Текст книги "Реквием для Праматери"

1. Рождение

Вокруг меня только космос. Мириады звезд рассыпаются, словно блестящая мошкара, на беспроглядно-черном небе. И ничего больше, один лишь космос. Я нахожусь в этом пространстве, не видя себя, и, куда ни взгляну, везде одно и то же. Мрак. Пустота. Бесконечность.

Но о чем это я? Откуда я знаю про космос, про звезды, про бесконечность? И возвращаясь к изначальной сути, кто я вообще? Почему ни с того ни с сего начинаю этот рассказ? Кто вообще мне дал право говорить об этом?..

– …Объект приходит в себя… Слабые конвульсии… Пульс 40…

– Дефибриллятор сюда!.. Она может долго не протянуть!..

– Разряд!..

…Бесконечный мрак вокруг меня прорезывается колючим белым светом и вдруг резко исчезает. Как будто бы пронырнув сквозь плотную удушающую пелену, я делаю глубокий вдох и… оказываюсь в каком-то странном помещении. Жмурясь от яркого света ламп, я замечаю, что надо мной склоняется чья-то фигура. Разомкнув веки, вижу средних лет женщину с добрым улыбающимся лицом. Русые, едва тронутые сединой волосы собраны на затылке в тугой пучок. Одета она в серый костюм из непонятного материала, руки заложены за спину.

– Здравствуй, девочка, – произносит она. – Я доктор Магда фон Химмельштайн, но ты можешь звать меня просто Магда. Как ты себя чувствуешь?

Ничего не ответив, я оглядываю помещение, в котором нахожусь. Серые, чуть выпуклые стены без каких-либо украшений. Странные приборы вокруг кровати, на которой я лежу. Справа от меня – пожилая женщина в белом халате и со странной штукой с проводами в руках.

– Где я?..

***

Из технического журнала наблюдения за объектом Q-5348, кодовое имя «Ева». Старший куратор объекта – д-р Магда фон Химмельштайн, ассистент – Эльза Шамсдорф:

7 апреля 2045 г. (100 г. Светлой эры)

Пересадка органов и вживление модулятора эмоций прошли удачно. Объект адекватно воспринимает окружающую обстановку, ведет себя в целом спокойно, не пытается сбежать. Временами проявляет излишнее любопытство, на что мы с фрау Эльзой отвечаем нечто вроде: «Потерпи, со временем все узнаешь».

Исследовала физические качества объекта, все в норме. Организм здоровой 14-летней девочки, 100% здоровых генов, строение черепа истинно арийской расы. Я уверена, великое будущее нашего народа не за горами!

8 апреля

Протестировали силовые способности объекта. Девочка обладает большой выносливостью, невероятной ловкостью и воистину нечеловеческими способностями. За минуту способна голыми руками выжать из крупного яблока соку на целый стакан. Абсолютно невосприимчива к холоду и жаре, раны, оставленные на коже, затягиваются в считанные минуты. Даже представить боюсь, что эти монстры ребята из 5-го отдела «Анненербе» такого добавили в ее гены, чтобы получилось то, что я вижу сейчас.

9 апреля

Провела с объектом тест на эмоции. Результат превзошел все ожидания. Ева, как я ее теперь всегда называю, проявляет подлинно человеческие эмоции, свойственные любой нормальной девочке ее возраста. Глядя на нее, я невольно вспоминаю саму себя в эти годы, наш уютный садик в предместье Гитлерсберга, старую гувернантку фрау фон Таубе, прекрасные цветы, что выращивала моя бедная чахоточная мать… Ох, возраст берет свое, я становлюсь слишком сентиментальной. Однако фрау Эльза разделяет мои чувства, у нее у самой ведь когда-то была дочь, что также погибла от удушья, и ей было столько же лет, сколько сейчас биологической оболочке Евы. Глядя на девочку, мы обе испытываем схожее чувство умиления, и я даже жалею, что по окончании наблюдения объект будет отдан не мне или ей. Но, увы… это не наша воля.

