приземлённый вопрос: что же, в конце концов, Он будет кушать? Деньги заканчивались, а Он не помнил, где работает и работает ли вообще. Поэтому однажды утром Он вышел в свет. Морозный воздух быстро вскружил голову. Интересно, сколько же времени Он провёл, не выходя из дому? Снега было мало. Зима нынче оказалась жадной. Зато температура с лихвой окупала недостаток осадков. Солнце, отражаясь от тонкого белого покрывала, вызывало пароксизмы чихания. Голые деревья стойко боролись с морозом, не обращая внимания на такие мелочи, как муниципальные службы, обрезающие их раскидистые ветви. На центральном рынке, как всегда, царило суетливое оживление. Потолкавшись между рядами, Ему пришло в голову обратиться в администрацию рынка. Загаженные задники не вызывали положительных эмоций и напоминали Ему о собственной квартире. Администрация сегодня, видимо, не работала, так как двери были закрыты. Проходивший мимо забулдыга в засаленной спецовке грубо обратился к Нему:

– Чего здесь отираешься?

– Работу ищу. Где начальство?

– Ты б ещё министра торговли поискал! Пойдём к бригадиру, с ним потолкуешь.

Пьяный в хламину бригадир уставился на Него красными белками глаз и, тыча указательным пальцем, грозно спросил:

– Пьёшь?

– В обязательном порядке.

– Так вот, – заявил бригадир заплетающимся языком, – у нас на работе не пьют и пьяниц презирают!

Он помолчал, пытаясь ухватить нить разговора, но в конце концов махнул рукой.

– Паспорт давай.

– Ага! Всенепременно! Я что, похож на гастербайтера?

– Ладно, счас напишем заявление, – не стал спорить бригадир.

– Вы сначала скажите, сколько платить будете.

– Умный, я смотрю, интеллигент что ли?

– Что вы, что вы, такое же быдло, как и вы.

– Чего?! – Бригадир побагровел и попытался подняться.

– В смысле, не умнее вас.

– Да? – Бригадир туго соображал. – Не сбивай. Зарплата хорошая, но маленькая.

После ещё получаса этого бесполезного разговора, сошлись на том, что Он завтра пойдёт в отдел кадров с подписанным бригадиром заявлением и заключит трудовой договор. А сегодня, если хочет получить эту работу, пусть наденет робу и дует к третьему контейнеру.

Бригада попалась хорошая: Стёпа – олигофрен, Юрий – бывший зека и Макс – студент мединститута. Несмотря на бесконечные перекуры, за день они перетаскали не одну тонну барахла. Он, не привыкший к таким нагрузкам, быстро умаялся. Юрий постоянно отлынивал и норовил спихнуть свою работу на Стёпу. Макс, пытавшийся восстановить справедливость, постоянно получал от Юрия подзатыльники. Весь трудовой процесс сопровождался обильным принятием на грудь национального напитка спирт «Рояль» без закуски.

Домой Он вернулся, смертельно уставший и смертельно пьяный. Хорошо, что завтра понедельник, и рынок не работает. Не приходя в сознание, Он уснул, впервые за последнее время не увидев снов. Проснулся Он, одолеваемый болью в мышцах и голове. Ещё целый час Он боролся с нежеланием вставать, но в отдел-то кадров ползти нужно однозначно. Поэтому Он с трудом, как старичок, встал из тёплой постельки и высунулся на мороз. В отделе кадров, к счастью, долго не мурыжили, и Он сразу же бросился к ларьку – живительному оазису в пустыне трезвости. Пиво тут же оживило Его. Купив ещё несколько бутылок, Он вернулся домой и решил устроить уборку. Такое приходило в Его безумную голову нечасто, о чём живописно говорило Его загаженное жилище, больше напоминающее свинарник. Для начала Он собрал весь мусор, пропылесосил старым умирающим пылесосом пол и сгрёб разбросанную по всему дому одежду в одну кучу. Потом Он, превозмогая отвращение, вымыл посуду, которая неровной горкой скопилась в ржавой раковине. Подогреваемый пивом, Он решился на ещё более решительные действия – прибраться в шкафах. В первом шкафу оказались школьные тетради и так и не сданные в библиотеку учебники за пятый класс. Он с наслаждением вывалил всё содержимое полок на пол и уселся в центре этого бумажного хаоса, принявшись разгребать тетради с целью выявления ненужных и отправления их в мусорное ведро. Уже на пятой тетради дело застопорилось, так как Он принялся внимательно просматривать их содержимое, с ностальгией вспоминая о таких ненавистных школьных годах. Правда, в памяти хранились лишь отрывочные воспоминания, словно бы и не жил вовсе. Так пролетел час и бутылка пива. И тут Он наткнулся на небольшую тетрадь с вырванными листами. На обложке была надпись: «геометрия. Шестой класс». Однако внутри вместо треугольников и параллелепипедов было написано Его почерком: «Мой личный дневник». Прихлёбывая пиво и ничего не понимая, Он принялся читать дневник, который до сего момента и в глаза никогда не видел.

