Текст книги "Скверна"

Часть первая
ПРЕДВЕСТИЯ

Глава 1
Эсокса

Весь последний месяц весны палило солнце, истребляя затаившиеся в горных ущельях снежники и подсушивая молодую траву на склонах, но вместе с началом лета набежали тучи, занавесили блеклое небо и принялись лить воду на землю, которая уже перестала вспоминать о дождях. Прокаленная равнина сначала покрылась лужами и ручьями, затем набухла от влаги и вскоре превратилась в трясину, способную поглотить всякого, ступившего на нее. Месяц лил дождь, но ни единого ростка не появилось из жидкого месива. Трясина вздыхала, как живая, но оставалась мертвой. Одно радовало, казалось, что и сухотная нечисть утонула в жидкой грязи. Дозорные по-прежнему не спали и вглядывались ночами во тьму, прислушивались к шуму дождя, но опасность как будто смыло водой. А старики у костров вздыхали и говорили, что не один год нужно поливать дождями Сухоту, чтобы размочить ее, и во всяком прибытке таится и убыток. Такое дождливое лето случается раз в сто лет, а то и реже, и если тучи расползаются по всей Анкиде, то всякий раз откликаются бедой на юге. Непроходимые пески Эдин-на-зу обращаются цветущей равниной, дахские сухие степи мелколесьем, и через них, словно саранча, выливаются в пределы благословенной земли южные кочевые народы. Было время, когда в долине Миту высились башни, и высокая стена пересекала ее, сдерживая дикарей, но что теперь осталось от тех укреплений и кто владеет развалинами? Да и стоит ли страшиться дальних кочевых гостей, если на юге и без пришлых хватает диких племен? Говорят, расплодились в последние годы кочевники донельзя и потеряли остатки чести, грабят южные селения ослабевшей Тирены, уводят несчастных в рабство. Жаль, что еще никто из дикарей не забредал в долину Иккибу – нынешнюю Сухоту, вот бы все их орды да в эту бы грязь… Или вовсе в страшную бездну, что зияет в мертвом городе на краю серого озера…

Горели костры, звучали байки и страшные истории, чавкала земля и глина под ногами тех странников, которые и ночью не желали себе покоя, дул холодный ветер со снежных вершин. Однако разговоры разговорами, а караванная тропа из Бэдгалдингира в Даккиту хоть и шла не по самой Сухоте, а вдоль нее – по склонам великих гор Хурсану, тоже была разбита и давно обратилась в осклизлую пашню с камнями, то и дело пересекаемую не ручьями, а горными реками да грязными оплывами от недавних оползней. И не только дождь был причиной бездорожья. Тысячи, десятки тысяч несчастных шли и шли по северному краю Сухоты из Даккиты в Бэдгалдингир, из Эрсетлатари в Анкиду. Шли навстречу тому каравану, к которому после полутора недель ожидания у высоких стен Алки прибились Кама и Эсокса. Лошади и волы тянули повозки, люди несли мешки, сумы, детей на закорках, на плечах, волокли за собой тележки со скарбом, и Кама не могла отвести глаз от измученных, встревоженных лиц. Атеры, руфы, лаэты перемешались в живом потоке. Среди них попадались и дакиты, несколько раз мелькали как будто и даку, но кто мог сказать точно, если многие прятали лица под платками, словно стыдились собственного бегства? На странников Кама насмотрелась еще у Алки. Огромный лагерь раскинулся у ее стен. И хотя маги и стражники герцога Импиуса Хоспеса днем и ночью учитывали беженцев, выдавали ярлыки и отправляли кого в Ардуус, кого обходным путем в лаэтскую Раппу, кого в иные атерские королевства, чьи распорядители тоже появились, будто из-под земли, лагерь не убывал, а увеличивался. И Эсокса, которая тщетно пыталась отыскать в толпе знакомцев, мрачнела с каждым днем.

– Все так плохо в Дакките? – спрашивала ее Кама, которая с купленными у торговца оберегами, выбеленными волчьими клыками, и сама была неотличима от дакитки.

