Текст книги "Слепой Агент [Последний долг, Золотой поезд]"

– Федя, даже ежу ясно, что у тебя неприятности. Ты не слишком далеко залез? Смотри, свернёшь себе голову… Ты парень неглупый, да только вот неграмотный и… какой-то однолинейный, что ли! Летишь вперёд, а по сторонам, пока в столб не упрёшься, и не смотришь!

Я задвинул стул и сунул руки в карманы.

– Я пойду?

– Иди! – Гена махнул рукой. – Что я тебя, задерживаю, что ли? Иди…

На улице стоял отделенческий «уазик». Тот же самый, который был и при мне, насквозь прогнивший, с расползающимися колёсами и обвисшим брезентом. Измятая крышка капота была задрана, и в моторе, дымя папиросой и сплёвывая под ноги, ковырялся водитель. Кажется, какой-то новенький.

Я доехал до офиса охранного предприятия «Спрут», и оказалось, что опоздал на каких-то десять минут – директор отправился обедать. Я выругался в адрес Савельева и уселся на диван в приёмной. Помещение, которое занимала фирма, по сравнению с любым отделением милиции выглядело шикарно, но на фоне «Оцепления» смотрелось бледно. Штат «Спрута» был почти полностью укомплектован пенсионерами МВД и КГБ-ФСК, и, насколько я слышал, занимались они частной охраной…

Яковлев – ровно через час – озабоченно вошёл в приёмную, неся под мышкой пачку газет и на ходу расстёгивая куртку. Увидев меня, кивнул, ничем не выказав своего удивления, как будто знал, что я приду.

– Наталья Ивановна, мне никто не звонил?

– Нет. – Пожилая секретарша оторвалась от пишущей машинки и взяла со стола конверт. – Михаил Петрович заходил, оставил вам…

– Спасибо, я понял. – Он убрал конверт в карман и, достав ключи от кабинета, повернулся ко мне: – Пошли?

Я сел в кресло перед столом, а он долго снимал свою кожаную куртку и убирал её в шкаф, приглаживал перед зеркалом волосы и оправлял пиджак. Потом сел, включил кофеварку на приставном столике и достал из стола трубку.

– Ну-с, молодой человек… Какие проблемы?

Он был очень неспокоен, это чувствовалось во всём. Я подумал, что отзвуки стрельбы на Рыбацкой докатились и до его конторы и сейчас он не ждёт от меня ничего, кроме продолжения неприятностей.

Мне захотелось встать и уйти. Но сделать этого я не мог и сказал:

– Мне нужно встретиться с Гаймаковым.

– Что?

Он совсем не ожидал услышать это и растерялся. Толстые, с коротко остриженными ногтями пальцы шарили в пачке с табаком.

– А почему ты думаешь, что я с ним знаком? – спросил он. – И откуда уверенность, что я захочу эту самую встречу организовывать? Ни с того ни с сего? Какой мне в этом резон?

– Никакого. Я просто прошу помочь. Для вас это совсем не трудно.

– Что? Это ещё почему?

– Я не собираюсь проситься к нему на работу. У меня есть информация, достаточно важная, которой я хотел бы с ним поделиться абсолютно бесплатно и на его условиях. На любых его условиях. При личной встрече. Где угодно и как угодно, это он пусть сам решает.

– Хм… Насколько мне известно, Гаймаков адвокат, ни от кого не прячется и не бегает, к нему можно прийти в контору и записаться на приём…

– У меня нет времени ждать, когда у него там будет приём и когда он согласится меня принять, и мне надо, чтобы меня кто-нибудь рекомендовал.

– По-моему, это уже наглость… Не находите, Федор Ильич?

– Нет. У меня есть информация, которая напрямую касается его… и ещё многих-многих лиц, включая и вас, Виктор Михалыч. Так уж получилось.

– Я могу хотя бы в общих чертах поинтересоваться, о чём идёт речь?

– Рыбацкая улица. Слышали про такую?

Его лицо окаменело. А потом он тихо выругался.

– Я так и знал! Значит…

– Нет, не значит! Это был не я! Но я знаю об этом кое-что интересное. Если для вас это что-то значит, то моя встреча с ним может спасти десятки жизней.

