Текст книги "Мои молодые годы"

Легкая атлетика дала хороший задел здоровью. Самое большое расстояние, которое я пробежал, было 76 километров. Там, между сосен Читы…

VII

В техникуме происходило и много хорошего. Особенно с нашей мамой, как мы называли Антонину Ивановну. Хорошо помню ее заботу обо мне: она оставалась и все расспрашивала, приглашала домой. Я тоже не забывал ее, заезжал. Последний букет дарил ей на юбилей, 80 лет…

Группа у нас в техникуме была неплохой, а по учебе так вообще сильнейшей. Мы часто ходили в походы на Ингоду. Тогда шашлыки не жарили, но запекали рыбу на ивовых веточках, если ее удавалось поймать, и картошку.

В группе были как местные – читинцы, так и приезжие – их была почти половина. Из местных у меня друзьями были П. Петухов, А. Фролов и огромный нелюдимый Рябов, а позже появился и мариман Валерка Зимин.

Саша Рябов – здоровый молчун, но у нас к нему существовала какая-то симпатия. Вроде и слов особых не было, но симпатия была. Ему не очень легко давалась учеба, но трудяга он был отменный. Я на 100 % уверен, что ему удалось построить карьеру в сфере энергетики… Жаль, что как-то выпал он из поля зрения. Я хоть и часто ездил домой к родителям, но обычно времени у меня было мало, и я в первую очередь заезжал к Домрачевым, потом к дяде Сереже и к Петуховым. Они жили рядом, поэтому за четыре часа я успевал обойти всех.

Учась в техникуме, я часто бывал у Саши Фролова. У него была строгая бабушка и большая шикарная квартира. Бабушка ко мне относилась хорошо, всегда угощала. А сам Саша был умным, начитанным парнем. Мы часто играли с ним в шахматы.

Наш техникум активно участвовал в разного рода соревнованиях. А куда без меня? Я был как в бочке затычка: когда не хватало человека в команде, предлагали мне, и я соглашался.

Так вот, Антонина предложила нам выступить в Москве на конкурсе, проводившемся среди техникумов. Мы подготовили матросский танец и игру на народных инструментах. Я ничего не умел, поэтому стал организатором. Так часто происходит в жизни, но против меня не было возражений.

И вот мы в 1969 году в Москве, в столице нашей родины. В 16 лет. Фантастика!

В Москве меня поразило до глубины души одно сооружение! И это не был ни великолепный Кремль, ни Храм Василия Блаженного, ни мавзолей, а туалет в Кремлевском дворце съездов! Я ходил в него несколько раз и все не мог поверить, что бывают такие удобные и красивые туалеты.

Тогда я понял, что попал в будущее на 40 лет вперед. Это было огромное помещение в 100 квадратных метров с десятками современных писсуаров и светильников, автоматически бегущей водой и красивой белой плиткой с рисунком!

Второе сооружение, которое меня поразило – это Институт красоты, что был на Новом Арбате в одной из высотных книжек. Мы ходили с Сашкой Вороновым из Букачачи, гитаристом, развлекающим девчонок, по Арбату и увидели интригующее название «Институт красоты».

– Давай зайдем, пострижемся по-московски, – предложил я.

Он засомневался из-за денег, но я его уговорил. Стрижка раньше стоила 15 копеек, а у меня с собой было целых 5 рублей!

Швейцар, увидев снятые нами суконные пальто, чуть не испортил нам настроение, спросив про деньги.

– Достаточно, не волнуйтесь, – я улыбнулся.

Мы час сидели, но никто не хотел нами заниматься. Вызывали по фамилии только серьезных дам и мужчин. Я пошел, возмутился. Через полчаса нас наконец-то приняли. Когда нам помыли волосы, высушили их и подстригли, а потом стали накладывать сетку на голову, у меня стало закрадываться волнение насчет денег. В итоге с меня взяли 3 рубля 60 копеек – отдал почти все деньги, но прическа была шикарной! Я голову не мыл две недели, чтобы показать ее дома. Да, подарков купил мало, зато причесался по-королевски…

И на сцене мне пришлось выступить в матросском танце. Заболел поваренок, и я решился заменить его. Все бы ничего, но в общем танце я выкидывал ноги невпопад, но так ловко, что хохот стоял дикий, а комиссия подумала, что так и задумывалось, поэтому дала нам второе место. Второе место по России!

