Текст книги "Жестокая справедливость"

Глава седьмая

У Карины Мартиросян кожа была идеально чистая и белая, с кремовым оттенком. Глядя на нее, Леонид часто представлял себе пирожное с заварным кремом.

– Как ты умудряешься не загорать? – спросил он, водя пальцем по выпуклому животу Карины. – Уже, считай, лето. Припекает.

– Тебе нравятся загорелые женщины? – спросила она, скосив глаз, похожий на чернослив.

– Мне нравишься ты, – сказал Леонид.

Они лежали на его так называемом брачном ложе. В другой раз он ни за что не пошел бы на такой риск, но сегодня был уверен, что Наташа не вернется домой раньше. Сегодня у нее дела поважнее.

– Что скажешь жене, если застанет? – спросила Карина.

Она читала его мысли. Не все, но некоторые.

– У нее самой сегодня свидание, – сказал Леонид.

Карина села, прикрыв лобок ладонью.

– Ты говоришь об этом так спокойно, – сказала она.

– Не спокойно, Карина. Радостно.

– Не понимаю. Ты извращенец? Я знала одного, он свою жену другим подкладывал. Как бы по древнему обычаю гостеприимства. А сам из шкафа подглядывал.

– Но я не в шкафу, как видишь!

Леонид засмеялся.

– И с кем встречается твоя жена? – продолжала допытываться Карина.

– С одним типом, которого я нанял, – пояснил он. – А другой человек снимет про них кино для взрослых.

– Так это ловушка?

– Ну конечно. Я ведь не просто так обещал развестись. Леня Марков слов на ветер не бросает. Когда у меня будет видео, развод пройдет без сучка и задоринки.

Закончив это признание, Леонид сел рядом с Кариной и накрыл ее рот своим ртом. Их языки зашевелились, пробуя упругость друг друга. Слюна смешалась, приобретая неповторимый вкус любовного эликсира.

Обычно их поцелуи были затяжными, но сегодня Карина проявила неуступчивость. Отстранив Леонида, она спросила:

– Ты позволишь им прийти сюда?

– Почему это тебя волнует? – спросил он нетерпеливо.

– Мне интересно.

Леонид прижался к ней, водя ладонями по теплому белому телу.

– Я снял двухуровневую квартиру, – пояснил он. – Пришлось немного потратиться. Посуточно не сдается. Я заплатил за месяц.

– Всегда мечтала о двухуровневой квартире, – задумчиво произнесла Карина. – Вот бы посмотреть.

– Всегда пожалуйста. – Леонид выдвинул ящик тумбочки. – Запасной комплект ключей сделал, видишь? С синей биркой от верхнего этажа, с желтой – от нижнего, чтобы не перепутать. Так что милости прошу. Но не сегодня. – Он засмеялся. – Не будем портить голубкам идиллию.

– Они сейчас там?

– После четырех подкатят. Меня в это время в городе не будет. Я отъеду на денек. Чтобы Наташка как следует расслабилась, хе-хе.

– А где это? – спросила Карина, рассеянно отвечая на ласки.

– Высотка на объездной, знаешь? Адрес не помню, к ключам бумажка прицеплена. А тебе что? Предлагаешь к ним присоединиться?

Такое нелепое предположение вызвало у Леонида очередной приступ смеха. Карина даже не улыбнулась.

– Иди мойся, отвезешь меня домой.

– Так рано? – Он проверил, как обстоят дела с его инструментом наслаждений. – Можно не спешить.

– Мне не по себе у тебя, – сказала Карина. – Вот разведешься, тогда другое дело.

– Считай, что я уже человек свободный.

– Не получается. Здесь все о твоей жене напоминает. Вещи, запах. Напрягает. Иди в душ.

Леонид взялся за ее грудь обеими руками. Карина так его ущипнула, что он зашипел от боли.

Когда он без энтузиазма поплелся в ванную комнату, она сноровисто вытерлась покрывалом, оделась и бросила в сумку ключи из тумбочки.

– А ты? – удивился вернувшийся Леонид. – Не хочешь ополоснуться?

– Некогда, – произнесла Карина. – Саркис звонил, мама приезжает. Нужно срочно на стол накрывать.

– Чебуреки? Я полжизни отдал бы за твои чебуреки. Пальчики оближешь!