– Не в Дакките, – мрачно отвечала ей даккитская принцесса. – Даккита – лишь отросток огромной страны – Эрсетлатари. В Эрсет плохо. Что плохо – пока не слишком ясно, но плохо. Среди этих несчастных есть обиженные, хотя большинство уходит на запад лишь из-за дурных предчувствий, которые они, кажется, не могут объяснить. Но если вода бурлит в котле, а ты не видишь пламени, будь уверена – пламя под котлом есть. Но главное то, что ужас сочится из каждого взгляда. Понимаешь?

Кама не понимала, но чувствовала. Ужас и в самом деле стоял над лагерем. Дети не бегали, женщины не ссорились, мужчины не вели разговоров. Не считаясь с расходами, герцог Хоспес выделял пропитание для беженцев, но те словно и вовсе не думали о еде, а лишь спешили как можно быстрее и как можно дальше уйти от родных мест. Молчали, терпеливо ждали решения собственной судьбы, соглашаясь едва ли не на любые предложения, и только оборачиваясь на восток – в сторону Даккиты и лежавших за ее стенами бескрайних равнин Эрсетлатари, словно замирали от страха.

Караванов в сторону Даккиты не было долго. Как оказалось, ее правитель – отец Эсоксы – вместе с ее матерью и братом Фамесом в сопровождении отряда королевской стражи ушли на восток за неделю до того, как Кама со спутницей добрались до Алки, а других охотников двигаться навстречу бесконечному потоку беженцев не находилось. К счастью, уже в середине последнего месяца весны в Алке появился ардуусский торговец, который вез на мулах мешки с наконечниками стрел, подбирал стражу и после недолгих уговоров согласился взять двух вооруженных дакиток в караван, с условием что те будут нести дозор наравне с его охранниками. Две недели нехитрый обоз полз, следуя отрогам гор Хурсану на север, а с началом лета, когда Кама уже надеялась разглядеть одну из самых высоких вершин всей Ки – белоснежную Эдуку, небо заволокло тучами и начался дождь. Весь последующий месяц караван шел под дождем. И когда, наконец, на горизонте показались мутные силуэты гор Митуту, башни Абуллу и стена, уходящая к Кагалу, дождь все еще продолжался.

– Беженцы иссякли, наверное, самые отчаянные прошли, а прочие ждут, когда закончится дождь. Хотя и отчаянных было немало, Лапис можно было бы несколько раз заселить, – то ли пробормотала, то ли подумала Кама, вышагивая рядом с одним из мулов, и повернулась к Эсоксе, которая шла с другого бока животного. – Что, и у проездных ворот Абуллу тебя не будут встречать?

– Я уже говорила, – отозвалась молчаливая и тонкая, словно тростинка, принцесса. – Дакиты строги к своим детям, но их строгость равна их уверенности в них.

Кама поморщилась. Способность Эсоксы даже короткие фразы обращать в торжественные поучения или присказки вызывала порой досаду.

– Мои родители беспокоятся обо мне, – успокоила ее Эсокса. – Всегда. И всегда помогут мне, если помощь потребуется.

«Не потребуется, – подумала Кама. – А если потребуется, стойкая принцесса будет справляться с выпавшими ей невзгодами сама до тех пор, пока у нее из всего ее непомерного упрямства не останутся стиснутые зубы и сжатые кулаки. Интересно, а как бы поступила Эсокса на ее месте? Отправилась бы искать дальних родственников в Даккиту или положила бы жизнь на то, чтобы отомстить за смерть родных? Впрочем, разве я сама уже отказалась от мести?»

Она на ходу закрыла глаза и вспомнила искаженное яростью лицо своей неродной тетки – королевской невестки – Телы Нимис. Именно Нимис, а не Тотум. Ничего тебя, Тела, больше не связывает с королевским семейством Лаписа, которое ты вырезала почти полностью. Да, скорее всего, ты пока еще жива, но уже отхлебнула из назначенной тебе чаши. Твой муж, приведший тебя в дом, который тебе суждено было предать, твой муж – сам предатель собственного рода, невеликая потеря для твоего сердца, но огромная – для твоих замыслов, убит рукой Камы. Рукой Камаены Тотум. Твой сын, твой единственный ребенок, мерзавец Палус, убит ею же. Чем ты ответишь принцессе Лаписа? И успеешь ли? Думала ли ты об этом, когда вздумала стать герцогиней? Тот, кто решился на подобные шаги, должен понимать, что рано или поздно его постигнет месть. Или месть уже свершилась? Что может быть страшнее, чем смерть сына? Даже собственная смерть способна обернуться облегчением. Нет, пока Тела жива, месть не завершена. Кто теперь властвует в Лаписе?