Еще помню, как участвовал в областных соревнованиях по туризму. Предупредили меня за два дня до их начала. Ладно, разжечь костер, пробежать, пролезть – не проблема, но оказалось, что еще надо уметь узлы вязать, а их десятки. В общем, один простой я научился вязать – ткацкий, говорят, его лионские ткачи придумали. И надо же, судьба сложилась так, что он мне и достался. Но самое интересное, что через много лет именно этот узел помог нам с Витькой Шестаком спастись от пожара! Неужели судьба вперед смотрела?

Второй случай – это когда я подрядился на охоту на лис. Суть соревнования заключается в том, что ты бегаешь по лесу (а это километров 15) и ищешь передатчики. Все просто, но только если ты знаком с этим хотя бы немного. На выполнения задания у меня было четыре часа. Я стоял на старте с каким-то прибором и решил спросить у руководителя, кто из участников чемпион. Он мне его показал: это был парень, который бежал передо мной. Я догнал его через километр. Он в чащу, и я за ним, он на тропинку, потом опять в чащу – в общем, первую цель нашел. А я все это время ходил по пятам. Дальше – больше, но как он ни петлял, я его все время находил, а вместе с ним и цель. Перед последней целью он подходит ко мне и говорит:

– Ты на финише меня не обгоняй, хорошо?

– Отлично, договорились.

И в личном зачете я пришел вторым в области!

VIII

Многие преподаватели в техникуме были личностями от бога и знания студентам давали крепкие. Физику преподавала Разгон. Она соответствовала своей фамилии, доносила физику до всех доступно. На ее уроках всегда была полнейшая тишина, как будто выступал Сталин. Когда она заходила в аудиторию, все стояли не меньше минуты. И только когда она убеждалась в полнейшей тишине, чуть заметно улыбалась и разрешала всем сесть.

У нас с ней сложились особенные отношения. Вообще, я любил свободу и не любил посягательств на нее, ратуя за справедливость отношений. Однажды Разгон опоздала. Ее не было 15 минут, и я сказал: «15 минут достаточно, уходим». Спускаемся со второго этажа, а она идет навстречу. Я прошел мимо, а остальные вернулись.

С этого момента она стала неравнодушна ко мне. Любой мой ответ сопровождался язвительными шутками. И вот я что-то сдавал ей лично. Она оставила меня в аудитории и ушла. Проходит опять 15 минут, я собираюсь и ухожу. И опять встречаемся мы с ней в фойе. Я ей уважительно:

– До свидания, – и по имени и отчеству, – Нина Петровна (по-моему).

– До свидания, Сергей Валерьевич, – она мне.

– Спасибо.

Расходимся. И я слышу за спиной:

– А вам зачет не нужен?

– В следующий раз, Нина Петровна. Спешу нынче, время свое жалко…

Вдруг она как захохочет. Я испугался! За весь год я не видел ничего, кроме мелкой, язвительной улыбки, только холодность…

А она подошла и говорит:

– Пошли, зачетку возьмешь.

Зашли в аудиторию, она отдала мне зачетку. Я все еще находился в шоке, а она меня в учительскую позвала. Поставила печенье, красивые фарфоровые чашки. Я пил чай, налегая на печенье, а она смотрела на меня как-то ненормально, как будто у нее слезы вот-вот брызнут.

Потом тихо сказала мне:

– Ты будь осторожнее. Читала твои стенгазеты. Люди не любят правды о себе. Бьют?

– Иногда попадает, – печенье уже закончилось в чашке.

Она отрыла шкафчик, достала еще печенье, налила чай. Вздохнула:

– Из тебя будет толк, но береги себя…

А мне стало ее жалко почти до слез.

– Не говори никому, это была слабость. Давай, иди, – она вдруг стала собой, глаза язвительно сощурились.

Я ушел, не допив чай, но на душе стало как-то спокойнее.