– Оближешь. Но не сегодня. Собирайся, Леон, собирайся.

– Леон – это на ваш лад? – спросил Леонид. – Мне нравится.

– Или мы выходим через пять минут, или я поеду на такси, – заявила Карина, капризно дуя губы. – Но тогда я обижусь.

Он бросился одеваться и собирать вещи. Они вышли не через пять, а через семь минут, но Карина уточнять не стала. Для нее было главное, что он не хватился ключей.

Когда они ехали в сторону дома, где обосновались Мартиросяны, Карина поинтересовалась:

– Что ты почувствовал, когда узнал, что жена тебе изменяет?

– Ничего, – ответил Леонид. – Появилась ты, и Наташка мне до лампочки.

– Она целовалась с другим. Ты видел?

– На видео, – буркнул он неохотно.

– И как?

– Что как?

– Тебе не захотелось убить их?

– Я же сам к ней Андрея подослал! – напомнил Леонид.

– Тогда ее? – допытывалась Карина.

– Я не идиот, Кариночка. И за решетку садиться не собираюсь.

– Ты странный, – сказала она. – Наши мужчины не такие. Они гордость любыми способами отстаивают.

Он повернул к ней насупленное лицо:

– По-твоему, у меня гордости нет?

Карина примирительно положила руку на его колено:

– Есть, есть. Поднажми.

Дома она направилась прямиком в комнату Жореса. Там за длинным столом под одноразовой скатертью собрались все ключевые фигуры его команды. Алел разваленный пополам арбуз, благоухали дыни, мерцали виноградные кисти. Шторы были задернуты, чтобы не подставиться снайперу. В комнате было душно, но не накурено. Сам Жорес не курил, поэтому в его присутствии закурить решился бы разве что безумец или бесшабашный отморозок. Даже Саркис крепился, хотя обычно дымил, как паровоз, и он являлся не просто младшим братом, а первым помощником Жореса, его правой рукой.

Они были очень разные, братья Мартиросян. Мать у них была общая, а отцы разные, этим объяснялась разительная несхожесть их характеров.

Жорес отличался крутостью нрава, он был вспыльчив и, чтобы держать себя в руках, пил какие-то сильнодействующие успокаивающие таблетки, хотя это помогало далеко не всегда. Всякий раз, обосновавшись на новом месте и собрав войско в полсотни стволов, он входил в конфликт либо с полицейским начальством, либо с местными бандитами. Потом начиналась война на уничтожение, и семья снова отправлялась в бега. Но последняя ссора была самой дерзкой и самой опасной. Жорес сцепился со смотрящим, напорол косяков и был объявлен вне воровского закона. Как беспредельщик, он был приговорен к смерти. Прикинув все варианты, он решил собрать всех соратников под одной крышей. На словах это было преподнесено как объединение против общих врагов. На деле, укрываясь за спинами других, Жорес рассчитывал уцелеть, а дальше как кривая вывезет. До сих пор ему фартило. Он надеялся, что так будет и в этот раз.

Саркис, конечно, был в курсе замысла. Будь его воля, он бы держался подальше от опального брата. Но он и сам, будучи аферистом по натуре, стал изгоем в криминальных кругах, когда присвоил общак, «кинув» хранителя. Общак оказался пустячный, последствия очень и очень серьезные. Отвалив от группировки, Саркис не прожил бы и недели.

Общая проблема сплотила братьев, как никогда прежде. Они могли полагаться только друг на друга. Сейчас оба испытывали катастрофическую нехватку денег. Нужно было содержать банду, проворачивать дела, менять машины, обзаводиться оружием и боеприпасами, подкупать ментов, давать на лапу чиновникам. Кроме того, Мартиросяны готовили документы для того, чтобы в критический момент махнуть за бугор с десятком самых верных и надежных соратников. Никто не мог предсказать, когда начнется шухер, но братья были начеку.

При виде Карины они одновременно посмотрели на нее, но заговорил с ней один Жорес, на правах старшего.

– Мы заняты, – сказал он. – Позже приходи, сестра.

– Позже будет поздно, – ответила Карина каламбуром. – Важная информация.

Жорес поднял руку и пошевелил пальцами. Главари банды, не споря, стали подниматься, кто чавкая на ходу фруктами, кто ковыряясь в зубах зубочисткой. Когда все это множество больших сильных мужчин покинуло комнату, дышать сразу стало легче.