– А почему бы тогда не обратиться куда следует?

– А куда? Куда следует обратиться?

Яковлев усмехнулся:

– Все это наталкивает на определённые соображения. Нет?

– Не знаю. Мне нужно встретиться с Гаймаковым. Чего скрывать, для меня эта встреча значит многое, но и он, я уверен, не пожалеет. Да и вы тоже…

– А не страшно… вот так вот мне доверяться?

– Страшно. А что делать? К тому же вы человек умный, поспешных решений принимать не станете.

– Не знаю. – Яковлев набил наконец свою трубку и закурил.

Я тоже достал сигареты.

– Не знаю, что и сказать. Все странно и смахивает на провокацию. Нет?

– Ничуть. Подумайте сами…

– Вот-вот, в таких случаях всегда именно так и говорят! Не знаю… Мы ж с Гаймаковым не друзья, в карты вместе не играем и по кабакам не ходим, так, виделись пару раз, да и то по старой работе… Он ведь когда-то тоже в милиции работал.

– Я знаю.

– И неплохой, могу сказать, офицер был! Хотя амбиций… Ну, это прошлое! А сейчас он добропорядочный адвокат… Так что не знаю, странная у вас всё-таки просьба, молодой человек! Согласитесь, ведь так?

– Согласен. И всё-таки?

– Что ж, я попробую позвонить Юрию… э-э-э… забыл, как его по батюшке. Попробую позвонить, поговорить… Не знаю уж, как он ко всему этому отнесётся. Если откажется – не обессудьте!

– Мы могли бы позвонить прямо сейчас?

– Ну что вы! – Яковлев широко улыбнулся. – Такие дела с ходу не делаются. Я позвоню, обещаю, но чуть позже. Договорились?

– Как мне узнать результат?

– Звякните мне вечерком, часиков в шесть, не позже. Телефон-то ещё остался?

– Да.

– Вот по этому номеру и позвоните, а я и скажу, чем наша беседа закончилась. Ещё раз повторяю: обещать ничего не могу.

– Я всё-таки надеюсь.

– Ну… – дымя трубкой, Яковлев развёл руками. – Чем смогу – помогу, ничего сверхъестественного не обещаю. Кофе будешь?

– Спасибо. Я позвоню.

– Угу. До свиданья.

Он придвинул какие-то бумаги и углубился в их изучение. Я поднялся и вышел.

Я не сомневался, что он позвонит Гаймакову сразу же, как только я уйду. Должны они между собой какую-то связь поддерживать, я в этом и раньше не сомневался, а сейчас, понаблюдав за реакцией Яковлева на мои слова, полностью убедился в этом. Обязательно позвонит, а Гаймаков, проверив меня по своим каналам, на встречу согласится. Время до шести часов вечера ему нужно, чтобы узнать про меня побольше и к встрече подготовиться, на случай провокаций.

Я был уверен, что то, что я смогу ему рассказать, заинтересует его. Я буду нужен ему – как свидетель на случай предстоящих разборок. Он ведь и сам прекрасно понимает, что главный удар нацелен на него, а в такой ситуации я буду лишним козырем. Что ж, раз уж мне всё равно деваться некуда, то пусть лучше так. А там посмотрим…

Я открыл дверь в квартиру, вошёл в коридор и остановился. Тишина. Тишина и дурное, сбивающее с ног предчувствие. Трясущимися руками я достал пистолет и негромко позвал:

– Лика!

Молчание. Только на кухне загудели водопроводные трубы.

– Лика!

Держа оружие в полусогнутой руке у правого бока, я двинулся вперёд. Заглянул в ванную и туалет… Окинул взглядом кухню… Вошёл в комнату…

Она лежала на диване. Согнутые в коленях голые окровавленные ноги были расставлены, а руки, обмотанные толстым слоем скотча, заведены за голову и вытянуты. Остекленевшие глаза были открыты… Из одежды на ней осталась рубашка, разодранная в лохмотья и насквозь пропитанная кровью. И на всём теле кровь, начавшая сворачиваться и темнеть.