Через несколько дней я купил цветы и положил ей на кафедру. На следующий день она оставила меня после уроков и сказала: «Спасибо, но больше не делай этого».

Электротехнику вела Шахрай – дама очень похожая на Разгон. Та же жесточайшая дисциплина, отличное умение донести материал, высокие стандарты и требования. Ну прямо сестры-близнецы.

Однажды я воспротивился, что-то сказал ей, не помню, что именно, но пускатель потом пришлось сдавать шесть раз! Да я бы и десять раз сдавал! Почему? Да потому что после третьего раза я сдавал зачет у нее дома, а она вкусно меня кормила.

Почему-то про семью подробно расспрашивала. В итоге, когда я спросил о следующей встрече, она засмеялась: «Ты меня разорить хочешь?»

Учительница по литературе была шикарная. Разрешала не только высказывать свои мнения по поводу любой литературы, но и спорить с ней. Мы часто с ней спорили после уроков.

Лейппи – учитель химии. Как немец, он сначала преподавал немецкий язык, но не выдержал того, как студенты коверкают слова, и ушел в химию. Прекрасный, веселый рассказчик! Умел разрядить обстановку шутками. К примеру: вот собрать бы все камни земли в один камень, а воды все в один океан и бросить бы камень в этот в океан… Вот бы булькнуло!

IX

Кроме учебы и спорта, в моей жизни важным звеном был театр. Это как живые книги. К театру меня приучил дядя Сережа, говоря: «Лучше не поешь, но в театр сходишь». Первый театр в моей жизни – Читинский драматический театр. Позже будут еще сотни театров и спектаклей, но тот был первым, особенным…

Когда я бываю в других городах, стараюсь посетить театр, парикмахерскую (это пошло от Института красоты) и рынок. Рынок – это лицо города, там видишь, чем живет край или область, там все обычно местное, свое. Рынок в Чите славился позами. Мы иногда ходили и наслаждались этой вкуснятиной.

Однажды я ночью возвращался в общежитие и решил срезать путь, пройдя через рынок. Перелез через забор, а на меня набросились овчарки. Тогда меня спасло суконное темное пальто, но уколы от столбняка все равно пришлось поставить.

Еще с самого детства я любил кино. Иногда мы ходили на один и тот же фильм и два, и три раза. В Чите, рядом с площадью Ленина, стоит кинотеатр «Октябрь» – в то время он был главным в городе. Как-то, придя в него, я увидел приглашение на курсы киномехаников и подумал: ничего себе, можно смотреть бесплатно все фильмы!

Мне не хватало несколько месяцев до 16-летия, но я уговорил взять меня на работу. В кинотеатре стояли новейшие по тем временам чешские аппараты Меоптон-4 и пара наших, по-моему, Кн-12, еще стояли в резерве.

Когда мне исполнилось 16, я получил темно-коричневые корочки – удостоверение киномеханика. Кинотеатр стал родным местом. Иногда мне удавалось двух-трех человек бесплатно проводить на фильмы.

На всю жизнь запомнился прогон фильма «Бриллиантовая рука» для обкомовской комиссии. Я сам фильм увидел впервые. Мы в нашей будке ржали без умолку, я даже уронил кассету от смеха, а там в зале была гробовая тишина минут 30. И вдруг, видимо, главный начальник засмеялся, и началось: они стали смеяться почище нас. Да, партийная иерархия действовала всюду.

Когда ищут причины развала Союза, то находят быстро генсека с умом тракториста – Горбачева. Конечно, его вина есть, но она только в ускорении процесса. Сам развал шел изнутри. Большинство искренне верило в социализм, да и коммунизм. В сказку хочется верить, в красивую сказку! В принципе, и сегодня многие страны идут к социализму через капитализм, расширяя социальные гарантии.

Но в партии происходили нехорошие процессы. Чем ближе к Москве, Средней Азии, республикам Закавказья, тем больше партийность становилась катализатором твоего личного успеха, твоей карьеры. Все больше хозяйственники отдалялись от реального участия во власти, а ведь они составляли цвет нации, они вытаскивали стройки, серьезные производства. Они вели страну к социализму, превращая ее в мощную промышленную державу. В регионах, в военке еще оставались настоящие коммунисты – те, кто меньше всего думал о себе, для них работа была главным. Я бы привел в пример того же Федорова, нашего директора депо, или Голубева, руководителя нашего «Полюса», или Макеева, фигуру, равную Королеву.