10 апреля

Сегодняшний день посвятили обучению объекта светским манерам – учили носить правильную одежду, пользоваться правильными столовыми приборами, вести себя подобающе барышням ее возраста. Что ни говори, а мы не можем сдать ее на руки приемной семье невоспитанной дикаркой – нам приказано вложить в нее хотя бы зачатки домашней культуры Великого Рейха. Знакомить ее с политикой и экономикой в наши обязанности не входит, этому должны обучить ее приемные родители.

Все шло нормально, но один факт меня поразил. Пока мы ужинали, и я наставляла Еву, с какой стороны лучше подходить к гостю, когда подкладываешь ему на тарелку новую порцию или подливаешь в стакан вина, на электрограммофоне внезапно заиграла вагнеровская 6-я симфония. Никогда не любила эту вещь, считая ее слишком мечтательной и легкомысленной, в отличие от другой музыки нашего могучего Рейха. Но Ева – странное дело! – вдруг стала внимательно вслушиваться в мелодию симфонии. «Я уже раньше это слышала», – заявила она в ответ на мой недоуменный взгляд, отчего он стал еще более недоуменным. Где она могла это слышать, если фактически появилась на свет несколько дней назад, и до этого момента я ни разу не приносила граммофон в палату? «Я слышала это, я точно говорю!» – уверяла она меня чуть ли не со слезами на глазах, и мне пришлось сделать вид, что я согласна с ней. Но как вообще такое могло быть возможно?..

Да, я забыла сказать о репродуктивной функции объекта. Я лично проверила ее половую систему и убедилась, что она в идеальном состоянии и развита не по годам. При общей молодости организма ее матка и стенки влагалища идеально подходят для вынашивания плода и производства многочисленного потомства. Уверена, что девочка оправдает возложенные на нее надежды 5-го отдела.

11 апреля

Сегодня пришел приказ сверху об окончании наблюдения за объектом и передаче его в руки приемных родителей. Честно говоря, я бы подержала Еву здесь еще некоторое время, дабы убедиться, что с ней все в порядке, но сроки эксперимента поджимают, да и семейной паре уже не терпится увидеть свою «дочь». Что ж, прощай, Ева! За эти несколько дней ты стала мне практически родной, но, увы, теперь пришло время расстаться. Надеюсь, ты выполнишь свое предназначение и станешь истинной матерью для нового поколения граждан Великой Светлой эры.

Да здравствует Тысячелетний Рейх! Слава Великому Фюреру Адольфу Гитлеру IV, да пребудет вечно Солнце над его головой! Зиг хайль!

2. В недрах цивилизации

– Ева, собирайся, – с улыбкой произносит фрау Магда, входя в мою палату, которую она почему-то упорно называет «комнатой». – За тобой пришла твоя новая семья, поедешь с ними.

Ох, как не нравится мне эта ее улыбка! За те несколько дней, что я провела здесь, я уже поняла, что не всегда она является признаком искренней радости. Заметив мое недовольство, фрау Магда подходит ко мне, ласково гладит по голове.

– Я понимаю, девочка моя, ты уже привыкла к этому месту и тебе сложно с ним расстаться. Но таково распоряжение нашего главного начальника, и я не могу ослушаться его. К тому же тебе в новой семье понравится, они чудесные люди, вот увидишь.

Я с притворным вздохом встаю, начинаю одеваться. Какая, в сущности, разница, торчать целыми днями здесь или под присмотром какой-то там семьи?

Надеваю на себя привычный темно-синий комбинезон с молниями от воротника до самых лодыжек, но фрау на это качает головой:

– Штайвицам, то есть твоим родителям, это не понравится, они хотят, чтобы ты выглядела как приличная медхен.

Приходится напялить темно-коричневое платье с юбкой до колен и туфли на каблучках (хорошо еще, что не кружевной корсет!) Поддерживаемая за локоть фрау Эльзой, осторожно, чтобы не навернуться, я впервые за эти дни выхожу из «камеры» в коридор. Навстречу мне тут же кидается женщина примерно одних лет с фрау Магдой. Шляпка с вуалью, украшенная черными розами. Пепельно-серые локоны, выбивающиеся из-под нее наружу. В целом одета так же, как и я, на сгибе локтя болтается сумка. На лице – кое-как нанесенный макияж. Губы трясутся от волнения, она еле сдерживает слезы. За спиной у нее – крупный усатый мужчина в синем твидовом костюме и шляпе, с хмурым лицом.