Я схватился за стенку, и меня вытошнило. За время работы в милиции я видел всякие трупы, но…

Через несколько минут я отдышался и взял себя в руки. Я убрал оружие, подошёл ближе к дивану и долго смотрел в её лицо. Странно, но выражение лица было спокойным, даже умиротворённым, как будто перед смертью Лика уже не чувствовала боли и у неё было время, чтобы собраться с мыслями и что-то решить…

На животе было множество пересекавшихся друг с другом ножевых порезов – лёгких, неглубоких, нанесённых умелой безжалостной рукой. Я вспомнил, как Лика рассказывала мне, что Реваз угрожал ей ножом-«бабочкой».

На полу, около дивана, валялся большой кухонный нож. Тот самый, которым я сегодня утром готовил себе бутерброды. Он был заляпан кровью, а на длинном, изогнутом от частой заточки лезвии виднелись тёмно-бурые мокрые кусочки… Я, не отрываясь, смотрел на этот нож, на валявшуюся рядом катушку скотча, и меня снова вытошнило…

Взяв с кресла одеяло, я накрыл труп и ушёл на кухню. Сел там к столу и закурил, ничего не соображая. Мне хотелось поклясться, что я отомщу убийцам. Но я не хотел ей, мёртвой, врать.

Откинув край одеяла, я последний раз посмотрел на лицо Лики. На коже уже начали проступать трупные пятна, а я все стоял и смотрел в её застывшие глаза. Я понял, что за последние несколько дней успел её полюбить…

Я очнулся от оцепенения, когда за окном прогрохотала электричка.

Выйдя из дома, я забросил ключи от квартиры в сугроб.

Все, теперь действительно все. Через несколько дней, если не сегодня вечером, труп обнаружат. Если это будет не Катя, а кто-то другой, рано или поздно её разыщут, и она не станет скрывать, что давала ключи Лике и молодому человеку по имени Федор. На этом круг замкнётся.

Поднимаясь на платформу железнодорожной станции, я поскользнулся и разбил колено. То самое, которое уже бил во дворе дома на улице Рыбацкой. На улице Мудацкой…

Я стоял на ступеньках и смеялся во весь голос, вытирая слёзы и снова заливаясь смехом, растирая ушибленное место. Редкие пассажиры подозрительно косились на меня, я не обращал на них внимания, радуясь тупой игре слов. Улица Мудацкая… И дальше, после неё, всё пошло по-мудацки…

Потом я посмотрел на часы. Пора было звонить Яковлеву.

* * *

– Я разговаривал с Гаймаковым.

– Ну и?..

– Он согласен на встречу.

– Когда и где?

– Через два часа, то есть в двадцать десять, позвонить по этому номеру… Это радиотелефон. Тебе скажут, куда подъехать. Звонить ты должен откуда-нибудь из центра, чтобы успеть добраться к месту. Все понял?

– Да.

– Тогда – удачной встречи!

Я представил, как Яковлев кладёт трубку на аппарат, вздыхает с облегчением и потягивает трубку с ароматным табаком. Он гладит подбородок, смотрит в окно на то, как падают на голые деревья хлопья снега, и думает о том, правильно он поступил или нет. От кого-то я слышал, что «Спрут» был создан как своего рода клуб для людей, всю жизнь отдавших беспокойной и неблагодарной работе, полностью себя к ней адаптировавших и ничего другого делать не умеющих. «Спрут» – его детище, и он несёт ответственность за людей, привыкших к тому, что государство, которому они честно отслужили, постоянно их обманывало и подставляло, а под конец нае…ло капитально. Он сделает все, чтобы понести минимальные потери в предстоящих передрягах и сохранить то немногое, что он и его товарищи отвоевали в этой жизни. Он сделает все.

– Спасибо, – искренне пробормотал я в замолчавшую трубку и вышел из будки.

Я поехал в центр города и плотно перекусил, просмотрев дневные газеты. О гибели Антона нигде не сообщалось, и это мне не понравилось. В последние годы газеты старались растрепать всё, что им становилось известно, нимало не заботясь тем, какую пользу или вред могут принести конкретным людям те или иные публикации. Заставить их дать нужную в интересах дела информацию или вообще промолчать можно было только в самых экстренных случаях.