Среди простых коммунистов тоже было немало искренних партийцев, но на высших этажах власти шло разложение элиты, вернее, элита стала отбросом общества, поэтому развал был неизбежен. Его мог остановить только человек со сталинскими методами, но такого не нашлось, да и неизвестно – к лучшему бы это привело или нет…

Если развал случился, значит, он был предопределен. История не терпит сослагательного наклонения.

Нельзя было сказать правду вышестоящим. Ее отождествляли с покушением на руководящую роль партии. Ты становился врагом социализма.

Все члены нашей семья, несмотря на принадлежность к партии, были приверженцами социализма. Но с каждым годом здравый смысл и догматизм расходились в жизни.

Помню, мы часто разговаривали на эту тему с дядей Сережей. Тогда в партийной среде ходили слухи, что Брежнева скоро сменят, но потом еще 15 лет мы были с ним спокойны, хотя и понимали, что буря назревает.

X

С Любовью я познакомился оригинально. В техникум заселялись новые абитуриентки по специальности «Лесное хозяйство». После 10 класса они попали сразу на третий курс. Мы стояли с парнями на площадке между вторым и третьим этажами, обсуждали один из матчей СССР – Канада (матчи вызывали бешенный интерес). Девчонки поднимались по лестнице одна задругой. Мы как-то и не обратили на них внимания. Но у нас в общаге был один наглый пацан, который стоял у лестницы и шлепал по заднице каждую абитуриентку. Ему доставляло данное занятие нескрываемое удовольствие. Но и этого мы не замечали, ведь такая Суперсерия происходила наяву, а главное, наши бились на равных!

И вдруг дикий крик! Наш наглец с разбитой головой валяется у стены и вопит. Оказалось, что очередная «задница» ответила следующим образом: она поймала руку на своей попе, сжала, потом вывернула ее так, что наш наглец повернулся к ней задом, и уже тогда она двинула ему ногой так, что он влетел головой в стену!

Мы хохотали до чертиков, хотя тому уже перевязывали голову. Это была Валька Ожегова, работающая на верхнем складе, там, где разделывают хлысты. Несмотря на средний рост, силы в ней было много – могла двоих пьяных притащить.

Рядом с ней была подруга Любка Князева. Обе с Замзора – это Иркутская область. Небольшая, с привлекательной улыбкой, ямочками и ласковыми глазами. Понравилась сразу. Мы обменялись взглядами, и они ушли наверх.

К тому времени мы жили втроем: я, Валера Зимин, пришедший с Морфлота, и Леха Жеребцов, наш сантехник. Конгломерат был разнообразный. Кудрявый, черный, как Анжела Дэвис, Валерка был и остался неисправимым ловеласом. Женщин менял, как они капроновые чулки. Леха Жеребцов был тоже кудрявым хорошим малым, но тихим, спокойным, вечно с сантехническим ключом и какими-то проблемами.

Так вот, прихожу в комнату, говорю, что интересные девчата появились и пришло время для Лехиного выхода. Леха берет сундук с инструментами и бежит к девчонкам предлагать помощь. Через полчаса смотрю, а он им замок ставит. Спрашиваю, когда нам приходить, а он: «Еще шторы повесить надо».

Через полчаса он нас приглашает. А там стол шикарный с кучей еды и девчонки. Так мы и познакомились: я с Любкой, а Валерка с Валькой. Мы с Любкой так и продружили до окончания техникума. Я любил ее, до сих пор храню только самые светлые воспоминания о ней. А Леху мы, кстати, женили через год.

Со своими девчонками жили дружно, часто бывали в гостях, особенно когда заканчивалась еда.

Особняком выделялась их Таня Старновская – самая красивая девушка в техникуме. Когда она шла по улице Ленина мимо штаба ЗабВо, то не один генерал оглядывался на нее! Она была городская, поэтому мы с ней встречались только на занятиях.