«Запись первая. Хотелось начать писать дневник по всем правилам, то есть с датой, но я её не знаю, а календаря нет. И телевизора нет. И телефон потерял. А компьютера сроду нет. Поэтому буду просто нумеровать каждую новую запись. О чём писать, собственно, не знаю тоже. Просто скучно. Друзья не заходят. Была только Татьяна недавно, отругала за беспорядок, как всегда. Я осторожно поинтересовался, как там Ленка, а Татьяна так выразительно на меня посмотрела и осторожно спросила:

– Какая Ленка?

Я замял для ясности, но всерьёз забеспокоился о своём психическом здоровье. Татьяна тоже, и ушла озадаченной. Хорошо, что я ещё не спросил у неë, какое число. Она бы точно решила, что я рехнулся. Я попытался припомнить всё, что было у меня с Ленкой, но в голове царила потрясающая каша. Я решил, что без бутылки не разобраться. Вот, сейчас пишу дневник и пью пиво. Каша в голове осталась, но зато настроение поднялось»…

Он, тоже ничего не понимающий, посмотрел на пустую бутылку, которая оказалось последней, и сбегал до ларька уже более бодро, нежели чем с утра. Потом Он продолжил читать сие увлекательное чтиво. Да и как не увлекательное – не каждый день читаешь про себя свою писанину, которую ты не писал.

… «Я так рад, что отдыхаю. Работать не надо, вставать рано не надо, ещё бы денег давали побольше, а то, как всегда, до конца отпуска не хватит. Как же потом опять неохота на эту обрыдлую работу возвращаться!

Иногда у меня возникает чувство, что я занимаю чьё-то место. Не на работе, а вообще, так сказать, в этом мире. Будто бы вокруг меня чужая жизнь, в которой мне не место. Вроде, всё моё, но всё же. Вот почему Татьяна совершенно не знает Ленку? Ведь они подруги, вроде. Ничего не понимаю. Чувствую себя не в своей тарелке. Ощущение, словно забыл нечто важное. Голова просто пухнет. Психиатру, что ли показаться? Нет, не хочу, ну его на фиг! Мысли какие-то бредовые.

Запись вторая. О, голова моя бедная, прости меня, дуру старую! Сколько пива ни бери, всё равно мало, а с утра понимаешь, что последняя бутылка была лишней! Пить люблю, но не выношу похмелья, как бы так без него? Таблетки не хочу глотать – всё равно не помогут. Надо бы по идее опохмелиться, но мысль о пиве вызывает тошноту. Трясёт всего, весь на измене. Покурил сдуру, не удержался, так чуть тут же не помер»…

Он оценил количество пустых бутылок вокруг и понял, что движется к подобным последствиям. А завтра вообще-то на работу. И там ещё придётся пить. Воспоминание о работе настолько испортило Ему настроение, что этот дневник стал казаться Ему чем-то зловещим. Даже читать расхотелось. Страшно. Он отложил тетрадь в сторону и пьяно уставился на отклеивающиеся обои. В пустой голове носилась пара бессвязных мыслей, мешая сосредоточиться. Ему хотелось всё обдумать, но пиво совсем не способствовало ясности мыслей. Жизнь катилась в неизвестном направлении ко всем чертям при минимальном Его участии. Мог ли Он предположить некоторое время назад, что настолько в ней запутается, что будет считать себя чужим в собственной жизни? Всё перемешалось и спуталось. Он продолжал жить по инерции, и Его мало что интересовало.