Кама потянула завязи, ослабляя шнуровку котто на груди. Еще в Бэдгалдингире она успела узнать, что герцогом Лаписа стал Дивинус Тотум, а регентом при нем брат правителя Великого Ардууса – Кастор. Значит, Кастор и правит, а жена Кастора – Кура Тотум – родная тетка Камы – вернулась в родное гнездо. А с нею и ее дочь Лава, вот с кем можно было бы поболтать, а при необходимости и поплакать. И там же должна оказаться мать Дивинуса Пустула. И ее дочь Процелла. И Дивинус не будет королем Лаписа, только герцогом. В той беде, что приключилась с маленьким королевством, не самый плохой исход. Конечно, если герцогство Лапис еще сможет вернуть себе корону и честь. Кто еще остался жив из рода Тотум, кроме нее, бежавшей в чужие края принцессы? Игнис? Что с наследником престола? Где он? Что с теткой Патиной? Все еще путается с тем свеем?

Кама остановилась. Ненависть захлестнула ее. Снова перед глазами встал двор крепости Ос и подручный Телы Нимис – великан Стор Стормур, который пронзил мать Камы – прекрасную Фискеллу – трезубцем. Куда она собралась? Прятаться? Какой стыд! Нужно разворачиваться и отправляться обратно в Лапис. Убивать мерзавцев.

– Ты что? – коснулась плеча принцессы Эсокса и переменилась в лице, когда Кама открыла глаза. – Успокойся. Остынь.

Караван удалялся. Двое стражников, что шли за последним мулом, обернулись, рассматривая остановившихся спутниц.

– Успокойся, – повторила Эсокса и добавила, видя, что Кама постепенно приходит в себя: – Твоя жизнь – важнее твоей смерти. Хотя бы потому, что твоя смерть нужна слишком многим.

– Откуда ты знаешь? – нахмурилась Кама, доверительного разговора со спутницей у нее так и не случилось. – Тебе Йор обо мне рассказал?

– Йор просто попросил меня проводить тебя до Даккиты, – пожала плечами Эсокса. – Да, попросил принцессу Даккиты проводить до убежища принцессу Лаписа. В Дакките честь и доблесть значат не меньше, чем знатность и богатство. Йор, конечно, не вельможа, но уважаемый человек. И не болтун. Больше он не сказал ничего. Ты все рассказала о себе сама.

– Я рассказала? – вскинулась Кама.

– Говорила во сне, – усмехнулась Эсокса. – В Бэдгалдингире и в пути, пока не начался дождь. Не волнуйся, лишнего не сболтнула. Так вот, если твоя ненавистная тетушка скроется в отчем доме у своей нелюбимой снохи – всевластной правительницы Раппу – Римы Нимис – ты ее все равно не достанешь. Стены Раппу высоки и неприступны. Даже войска Лучезарного отступились от них полторы тысячи лет назад. Обожди. Никуда не денется твоя месть, тем более что теперь очередь Телы наносить удар.

– Какой же удар она сможет мне нанести? – прошептала с ненавистью Кама.

– Да уж нанесет какой-нибудь, – пожала плечами Эсокса. – Если она сумела так проредить твой род, то уж постарается довершить начатое. Хотя бы из соображений собственной безопасности. Выжди. В Дакките тебя искать не будут. Во всяком случае, не должны. Затаись. Жди новостей. И не забывай, ты ведь все еще дочь короля Лаписа. Может быть, последняя из королевского рода.

– Игнис жив, – упрямо мотнула головой, сбрасывая повисшие на волосах капли дождя, Кама.

– Тогда вы с ним оба – последние из королевского рода, – кивнула Эсокса. – Хотя и не последние из рода Тотум. Если твои враги идут по неверному пути, позволь им шествовать без помех. Подожди немного.

– Чего ждать? – не поняла Кама.

– Рассвета, – ответила Эсокса, подняв глаза к мутному небу. – После рассвета лучше видны краски.

