Текст книги "Хроники Нового года. Сборник рассказов"

Татьяна Осипова
«МИША ЕДЕТ В ЛЕНИНГРАД»

Иллюстрация Сергея Кулагина

Миха заблудился в лесу. Вроде каждую кочку знает, а тут, как неопытный новичок. Уселся на пенёк, стянул шапку вытирая потное лицо, и вздохнул. По сторонам глядь – никого, даже мало-мальского гната. Вынул зубами сигарету из пачки, закурил, хоть знал, курить в лесу опасно. Твари сразу чуют дым. Чёрт с ним. Плечо заныло, напомнило о старой ране, когда пуля пробила мышцу, слава Богу, кость не задела. Сталкер затянулся глубоко, выпустил клуб сизого дыма, размышляя, отчего это он по кругу ходит столько дней. Пригляделся вроде и место знакомое, точно уже проходил здесь не раз. Аномалия, что ли, играет, наверняка вляпался, усмехнулся. Сигарета тлела между мозолистыми пальцами. Мужчина вспоминал, как оказался в Зоне много лет назад.

Никто ехать не хотел на курорт. Это тебе не прежний красивый город, море и пальмы. За глаза Зону сочинского округа так и называли курортом. После вспышки на Чёрном море тут всё побережье накрыла взрывная волна. Этот треклятый сероводород всё-таки достиг поверхности и всё, ребятки – химическая реакция, то бишь взрыв. Другие скопления этого древнего подводного кладбища, словно поджидали удобного момента. Цепная реакция не заставила долго ждать. Море, конечно, серной кислотой не стало, но жить на побережье стало невозможно несколько лет.

Приезжали МЧСники, военные, учёные, разбирались, что к чему. Тут на тебе, какие-то странности происходить начали. Кто-то из приезжих ботанов предположил, что с взрывом в Чёрном море разлом какой-то открылся. Становилось всё чудесатее и чудесатее, как выразилась бы Алиса из страны чудес, только выжившим, не желающим уезжать с курорта совсем не весело, как и приезжим специалистам. Сначала существа, напоминающие динозавров, появились, Миха долго запомнить не мог латинское название компсогнат. Также и с другими сталкерами, называвшими существ игнатами, гнатами, игнашками.

Миха заметил краем глаза движение слева, качнулся к кустам, благо зелёнку не съел жёлтый туман. Затаился, прислушиваясь, слился с колючкой. Камуфляжка осенняя сейчас, кстати. Тень промелькнула между деревьями, застыла, словно существо заметило чужака в пролеске. Сталкер глянул в оптику, дуло автомата смотрело сквозь заросли иглицы, единственного уцелевшего растения в этой области. Обычно туманные полосы, стелющиеся со стороны моря, выжигали зелень, оставляя ржавые прогалины.

В перекрестие прицела Миха смотрит и видит плюшевого медведя. Наморщил лоб, мотая головой, говоря про себя, что за чертовщина. Потапыч, переваливаясь с ноги на ногу, двигался в его сторону. Миха напрягся, размышляя, что это за игры Зоны. Топтыгин не боялся оказаться замеченным, подошёл ближе, топая, и пыхтел как паровоз. Отличная мишень – промелькнуло в мыслях сталкера, раз уж плюшевые медведи тут бродят, мне здесь делать нечего. Это не гнатики… Хотя, что ожидать от порождения аномалии неясно.

Медведь на мгновение замер, поднял плюшевую, коричневую морду принюхиваясь. Миха вытер над верхней губой, хотелось шмыгнуть носом, но шуметь нельзя. Гадкая сырая погода, то вспотеешь в бушлате, то холодно, промелькнуло в мыслях. Он поёжился, от земли стынь да слякоть.

– Что прячешься, человек, – услышал он низкий голос, не до конца осознавая, что тот исходил от Топтыгина. – Вылезай, а то отморозишь себе, сам знаешь что.

Миха всё-таки шмыгнул носом. Прятаться бестолковая затея. Выглянул снова из-за кустов. Что ожидать от говорящей игрушки в метр ростом, неизвестно. «Или крыша поехала, или аномалия новая»? – спрашивал себя. Поднялся, автомат нацелил на зверя набитого опилками или ватой. В голове прозвенела песенка:

 
Если я чешу в затылке не беда,
В голове моей опилки да, да, да.
 