– Девочка моя! – Нервная фрау, не сдержав-таки слез, повисает у меня на шее, всю обсыпая пудрой. – Наконец-то мы тебя увидели!

Я смущенно делаю книксен, все как учила меня фрау Магда.

– Здравствуйте, фрау Штайвиц.

– Да ты что, родная? Какая я тебе фрау? Зови меня просто Хильда. А это, кстати, Вилли. Вилли, иди сюда! – Усатый господин подходит, не меняясь в лице, приподнимает шляпу.

– Ох, я чуть не забыла, герр Штайвиц. – Доктор Магда протягивает ему какую-то бумагу. – Распишитесь вот здесь. Это согласие на удочерение. Отныне Ева будет носить вашу фамилию.

– Ева?! – Хильда отрывает лицо от кружевного платка. – Что за идиотское имя? Мне оно не нравится! Дайте ей другое!

– Ева – ее кодовое имя, – терпеливо объясняет фрау Магда. – Ее так назвали в честь Евы Браун, жены Великого Фюрера и прародительницы нашего народа. – Она благоговейно прикладывает руку к груди. – Но, если вам не нравится, вы можете, конечно, звать ее по-другому, как пожелаете.

– Алиса! – вдруг тоненько взвизгивает моя новая «мать», так что все подпрыгивают. – Я буду звать тебя Алисой, моя дорогая! Чудесное имя! Тебе нравится, милая?

Я в ответ только пожимаю плечами. Алиса так Алиса, какая разница. Все это время, пока мы двигаемся по коридору, я оглядываюсь вокруг, стараясь вобрать в себя все ощущения от этого места, запомнить все до мельчайших подробностей. Впрочем, ничего особо интересного тут нет. Те же серые стены, что и в палате, те же люди в белых халатах кругом. Скрип отворяющихся дверей, запах лекарств… Мы подходим к большой железной кабине, что, как мне объяснили, именуется «лифтом». Тут врач и медсестра расстаются с нами.

– До встречи, моя девочка, – пожимает мне руку фрау Магда и легонько хлопает меня по спине. – Береги себя. Я буду навещать тебя в твоем новом доме.

Фрау Эльза же в порыве чувств прижимает меня к своей груди, орошая мои волосы слезами. Я понимаю ее – у нее самой когда-то была дочка, похожая на меня, и она ни о чем другом не мечтает, кроме как видеть меня рядом с собой.

Я улыбаюсь обеим женщинам на прощание, и створки лифта, сомкнувшись, окончательно отрезают меня от прежней жизни…

***

Из Центра (если честно, за все время пребывания в нем я так и не поняла, чем этот Центр, собственно говоря, занимается) мы на «такси» (так называются здесь выкрашенные желтой краской автомобили на электрической тяге для перевозок) двигаемся к «станции». По пути Хильда что-то весело щебечет, а ее муж изредка поддакивает угрюмым басом, но я их почти не слушаю, глядя в окно и пытаясь все запоминать. Однако в мою память врезаются лишь небо – отчаянно-голубое, такое, что прямо больно глазам, и катящееся по нему круглое солнце.

Наконец мы выходим на «станции», где помимо нас толпится народ, все одеты точь-в-точь как мои новые «родители». Вскоре подходит поезд, как мне объяснили, на пневматической тяге, мы загружаемся в вагон, двери с шипением закрываются, и поезд мчится по рельсам вперед. «Конечная станция – Гауптштадт» – произносит приятный женский голос в динамиках.

Едем мы долго, и все это время я, примостившись у окошка, разглядываю местность за ним. Впрочем, и тут особо не на что смотреть: темный туннель, из которого временами выхватываются поля каких-то диковинных растений и небольшие, словно бы игрушечные домики на них. И как всегда – это омерзительно голубого цвета небо, которое уже начинает раздражать меня. Отвернувшись от окна, я разглядываю пассажиров в вагоне, но и тут ничего интересного – все, как я уже сказала, выглядят одинаково и особого интереса не представляют. Есть тут и дети, но они смотрят лишь прямо перед собой холодным и строгим взглядом, и с ними мне явно станет неинтересно общаться.