…«Запись третья. Сегодня ни к селу, ни к городу вспомнил о Ней. Собственно, я о Ней и не забывал, но сегодня стало особенно больно. Я продолжаю Её любить и ненавидеть. Как мне стать счастливым, если я не могу Её забыть? Да и помню, я, скорее всего, не Её, а Её образ, созданный моим воображением. Но, тем не менее, Она навсегда в моём сердце, ей Богу, как заноза, которая иногда начинает нарывать, изъедая гноем душу. Благодаря Ей я знаю, что любовь существует, но лучше бы я продолжал до сих пор считать любовь бреднями романтически настроенных эрофантастов. Ненавижу ли я Её? Да. Нет. Из-за Неё жизнь пошла кувырком, но я сам себе её испортил. Я придумал любовь к Ней, я придумал Её любовь к себе. Она не виновата, что не смогла соответствовать моим мечтам. Иногда я задумываюсь, а была ли Она на самом деле? Не знаю. Я уже давно ничего не знаю. Но, если бы Её не было, я бы всё равно Её придумал»…

Алкоголь способствовал лабильности эмоционального статуса, и Он поймал себя на том, что шмыгает носом. Ему стало жутко жалко себя. К тому же стало жалко и другого себя. С ресницы левого увлажнившегося глаза упала солёная капля. Легко расчувствоваться от грустной истории, если эта история о тебе. Через пару минут, растерев глаза до красноты, Он устыдился собственной слабости и выкинул эти глупости из головы.

…«Запись четвёртая. Сегодня я смотрел на звёзды. Какими сразу мелкими по сравнению с ними кажутся мирские дела! Все проблемы меркнут под холодным сиянием чужих солнц. Какое дело этой Вселенной, бесконечность которой не укладывается в моей голове рядового пэтэушника, до такой мелкой сошки, как я? Я просто не существую со своими глупыми проблемами для Универсума. Я растворяюсь в звёздном океане, я теряю индивидуальность и приобретаю умиротворённость. Сознание расширяется, и я становлюсь ближе к звёздам. Кажется, что вот-вот растворюсь среди квазаров и пульсаров, потеснив тёмную материю Космоса. Мысли мои рассеиваются, моими органами становятся короны далёких солнц, я забываю, кто я и как пользоваться старым телом. Ещё немного, и я стану всем и одновременно ничем… Но у меня затекает шея, и наваждение испаряется. Вселенная вновь сужается до размеров меня, и космическое настроение пропадает. Жить-то приходится на Земле с её проблемами. Хочешь, не хочешь.

Запись пятая»…

Он машинально прочитал следующий абзац, и лишь через несколько секунд до Него стал доходить смысл написанного. Он вернулся к началу пятой записи и лихорадочно «впился» глазами в текст.

…«Здравствуй! Если всё, рассказанное Повелителем Ветра, правда, то ты сейчас наверняка читаешь мой дневник. А если я просто сошёл с ума, то ничего страшного, я, так или иначе, беседую сам с собой, поэтому, всё равно здравствуй. Хотя довольно необычно заниматься подобным общением через дневник. К тому же, твою реальность я всё равно не смогу проверить. Тебе (если ты всё-таки есть) сейчас хуже – так как ты-то знаешь, что я существую. Согласен, в это трудно поверить. Такого не может быть на самом деле. Но постараюсь всё рассказать по порядку.

Во-первых, он – простой смертный, и его зовут Повелитель Ветра, во-вторых, он путешествует по различным мирам. Появился он внезапно посреди комнаты. Странный тип. Одет в кожаный пиджак и джинсы, а его лицо! Ты знаешь, что описывать людей я не умею, но дело даже не в этом. Его черты неуловимы, но в то же время кого-то напоминают. Лицо у Павла (это сокращённо от Повелителя Ветра) расплывчатое что ли какое-то, как будто видишь его во сне и никак не можешь толком разглядеть, хотя смотришь прямо на него. Я даже и в памяти не могу воссоздать его образ. Ну да ладно, это дело десятое (хотя подтверждает моё умопомешательство)»…

Он с готовностью с этим согласился, и решил, что у Него раздвоение личности, при чём одна из половин явно сошла с ума.

…«– Ты кто? – Спросил я, так испугавшись, что сердце чуть было в малый таз не свалилось.

– Повелитель Ветра.

Объяснил, называется.

– Ну и что?

– Ну и всё.

Как в анекдоте, только мне что-то не до смеха.