– Надо же со мной уже медведи разговаривают, – проговорил под нос себе Миха.

– Не обольщайся. Ты первый начал целиться в меня.

– А мне почём знать, что ты за фрукт?

– Я не фрукт, а медведь.

– Ага, – хохотнул Миха, – тогда я испанский лётчик.

– Лётчик? Испанский? – задумчиво протянул медведь, – а до Испании далеко.

– Тоже мне, географ. – Миха сплюнул в сторону и недоверчиво разглядывал плюшевое существо.

Говорит, а сам рассуждает про себя, что совсем уже сбрендил, с плюшевыми игрушками болтает, чепуху несёт.

– Я, вообще-то, подарок, – отозвался медведь. Подошёл ближе. Миха назад отступил, а Топтыгин лапой машет со словами, что бояться тут нечего, и подумай о своей дочке, она как раз хотела плюшевого мишку.

– Супер, – кивнул Миха, представив, как вернётся из Зоны отчуждения с таким подарочком говорящим.

– А что? Тема, – настаивал на своём медведь.

Сталкер помотал головой, зажмурился, глаза раскрыл, надеясь, что это аномалия играла с ним. Прошептал, господи, а плюшевый медведь хлопал пуговичными глазками и говорил, что под Новый год чудеса случаются.

– Ты ещё Деда Мороза вспомни, – махнул рукой Миха, опустив автомат. Новый год, пронеслось в мыслях. Здесь. Как же. Курорт совсем уже башню сносит.

Внезапный шорох заставил сжать оружие и обернуться. За спиной твари. Игнашки подоспели, стояли, взобравшись на камни, хвосты вытянули, красные пасти раззявили и плотоядно поглядывали в сторону мужчины.

Прошить очередью гадов, сбегутся гнаты крупнее, рассуждал Миха. Выругался сквозь зубы, из кармана выпала пачка с сигаретами. Медведь поднял её, а сталкер шикнул, мол, не трогай. Моё.

– Курение вредит здоровью, – ответил мишка размеренным тоном.

– Тебя забыл спросить, – огрызнулся сталкер, – жить вообще вредно, особенно здесь.

Компсогнаты ринулись в сторону Михи. Рискуя вызвать шум выстрелами, он ударил короткой очередью, прошив три твари на подлёте. Остальные пятеро ощерились, и уже не с таким энтузиазмом подбирались слева и справа. В кольцо, что ли, взять хотят? Медведь говорил что-то, но сталкер не слушал его, следил за игнашками. Уложив около пятнадцати тварей, понял, что пора сматываться, косолапый шёл за ним и ныл, что не успевает.

Миха остановился и крикнул ему, что тот уже достал его, и он уже третий день из этого леса выйти не может. С аномалиями уже разговаривать начал, как долбанутый.

– Я не тяжёлый, может, понесёшь меня, – почти, что взмолился медведь, – я тебе пригожусь.

– Это прям как сказке, – усмехнулся сталкер, и плюшевый мишка кивнул. Пообещал, что не станет донимать вопросами. Конечно же, соврал.

Через полчаса, видимо, дольше выдержать Потапычу становилось всё сложнее и сложнее, он спросил, не тяжёл ли он. Миха помотал головой. Сидел медведь у него на закорках, держась лапами за плечи сталкера. Тот же, подхватив мишку под задние лапы, чувствовал себя вполне сносно, если бы не болтающийся на шее автомат. Медведю, видимо, невмоготу как скучно, и он снова задал вопрос, далеко ли им идти. Михаил ответил что если верить компасу, то часов пять.

– Ты хоть ел? – заботливо поинтересовался плюшевый, – знаю, люди обычно едят что-то.

– У меня кое-что осталось, – буркнул сталкер. Говорить не хотелось. Он всё размышлял, как на этот раз сыграет с ним тропинка, выведет или заведёт.

– А твоя дочка тут, в посёлке? – спросил медведь.

– Нет, в другом городе, – ответил Миха, – какие здесь дети, разве, что местные.

– А чем местные хуже? – спросил топтыгин.

– Ну, у кого родители нормальные, те вывезли своих чад. Тут же не курорт, а Зона отчуждения, хоть и называют курортом.