Но вот на большом экране, висящем на стене в передней части вагона, загорается изображение. Какой-то невзрачный блондин с жидкими усиками и в одежде цвета дорожной пыли, стоя перед микрофоном, дрожащим голосом что-то вещает. Весь вагон мигом вскакивает на ноги и, воздевая кверху правую руку, с вожделением вслушивается в его слова. Меня тоже заставляют встать и поднять руку, хоть я совсем не понимаю, для чего все это нужно.

– Мой великий прадед верил в немецкий народ! – удается мне различить сквозь благоговейный шепот вокруг. – Он верил во всех нас! Он знал, что Великий Рейх будет расти и процветать и после его смерти! И вот эти времена настали, братья мои! Настал тот день, когда мы, великая арийская раса, полностью истребив проклятых жидов, цыган и масонов, живем в мире и достатке, в истинно Светлой эре! Я, Адольф Гитлер IV, торжественно заявляю это в преддверии столетнего юбилея нашей Великой Победы! Слава Тысячелетнему Рейху! Слава Великому Фюреру! Зиг хайль!

– Зиг хайль! – Вагон взрывается дружным хором голосов, так что я едва не глохну. Все повторяют это трижды, поочередно ударяя себя ладонью в грудь и снова вытягивая вперед руку. После этого наконец все усаживаются на места, и поездка продолжается. Я осматриваюсь вокруг, боясь, не пригрезилась ли мне эта кратковременная вспышка безумия.

На экране начинают мелькать другие кадры: реклама популярных средств для гигиены, одежды и косметики, отрывки из развлекательных шоу… Затем вдруг я вижу черное небо с рассыпанными по нему звездами – все точно как в моем видении перед пробуждением. Я в волнении подаюсь вперед, надеясь вот-вот разгадать эту тайну, как внезапно посреди неба во весь экран загорается солнце – яркое, косматое, один в один такое, какое я видела до этого.

– Это наше Солнце, – произносит с экрана мужской голос, – источник всего живого на нашей планете и в то же время крупнейшее в системе хранилище водорода. Впечатляет, не правда ли? А теперь взгляните на это. – На экране появляется изображение голубой планеты, расположенной прямо перед светилом. – Со временем водород испаряется с поверхности Солнца, и тогда оно становится все горячее. Его лучи раскаляют земную поверхность, иссушая воду на ней, и в конечном итоге всему живому на Земле придет конец. Меньше чем через тысячу лет наша планета превратится в раскаленный докрасна шар, на котором будет невозможна любая жизнь. – Экран демонстрирует полностью выжженную Землю под солнечными лучами. – Но не все еще потеряно, братья мои! Нас может спасти строительство огромного космического трубопровода, который, пройдя через систему Альфа Центавра, доставит водород к поверхности Солнца. Египтяне, для которых Солнце было главным божеством, знали об этом еще несколько тысяч лет назад, поскольку именно от них ведет свое начало истинная арийская раса. И именно они оставили нам записи, позволяющие найти путь к спасению через многие века. – Экран показывает какие-то древние чертежи, больше похожие на искусно нарисованную рекламу. – Вступайте в Церковь Обновленцев, братья! Вместе мы остановим неминуемое!

Я со вздохом разочарования откидываюсь на сидении. Тоже мне, нашли чем пугать народ! Изображение быстро исчезает с экрана, сменяясь новыми порциями рекламы. Я смотрю в окно и вижу, что пневмопоезд подъезжает к огромному городу. Должно быть, это и есть знаменитый Гауптштадт, где мне теперь предстоит жить.