– Юмор понял. Ладно, ты пошутил, я посмеялся.

– Не ёрничай. Дело к тебе имею серьёзное. Будем разговоры разговаривать.

Это я, значит, ёрничаю? А в голове какой-то криминал всё мерещится. Может, перебежал кому дорожку, меня заказали, и сейчас примутся на счётчики свои ставить. Но, хоть убей, не помню, кому успел насолить, правда, с моей памятью не мудрено и забыть.

– С этого момента ты никогда не будешь жить прежней жизнью.

Ну, точно, бандит какой-то.

– А паяльники будут?

– Не понял, – не понял Павел.

– Не обращай внимания. Может, чаю хочешь или чего ещё?

– Нет, спасибо. Обойдусь. Ты не заметил, что в последнее время тебя окружает много странных вещей?

– Ага, одна сейчас стоит передо мной. Кстати, присаживайся, не стесняйся.

И ведь не постеснялся, сел на стул, скинув с него мои вещи на пол. Как дома у себя.

– Я серьёзно спрашиваю.

– А я серьёзно отвечаю. А вообще, конечно, много странного: помню то, чего не могло быть, помню свою смерть, при чём не одну. И вообще живу какой-то не своей жизнью.

– Думаю, я смогу тебе помочь.

– Вы доктор?

– Я Повелитель Ветра.

Вот заладил со своей кличкой. Но бояться я почему-то перестал.

– Я путешествую, так сказать, летаю по различным мирам.

– В ступе?

– Кончай тупо прикалываться, а то уйду.

Думал, я расплачусь.

– Ну, летаешь ты по мирам, так и летай себе дальше, я-то здесь при чём?

– При том.

В общем, посоветовал мне Павел заткнуться и воздержаться от своих неуместных комментариев. Когда я начал вникать в смысл его рассказа, то перебивать охота отпала сама собой. Для начала Повелитель Ветра прочитал мне краткий вводный курс о строении Мироздания. Оно, это Мироздание, очень ревностно относится ко всему сущему. Будь то человек, либо какое животное, дерево ли, минерал ли, вирус, бактерия, в общем, ко всему. У Мироздания для каждого уготована определённая функция, пусть и мизерная, но без её выполнения нарушится мировой гомеостаз. Эти даже незначительные нарушения Вселенная тут же стремится восстановить, чтобы не разлететься в итоге в тартарары.

– Значит, эта функция для человека является чем-то вроде судьбы? – Спросил я.

– Судьбы, как таковой нет. Есть только закон Природы. Как, допустим, электрон притягивается к электромагнитному полю, и сам электрон этого изменить не может, не нарушив закона. Но ведь это нельзя назвать судьбой. Судьба предусматривает наличие сценария. Для Мироздания же не нужны рабы сцены, ему нужны её работники.

Во-от. Ещё он мне поведал, что Вселенная не однозначна, не прямолинейна в пространстве-времени, то есть, проще говоря, существует бесконечное количество параллельных миров, которые повторяют друг друга, но с какими-либо изменениями. Иногда эти изменения достигают глобальных различий. Вплоть до миров, где звёзды – это не ядерные топки, а живые существа, живущие высоко в небе (жалко, что я до такого бреда сам не додумался, а то бы стал знаменитым, как Клайв Льюис). И почти в каждом мире есть я, только в каждом – свой, вот как ты, например. И, оказывается, о, счастье, что я тоже нужен Мирозданию! А я (в смысле я в одном из миров) умудрился помереть раньше срока, не успев выполнить своей функции. Уж не знаю, что там произошло – Павел не уточнил, но в итоге в стройной схеме Мира появилась брешь величиной с меня. И Вселенная, стремясь восстановить гомеостаз, попыталась заткнуть эту «дырку». Догадайся, чем. Конечно, мной! Мной, но из другого мира. Тело несвоевременно убиенного меня быстренько рассыпалось на атомы, так как место для его гниения в природе ещё не было предусмотрено, а вернуть тело в круговорот веществ было необходимо. А вот сознанию гнить не положено, деваться, правда, ему некуда, вот оно и болталось в мировом Эфире без дела (и без тела). Пока не появился я из другого мира. Моё бездомное сознание из этого мира, не медля, устремилось в новое тело, смешиваясь там с уже официально прописанным эго. Потому-то мы и помним то, что с нами в родном мире произойти не могло. Отсюда и ощущение чужеродности всего окружающего. Но это ещё не всё. На месте меня, перемещённого в другой мир, также возникла брешь, и Вселенная закрыла её по тому же принципу: то есть, переместив сюда ещё одного меня из другого мира. И так бесконечно, благо миров великое множество. Мы с тобой существа и без того нежные и нервные, а тут ещё с сознанием непонятые вещи твориться стали, поэтому многие из нас наложили на себя руки, что подстегнуло и без того неуправляемую «чехарду между мирами.