Так получилось, что лет 15 назад я был в Чите, и мы поехали с Петькой Петуховым к ней в гости. Она почти не изменилась внешне, но жила плохо, потому что ее муж пил. Я ей сказал: «Тань, меняй жизнь». И надо же, через год она ушла от мужа и, говорят, живет счастливо.

Однажды я жестоко пошутил над девчонками. Мы проходили производственную практику на ГРЭС. Рядом располагалось озеро Кенон, в котором было много лягушек. Я наловил с десяток, завернул их в холщовую бумагу и принес пакет в столовую, где кушали наши девушки. Пожалуйста, говорю, пирожки.

Они открыли пакет, а лягушки как прыгнут, одна даже в суп попала! Запаниковав, они перевернули стул, задели еще два стола – в общем, натворил дел… Хорошо, что никто сильно не пострадал. За битье посуды я заплатил четыре рубля, а девчонки еще долго на меня обижались. Хотя в итоге, конечно, сжалились.

XI

Как-то Зимин зачастил по ресторанам ходить, объяснил это тем, что его, дескать, девушки приглашают. А однажды пришел избитый до посинения. Здесь и выяснилось, как наш Дон Жуан по ресторанам ходил. Он заходил в хороший ресторан, заказывал шампанское, фрукты, потом приглашал за стол девиц легкого поведения, коих можно было быстро распознать, заказывал им все, что они хотели, не забывал про себя, а потом, набив свой прожорливый желудок, уходил курить и не возвращался. Но не учел бедолага, что ресторанов у нас было мало, а внешность у него была броская… Мы с Лехой из-за обжорства Зимина пострадали, потому что отдали некоторые его долги.

Как-то раз у меня было с собой только 30 копеек, а он был рядом и тоже хотел есть. Тут он говорит: «Пойдем в столовую, поедим вместе». Посмотрели меню, увидели шницель за 25 копеек, заказали. Валера берет у меня деньги и указывает: «Иди на улицу, постой там».

Ну, думаю, черт наестся, а ты жди с моря погоды. Проходит пять минут, смотрю, а он через окно мне машет. Захожу и вижу нетронутый шницель и чистую вилку.

– Не ел, что ли? – спрашиваю.

– Да не парься, жуй, дядя добрый. Вот еще чай.

Оказалось, он свой шницель почти съел, а потом поймал муху и бросил в тарелку, устроил скандал, после чего ему вынесли новую порцию. Умный после ресторана стал – записывал номера столовых, где свои трюки проворачивал.

С ним скучать не приходилось, но однажды я чуть не убил его. Натурально, из ружья. Полетели мы с ним зимой на его родину в Тунгокочен, на север Читинской области. Зима, мороз за сорок, а я в ботиночках в «Ан-2». Через час ноги замерзли напрочь. Снял ботинки, ноги спрятал под пальто, долетел кое-как. Встретили нас отлично! Мы наелись изюбрятины и мяса диких коз. Его отец, тунгус, охотник, утром повел нас на охоту. А на улице 53 градуса мороза, ничего не видно. Мы ходили, ходили, а зверя нигде не было видно. Дед достал сухое мясо изюбря, бутылку водки, сало. Мы разожгли костер и принялись за трапезу. Вдруг дед говорит: «Извини, зверя нет, но ты хотя бы стрельнуть должен».

Дает ружье мне. Я прицелился в ветку, свисающую под весом снега, и нажал на курок. Выстрел и животный крик смешались воедино: из-под куста выскочил Валерка, который присел под этим кустом по нужде…

Вечером, когда выпили, его батя спросил у сына:

– Посрать-то помог выстрел?

– Чуть не убили, идиоты, так еще и издеваются…

С тех пор я не ходил на охоту, да и не мое это дело.

Потом мы были у нас. Домой я привез сухую изюбрятину. Мама, когда увидела, то не поверила, что из такого мяса что-то получится. Однако суп понравился всем.