Отсюда город поражает меня своим величием. Дома в сотню этажей, опоясывающие их кольцом электрострады и пневмодороги, всюду флаги со «свастикой» (национальным символом Рейха), огромный железный памятник со вздернутой в приветствии правой рукой, отряды людей в красивой форме повсюду. И над всем этим в помутневшем и подернутом бурой дымкой небе по-прежнему ярко сияет солнце, словно и не знает, что через тысячу лет ему суждено погибнуть, перед этим спалив дотла Землю и все остальные планеты.

Но когда мы вместе с остальными сходим с поезда на платформу и идем через железные ворота со свастикой, огромным орлом и портретом «фюрера» над ними, все краски для меня мигом меркнут, я вливаюсь в обычную городскую суматоху, и мне становится не по себе. Снова подкатывает облупленное такси, мы мчимся под стеклянным куполом туннеля на окраину города. Теперь его гигантизм давит на меня, заставляя сильнее вжаться в спинку сидения и желать только одного – поскорее вернуться в Центр, где я выросла.

Но вот такси останавливается возле невысокого, всего в пятьдесят этажей домика, мы с Вилли и Хильдой заходим в душный и сумрачный подъезд, поднимаемся на лифте почти на самый верх и оказываемся в довольно чистой и уютной квартирке. Мне отводят самую маленькую комнату в ней, правда, с окнами, выходящими на городскую панораму. К этому времени солнце окончательно гаснет, скрываясь где-то за домами, и все вокруг окутывает мягкий, словно бархатный сумрак. Полюбовавшись загорающимися огнями окон и рекламных экранов, я со вздохом опускаю шторы и окидываю взглядом комнатушку, в которой мне теперь предстоит жить. М-да, в Центре у меня палата и то была больше, а главное – уютнее.

– С прибытием в новую жизнь, Ева-Алиса, – мрачно поздравляю я сама себя.

3. Новая жизнь

Из небольшой кожаной тетради, найденной Имперской Службой Безопасности в квартире семьи Штайвиц:

12 апреля

Хм, ну что ж, пусть это будет первая запись в моем «дневнике». Честно говоря, до недавнего времени я не умела ни читать, ни писать. Но случайным образом, протирая полки в кабинете Вилли, я заинтересовалась стоящими там книгами и, раскрыв одну из них, стала вглядываться в буквы на страницах. К своему изумлению, всего через полчаса я уже научилась читать и понимать абсолютно все, что было там написано, а к концу дня проглотила все книги в скромной библиотеке моего «отца» и научилась (правда, довольно коряво) выводить слова на бумаге. Должно быть, это одна из способностей, которыми меня наделили в Центре. Вилли и Хильде я об этом говорить не стала, они ведь явно этого не хотели, раз сами не стали меня учить.

К слову, узнав из одной из книжек, что в прежние времена воспитанные барышни всегда вели «дневники», куда записывали все свои чувства и переживания, я решила поступить так же. Не из сентиментальности или желания походить на них, а просто чтобы потренироваться в письме и вообще ощутить, как это все бывает. Словом, вот моя первая запись в этой тетради, которую я также нашла в дальнем углу кабинета Вилли.

Но уже поздно, меня клонит ко сну. Я и так пишу в темноте, под одеялом, чтобы не заметили «родители». Глаза мои видят прекрасно – должно быть, это еще одна сверхспособность. Что ж, спокойной ночи. Завтра, возможно, эта тетрадь пополнится новыми записями.

13 апреля

Ну что ж, как и обещала, пишу снова. Хочу рассказать, как теперь проходят мои дни и что вообще представляет из себя эта «новая жизнь». Каждое утро Вилли уходит на работу, в какой-то важный «департамент». Впрочем, занимает он там, судя по всему, довольно мелкую должность, иначе мы бы не жили в таком бедном квартале. Мы с Хильдой остаемся дома, причем обычно она сидит целыми днями у себя в спальне, бесконечно красится у зеркала или лежит в постели, говоря, что у нее «в висках ломит и в груди шумит». Сегодня, впрочем, сразу после ухода Вилли к ней зашел какой-то неприятный прилизанный мужчина, они с ним заперлись в комнате и не выходили оттуда с час. Чем они там занимались, я не знаю, да мне это не особо и интересно.