Возникает резонный вопрос, а при чём здесь, собственно говоря, Повелитель Ветра? Павел – это представитель породы существ, именующих себя простыми смертными.

– А кто тогда мы? – Спросил я у него.

– Вы – просто смертные. Чувствуешь разницу?

Так вот, эти скромняги «простые смертные» на самом деле очень даже не простые. На Земле их всего несколько тысяч. Они путешествуют по земным мирам, но ни в одном из них не могут оставаться подолгу – их гонит «Ветер, дующий между мирами», и нет у них собственного мира. Зато они могут также перемещаться в любую точку Земли и перемещать материальные объекты на расстоянии. Прилетят, допустим, в Париж, и, чтобы не отставать от моды, перекинут на себя одежонку из магазина, даже на километр к нему не приближаясь. Вот так и мотаются всю свою, кстати, довольно-таки долгую жизнь из мира в мир без определённого места жительства. Как сказал Павел, я управляю Ветром, а Ветер управляет мной. Кроме простых смертных, существуют также непростые смертные, бессмертные, простые бессмертные и непростые бессмертные.

Непростые смертные живут ещё дольше простых, и, кроме их умений, могут перемещаться в миры других планет, обладают телепатией, левитацией, репарацией и чёрте чем ещё, чему я названия не знаю. Могут управлять также нематериальными объектами. Как это выглядит, я так и не понял до конца. Вроде как могут работать с информацией непосредственно без её материального субстрата.

Про бессмертных я понял только то, что это очень круто. Возможности их практически неограниченны – этакие заместители Бога. Про простых бессмертных и подумать страшно, а про непростых – кто это может быть и что он может, не хотелось бы и представлять. Как я понял, вся эта иерархия касалось не только миров Земли, а охватывала и всю Вселенную.

Так вот, я, наконец, подошёл к самому главному. То, что сейчас происходит со мной – со всеми нами – в конце концов, приведёт к тому, что все наши сознания из разных миров соединятся в одно в одном нашем теле, и больше не будет отдельного меня в каждом мире, а буду один я, но для всех миров Земли. Я буду простым смертным как Повелитель Ветра. Если я не сошёл с ума, то процесс уже запущен, и его не остановить. Рано или поздно «чехарда между мирами» закончится объединением всех нас и поднимет Меня на ступень выше, хочу ли я этого или не хочу. Скорее всего, я хочу. Ведь это необычно и увлекательно, больше похоже на сказку. Это идеальный шанс обрести смысл жизни и отбросить всё нехорошее, что произошло со мной и, собственно, привело к этому.

Но, знаешь, я устану ждать. Я уже устал. Единственное, что меня держало, так это ожидание чего-то хорошего и необыкновенного, и вот, оно произошло! Уходя, Павел намекнул, что есть способ ускорить «чехарду». Я знаю, что он имел в виду. И, если ты – другой я – сейчас это читаешь, то, значит, я сделал это.

Запись последняя. Я закончил дневник. Мне страшно. Но я всё решил. А что меня здесь держит? Но я не прощаюсь. Я надеюсь возродиться уже в новом качестве. А, если честно, не так уж и плохо было быть просто смертным. До встречи».

***

Татьяна дочитала Его дневник до конца. Он всегда был не от мира сего. Но чтобы до такой степени! В последнее время Он иногда переставал узнавать друзей, в том числе, и её, начинал изъясняться на каком-то странном наречии, не узнавать родного дома, пугаться выходить на улицу, рассказывать, что живёт на самом деле в другом городе и тому подобное. Периодически Он становился более нормальным, но, в конце концов, Он пропал. Ни в больницах, ни в моргах она Его не нашла. Если бы Он собирался уехать, то всё равно бы предупредил Татьяну, да и взял бы кое-какие вещи с собой. А так пропал, не оставив даже записки, кроме вот этого бредового дневника. Из-за неаккуратного, как и Он сам, почерка Татьяна разобрала не всё из Его записей, но суть поняла. Поверить в это было сложно, хотя и объясняло Его нелепое поведение в последнее время. Татьяна не хотела думать о том, что Он просто-напросто сбрендил, но дневник говорил именно об этом. Татьяна забрала тетрадь и решила никому, даже милиции, её не показывать.