– Сегодня виделась с нашим барыгой, – начала Карина.

– Ай, ай, как интересно! – Жорес закатил глаза и притворно защелкал языком. – Прямо умираю от любопытства!

То, что он паясничал, было плохим признаком. С юмором у Жореса было плоховато. Обычно он шутил, когда нервы его были натянуты до предела. Но Карина не боялась брата. И Жорес, и Саркис давно уже не обходились без ее женских уловок и хитростей. Она могла обвести вокруг пальца любого и с удовольствием делала это ради общего блага. Ей нравилось сочетать приятное с полезным.

– Сегодня Леон уехал по делам, – продолжала Карина, непринужденно развалившись на стуле, еще сохранившем тепло мужского зада. – Его жена отправится на свидание к любовнику, которого ей подставили. Там их заснимут. – Она сложила пальцы трубочкой и приложила к глазу, изображая видоискатель. – Ролик послужит поводом для развода.

– И хорошо, – сказал Саркис. – Пусть разводится, чтобы его баба потом не выступала. Он с нее хорошие бабки содрал.

– А мы с него, – заметила Карина. – И это все я придумала.

– У тебя все, женщина? – спросил Жорес.

Его выпуклые глаза начали наливаться кровью.

– Нет, – смело ответила Карина. – Мне еще кое-какая мысль пришла в голову.

Братья переглянулись.

– Выкладывай, – кивнул Жорес.

– Наташа может сломать наши планы. А вдруг она разводиться не пожелает? Или обратку включит? То есть встречный иск выкатит. Или вообще в мусарню обратится. Оно нам надо?

– Ее же с хахалем снимут, – не понял Жорес. – Ты сама сказала.

– Это еще не гарантия, – возразила Карина. – Сегодня таким видео никого не удивишь. Ну, потрахалась. Ну, измена. А деньги-то у Марковых общие. Кипеш поднимется. Опять линять?

Обсуждая дела, Мартиросяны всегда переходили на богатый русский язык, потому что на своем родном не хватало блатных нюансов.

– Твои предложения? – спросил Жорес, подавшись вперед и сверля сестру испытывающим взглядом.

– От Наташи нужно кардинально избавляться, – сказала Карина. – Чтобы не возникала в будущем. Это даст нам еще один козырь.

– Козырь? – оживился Саркис, просадивший в казино не один десяток долларов. – Какой козырь?

Карина с торжествующим видом выложила на стол похищенные ключи.

– Это дубликаты, – сказала она. – Квартира двухуровневая, этаж над этажом. Внизу секс, наверху чувачок с камерой.

– А козырь при чем? – наморщил лоб Саркис.

Она усмехнулась, глядя ему в глаза:

– Гнездышко снял Леон, братик. Всегда можно будет на него убийство повесить. Или припугнуть. У него что-то еще должно быть, я чувствую. – Карина перевела взгляд на Жореса. – Выжмем досуха. Кто хату арендовал? Марков. А кто хахаля и легавого нанял? Опять он.

– Их тоже уберем, – решил Жорес.

– Это правильно, – согласился Саркис. – На хрена нам свидетели?

– Есть другое предложение, – сказала Карина. – Получше.

– Какое? – спросили братья одновременно.

– Смотрите, если всех троих положить, то следаки моментально на Леона выйдут. Нам оно надо, если его заметут?

– Ты же сама хотела на пушку взять, – напомнил Саркис.

– Это дело наше внутреннее, семейное. Пока что рано резать курицу, несущую золотые яйца.

– Петух он, а не курица, – изрек Жорес. – И яйца у него самые обычные, а не золотые.

Возможно, это была первая его относительно удачная шутка за все время, что брат и сестра его знали и помнили. Они засмеялись.

– Убийцей выставим того типа, который следить поставлен, – развила мысль Карина, отсмеявшись. – Любовников чикнем мы, а побегать ему придется.

Кожа на лбу Саркиса снова собралась в морщинистую гармошку.

– Побегать? – переспросил он. – Зачем ему бегать?