Мне же приходится следить за всем по дому: готовить, стирать, заниматься уборкой. Именно этому всему меня и обучали в Центре. Меня это не особо напрягает, но уже начинает наскучивать. В Центре я все время находилась в четырех стенах, теперь же, когда наконец вырвалась на свободу, все равно остаюсь взаперти, так как на мне теперь лежит забота обо всей квартире и семье. И, честно говоря, я даже не знаю, где мне было бы лучше.

По телевидению целыми днями показывают одно и то же: рекламы, развлекательные шоу, какие-то патриотические картины. А еще раз в час на экране появляется этот клоун со смешным прозвищем Фюрер и дребезжащим голоском начинает вещать что-то о «единстве нации», «подлинно арийской крови» и «стремлении вперед». Ума не приложу, как этот дерганый задохлик вообще смог стать в этом их Великом Рейхе царем и богом, которому все поклоняются. Но во время его речей все граждане Рейха обязаны стоять навытяжку, со вскинутой правой рукой (вне зависимости от того, правша ты или нет), слушать его слова, а в конце троекратно кричать «Зиг хайль». Я выдержала это только первые пять часов, а потом перестала, тем более что Хильде в эти моменты обычно не было до меня дела. Вместо этого я запиралась в кабинете и там, среди уютных каштановых стеллажей и обитых лакированным буком стен, где все так и дышало приятной стариной, в лучах проникавшего сквозь тонкие гардины мягкого солнечного света предавалась мечтаниям, перечитывая старинные пыльные тома.

14 апреля

Сегодня с Хильдой наконец-то вышли из дома и отправились в гости к каким-то ее знакомым. Жили они в паре кварталов от нашего дома, однако в строении более высоком и красивом, чем наше. По пути я старалась насладиться окружающей обстановкой, но мне мешало по-прежнему мерзко голубое небо (такое ощущение, будто бы его специально выкрасили какой-нибудь ядовитой краской!), поэтому я всю дорогу шла, уткнувшись взглядом в асфальт и ничего вокруг не видя.

Квартира у знакомых Хильды оказалась побольше нашей и куда более прилично обставленной. У герра и фрау, фамилии которых я не запомнила, было трое детей: двухлетний мальчик, восьмилетняя девочка и старший сын тринадцати лет. Из всей семейки Вольф, как звали последнего, оказался самым вялым и неразговорчивым; такое ощущение, что в жилах у него текла холодная синяя кровь, как у какой-нибудь амфибии. Но именно с ним меня почему-то все время оставляли наедине, именно на него старались обратить мое внимание, как будто бы это интересовало меня больше всего. Я поначалу пыталась с ним заговорить, но он отвечал мне настолько сонно и невпопад, что я прекратила всякие попытки растормошить славного отпрыска.

Когда мы возвращались домой, на улице к нам подлетел какой-то худощавый высоколобый парнишка в белой рубашке безо всяких пуговиц и застежек и коротких клетчатых штанишках и от имени каких-то Детей Ветхого Завета стал предлагать нам маленькую черную книжицу с крестом на обложке. «Узрите правду, фрау! – кричал он Хильде. – Уже несколько тысячелетий назад люди предрекали ту великую силу, что придет на нашу землю! Так давайте же во всем опираться на древнейших!» Хильда отмахнулась от него, угрожая вызвать силы Имперской Безопасности. Парень вроде бы отстал, но, когда Хильда отвернулась к витрине магазина, где красовалось новое модное платье, он по-тихому сунул мне в руки свою книжицу. Я тут же спрятала ее в карман передника, решив почитать дома и, если что, выбросить в мусорную корзину. Оставшуюся дорогу до дома я наслаждалась приятно овевавшим тело ветерком и небом, которое затянулось облачками и было уже не столь противным и отталкивающим, как раньше.

Дома я все-таки прочитала ту книжку и удивилась, когда это оказалась не обычная сектантская чушь, которую впаривали по телевидению, а действительно интересная и, судя по всему, довольно-таки древняя вещь. В самом ее начале говорилось о Еве – прародительнице всего человечества. Я вначале было подумала, что это та, в честь кого мне дали первое имя, но дальше не упоминалось ни о фюрере, ни об арийской расе, ни о других вещах, которые в нас вдалбливали, наоборот, это была глубокая и проникновенная философская притча о Добре и Зле. В душу мою впервые за все это время закралось сомнение: а так ли правдиво все то, что мне говорили до этого?