Больше Его так никто и не видел. Близких родственников у Него не было. Он пропал, словно Его и не существовало. Что с Ним сталось, так и не узнали, да не сильно и хотели. Существовал, правда, ещё Его дневник, но кто в здравом уме поверит в те бредни? Да к тому же при переезде на новую квартиру дневник потерялся, и Татьяна вскоре начала сомневаться, был ли он. И был ли Он? А действительно, жил ли такой человек, или же всё это были просто чьи-то грёзы?

Глава пятая. Игры на воде.

Стоял поздний осенний вечер. Моросил холодный дождь. Небо было затянуто тяжёлыми ночными тучами, не пропускающими ни единого лучика света. Лишь в окнах нескольких одноэтажных домиков горел тусклый свет. Большинство лачуг были погружены во тьму: либо они пустовали, либо хозяева уже ушли на боковую. Под ногами противно хлюпала грязь. Было довольно паршиво, но я чувствовал к этому агонирующему миру тусклый отголосок привязанности. Большинство своих прежних жизней я прожил в подобном городишке.

Мир этот определённо пережил ядерную войну – это чувствовалось в воздухе, в грязи, в тёмных окнах мёртвых домов. Город переживал упадок, как и весь этот догнивающий мир.

Я пришёл несколько мгновений назад. Не знаю, сознательно или нет, я решил навестить родной город, но «Ветер, дующий между мирами» привёл меня именно сюда. Я Скит, Скиталец. Не очень-то оригинальное имя, как у других простых смертных, например: Беспутник (сокращённо, Ник), Мировая Девчонка (Мира), ЛайфЛонг (Эл) и так далее, но зато наиболее подходит к моему душевному состоянию. Я скитаюсь по мирам. Я обрёл новые способности. Я погиб как просто смертный, но возродился как простой смертный. У меня появился шанс начать всё заново.

Я направился к двухэтажному дому, выделяющемуся на фоне остальных. Он выглядел не столь убого, как остальные хибары. С освещённой веранды неслась перебранка, и, приближаясь, я стал различать отдельные реплики. Высокий мужской голос с хрипотцой надрывался:

– … правда! Я никуда не уйду! Это мой дом!

Женский голос, менее противный, но такой же визгливый, вопил в ответ:

– Это дом моего отца! Не смей называть его своим! Проваливай!

– Нет! Я твой муж!

– Муж?! То, что ты трахал меня три года, не даёт тебе права называться моим мужем! За свои деньги я найду мужика моложе и здоровее тебя! Проваливай!

– Сучка! Ты хочешь выкинуть меня на улицу без гроша в кармане! Так ты мне отплатила за эти три года!

– Это ты мне отплатил! Я не ожидала от тебя такой низости! Ведь Сандра больна! Убирайся, не хочу тебя видеть!

– Пять тысяч!

Я поднялся по ступеням. Парочка, занятая выяснением отношений, меня до сих пор не замечала. Толстая спина мужчины мешала мне пройти. Я взял его за воротник и дёрнул вниз. Мужчина от неожиданности, перелетев через все ступеньки, плюхнулся в грязь. Из его горла раздался сдавленный визг. Я вынул из кармана пачку банкнот и кинул толстяку на грудь.

– Уходи, – бросил я через плечо.