За время моей работы в 15-м отделении милиции газеты писали о нас раз десять, всегда искажая факты. Поначалу это меня жутко задевало, особенно когда в самом начале карьеры я прочёл, как наше отделение преследует беззащитного журналиста, объявленного в розыск за пьяный дебош на вокзале: оказывается, мы врывались в квартиру его престарелых родителей, где он был прописан и не жил, о чём мы, конечно же, знали, угрожали оружием его отцу, словесно издевались над матерью и грозили расстрелять его любимого бультерьера.

Из кафе я отправился в кинотеатр, чтобы убить оставшиеся до срока час и пятнадцать минут. Кроме меня в зрительном зале обосновались с десяток гопников и озабоченная своими проблемами троица с большой бутылкой и единственным стаканом. Я с трудом высидел нужное время. Фильм оказался старым, начала семидесятых годов боевиком непонятно чьего изготовления, а звяканье посуды, плевки на пол и идиотский гогот за спиной действовали мне на нервы. Выходя из зала, я столкнулся с неопределённого возраста и пола грязным существом в драном пуховике и вязаной шапочке, издающим сильный запах бензина. Существо икнуло и попросило десять тысяч. Я цыкнул на него, и оно исчезло…

В назначенный срок, минута в минуту, я набрал номер. Ответили сразу:

– Да! Это кто?

– Браун.

– Значит так, Браун: берёшь такси и через десять минут оказываешься на углу Крепостной и Разночинной, там, где раньше магазин «Богатырь» был. Понял? Время пошло, больше тридцати секунд тебя никто ждать не станет.

– Я могу не успеть, это же вон куда ехать!

– Твои трудности. Успевай. Все, пока!

Машину я поймал минут через шесть. Водитель ехал быстро, насколько позволяли дорожные условия, и все равно мы здорово опаздывали. Впрочем, поставленное мне условие было изначально невыполнимо, и я надеялся, что меня дождутся. Жёсткое ограничение во времени было продиктовано соображениями безопасности: намекнули, что встреча состоится в центре, а в последний момент заставили тащиться на окраину, подстраховавшись на случай, если я готовлю какую-то «подлянку». Я вспомнил про Савельева и выругался: если бы мы не встретились в гостинице, мне не пришлось бы целый час ждать Яковлева, я раньше успел бы домой, и, возможно, это бы что-нибудь изменило. Лику ведь убили совсем незадолго до моего прихода.

Лика… Так стремилась пробиться к свету, завоевать свой кусок счастья, и что ей досталось? Даже если она и наврала мне про свои заграничные похождения…

Крепостная была улицей с односторонним движением, застроенной старыми домами. Квартиры здесь стоили безумных денег, а цепочки машин вдоль тротуаров наглядно свидетельствовали о том, что прежних обитателей элитного жилья постигла не самая завидная участь. Когда-то среди участковых милиционеров район этот считался дурным: постоянные скандалы, пьяная поножовщина и мордобои, ежевечерние грабежи. Сейчас здесь тихо, новые обитатели квартир сами присматривают за порядком на улице и не допускают пьяных разборок. Что здесь случается, так это заказные убийства…

Я вышел из такси. Прохожих на улице не было, и выстроившиеся у тротуаров машины были пусты, лишь какие-то парни выгружали из фургона в ларёк ящики и коробки.

Я встал перед витриной бывшего магазина «Богатырь», а ныне салона элитной меховой одежды и долго прикуривал, наблюдая за грузчиками. Я не ошибся, это были люди Гаймакова. Или чьи-то другие. Моя персона их очень интересовала, хотя интерес свой они умело скрывали.

Я успокоился. По крайней мере, теперь я был уверен, что кто-то на встречу придёт. Не хотелось, чтобы это был суровый дядя с автоматом, высунувшийся из окна промчавшейся мимо машины. Мне бы всё-таки хотелось сначала поговорить. Хоть немного.