16 апреля

Уфф, ну наконец-то! Наконец-то добралась до дневника! Вчерашний день был настолько загружен, что даже возможности написать не было. Пришла домой уже под вечер и, упав на кровать без сил, тут же заснула. Весь день Хильда на пару с мужем, взявшим отгул, таскала меня чуть ли не по всем своим знакомым. И везде меня пытались свести с какими-то парнями, некоторые были моего возраста, другие чуть постарше, но было такое ощущение, что всех их прочили мне… как это называется… «в кавалеры». Или я ошибалась и то были просто невинные намеки?

Но сегодня день был в чем-то и радостным: к нам пришла сама доктор Магда. Вначале она поговорила о чем-то с «родителями» в гостиной (как я ни старалась подслушать разговор, все было бесполезно – должно быть, стены и дверь комнаты были специально сделаны звукоизолирующими), а потом уже перешла в мою комнату.

«Здравствуй, Алиса, – сказала она, входя и присаживаясь на край моей кровати. – Или предпочтешь, чтобы я называла тебя Евой, как прежде?»

«Как вам будет угодно, – смиренно ответила я. – Простите, а почему фрау Эльза не пришла? Мне казалось, вы обе хотите меня навестить».

«Она… не смогла, – после секундной заминки ответила фрау Магда, и я поняла, что она что-то недоговаривает. – У нее возникли… неприятности. Но не будем об этом. Как ты сама, как жизнь?»

Притворившись послушной девочкой, я выложила ей все начистоту. Она сидела, сосредоточенно кивая, пару раз даже пометила что-то в блокноте. Но к концу рассказа я не сдержалась и зарыдала в голос. Сквозь всхлипывания я стала спрашивать, за что же мне все это и почему я должна терпеть то, в чем совсем ничего не понимаю. Когда я утерла слезы с глаз, то увидела, что фрау Магда сидит и смотрит на меня взглядом, в котором не было ни капли жалости или сострадания.

«Ты должна выдержать это, моя девочка, – ответила она. – Просто выдержать, ничего не спрашивая. Такова твоя миссия. Такова миссия всех нас. Мы все не знаем, зачем живем, но рано или поздно приходим к высшей цели своего существования. Но перед этим, сама понимаешь, должны столкнуться с определенными трудностями. Ну все, милая, мне пора. Веди себя хорошо».

Она поднялась и, поцеловав меня в макушку, направилась к двери.

«А мне правда дали имя в честь великой Евы Браун?» – спросила я уже когда она была на самом пороге.

Доктор Магда удивленно обернулась.

«Ну конечно же, правда. А в чем дело?»

«Странно, – ответила я как можно более невинным голосом, – а мне казалось, была еще другая Ева… только она жила намного раньше».

Взгляд женщины стал холодным и строгим, и она пристально обвела им мою комнату, видимо, выискивая что-то запрещенное. Только ее попытки не увенчались успехом, потому как «Библию» (так называлась та самая книга с крестом) я убрала под матрас, куда бы просто так никто не додумался заглянуть. Поэтому фрау Магда со всей строгостью взглянула на меня.

«Ни о чем подобном я раньше не слышала. И тебе следует выкинуть эту ерунду из головы. Делай, что тебе предназначено, и все будет отлично».

Еще прежде, чем за ней захлопнулась дверь, я подумала: «А что же мне на самом деле предназначено?»