– Странные вы люди. Слова путаете, как говорят – праведное с грешным. Вот, к примеру, я…

Миха тут остановился и спросил разговорившегося медведя:

– Ты вообще что такое? Не умеют плюшевые мишки говорить и ходить. И вообще, – он присел, медведь сполз с его спины на землю, – откуда ты знаешь, что у меня есть дочка?

Он глянул в пуговичные глазки медведя и прищурился.

– То-то, мне кажется, ты засланный казачок.

Медведь прищурился в ответ, копируя сталкера, и помотал головой со словами, нет. Потом махнул лапой, говоря, что Миха весь сюрприз испортит. О дочке Дед Мороз рассказал, а она именно такого медведя хотела, добавил. Вот и пришёл, так сказать, к папочке, чтобы тот завернул и доставил подарок в славный город Ленинград.

– Какой такой Дед Мороз? – хохотнув, поинтересовался Миха, – и какой Ленинград? Он сейчас Петербург называется.

– Мне так Дед Мороз сказал.

– Ага, – саркастически усмехнувшись, кивнул мужчина, – Дед Мазай ещё скажи.

– Не, тот по зайцам, – ответил плюшевый зверь, как бы невзначай, – а я вот…

– Погоди, – прервал его сталкер, – как выглядел тот Дед Мороз? Рассказывай. И давай шевели булками.

– Какими булками? – не понял медведь, – булочной вроде нет поблизости.

Михаил махнул рукой, настойчиво повторив вопрос. Медведь остановился, почёсывая в затылке. Сталкер вежливо, сдерживая раздражение, попросил топтыгина двигаться живее. Солнце сядет, говорит, гнатики покусают и не только человеческую шкурку попортят, но и от плюшевой не откажутся.

Слова Михи возымели действие. Плюшевое недоразумение прибавило шаг и порой даже оглядывалось назад, видимо опасалось внезапного нападения. Говорил, что проснулся в лесу, а над ним дядька какой-то склонился бородатый. Мишка спросил, эй, кто ты такой, а тот ответил, что Дед Мороз.

– А одет он как? – полюбопытствовал сталкер.

Медведь смерил пуговичным взглядом мужчину и сказал, что примерно так же, только на глазах какие-то стёклышки.

– Ах да, – после чесания в затылке плюшевый мишка вспомнил, что это очки.

– Ни шубы, ни шапки в красивых узорах, ни посоха и белой бороды? – насмешливо спросил Миха, зная, что Дедов Морозов тут точно не водится. Задумался, чья же это злая шутка или эксперимент какой-то.

– Я-то раньше Мишкой был, – вдруг ответил медведь, приостановившись, словно вспомнив что-то. Глянул за спину и снова двинулся вперёд. – А тут смотрю, вроде Мишка и нет, я же не был медведем сначала.

– В смысле не был? – Миха даже вспотел. – Что молчал-то?

– Ты же не спрашивал.

– Логично, – мотнул головой сталкер. – Так тебя тоже Мишей зовут?

– Угу.

– Тёзка значит.

Медведь кивнул. Начал рассказывать о том, как жили в Сочи, на Цветном бульваре. Миша тогда в гимназию ходил, в пятый класс. После первого взрыва родители не уехали. В подвале сидели, а потом и вовсе наружу выходить нельзя стало. Многое, что стёрлось из памяти после катастрофы, всё словно картинки в комиксах – яркие, живые, точно нарисованные.

– Помню солдат, каких-то докторов. Комнату серую пропахшую плесенью. И Деда Мороза. – Последние слова медведь прошептал тихо, с некоторым благоговением в голосе.

Сталкер, нахмурившись, задумался. Что же происходило на самом деле? Глянул вперёд. Там за деревьями высились высоковольтные вышки. До базы уже близко. Вышли из того замкнутого круга, по которому его точно леший три дня водил. Как странно. Он обернулся, разглядывая плюшевого медведя, спрашивая себя, разве так бывает.

Когда до КПП оставалось около двухсот метров, Миха услышал цокот коготков и голоса игнашек. Они похожи на карканье ворон или крики чаек. Огляделся, прислушиваясь, вскинул автомат. Из пролеска слева, справа и со спины на него вылетели компсогнаты. Нет, теперь они осмелели и, казалось, вели сталкера с медведем ещё от того самого места, где он расправился с их рептилоидными собратьями. Проверил БК, снял с предохранителя автомат и крикнул косолапому, чтобы тот держался рядом.