Специалистом Валерка был хорошим, дослужился до главного диспетчера «Новосибирскэнерго», но сейчас, похоже, пьет, потому что, когда позвонит, несет ахинею, а когда я звоню, то вовсе трубку не берет. Раньше я часто заезжал к нему в Новосибирск. У него была прекрасная жена Римма, но куча женщин сгубили их брак. А когда Римма ушла, то его жизнь вообще пошла под откос… Жаль, но человек сам хозяин своей судьбы.

XII

Первую свою практику я прошел в Чернышевске на нашей электростанции.

Первой работой стал лом и лопата. Меня прикрепили к группе, которой нужно было провести электричество за вокзалом по частному сектору. Сразу появились проблемы, потому что ни одному частнику не хотелось, чтобы, к примеру, на месте куста со смородиной вырос столб, даже нужный для них самих. Началась утряска наших и их интересов. В ход пошла брага, в итоге мастер показал места для будущих столбов и ушел. Я взял лопату, выкопал сантиметров 30 в глубину, а дальше пошла мерзлота. В дело пошел лом, но через 20 минут руки были в мозолях, а глубина ямы увеличилась всего сантиметров на пять. Остальные в это время пили брагу, от которой я отказался. Я задумался: что делать дальше? Тут подходит работник навеселе и говорит:

– А что ты долбишь?

– Посмотрю, как вы, уважаемый, будете долбить, – говорю ему я.

– Я что, на идиота похож? Если бы я работал по твоей методе, то ни здоровья, ни желания работать уже не было бы. Пошли, треснешь кружку и все будет на мази.

Ладно, думаю, кружка не хуже, чем лом.

Выпили. Он выводит нас к новой отметке ямы: выкапывает 40 сантиметров в глубину, потом идет к мешкам, вынимает куски от шин, запаливает их и бросает в яму.

– Вот, через 10 минут перетащи в свою, а мою почисти, сантиметров 10 будет.

Так дело пошло веселее. Разговаривали, бражку пили, а глубина становилась все больше и больше. Сразу в десяти ямках горели покрышки, делали свое дело.

Так же в нашей местности копают и могилы, вот технология… Да, в любой работе есть свои тонкости.

Ямы мы выкопали, столбы поставили и нас перебросили в Налгекан, что сразу за Анамжаком. Там мы кое-где меняли провода. Стоим, а к нам подходит со станции железнодорожник в потертой форме, просит лампочку поменять на столбе. Мастер с электриком взяли когти и пошли, а я за ними. Начал просить, чтобы это разрешили сделать мне. По возрасту и допуску мне это было не дозволено, но кто видит в деревне?

Разрешили. Лезу на когтях с лампочкой за пазухой, душа поет, столб качается. Я добрался до самой верхушки, но плафон висел на другой стороне. Решил перебраться, но один коготь соскользнул. Я полетел вниз. Посередине столба сумел обнять его мертвой хваткой – вишу, ногами болтаю, не могу зацепиться когтями, а мужики, которые рядом пилили дрова, кричат: «Прыгай, до земли немного осталось!»

Мне удалось спуститься, но лампочка лопнула. Мастер долго матерился, мол, не дай бог бы что случилось. А мне обидно: на столб слазил, но задание не выполнил.

Вообще, обучение в техникуме подкреплялось большим количеством практик, на которых нас учили мужики строго, но хорошо. Вот на той практике на ГРЭС, где я неудачно пошутил, за три месяца мы научились многому, начиная от ремонта и заканчивая техникой безопасности. А еще получили второй разряд электрослесаря и третью форму допуска. Правда, нас с Валеркой ее лишили, и потом мы снова сдавали экзамены. А дело было связано с ключами, которыми можно открывать двери в вагонах. Ключ представлял собой полый треугольник. Вот мы с Валеркой и сделали себе пару дубликатов. Делается такой ключ просто: берешь трубку, кладешь ее в немного раздвинутые тиски, бьешь молотком, переворачиваешь и так три раза. Потом выяснилось, что такие же замки стоят на входе в ОРУ, где располагались высоковольтные сооружения. Валерка сказал как-то: «А что сидеть в обед, пошли поспим». Мы туда пришли, увидели сварочный аппарат, оставленный рабочими, и решили учиться сварке. Электроды вначале липли, как медом намазанные, а когда дело пошло, нарисовался наш начальник цеха. После этого сразу организовали собрание, на котором мы искренне раскаялись. Искупали наши грехи мы путем мойки изоляторов высоковольтных выключателей, которые были высокими, скользкими и очень грязными.