– Мочилово на него повесят, а от Леона отвяжутся. Нам такой расклад выгоден. Пусть парни только оглушат свидетеля, кровью замажут, пальчики везде нарисуют, а потом бросят на месте преступления. Он же не дурак, чтобы в ментовку идти. Вот и пусть прячется. А координаты его у нас останутся, достанем, если что. Карточки, мобильник, документы – все это нужно будет сфоткать.

Закончив речь, Карина горделиво сложила руки на груди. Братья смотрели на нее с нежностью и уважением.

– Ну и замес! – восхитился Саркис. – Тебе бы мужчиной родиться, сестричка.

– У мужчин нет того, что есть у меня. – Карина ухмыльнулась. – Это не то, что вы подумали. Мозги, братики, мозги.

Жоресу последнее утверждение не понравилось.

– Намекаешь, что я безмозглый? – спросил он угрожающе.

Его глаза опасно порозовели.

– Нет, что ты! – спохватилась Карина. – У вас тоже есть мозги, никто не спорит. Но они иначе заточены. У вас на свое, у меня на свое.

Жорес успокоился.

– Во сколько свиданка? – деловито спросил он.

– После четырех. Вот ключи, вот адрес. – Карина протянула связку. – Синяя бирка от верхнего этажа, желтая от нижнего. Не перепутайте.

– Не перепутаем, – проворчал Саркис. – Сейчас людей отправлю, пусть затихарятся там заранее. А ты отдыхай, Карина. Молодец.

Она просто расцвела от этой сдержанной похвалы.

Глава восьмая

Двадцатисемиэтажное здание на объездной дороге было самым высоким в городе. В народе его прозвали «свечой», поскольку по ночам на крыше зажигались красные фонари, установленные для того, чтобы какой-нибудь самолет не врезался при взлете или посадке.

Строительство было долгим и тягостным. Несколько раз менялись подрядчики, которые то банкротились, то сбегали, то совмещали первое со вторым. Потенциальные жильцы, заплатившие вступительные взносы, ходили по инстанциям, выставляли жалкие пикеты, а один самый нервный забрался как-то на подъемный кран да и сиганул оттуда. Здание было тогда доведено только до двадцать второго этажа, но все равно было высоко. Пока протестант против строительного произвола летел вниз, он даже успел выкрикнуть какое-то проклятие, только никто не разобрал, какое именно. В любом случае оно не имело смысла.

После этого «свечу» достраивали еще три года, да так и не дотянули маленько до конца. Третий подъезд до сих пор не был сдан в эксплуатацию, поскольку там не закончили возведение последней надстройки. По всем существующим нормам заселение двух остальных подъездов было недопустимым, однако владельцы квартир, узнав о банкротстве очередного подрядчика самовольно вторглись на стройку, оттеснили охрану и начали завозить мебель. Поскольку все коммуникации были проведены, то жизнь у них наладилась вполне нормальная.

Городские власти, опасаясь накала страстей, отказались от принудительного выселения или отключения водопровода и электроснабжения. Так получилось, что по ночам светилось только две трети высотки, тогда как остальные окна оставались погруженными во мрак. Туда не подавали ни электричества, ни отопления, да и лифт не функционировал, так что обитать там могли разве что какие-нибудь аскеты и бомжи. Желтый подъемный кран, сиротливо прильнувший к недостроенному крылу, сделался привычной частью здешнего пейзажа и напоминанием о том, что не всем нашим планам суждено сбыться.

Лагутин подъехал на место раньше Наташи. Она остановилась по пути, чтобы подобрать любовника, и это обеспечило Лагутину небольшую фору. Одно плохо: пришлось спешить, а в спешке люди допускают мелкие оплошности, которые порой оборачиваются крупными неприятностями. Во-первых, у Лагутина не осталось времени войти в подъезд вместе с другими жильцами, чтобы не бросаться в глаза консьержке. Во-вторых, он не сразу вспомнил о наличии камеры наблюдения в парадном и опустил голову с некоторым опозданием. В-третьих, выйдя из лифта на своем двадцать седьмом этаже, он столкнулся с обитателем квартиры напротив.

По идее, большой беды в этом не было, поскольку квартира была съемная и пользовался Лагутин не отмычкой, а ключами. Однако он привык соблюдать все меры предосторожности и был недоволен. Если бы не Даша, не пришлось бы действовать в спешке, трижды засветившись в чужом доме. Стоило ли вообще с ней связываться?