Твари напали одновременно. Подпрыгивали. Щёлкали острыми как бритвы зубами. Цеплялись коготками за камуфляж. Мишка сел на корточки, зажал уши лапами и походил на сжатую пружину. Сталкер попадал уже в такие передряги, привычка приглушила страх. Пот лился по спине дорожкой, стекал по вискам. Сердце не колотилось, как бывало раньше. Стрелял, поглядывая на косолапого. Нужно уходить, пока новая орава гнатиков не нагрянула. Миха крикнул медведю, что пора уносить ноги, но тот не слушал, застыл и покачивался, пока не упал на задницу. Вёл себя как ребёнок и, прокручивая рассказ плюшевой игрушки в голове, мужчина не мог понять, как это возможно.

– Да вставай же, – он потянул топтыгина за лапу. Тот плакал, как мальчишка и мотал головой, говоря, что ему страшно.

Игнашки с новой силой кинулись, выскакивая из леса, было их меньше, но ярости больше. От вида мёртвых тел сородичей они зверели и с яростью кидались на сталкера. Правда, медведь их будто бы и не интересовал.

Несколько тварей запрыгнули на бойца, вцепились когтями в предплечье, один карабкался вверх, чтобы добраться до горла, второй вгрызался в покрытый бурыми пятнами бушлат. Третий вцепился в ногу. Воняло от гнатов тухлым мясом. Ботинки хорошо ещё защищали, но добраться до шеи вопрос времени. Миха не мог сбросить себя ни одного гнашку, стрелял уже невпопад, отступал, чувствуя, что одному не справиться.

Обидно, промелькнула мысль. До базы рукой подать. Загрызут же, суки. Вспомнилось лицо дочки Леночки, жены Катюшки. За что, чёрт возьми, сдохнуть здесь? За двести тысяч ежемесячных?!

Внезапный гул. Миха тут понял, что он исходил от медведя. Гнаты замерли, перестав рвать бушлат сталкера. Медведь выпрямился, поднял лапы и зарычал. Рык громкий, низкий и вибрирующий прокатился над головой. Игнашки повалились на землю, задёргались в конвульсиях. Мужчина поморщился, в ушах стоял неприятный свист, в желудке сжалось, и к горлу подкатила тошнота. Он сбросил с себя полудохлых тварей, сделал два шага назад и упал навзничь, теряя сознание.

* * *

Сколько прошло времени понять сложно. Возможно, вся ночь, а может и солнце тут остановилось. В Зоне разные глюки в порядке вещей. Миха ощущал во рту металлический привкус, пытался подняться. Не получилось. В голове шумело, как после пьянки, руки тряслись. Он услышал звук в небе и, подняв глаза, увидел дрон наблюдавший за ним. Помахал рукой в драной перчатке. Вспомнил о медведе. Повернул голову в сторону, где видел его в последний раз перед отключкой. Шея ныла. Вокруг разорванные тельца гнатов. Медведь исчез.

Сталкер закрыл глаза, ощущение какой-то потери сжало где-то внутри, намотало в клубок оставшиеся за последние месяцы чувства. Миша, спрашивал себя, а был ли медведь, и был ли мальчик, рассказывающий обрывки своих воспоминаний.

Звук голосов. Сталкер повернулся на них, видя приближающихся бойцов. Ничего не говоря, ребята положили его на носилки. Жужжание дрона сопровождало до ворот базы. Голова кружилась.

Окончательно пришёл в себя в палате, и тут же какой-то ботан в костюме явился. Очки поправлял, тощий, с редкими волосами, зачёсанными за уши, и возраст у него неопределённый, разглядывая его, размышлял Миха.

– Как вы себя чувствуете, Михаил Юрьевич? – участливо спросил незнакомец.

– Нормально, – отозвался сталкер. Не спрашивал, что же это произошло с ним по пути к базе, хотя так и подмывало. Разве признается этот ботан, что тут за чудеса творятся.

Незнакомец в очках, раскрыл папку, уселся на стул возле кровати Михаила и протянул ему ручку, со словами, чтобы тот подписал документ о неразглашении.

– Что домой отправляете? – осклабился сталкер. – Всё?

– Новый год, так сказать, на носу, – улыбнулся жидкой улыбочкой ботан. – А там, желание будет, приезжайте.

– О чём разглашать-то мне?

– Ну как, – оппонент задумчиво поднял глазки к потолку. – Испытание биоробота первого поколения прошло успешно, только это и могу вам сообщить.