– День ведь? – посмотрела на уходящий в дождевую мглу караван Кама.

– Тогда жди заката, – засмеялась Эсокса, от которой в обычное время трудно было дождаться даже улыбки. – После заката лучше слышны звуки и запахи.

– Хорошо, – пробормотала Кама и качнулась, потому что непонятная усталость вдруг навалилась на нее. – Мне кажется, что за нами следят. Всю дорогу.

– Молодец, – кивнула Эсокса. – Не думала, что ты заметишь, я и сама не сразу поняла, но это и неудивительно: лазутчики Даккиты – одни из лучших. Тем более что в Дакките все еще большая часть подданных – люди, а не дакиты, хотя и дакиты – те же люди. И я надеюсь, что так будет и впредь. Видишь, как бы я ни была сумасбродна, отец не оставляет свою дочь заботой. Хотя это меня и немного беспокоит. Кажется, у него есть причины для того, чтобы тревожиться. Не подавай вида. Будем считать, что ты ничего не почувствовала.

– Но почему? – не поняла Кама.

– Потому что никто не должен знать о твоих чувствах, – твердо сказала Эсокса. – Это не та слежка, которая грозит бедой, а та, которая должна защитить от нее. К тому же это не та слежка, от которой нельзя было бы уйти. Запомни, олень спокойно пасется, когда видит хищника.

– Значит, опасность есть? – удивилась Кама.

– Всегда, – ответила Эсокса. – Если есть неизвестность, значит, есть и опасность.

То, что накатило на Каму уже близ стен Абуллу, когда задрожали колени и удушье ухватило за горло, не было усталостью. Она это поняла, едва сквозь дождь проявились древние башни и стена, тянущаяся серой полосой к югу. Когда утесы Хурсану, переходящие в бастионы Абуллу, города, которому исполнилось уже почти две с половиной тысячи лет, явственно вонзились в низкие облака. Ненависть, полнившая все существо беглой принцессы, чуть ослабла и обнаружила под собой пустоту. Но не ту, которая опалила нутро принцессы, когда Кама осознала, что никогда больше не посмотрит в глаза матери, не почувствует твердую руку отца на плече, не рассмеется, прислушиваясь к пустым спорам Нигеллы и Нукса или наблюдая за шалостями Лауса. Нет, это была пустота, которая наступила после другой смерти. Скольких она уже успела убить? Если забыть о преследовавших ее свеях, которых завалило лавиной в ущелье, то все равно многих. Более двух десятков, ни об одном из которых она не сожалеет. Но эта неосязаемая до сего дня пустота наступила после того, как принцесса убила впервые. И убила того, кто жил в ее сердце. Убила принца Кирума. Убила Рубидуса Фортитера. Собственного избранника, пусть даже он сам и не подозревал о ее выборе. Пусть даже был ее недостоин. Пусть даже она все выдумала и о нем, и о себе. Все, включая его красоту и благородство. В тот страшный день его глаза горели безумием. Он ненавидел ее. Мстил ей за нанесенное ему оскорбление. За то, что она вышла в вельможном турнире на весенней ярмарке против него в мужском платье и победила. Победила, надеясь повторить счастливую судьбу матери. Напрасно. Ничего нельзя повторить. Зато там, где нельзя отыскать любовь, ненависть тут как тут. И то, что сразу после собственного проигрыша принц Кирума сорвался, ударил ее в спину, едва не сделал калекой, только увеличило его ненависть. Почему все вышло именно так? Зачем судьба снова столкнула ее с мерзавцем? Пусть бы он сидел у себя в замке, пропитывался позором и сгорал от ненависти. Зачем он встал у нее на пути? Зачем она убила его?

– Спокойнее, – прошептала Кама. – Все не так.

Через двенадцать дней после его подлой выходки она убила принца, но убила, защищаясь. Защищаясь от его ненависти. От его безумия.

Дрожащие колени вынудили Каму остановиться. Замереть.