Вопрос задал внутренний голос, и Лагутин велел ему заткнуться. Не так уж много хороших поступков он совершил в жизни, чтобы отказаться от возможности сделать еще хотя бы один.

Жилище было современным и обширным, есть где разгуляться. Собственно верхний пентхаус представлял собой огромную студию с окнами от пола до потолка. Посередине стоял белый диван полумесяцем и белые кресла. За раздвижной перегородкой находилось нечто вроде небольшого тренажерного зала и джакузи. Имелся здесь также туалет и гардероб, в котором могла бы без особых стеснений разместиться непритязательная бездетная семья.

Вниз вела узкая спиральная лестница, выходящая в холл. Спальня, как уже было известно Лагутину, размещалась за дверью слева. Справа была кухня площадью пять на восемь метров, а дальше шли службы. Он не рискнул совершить новый обход нижнего этажа и правильно сделал, потому что услышал щелчок открывшегося замка. С камерой наготове Лагутин замер в начале лестницы. Хоботок чуткого микрофона был направлен вниз, наушники вставлены в уши. Два голоса, мужской и женский, были слышны, сопровождаясь различными звуками, совершаемыми при передвижении по квартире.

АНДРЕЙ: Вот мы и на месте. Тебе нравится?

НАТАША: Вид из окна хороший.

АНДРЕЙ: Я так ждал этой минуты…

НАТАША: Тебя только на минуту хватит?

АНДРЕЙ: (неестественно смеясь) Надеюсь, что нет.

НАТАША: А уж я-то как надеюсь. Мы ты так и будем стоять?

АНДРЕЙ: (невнятно) Иди сюда… Иди ко мне… Вот так… так…

Далее последовал характерный шорох одежды и шумное дыхание. Лагутин с удовольствием отметил, что любовники вознамерились совершить акт прямо на месте, не удаляясь в спальню. Вот и отлично. Сейчас он запечатлеет главный момент и покинет квартиру.

Андрей уже приготовился спускаться, когда в наушниках прозвучал испуганный голос Наташи:

– Ой! Вы кто? Что вам здесь…

Дальнейшее осталось для Лагутина тайной, потому что восприятие действительности внезапно прервалось ярчайшей вспышкой, сменившейся полным мраком.

Он понятия не имел, сколько времени провел в беспамятстве, а когда пришел в себя, не пошевелился, стремясь разобраться в том, что произошло и происходит. Его левая щека была прижата к полу, он лежал на животе, наушников в ушах не было, пальцы правой руки сжимали какой-то предмет, но это была явно не японская камера.

– Приезжайте скорее… – бормотал мужской голос. – Адрес я назвал… И скорую… Я умираю… умираю…

Лагутин осторожно приоткрыл правый глаз и увидел полураздетое женское тело, распростертое на расстоянии вытянутой руки. Оттуда медленно растекалась красная лужа, означавшая, что выливающаяся кровь не успела свернуться. Жертвой, несомненно, являлась жена Леонида Маркова. Ее убили совсем недавно. Но как она оказалась рядом с Лагутиным? Вернее, каким образом он перенесся к ней на первый этаж?

– Скорее, – просипел мужчина, закашлялся и умолк.

То, что никто не мешал ему вызывать полицию, свидетельствовало о том, что преступник или преступники скрылись.

Лагутин оторвал голову от пола, опираясь на локоть. Живот Наташи был вспорот крест-накрест, как будто она совершила двойное харакири. Оттуда вывалилась часть внутренностей, поблескивающих в приглушенном солнечном свете. Было около пяти вечера, насколько помнил Лагутин. Может быть, половина шестого.

Голова кружилась, мешая четко видеть остальную комнату. Лагутин заставил себя сесть. Прямо перед ним, привалившись к стене, сидел Андрей. Его трусы были красными от крови, выбегающей из такого же крестового разреза, как у Наташи. Во взгляде еще читалась некая осмысленность, но это были глаза мертвеца – тому, кто видел трупы на войне, не нужно было присматриваться, чтобы понять это.

Так, сказал себе Лагутин. А что со мной?