– Биоробота? – переспросил Миха, вспоминая последний день в лесу и встречу с плюшевым медведем.

– Так это не аномалия?

– Подписывайте, – настойчиво проговорил учёный или кто он такой, Миха мог только догадываться.

Поставил закорючку. Написал свои фамилию, имя, отчество, снова расписался. Сжал губы. Конечно, пролетело в мыслях, кто ж простому вояке расскажет истинные планы на курорт и о том, что здесь творится.

– Он говорил, что раньше был мальчиком, – тихо проговорил сталкер, вспоминая голос топтыгина. Внутри царапнуло, коготки под рёбрами сжались, стискивая сердце, как будто ранить не хотелось, а вот помучить вполне.

– Был. – Очкарик нахмурился, облизал губы. – Первое испытание, внедрение сознания человека в машину. Искусственный интеллект прошлой версии не особо гуманен, нет в нём нашей русской жертвенности и храбрости.

– Был, говоришь? – Внезапно Михе захотелось удавить этого ботана. Он спросил, что же стало с мальчиком, и незнакомец ответил, что после того, как его нашли в подвале, ребёнок впал в кому. Не думайте, мы не настолько кровожадные, чтобы убивать детей, добавил после короткой паузы он, словно оправдываясь.

Внезапно послышался треск рации. Незнакомец встал со стула и отошёл к окну, вытаскивая из внутреннего кармана устройство для связи.

– Дед Мороз на линии. Понял. – Бросил взгляд в сторону Михи и кивнул невидимому собеседнику со словами, что всё в порядке.

Уходя, улыбнулся извиняющейся улыбкой, развёл руки в стороны, говоря, что кому-то надо делать и такую работу. Поздравил с наступающим Новым Годом.

Через несколько дней Михаил Юрьевич собирался домой. Получил расчёт. Вернулся в комнату, где его ждала сумка с вещами. На кровати в большом пакете дожидался плюшевый медведь. Пуговичные глазки неподвижно смотрели на сталкера. В них ничего нет. Это просто дешёвая подделка. Тот медведь где-то бродит по лесам Зоны. Миха зажмурился. Потом сгрёб в охапку сумку, мягкую игрушку, зная, что Леночке подарок понравится точно. Вышел быстро из комнаты, не заметив, что на столе осталось непрочитанное письмо.

На конверте детской рукой выведено – «Миша едет в Ленинград, быть подарком очень рад!»

Григорий Родственников и Саша Веселов «ЗА ЁЛКОЙ В ЗЮЗИНО»

Иллюстрация Григория Родственникова

Почти у всех детей на Новый год бывает или была когда-нибудь живая ёлка. Её наряжают, украшают игрушками и светящимися гирляндами, развешивают на ветках золотой и серебряный дождик из тончайшей фольги или сверкающего лавсана. Новогодняя ёлка – это неизменный и незаменимый атрибут праздника. Без неё нельзя, без неё Новый год – не Новый год. Где искать подарки, старательно припрятанные родителями? Правильно. Под новогодней ёлкой. Вот только, оказывается, не всем детям так везёт. Не повезло и Марату Ёлкину. Не повезло. Хотя он был хороший мальчик, не озорничал, нянечек в садике слушался, снег на улице не кушал, железные полозья санок на морозе не лизал, не то что другие детишки, ангел, а не мальчик. А вот не было у него на Новый год живой ёлки. Проблема обнаружилась у мамы мальчика. Редкая и удивительная аллергия на хвойную растительность. И неважно, сосна ли это, пихта или ель – всё одно, сразу в носу чешется, глаза краснеют и слезятся, а в горле колючий ком вырастает. Понятное дело, папа Марата волевым решением всяческие новогодние ёлки сразу же запретил, а сыну презенты вручал лично и с большой торжественностью. Только Марату хотелось настоящую… Не получилось. Так и пронёс он ёлочную мечту через всю жизнь. Уже жениться успел, развестись, снова жениться, и снова развестись. Уже и волос на темечке почти не осталось, уже давно его просто Маратом не называли, а только уважительно Марат Аркадьевич. А детская обида всё равно не проходила. Затаилась где-то в мозговых лабиринтах и оттуда нашёптывала: «Какой же ты Ёлкин, если у тебя на главном празднике даже веточки еловой нет?»