Но прошли и через это, нас снова допустили к сдаче, но гоняли на экзаменах так, будто в космос отправляют…

Потом мы с Валеркой попали на практику в «Читинские сети» к сокурсникам Валеры до флота.

Вот это была практика! Все попробовали: и кип, и электрозащиту. А еще там было весело. В то время в Чите появились вина, типа «Токай». Парни Валерки были с деньгами, угощали нас дома после работы. Хорошие были ребята, добрые, спецы отличные. Мы частенько бывали у них в гостях. Но запомнил я только фамилию одного из них – Елина.

На преддипломной практике произошло мое воскресение. Мы были в Атамановке, надо было проверять изоляцию трансформаторов тока. Я залез в ячейку и стал прикреплять концы. Как такое случилось – до сих не понимаю. Опытный мастер до моей отмашки подал напряжение и весь ток, ампер пять, пошел по мне, меня дернуло, как прокаженного. Вдруг они увидели мою эпилепсию. Вытащили, а я потерял сознание. Очнулся на холоде возле подстанции. Смотрю, а у меня руки черные, как сажа, не гнутся то ли от мороза, то ли от удара электричеством. Кое-как встал, зашел в помещение, а у мастера и электрика волосы дыбом встали. Они бросили меня, думали, что помру. Так еще позвонили и сообщили начальству, что меня найти не могут. Это выяснилось позже, когда начальство приехало.

Что интересно, сажа сходила хорошо. Я посмотрел в зеркало – выглядел как негр. Мужики стали просить взять вину на себя, дескать, задел я сам, забыл обесточить трансформатор. Тогда я и понял, что они бросили меня, но согласился, все же у всех семьи – они ж не виноваты. Валерка все потом уговаривал меня поехать и морду им набить, но я подумал, что им хватило того шока, который они испытали при виде мертвеца. Хотя обидно было бы, если бы я замерз.

Но судьба оставила меня на свете, однако скажу, электричество – это серьезная вещь… И с ним нужно обращаться крайне аккуратно.

А я еще раз про судьбу. Были у нас друзья в Томске, Родичевы. Нелля работала в больнице № 3. У нас и у них были сыновья одного возраста – наш Валера и их Вадик. Началась Чечня, и я отправил туда Валеру, хотя мог отмазать его, как сына Волкова. А Нелля через своих врачей комиссовала Вадика. Понятное дело, каждая мать хочет сыну мира. Любая война наносит травму человеку, и Валере не просто далась эта страница жизни, но он живет. Вадик остался дома, а через два месяца попал под электрический удар, и теперь его нет.

Поэтому прятаться или не прятаться – выбор ваш…

XIII

Я иногда думаю: а правильно ли я прожил жизнь? А мог бы я большую пользу принести стране, своим людям? Одно скажу: своим людям мог бы дать больше.

Я не исполнил мечту детства: я хотел родителей свозить в Москву… Самую главную мечту не исполнил и уже не исполню, к сожалению, никогда. Так и хочется крикнуть: «Не забывайте делать добро близким вовремя…»

Уже на последнем курсе я поехал на курорт Дарасун, где отдыхала наша мама. Повидались, но по какой-то причине мы не попали в столовую, она не смогла покормить меня, своего сына. Я и забыл про это сразу, а она всю жизнь вспоминала. Такая мелочь, но она так переживала.