Он посмотрел на свою правую руку и увидел в ней нож. Лезвие и пальцы были перепачканы кровью. Первым побуждением было отбросить его с ужасом и отвращением, но именно этого добивались от Лагутина те, кто оглушил его и стащил по лестнице, чтобы выставить в качестве убийцы. Он ни на секунду не сомневался в том, что подвергся нападению, когда не слышал из-за наушников, как к нему подкрадываются сзади.

Все было спланировано. Лагутина заманили в западню. Самым вероятным организатором являлся не кто иной, как наниматель, хитровыделанный бизнесмен Леонид Марков. Почему он сделал это и с какой целью втянул Лагутина, сейчас решать было не место, не время, да и ушибленная башка соображала плохо. Мозг годился пока что для выполнения самых примитивных, оперативных задач.

Ими Лагутин и занялся.

Несмотря на то что счет шел на минуты, он не пожалел времени на то, чтобы тщательнейшим образом протереть нож, воспользовавшись лоскутом диванной обивки. Скорее всего, его, бесчувственного, засняли на видео, может быть, даже с помощью похищенной камеры, но отпечатки – это прямая улика, а нахождение на месте преступления – косвенная. Ведь он не ножом орудовал, а валялся без сознания, так что его участие в убийстве пока что бездоказательно, хоть он и запачкан кровью жертв. Слава богу, одежда темная, пятна не слишком приметны.

Метнувшись в ванную комнату, Лагутин по-быстрому умылся, сполоснул руки и затер самые большие кровавые кляксы. Проверяя карманы, он обнаружил, что вся наличность исчезла, а карточки запихнуты не туда, где он их обычно носил. Да, похоже, неизвестные имеют все его координаты, так что это только начало истории, которая еще неизвестно чем завершится.

Открыв оконную раму, Лагутин без особого удивления увидел внизу синие проблески полицейских сирен и услышал характерное завывание. Спускаться вниз было поздно. Лагутин завладел телефонами убитых, бросился вверх по лестнице, выбрался на площадку для чаепитий и осмотрелся. Тупик? Новая западня?

Лагутин поднял руку, чтобы в замешательстве почесать затылок, наткнулся на липкую рану и издал свистящий звук, какой обычно вырывается у людей от боли. Это его не только отрезвило, но и разозлило. Он не собирался париться за решеткой и оправдываться, пока настоящие преступники будут разгуливать на свободе и посмеиваться над незадачливым лохом, которого подставили. Что бы там ни было, а вначале необходимо спросить с них.

Намеченная цель помогла собраться. Площадка была с трех сторон обнесена стеной, упираясь торцом в ограждение, за которым зияла шестидесятиметровая пропасть. Лагутин разложил пластмассовый лежак, приставил его к противоположной стене и с разбегу заскочил по импровизированному трапу наверх. Когда он схватился за бетонную кромку, лежак с грохотом свалился, но половина дела была сделана. Вторая половина состояла в том, чтобы рывком подтянуться, упасть грудью на плиту перекрытия и заползти туда с ногами.

Спрыгнув с надстройки на крышу, Лагутин пробежался по ней в поисках выхода. Все двери оказались запертыми и были железными, так что нечего было даже пытаться вышибить хотя бы одну из них.

Догадаются ли полицаи обыскать крышу? Несомненно, учитывая то обстоятельство, что при бегстве Лагутин не удосужился закрыть выход на площадку. Он ведь не был ни преступником, ни профессиональным сыщиком, и ему никогда не приходилось бывать в подобных переделках. Что же делать, что делать?

Затравленный взгляд Лагутина упал на башню подъемного крана, возвышающуюся над крышей. Сам кран был отвернут, но его желтая стальная шея казалась достаточно близкой. Возможно ли до нее допрыгнуть?

Лагутин подбежал к парапету, оценивая расстояние и свои возможности. До решетчатой башни дальше, чем казалось. «Конец, – решил Лагутин. – Расшибусь в лепешку».

На смену пришла другая мысль. Он очень хорошо представлял, что ожидает его на протяжении ближайших месяцев, если полицейские схватят его сейчас, при попытке к бегству. Жесткие допросы, прессинг, отсидка в СИЗО и прочие прелести уголовного законодательства были ему обеспечены. Даже если удастся доказать свою невиновность, то выйдешь из тюряги без зубов, с отбитыми почками или туберкулезом. Но так просто вряд ли отпустят. Когда у полицаев появляется подозреваемый, какой бы то ни было, они предпочитают выбивать показания из него, а не искать других виноватых.