А она сама разумна? Разумна ли она, если при мыслях о Теле Нимис тьма застилает ее взгляд? Или ее ненависть иная? Ведь у ее ненависти есть причины? Или всякая ненависть неотличима от всякой? Почему Рубидус пытался ее убить? И почему он пытался ее убить, унизив и уничтожив еще до смерти? Зачем унижать того, кому мстишь? Зачем было раздевать ее на глазах у кирумских стражников? Или колдовство Светлой Пустоши лишило его разума?

Нет, все-таки что-то оставалось в ее пустоте. Запоздавший стыд охватил Каму, налил краской лицо, заставил согнуться.

– Да что с тобой? – взяла ее за руку Эсокса. – Устала? Не верю своим глазам, я сама порой готова была упасть, а ты как будто и не ведала усталости. Путь уже почти закончен. Вот стена, вот бастионы Абуллу. За ними и город, и королевский замок. Все. Страдания закончены. Мы почти дома. И ты почти дома. Переночуешь у меня, потом отправишься в Кагал к сестре Сора Сойга. Или в Баб к дяде. Чему ты удивляешься? Об этом ты не говорила во сне. Йор ведь должен был сказать мне, куда тебя следует доставить?

«Останусь у сестры наставника или отправлюсь к дяде? – подумала Кама. – Не знаю ни ее, ни его. Что буду делать, если мне откажут в крове? Попрошусь в служанки к Эсоксе? Вряд ли они у нее есть. Или же развернусь и отправлюсь обратно?»

– А если что-то не срастется с не ждавшими тебя родственниками, подскажу того, кто и поможет, и приютит, – продолжила Эсокса. – Одна не останешься, обещаю. С чего начнешь-то?

– Отдам сестре наставника его меч, – прикоснулась к рукояти оружия Кама, – а дальше будет видно.

– Вот мы и на месте! – подъехал на низкорослой лошадке караванщик. – Конечно, сыровато было в пути, но зато никаких неприятностей не случилось. Всегда бы так. Думаю, в вас все дело. Все напасти от моего каравана отпугнули. Спасибо, девицы. Если что, обратно я через недельку-две. Обращайтесь!

– А ведь доброе слово хотел сказать, – усмехнулась Кама, ощупывая ставшие уже привычными, но одновременно и донельзя надоевшие фальшивые клыки под губами. – Отпугнули…

– Может, и отпугнули, – прищурилась Эсокса. – Но не лицами, даже не думай. Ты, конечно, была погружена в свои мысли, но половина стражников все полтора месяца слюну глотали, глядя на нас. И за этой стеной будет то же самое. Тебе-то уж точно прохода не дадут. Ничего, ничего. Я найду тебе одежду, в которой ты не будешь казаться чужестранкой. В Дакките одеваются иначе. На что ты смотришь?

– Стена низкая, – ответила Кама, вглядываясь вперед. – Я думала, она выше.

– Стена низкая? – не поняла Эсокса.

– Стена, которая была построена в устье ущелья Истен-Баба для защиты от тогда еще неведомой угрозы со стороны Эрсетлатари две тысячи четыреста лет назад, имеет длину более пятидесяти лиг, а высоту более пятидесяти локтей, – вспомнила Кама наставления королевского мага Окулуса. – Она тянется от одной башни угодников до другой, которым на триста лет больше и возле каждой из которых возникли города – Абуллу на севере и Кагал на юге. А в этой стене не будет высоты пятидесяти локтей. В ней и двадцати не будет.

– Это точно, – рассмеялась Эсокса. – Хотя длиной она во все те же пятьдесят лиг. Но ей никак не две тысячи четыреста лет. Хотя она тоже относится к древним временам. Ее сложили после возникновения Сухоты, чтобы защититься от пустынной погани, потому что и Абуллу, и Кагал – они с этой стороны большой стены. А сама стена, которую воздвигли жители долины Иккибу – нынешней Сухоты, – дальше, в паре лиг. Хотя вон, на сером утесе, торчит та самая башня угодников. Бывшая башня угодников, – с непонятной грустью проговорила Эсокса, – она пустует уже много лет.

Кама подняла глаза. Действительно, на утесе, который выделялся среди мокрых и черных скал и склонов серым цветом, торчала ничем не приметная четырехгранная башня, которая если и обращала на себя внимание, так только тем, что ее фундамент начинался на такой высоте, на которой прочие сооружения Абуллу уже завершали купола и кровли. И всего в той башне было не более тех же двадцати локтей, как раз на четыре яруса, если считать оспины в ее гранях – за крохотные окна. Или на три.