17 апреля

Сегодня (как я поняла, по просьбе фрау Магды) в гости к нам пришла какая-то расфуфыренная дама и с ней девочка моего возраста или чуть старше. Два рыжих хвостика, круглая озорная мордашка и бойкий взгляд выдавали в ней отчаянную оторву, плюющую на все правила. Пожалуй, за все мое время пребывания здесь это был единственный живой и искренний человек. Мы с Анной-Викторией (так ее звали) быстро разговорились у меня в комнате. Впрочем, отчаянной бунтаркой она оказалась лишь на первый взгляд. Быстро рассказав мне о своем тяжелом детстве, о деспотичной матери и безвольном отчиме, она подвела разговор к тому, чтобы поскорее выйти замуж, стать верной спутницей своему избранному и нарожать ему кучу детей. В этом, на ее взгляд, и заключалось истинное предназначение любой женщины в Рейхе.

«То, что нам говорят о Дети – Церковь – Кухня, это все ерунда, – добавила она. – Примерной матерью и истинной женщиной можно быть и занимаясь одним делом с мужчинами. Сколько таких великих женщин было во времена Священной войны! И какое могучее поколение они затем воспитали! Да взять хоть ту же Еву Браун!..»

Услышав ставшее мне ненавистным имя, я совсем перестала ее слушать. Однако в конце девчонка произнесла фразу, заставившую меня очнуться. Она сказала: «Я вот, например, мечтаю стать летчицей, чтобы воспарить в небо!» Заметив, как я вздрогнула, она тут же осеклась, как будто бы сказала что-то неприличное или страшное, и замолчала. Но я в этот момент поглядела в окно, за которым сияло ненавистное мне небо, и в голову мне внезапно пришла мысль… Но нет, она слишком безумна, чтобы записывать ее даже здесь.

18 апреля

Сегодня случилось нечто из ряда вон выходящее. После того как очередной Хильдин «любовник» ушел, я зашла к ней в комнату, чтобы позвать обедать. И увидела, что «мать», полураздетая, лежит на кровати, а на тумбочке рассыпан какой-то странный белый порошок. Хильда как раз приложила к нему свернутую в трубочку бумажку, другой конец которой был вставлен в ее левую ноздрю, и с шумом втянула в себя порошок. Всхлипнув, утерла нос и проделала то же самое со второй ноздрей. И лишь после этого, заметив, что я стою в дверях, взглянула на меня затуманенным взором.

«А-а, это ты… – Губы ее растянулись в блаженной улыбке, чего раньше никогда не было. – Маленькая Алиса… Алиса в стране чудес… «Выпей меня», «Съешь меня». – И она глупо захихикала. Я недоуменно уставилась на нее, но Хильда как будто бы этого не заметила.

«Так любила эту сказку в детстве, – продолжила она. – Такая наивная и в то же время странная… Потому я так и назвала тебя. А меня, знаешь ли, назвали в честь Брунхильды. Такая отчаянная, смелая была баба…»

Про эту Брунхильду я уже читала. В книге в самом дальнем углу библиотеки Вилли. Разница между ней и «матерью» была просто огромной.

«Хильда, – робко начала я, видя, что она лежит на спине, глядя в потолок отрешенным взглядом, и что-то бормочет себе под нос, – может, пойдем обедать? Я уже накрыла на стол».

«А? Ты еще здесь? – резко зыркнула она на меня, так что я даже отшатнулась. – Господи, за что мне все это? Зачем я вообще решилась взять на себя эту чертову обузу? День за днем делай одно и то же, служи на задних лапках перед этими психами…»

Я замерла, чувствуя, что под действием странного вещества Хильда вот-вот разболтает какую-то страшную тайну, которая и раскроет мне глаза на все происходящее. Но «мать» молчала, а я боялась переспросить, чтобы она чего не заподозрила. Внезапно из стоявшего в углу приемника донеслась музыка, и по моей спине пробежал холодок. Я уже слышала ее раньше! Но вот только где? Хильда вообще слушала музыку совсем нечасто, а в Центре я не могла ее слышать, иначе бы точно запомнила. Но мелодия была знакомая, я точно в этом уверена! Ее переливы давили на меня своей тоской и трагичностью и в то же время взывали к каким-то дремавшим глубоко внутри чувствам. Такое уже было один раз в Центре, но там мелодия была легкой и мечтательной, здесь же – совсем наоборот. Однако чувство было то же самое. Где я могла слышать их раньше?..

«Что это за музыка?» – с замиранием сердца спросила я у Хильды.