Всю свою жизнь я писал им письма, минимум два листа, иногда три и больше. Я писал по два раза в неделю и не потому, что надо, просто всегда была необходимость что-то сказать. Естественно, мы не писали обо всем, зная, как они переживают за нас, наши боги, наши родители. Помню, как обижался папа, что я скрыл от всех, что сын на второй чеченской войне, что я попросил его не рассказывать об этом. Ведь не знал никто, даже Надежда…

Наверное, я был неправ. Переживания посылают энергию, поддерживают, но тогда у меня энергии было много, очень много, по крайней мере, ее хватило…

А про энергию следующий эпизод. Сашка Воронов увидел на Доме офицеров афишу гипнотизера Мессинга, который гастролировал в Иркутске то ли в 1969, то ли 1970 году, и уговорил меня пойти на выступление. Кудрявенький Вольфганг в черном костюме решил из добровольцев сделать ансамбль. Сашка как гитарист помчался на сцену, увлекая меня. Вольфганг отобрал человек 15 и рассказал нам, кто на чем будет играть, естественно, без инструментов. И начал свой сеанс. Говорил он ровно, может, даже сонливо, но народ начал играть, даже мой Сашка заиграл на флейте. А мне стало смешно, я начал смеяться. Мессинг подскочил ко мне – до сих пор чудится его мелкая противная слюна и горящие бледные глаза. В итоге ассистент убрал меня во второй ряд, а после попросил пересесть.

Великий Мессинг и маленький студент, может, были равны в энергии своего поля. А эта энергия досталась мне от родных и увеличилась за счет дяди Сережи, Антонины Ивановны Домрачевой, Разгон и многих других людей…

XIV

На каждые праздники и каникулы я ездил домой на 91-м веселом поезде Чита – Благовещенск, который был набит битком, но родной дом стоил любых неудобств.

Сейчас удивительно, что не могли организовать дополнительные поезда или хотя бы вагоны. Видимо, что-то мешало или слишком дешевыми были билеты. Не знаю, но нас ничего не останавливало, вся Чита разъезжалась.

Из Читы я вез подарки: конфеты, колбасу. Но особенным лакомством была колбаса в виде булки хлеба, запашистая и вкусная. Сейчас такой нет!

После станции Куэнга уже можно было собираться. Поезд проезжал через мост. Река Куэнга петляла слева между грядой сопок и железнодорожным полотном, то отдаляясь от него, то приближаясь, а вокруг были видны знакомые очертания сопок, разъездов, сел.

На станции Укурей уже просыпались все едущие до Чернышевска. Когда мы проскакивали остов старого депо (дореволюционная постройка), душа уже ждала встречи с родными людьми. Чернышевск встречал поезд огнями многоэтажных домов, создавалось ощущение, будто ты въезжаешь в большой город.

XV

Учеба в техникуме подходила к концу. Судов не было, мародерство исчезло, как будто сон…

До сих пор для меня это удивительно! Может, еще свою роль сыграл и закон о хулиганстве, по-моему, 1971 года.

Помню еще один интересный эпизод из студенческой жизни, когда Рубенс, великий художник, стал причиной нескольких собраний в нашем техникуме, ожесточенных баталий об искусстве и его месте в современной жизни!

Я решил как-то украсить достаточно серую нашу комнату и не нашел лучшего способа, как совместить красоту с воспитанием подрастающего поколения – повесил над своей кроватью картину Рубенса «Союз земли и воды»! Если не видели, посмотрите.

Ко мне ходили, чтобы посмотреть на нее, почти все. Только вот на полотне видели только женское тело. Я рассказывал, что это не просто союз земли и воды, эта картина показывает единение мужского и женского с союзом земли и воды, а два ребенка, плещущиеся в воде, подчеркивают это единение… Народ только прозревать начал, когда комиссия партийного толка нарисовалась. В общем, мои пояснения к картине не возымели действия и картину сорвали, приказав больше не вешать, дескать, в своем доме потом повесишь.

Я же повесил снова, ведь за искусство надо бороться. Я начал читать лекцию в техникуме, перед этим изучив творчество Рубенса в Пушкинской библиотеке. Лекцию сорвали через 20 минут. Преподаватели разделились, но Антонина Ивановна была «за». Муж ее тогда был в Москве в командировке, поэтому собрали собрание без меня, приняли комсомольской организацией решение о том, что картине Рубенса не место в социалистическом общежитии.

Я не успокоился и написал в отдел культуры Читинской области следующее: «Если картина Рубенса противоречит социалистическим нормам, то, во-первых, почему ее продают, а, во-вторых, почему не уберут картину из Эрмитажа?»