И вскочил однажды с дивана Марат Аркадьевич Ёлкин и закричал страшным голосом:

«Ёлки-палки! Бляха-муха! Ёкорный бабай! Доколе?!»

Случилось это как раз под Новый Год, когда, собравшись вместе, мы любили выпивать и жалиться друг другу на всяческие семейные неурядицы, притеснения начальства, фатальную глупость американского президента, да и так про всякое-разное, что у кого на душе наболело за год. В общем, традиция. Одни в баню, другие в Таиланд, а мы вот так, прямо на газете сервировавши праздничный стол, отдыхали и закусывали.

А Марат Аркадьевич у нас в компании не то чтобы дурачок, а так, вроде мученика, всегда и во всём ему больше других не везло, однако он терпел, в душе, конечно, мучился, но виду не подавал, смурной ходил. Ну, живёт рядом с вами мрачный дядька, что ж его, за хмурость казнить или наказывать? Тем более, мы знакомы много лет и за всё время ничего такого, а тут вдруг сразу в крик и громко так, что прямо напугал всех.

– Однако здравствуйте! – на правах хозяина сказал Вершков. Он – Вершков, у нас из оптимистов, любил всех мирить и любую напряжённую ситуацию в шутку обращать.

Я, честно признаюсь, растерялся, вижу, не в себе Марат, а чем помочь не знаю.

Один только Лизаров, человек конкретной профессии – сотрудник службы безопасности крупного супермаркета, контролёром на входе в магазин служит, спросил:

– Что-то случилось у тебя? Марат?

– Случилось?! Нет, это не случилось, называется, – заистерил наш обделённый в детстве живыми ёлками товарищ, – это такой трындец из-под выверта в бок, это перепроизводство страданий в человеко-часах, я не знаю, как вы, а у меня вот остановилось уже всё, хоть за топор берись!

– Не понял, – признался Лизаров.

Я промолчал, не умею такие вот ситуации разруливать, хоть убей, как собака – всё понимаю, а сказать не могу.

Вершков сразу за суть предмета взялся:

– А топор-то тебе зачем?

– Мать убить, её аллергия мне всю жизнь изковражила!

– Во дурак-то! – Лизаров взялся за бутылку, надеясь увеличением дозы принятого антидепрессанта обратно пропорционально уменьшить причину стресса. Но не тут-то было. Марат Аркадьевич демонстративно перевернул стакан донышком вверх и противно писклявым голоском взвизгнул:

– Ты думаешь, я напьюсь и мечту похерю?! Не дождёшься!

Мы аж крякнули от неожиданности. А болезный наш топор в руки схватил и пальцем остроту пробует. Он, оказывается, небольшой топорик во внутреннем кармане пиджака прятал. Мне аж не по себе стало.

Вершков, он у нас самый находчивый и разумный, на оружие неодобрительно покосился и решил с другой стороны зайти.

– Маратик, – спрашивает ехидно, – где ты у меня в квартире живую ёлку видишь?

– Не вижу, – не выпуская топор, отвечает тот. – Но ведь в детстве была?

– Была, – неохотно сознался хозяин квартиры.

– Вот! – торжественно подытожил страдалец. – А у меня не было. Лишили меня праздника, понимаешь?

– Так причина была, – вставил я. – Аллергия у матери. Что же ты, из-за её болезни теперь жизни родного человека лишишь?

– Ребята, ребята! – замахал руками Лизаров. – Что вы под праздник о каких-то глупостях говорите?! Ну, какое смертоубийство?! Просто Марат решил свою детскую мечту осуществить. На праздник ёлочку живую притаранить. Очень даже верное решение. Пойдёмте в лес и ёлочку срубим! А? Чего молчите?

Идея сначала показалась мне нелепой, и не только мне, но, выпив и покрутив картину происходящих событий в разные стороны, мы решили за неимением более изящных решений двинуть в лес за ёлкой.

Одевались мы быстро, суетно, но как-то очень сосредоточенно.

– На такси махнём, тут до Зюзино пять минут, там лес, – в Лизарове проснулся талант организатора, как-никак не рядовой сторож, а старший смены.

– На обратном пути ещё водки возьмём, – предложил Вершков, ему, как хозяину квартиры всегда казалось, что у нас мало водки.