– Не похожа на башни Бэдгалдингира, – заметила Кама и добавила, удивившись внезапно прояснившемуся небу – сквозь просвет в облаках на крохотную башню упал солнечный луч: – Маленькая!

– Маленькая, – согласилась Эсокса. – Дождь кончился. Хорошая примета!

Дождь и в самом деле закончился; осклизлая тропа обратилась мощенной камнем дорогой, Сухота, которая подходила к дороге и оборонной стене Даккиты вплотную, еще блестела жидкой грязью, но камень высыхал на глазах. Солнце парило. Не прошло и часа, как завершивший долгий путь обоз медленно вошел в открытые ворота Абуллу.

Сама крепость располагалась чуть дальше, примерно в четверти лиги, вздымая отвесные стены и громоздя массивные башни, лишь немногим уступающие твердыням Бэдгалдингира. За крепостью, уходя к югу, обнаружилась и древняя стена, которую прикрывало более низкое укрепление со стороны Сухоты. Выстроенная еще каламами защита от напасти с востока и за две лиги казалась величественной и неприступной, хотя, насколько могла разглядеть Кама, именно с этой стороны укрепления были устроены и лестницы, и галереи, и переходы. Да, почти вся Даккита лежала восточнее этой стены, долина или ущелье Истен-Баба тянулось на четыре сотни лиг до крепости Баб, до самых границ Эрсетлатари, но всегда, со времен падения Бледной Звезды, главная опасность грозила с востока. Оттуда ее и ждали. Хотя беды приходили и с других сторон. Наверное, их было столько, что горожане однажды махнули на них рукой. Сам город был невысоким, все пространство от одной стены до другой было застроено небольшими домишками, которые вытягивались вдоль прямых, словно выверенных по канату, улочек. Но кажущееся однообразие не отдавало скукой. Насколько можно было разглядеть с высоты насыпи у проездных ворот, у каждого дома имелся цветущий сад и, кажется, небольшой огородик или дворик. Во всяком случае, каждый дом сиял отличной, как будто не успевшей просохнуть после долгого дождя крышей, и уходило это сверкание далеко на юг, как раз туда, откуда сияло наконец-то разогнавшее тучи солнце. А вот с севера, вплоть до самых скал и до стен крепости, располагался немалый пустырь, на котором виднелись следы недавнего торжища или становища.

– Не замирай, – коснулась плеча спутницы Эсокса. – Даже удивляясь, смотри так, как будто видишь то, что у тебя перед глазами, в тысячный раз. Даккита предпочитает сдержанность.

Словно в подтверждение ее слов, стражники склонились в поклоне перед принцессой, немало не удивившись, что дочь их короля путешествует без свиты и охраны, зато уж хозяин каравана вытаращил глаза от изумления. Однако ярлык Камы стражники проверили, так же как ярлык у каждого караванщика, что позволило принцессе Лаписа предположить не только сдержанность, но и строгость местных порядков. Во всяком случае, строгость даккитской стражи, которая большею частью состояла из обычных людей, не оборачивалась злобой, а лишь спокойствием, хотя и полнилась ощущением некоторой тревоги. Впрочем, тревога ведь могла иметь и причины?

Старшина стражи приложил к обратной стороне ярлыка раскаленную печатку и занялся проверкой товара, дав понять, что проход для Камаены Тотум, или, как назвалась она в соответствии с ярлыком своего наставника – Пасбы Сойги, – открыт.

– Ну вот, – кивнула Эсокса, – где бы дакит ни получил ярлык с такой отметкой, он может рассчитывать на покровительство короля Даккиты.

– Но ведь я не дакитка, – напомнила, озираясь, Кама. Особое ее внимание привлек небольшой зиккурат у южного бастиона крепости и три башни у северо-западного. Точно на том краю пустого торжища, что примыкал к начинающимся скалам. Башни были явно магическими, но почему-то стояли троицей.

– Ты принцесса Лаписа, – напомнила Каме Эсокса. – В тебе кровь древних королей Даккиты, или, если вспомнить прошлое, королей Фаонтса. То есть и кровь дакитов, и кровь этлу.