Ноги сами понесли Лагутина к парапету. Он не рассчитывал шаги, не примеривался, не раздумывал, потому что это только все испортило бы. Нужно было действовать до того, как начнет свое действие парализующий страх. Положившись на инстинкт самосохранения и все те рудиментарные навыки, которые сохранились в каждом человеке с незапамятных времен, когда вся жизнь представляла собой непрерывную борьбу за существование.

Оттолкнулся Лагутин правой ногой, как приказал себе, начиная разбег. В прыжке он весь вытянулся вперед, неосознанно подражая белке-летяге, скользящей по воздуху.

Желтые ребра конструкции неслись на него, увеличиваясь в размерах. Только теперь Лагутин увидел, что они слишком толсты, чтобы схватиться за них пальцами. Зато внутри шли по кругу предохранительные прутья, обвивающие подъемную лестницу внутри башни. Дотянется ли до них рука?

Ударившись о конструкцию всем телом, Лагутин ощутил ослепляющую боль, но почувствовал также, что держится за что-то. Отдуваясь, он повисел пару секунд, забрался внутрь башни и полез вниз, пересчитывая дрожащими ногами перекладины лестницы. Дальнейшее зависело от того, догадаются ли преследователи осмотреть кран и разглядят ли человеческую фигуру среди металлических переплетений. К счастью для Лагутина, солнце было уже довольно низко и тень здания падала на башню, внутри которой он находился, как в гигантской клетке.

Задрав голову, Лагутин увидел людей, снующих по покинутой крыше. Их головы появлялись там и сям, но ни одна из них не задержалась возле парапета достаточно долго, чтобы присмотреться.

Находясь на уровне десятого этажа, Лагутин понял, что спасен. Теперь он был слишком далеко, и переплет башни скрывал его от наблюдателей наверху. Правда, имелись и другие – двое мужчин в черных куртках с надписью «Охрана». Они уже подбегали к крану; один выхватывал на бегу телефон, второй – пистолет, который, по идее, мог быть только травматическим. Конечно, при выстреле с близкого расстояния травмы вполне могли оказаться несовместимыми с жизнью, но после отчаянного прыжка в бездну пластиковыми пулями Лагутина было не остановить.

Он выбрался из башни и, не давая себе передышки, побежал на охранников. Излохмаченную ветровку удалось стащить с себя как раз вовремя, чтобы заслониться от выстрела. Она дернулась в руках, обзавелась еще одной дырой, которых и без того хватало, изменила траекторию пули, а в следующее мгновение хлестко прошлась по глазам стрелявшего. Он вскрикнул и схватился за лицо. В этой позе сподручней всего было бить его в ухо, и Лагутин проделал именно это, отправив противника на землю вместе с его пистолетом.

Второй охранник, проявляя завидную прыткость и благоразумие, побежал через строительную площадку, то ли зовя на помощь, то ли просто вопя от страха. Лагутин его догонять не стал, а выбрался на дорогу, перебежал через нее и скрылся в лесополосе. Там он достал из куртки все вещи, переложил в карманы штанов, а куртку бросил по причине приметности и полной непригодности. Оставшись в футболке, он снял также штаны, аккуратно свернул, взял под мышку и возвратился к трассе, после чего побежал трусцой к своему «Хюндаю», предусмотрительно оставленному за пределами двора. Оставалось только похвалить себя за привычку носить темные трусы-боксерки, потому что плавки не подходили к образу любителя здорового образа жизни, совершающего вечернюю пробежку.

В машине Лагутин спросил себя: правда ли, что он живой и относительно невредимый выбрался из переделки? Руки ходили ходуном, голова раскалывалась, на душе скребли кошки. И все же на настоящий момент жизнь продолжалась, что в общем и целом было совсем неплохо.

Уже сворачивая на свою улицу, Лагутин остановил «Хюндай» и задумался. Он вспомнил о встрече, назначенной Даше. Сейчас она была для него обузой, но он обещал, и девушка его ждала.

– Ладно, – пробормотал Лагутин. – Бог троицу любит.

На самом деле он не знал, что любит, а чего не любит Бог. Это была просто расхожая фраза. Она ровным счетом ничего не означала. Люди обожают повторять бессмыслицы.