Мне тоже хотелось принять участие в обсуждении проекта, но чувство юмора, высшее медицинское образование и реальная опасность вляпаться в неприятности, собравшись вместе, не придумали ничего лучше, как заставить меня попросить у Ёлкина топор:

– Товарищ Раскольников, дал бы мне тесачок свой, я парень деревенский, срублю красавицу под самый корешок, а уж ты её до машины попрёшь.

Мы уже все одетые были, выходили на лестницу, и вроде бы даже уже на душе у меня полегчало после припадка нашего Марата Аркадьевича, когда он серьёзно так рукой от меня отстранился, топорик во внутренний карман спрятал и сказал, что никому его не отдаст, а в шутке моей не то чтобы шутки, а и тени её не видит. После чего решительно первым вышел на улицу, за ним Вершков, успевший в дверном проёме ко мне обернуться и пальцем у виска крутануть.

Лизаров, проходя мимо меня, обратился к трубке мобильного телефона с таким видом, словно мы не знакомы:

– Такси? Нам до Зюзино.

Я почувствовал на себе осуждение товарищей, и совсем мне нехорошо стало. Даже покраснел от ощущения неловкости, как будто это мне пришла в голову мысль восьмидесятилетнюю старуху на тот свет отправить из-за сомнительного удовольствия обонять запах хвои. Мандаринов ему мало.

Впрочем, про мою неудачную шутку быстро забыли, едва Лизаров озвучил цену на такси.

– Полтора косаря за десять минут езды?! – взорвался Вершков. – Да тут от силы двести рублей стоит!

– Это новогодние расценки, – почесал затылок наш страж порядка. – Дерут с трудящихся, хапуги. Может, ну его на фиг, мужики? Я на такие бабки два дня могу жить.

– По пятихатке с нас троих выходит, – нерешительно кашлянул Вершков. – Но было бы лучше их на водку потратить… да и закуски у нас мало, всё-таки Новый год. И потом, обратно ведь тоже ехать надо. Три штуки выходит…

И тут мы обратили внимание, как сразу сник Марат Аркадьевич. Плечи его поникли, рот искривился, как у ребёнка, которого лишили любимой игрушки, вот-вот заплачет.

Наступил мой звёздный час.

– Ерунда, – сказал я. – За мечту никаких денег не жалко. Тем более, мне на праздник премию выписали. И на такси, и на пожрать хватит. Едем!

– Золото ты, Юра! – заорал Вершков. – Люблю тебя за благородство и щедрость!

– Он врач – солидный человек! – поддержал его Лизаров. – Не то что мы, нищеброды. Ну, Маратик, покатили за твоей мечтой!

За шутками и прибаутками не заметили, как до Зюзина добрались. Впереди зимний лес чернеет, я ещё подумал: как ёлку искать будем, там же темно. Только Марат вдруг закричал весело и громко:

– Стойте, братцы! Вот она!

– Кто?! – одновременно спросили мы.

– Ёлка! – вопит Аркадьевич и в окно пальцем тычет.

И впрямь, не доезжая до леса, стоит небольшая пушистая ёлочка прямо под фонарём. И в свете на зелёных ветвях снежок искрится и переливается. Красотища сказочная!

Таксист плату получил и укатил. А мы перед ёлкой стоим и молчим.

Первым Вершков опомнился.

– Не, братва, ёлка, конечно, зачётная, но она же в черте города. Вон и дома недалеко. Увидит кто-нибудь, что мы рубим – полицию вызовут. Пошли в лесу пошукаем другую?

– Не хочу другую! – упёрся наш мечтатель. – Я её много раз во сне видел…

Лизаров вздохнул, на часы посмотрел:

– Между прочим, до Нового года чуть больше часа осталось. Народ сейчас старый год провожает – ему не до нас.

– Это точно, – сказал я. – Нравится, Маратик – руби!

Дважды господину Ёлкину повторять не пришлось. Выхватил он свой миниатюрный топорик и с воплем «бляха-муха» по деревцу рубанул, раз, другой, третий. Покосилась ёлочка, белой пыльцой снежок с ветвей осыпался, а в морозном воздухе так хвойной смолой запахло, что аж в носу защекотало.

– Смотрите, люди добрые, как сказка становится былью! – выкрикнул Вершков и в ладоши захлопал. Вслед за ним и мы с Лизаровым зааплодировали.