– Я бы не хотела кому-либо возвещать об этом, – понизила голос Кама, хотя ворота остались за спиной, а на всем пространстве от них до крепости не было ни души.

– Конечно, – согласилась Эсокса. – Здесь ты сможешь быть той, кем захочешь. Но пока я не советую тебе рядиться в дакитку. Прибереги клыки для особого случая.

– Для особого? – не поняла Кама.

– Для особого, – повторила Эсокса. – Переночуешь у меня, а завтра вместе отправимся в Кагал. Только блаженства в королевских палатах не обещаю. В Дакките нет королевских палат. У меня отдельный домик вне стен крепости, но там неплохо.

– Я уже и забыла о королевских палатах, – улыбнулась Кама. – К тому же теперь мне любые палаты покажутся королевскими. Особенно если в них найдется теплая вода. Кто бы сказал еще с утра, что я успею возжелать воды, не поверила бы. Одежда еще не просохла!

– Просохнет, – с тревогой обернулась Эсокса. – Высохнет, и не заметишь… Особенно, если придется пробежаться… Не нравится мне то, что я вижу, но все-таки я дома. Ничего, разберемся.

– А что ты видишь? – не поняла Кама. – И зачем куда-то бежать? Пустынно, да, но мне здешние порядки в диковинку. Храм, как я вижу, всего один, а не четыре, как в Ардуусе. И магических башен почему-то только три…

– Именно, что пустынно, – кивнула Эсокса. – А бежать – обычно самое верное средство, чтобы выжить. Да-да, и дакиты думают так же. Уверена, твой наставник тоже всякий раз напоминал тебе, что большого ума идти на врага лицом к лицу не нужно… На этом пустыре торжище проводится по осени, но так пустынно не было никогда. Всегда кто-то приторговывал. Да и последние месяцы лагерь беженцев тут был. До сотни тысяч человек собиралось. От замка до малой стены канат тянули, стражу выставляли, чтобы не шли беженцы в город. И никого…

– И никого, – согласилась Кама. – И навстречу нам… С неделю уж как путники иссякли.

– Знаю, – согласилась Эсокса. – Да и последние не через Даккиту шли, а горами, где единицы с трудом могут пройти. Я спрашивала. Неладное что-то творится. Остальное не стоит внимания. Храм везде, кроме Ардууса или Бараггала один. Считай, что общий, хотя у нас-то служат храмовники Святого Пламени. Насколько я знаю, в Лаписе вообще ни одного храма нет. А вот башен и должно быть три.

– Три? – не поняла Кама. – В Эбаббаре шесть. И в Ардуусе шесть, седьмую строят.

– Седьмую, – подняла палец Эсокса. – О полноте, наверное, беспокоятся? Насчет полноты не знаю, но и в Дакките башен семь. Три здесь, четыре в Кагале. Древние в Кагале, те, что от башен Бараггала счет ведут. Магические Ордена Воды, Земли, Огня и Воздуха. А эти три с востока. Ордена Солнца, Луны и Тьмы.

– Разве? – удивилась Кама. – Я думала, что с востока только Орден Тьмы.

– Орден Тьмы дальше Даккиты на восток пока не прошел, – объяснила Эсокса. – Да и здесь у него силы нет, сидит в башне так называемый хранитель покоя, мальчишка без особого соображения. А Ордена Солнца и Луны… Они безобидны вроде бы. Оттого и прижились в Ардуусе и даже в Самсуме.

– Вроде бы? – в недоумении остановилась Кама.

– Я уже тому радуюсь, что рядом с Храмом Святого Пламени нет Храма Лучезарного, который тут называют Храмом Света, – положила ей руку на плечо Эсокса. – Все меняется, Кама. Поспешим. Уже пополудни, а забот у меня сегодня будет еще немало.

Домик Эсоксы все-таки выделялся среди даккитских усадеб. Но только высотой каменной ограды и размерами скрытого за нею участка ухоженной земли. Сам домик, насколько поняла, пройдясь по одной из улиц Абуллу, Кама, был обычным. И раскидистые деревья, которые свешивались через высокую ограду, скрывали его почти полностью. За узкой стальной калиткой Кама разглядела двух даккитских воинов, которые вытянулись при виде принцессы Эсоксы. Удостоенная такого же приема, Кама вслед за принцессой ступила на выложенную булыжником дорожку, которая вилась между столетними кленами, и, не пройдя и двух десятков шагов, увидела белые ступени, забранные решетками высокие окна и край красноватой кровли.