Даже не оборачиваясь, я был уверен, что он дрожащими от возбуждения пальцами схватил деньги и, не пересчитывая, засунул их себе в карман, собираясь уходить. Я его недооценил. Толстяк развернул меня и сжатой в кулак рукой врезал мне в челюсть. В глазах вспыхнули белые звёзды. От неожиданности я чуть не потерял равновесие. Мой ответный удар был к стыду очень слаб и не помешал толстяку вновь ударить, что разбудило во мне холодную ярость. Несколько моих быстрых ударов кулаками заставили противника сменить тактику. Толстяк стал пытаться свалить меня в грязь, пользуясь своим преимуществом в весовой категории. Я врезал ему коленом в живот, и, когда он согнулся пополам, принялся лупить его локтём по спине. Его мощных ударов в пылу драки я не чувствовал. Он обхватил своей сильной рукой мою шею и стал пригибать меня к земле, я рывком кинул своё тело назад, и мы вместе упали на спину, подняв фонтан грязных брызг. Встали мы одновременно. Его ужасный удар лбом в переносицу чуть было не вырубил меня. Я всё же устоял и умудрился накинуть ему на голову его же куртку и принялся бить по ней. Толстяк с трудом вырвался, и я проводил его пинком. Он увернулся и остановился слегка в отдалении. Несколько секунд, тяжело дыша, мы обменивались мрачными взглядами. Наконец, толстяк, видимо, удовлетворённый дракой и полученными деньгами, повернулся к женщине, которая с веранды наблюдала за боем, и сказал, задыхаясь:

– Ты ещё об этом пожалеешь!

После этого он удалился в темноту медленной гордой походкой непобеждённого человека. Женщина снизошла ко мне с веранды и ровным голосом спокойно сказала:

– Благодарю вас.

Ростом она была вряд ли выше меня, что мне невольно льстило. Лица я не мог разглядеть, так как источник освещения находился за её спиной.

– Пустяки, – отмахнулся я, пытаясь восстановить дыхание.

– Для вас пять тысяч пустяки? – Таким же ровным голосом удивилась она.

– Кто же вы такой?

– Скиталец, – ответил я честно.

– Вот как? А как вас зовут?

– Скит, – я улыбнулся.

– Очень странно, но, тем не менее, приятно. Я Аманда. Идёмте в дом, вам необходимо привести себя в порядок.

Похоже, эта женщина привыкла, что бы её волю выполняли неукоснительно. Что ж, подобные просьбы я готов выполнять без пререканий. Мы поднялись по ступеням в прихожую, и Аманда обернулась ко мне. Я почувствовал разочарование: у моей покровительницы было некрасивое мальчишеское лицо, покрытое веснушками, пронзительные глаза серого цвета, редкие медные волосы. Впрочем, что-то в ней меня притягивало, и я вновь расплылся в улыбке. Аманда с интересом рассматривала меня.

– Сбросьте всю вашу одежду здесь у порога.

– Что, уже?

Уголки её губ дрогнули.

– Вы перепачкаете мне весь дом. Раздевайтесь.

Действительно, грязь с меня буквально лилась. Я быстро разоблачился, оставшись в плавках. Аманда обвела меня оценивающим взглядом:

– Смущение точно не является вашим пороком.

– По-моему, пора переходить на «ты», пока я всё ещё в трусах.

Аманда рассмеялась:

– Пойдём в ванную, любитель плоских шуток.

«Та ещё Джоконда», – подумал я и двинулся за ней.

Роскошью дом не изобиловал, но, вероятно, по здешним меркам достаток этой семьи был выше среднего. В ванной висело большое зеркало, и у меня появилась возможность разглядеть собственную разукрашенную физиономию.

– Да, Руслан тебе неплохо начистил.

– Руслан – это тот приятный милый толстячок, с которым у меня буквально пару минут назад возникли небольшие разногласия, которые пришлось решать методом приложения определённого физического воздействия? – Утвердительно проговорил я, оценивая ущерб, нанесённый моей внешности «приятным милым толстячком». Ущерб был немалым, и ещё не скоро я могу появляться в приличном обществе. Пока, впрочем, мне хватало общества Аманды.

– Ничего! – Бодро произнёс я. – Ему тоже неплохо досталось. Он твой муж?

– Был. Вот мыло и полотенце. Приводи себя в порядок. Я пока подыщу тебе чего-нибудь из отцовских вещей. В Руслановых тряпках ты точно утонешь.

Аманда вышла. Я ещё немного поглазел на то, что осталось от моего лица, и полез под душ. Когда Аманда вернулась, я ещё только намыливался.

– Фу! Какой ты медленный, – возмутилась Аманда из-за двери, – в армии никогда не был?

– Да разве теперь упомнишь, где я был? Я прожил гораздо больше жизней, чем ты думаешь.

– Ага, ты сторонник теории переселения душ.

– Вообще-то, нет. Кстати, про душ, я выйду через пять минут.