Только вдруг нехорошее случилось. Марат Аркадьевич топор выронил и залаял. Точнее, это нам показалось, что залаял. Я-то быстрее всех сообразил, что это кашель такой патологический. А когда у него лицо посинело и ртом, словно рыба, воздух ловить стал – всё мне понятно стало. Да это же анафилаксия. Выходит, не только у мамаши Марата такая хворь была, но и сам он такой же аллергик.

Стою и в панике наблюдаю, как мой товарищ погибает. Вот уже и на снег упал, руками в горло вцепился и дрыгается, как паралитик. А чем помочь – не знаю. Нет у меня с собой ничего.

Тут и Вершков с Лизаровым поняли, что дело неладно.

– Да он же ласты клеит! – ужасается охранник.

– Ты чего стоишь, Юран?! – рычит мне Вершков. – Делай что-нибудь! Солдат медицины ты или кто?! Спасай друга, врач!

«Да какой я врач, – хотел ему ответить, – На кардиоскане кардиограммы расшифровываю, в кабинетике сижу и с больными дел не имею».

Только его слова заставили меня напрячь извилины, вспомнить, что и впрямь медицинский вуз за спиной, и даже практика на «скорой» месяц была. Только когда это было? Сто лет назад!

– Быстро звони на 103! – приказал я Лизарову.

– А что сказать? – выпучил тот глаза.

– Скажи: анафилактический шок! Умирает человек! Срочно бригаду!

Бросаюсь к Марату. А сам шепчу:

– Стеноз гортани в стадии асфиксии. А что делать? Коникотомию срочно. А как я её проведу без нужного оборудования? Да и не делал я её сроду… Ну же, Юрий Сергеевич, соберись, сука! Думай, врач ты хренов! Коновал невежественный!

И тут меня осеняет: «Топор! Вот чем можно разрез сделать»!

Не сразу нахожу его в снегу. «Вот он, родной»!

– Вершков! – кричу. – У тебя ручка была шариковая из Египта! Давай сюда!

– Зачем? – лепечет он.

– Быстрее, дурак!

Получив желаемое – ломаю её пополам. «Отлично! Стержень нафиг! Хорошая получилась полая трубочка. То, что доктор прописал! Теперь самое страшное! А топор-то тупой! Идиот, Маратка, как ты собирался таким мамашу рубить?! Ну, сам виноват! Как там по науке? Резать надо между нижним краем щитовидного хряща и верхним краем перстневидного до ощущения провала… Какой там провал? Что ж ты, падла, не режешь? Вот это действительно провал! Ага, я тебя всё равно вскрою! Вот так! Вот так! Есть дырка! А я её пальцами расширю! Терпи, Маратик! Теперь вставим трубку?!

…Ага! Молодец! Пошло дыхание! Дыши, родной! Дыши!»

Представляю, какой у меня был вид, когда я поднялся с колен и посмотрел на товарищей. Вершков вспотел даже больше меня, а Лизаров икал и не сводил глаз с моих окровавленных пальцев. Вдалеке мигали проблесковые маяки «скорой». Быстро приехали ребята. Теперь точно всё хорошо будет.

Но сначала мы нашего аллергика медицине передали. Фельдшер с прибывшей бригады предложил мне с ними ехать, ему там, понимаете, карту вызова надо заполнить про что и как. Что и как. Ну, как? Пошёл человек с пьяными дружками административный кодекс нарушать, чтобы в уголовный не вляпаться. Сперва хотел мать топором зарубить, а они его уговорили ёлочкой довольствоваться. Про это рассказывать?

Не на того напали. Знакомство с Ёлкиным я не отрицал, а причина шока, говорю, пишите любую. Если аллергия на запах хвои не устраивает. Экология, неправильное питание, палёная водка.

В приёмном отделении меня предупредили, что ещё, наверное, в полицию к дознавателю пригласят. Такой редкий случай. Ладно, валяйте.

Обитатели приёмного покоя, отправив Марата Аркадьевича для дальнейшего излечения лифтом на нужный этаж, мало стесняясь посторонних, принялись потихоньку отмечать праздник. Я с тоской под бой курантов слонялся по коридору. Уйти не мог, потому что договорился с Вершковым и Лизаровым здесь встретиться. Они появились только в начале второго. Без меня Новый год встретили, поганцы.

После радостных объятий Вершков извлёк из кармана бутылку водки. Я ойкнул.

– Ты чего? – спросил Вершков.