– Глеба, – представила вышедшую на крыльцо дома седую женщину со впалыми щеками Эсокса. – Доверяю ей, как себе. Сначала она была моей няней, потом стала моей хозяйкой.

– Разве у даккитов бывают няни? – удивилась Кама.

– Бывают, – проговорила Глеба, обнаружив в голосе и силу, и скрип старости, и неожиданную нежность. – Но я надеюсь, что, когда истечет мой срок, боги учтут то, что я была няней маленькой разбойницы, и подберут мне участь полегче.

– Несомненно, – обнялась с Глебой Эсокса. – Хотя я слышала, что уже довольно давно в Карме проживала маленькая разбойница, на фоне подвигов которой свершения разбойницы Эсоксы навсегда останутся милыми шалостями.

– Только поэтому я так к тебе благосклонна, – улыбнулась Глеба.

– Ну вот, Пасба, – обернулась Эсокса. – Завтра твой путь продлится, а сегодня пришло время хорошей пищи и отдыха.

– Пасба? – с сомнением прищурилась Глеба.

– Не самое плохое имя, – ответила твердым взглядом Кама.

– Не плохое, – согласилась Глеба. – На древнем языке обозначает просто – «дочь».

– Ну, ведь не сын же, – нашлась Кама.

– Это точно, – рассмеялась Эсокса. – Расслабься, сестра. И сними, наконец, клыки, пока смола на них не окаменела. Поешь нормально, омой вином потертости на губах. Не хмурься, если Глеба не заслуживает доверия, тогда и я его не заслуживаю.

День завершался наилучшим образом. Надоевшие клыки были отлеплены от зубов, и в самом деле едва не окаменевшая смола вычищена. Даккитская еда, которую приготовила Глеба, оказалась выше всяких похвал, вино случилось мягким и нежным, а дрова под котлом радостным треском обещали скорую теплую воду и если не конец злоключениям, то хотя бы приятный перерыв в них.

Эсокса перекусила наскоро, сослалась на срочные заботы и оставила Каму с Глебой, оседлав, как поняла по стуку копыт лаписская принцесса, неведомо откуда взявшуюся лошадь. Глеба же принялась подбирать Каме платье, раскрыла сундуки и, покачивая головой, все бормотала, что ничего подходящего у Эсоксы нет, слишком хрупка и мала ростом дакитка, так что придется подбирать гостье что-то из одеяний самой Глебы. Одновременно с этим шел какой-то разговор, но Глеба больше рассказывала о самой себе, хотя о превратностях пути от Алки до Абуллу выведала в подробностях. И Кама, глаза которой уже почти слипались то ли от усталости, то ли от накатившего блаженства, понимала одно: говоря о себе, Глеба умудряется ничего не рассказывать о том, что происходит за оградой домика Эсоксы. Впрочем, в откровенности бывшей няне Эсоксы тоже нельзя было отказать, Глеба даже приподняла губу и показала спиленные и зашлифованные клыки, была когда-то такая мода среди дакитов, многие хотели походить на людей, даже клыки спиливали. Ну так ведь мода меняется, кое-кто и из людей теперь клыки на свои зубы лепит, непонятно только зачем. Уж не для красоты ли?

– Для красоты? – уже почти сквозь сон удивилась Кама. – А для чего и в самом деле дакитам клыки?

– Чтобы кусать, – ласково отвечала Глеба, раздевая Каму и наливая в деревянный чан горячую воду. – Даку были созданы Лучезарным, чтобы убивать. Дакиты пошли от даку, взяв от них силу и зубы. Конечно, дакиты лелеют собственные клыки именно не для того, чтобы убивать, но если уж выпадает схватка, то вырвать кусок плоти у врага, обладая клыками легче, чем без них.

– И как же ты, спилив клыки, сможешь вырвать кусок плоти у врага? – сонно пробормотала Кама, опускаясь в теплую воду.