Через четверть часа я подумал, что ожидание слишком уж затягивается. Могли бы пожалеть если не меня, то своих же ребят, которые с достойным лучшего применения упорством ворочали на морозе ящики. И как раз в этот момент из-за угла вывернули две автомашины.

Красный «вольво-850» резко затормозил и прижался к поребрику метрах в пяти от меня, а серебристый, с чёрными и зелёными вертикальными полосами микроавтобус проехал чуть дальше и встал посреди улицы, включив аварийную сигнализацию. Искоса посмотрев в сторону ларька, я заметил, как два «грузчика» присели на корточки над своими коробками, удерживая в них что-то двумя руками.

Дверь микроавтобуса откатилась назад, и на асфальт выпрыгнул невысокий, коренастый блондин в расстёгнутой пропитке. Он пошёл ко мне, не торопясь и слегка ухмыляясь. Выглядело это так, будто он собирался подойти, дать мне по роже и уехать, ни слова не говоря.

Блондин остановился в метре передо мной, сунул руки в карманы широченных брюк, покачиваясь с пятки на носок, внимательно оглядел меня с головы до ног и спросил:

– Ну?

Я пожал плечами:

– Да.

– Что – да?

– А что – ну?

Блондин рассмеялся, сверкнув золотыми зубами.

– Да, Федя, ты мне нравишься… Чего хотел-то?

– Ничего. Не с тобой же мне говорить.

– Ну-у, ты не заводись, не тебе сейчас условия ставить. Сам ведь встречи искал, нам от тебя ничего не надо, а вот ты как раз лицо заинтересованное. Так что не очень… Один пришёл?

– Один.

– Пошли в автобус, там пушку свою сдашь. А потом разговаривать будем.

– Не раньше, чем буду уверен, что мне есть с кем говорить.

– Опять? Я ведь и уехать могу!

– Не стоит. Любопытство потом замучает.

– Думаешь? Я вот сомневаюсь… Ладно! Сам ведь понимаешь, пока не будет уверенности, что никаких сюрпризов у тебя с собой нету, разговора не состоится.

Если бы они хотели меня застрелить, все эти сложности ни к чему. Шлёпнули бы прямо на улице. Против них моя пукалка поможет не больше, чем зажигалка, даже если я успею её достать.

– Пошли.

В салоне микроавтобуса была установлена какая-то хитроумная аппаратура, вызвавшая у меня ассоциацию с командным пунктом ракетного комплекса. Однако оставалось достаточно места, чтобы в салоне разместились четверо, не считая водителя и сидевшего рядом с ним мужчину в пальто с поднятым воротником и в очках без оправы.

Блондин залез вслед за мной и задвинул дверь. Я отдал пистолет, и меня тщательно обыскали. Сидевший до того за пультом худощавый парень долго водил по моей одежде каким-то прибором, бормоча себе под нос что-то неразборчивое. Потом сказал блондину:

– Все в порядке. Он чистый.

– Да, вчера мылся, – отозвался я, и блондин рассмеялся.

– Я ж говорил, он мне нравится!

Мужчина в очках обернулся и внимательно посмотрел на меня. Взгляд у него был тяжёлый и недоверчивый. Его лицо показалось мне знакомым, и спустя минуту я понял, что это – Однорогов. По сравнению с той фотографией, которую показывал мне Марголин, он здорово постарел.

– Пошли. – Он распахнул свою дверцу, спрыгнул на землю и зашагал к «вольво», держа руки в карманах пальто и сильно сутулясь. Я направился следом.

Он уселся на переднее сиденье, кивком предложив мне разместиться сзади.

В машине оказались двое – водитель, коротко стриженный мужчина лет тридцати с внешностью баскетболиста, флегматично жующий резинку, и ещё один, развалившийся в левом углу заднего сиденья. Я сразу понял, это и есть Гаймаков.

Он выглядел лет на сорок пять, был невысок ростом, упитан и хорошо, совсем не броско одет. Светло-русые, с заметной проседью на висках волосы были аккуратно подстрижены, круглое лицо с волевым подбородком окаймляла ухоженная бородка, а светло-голубые глаза смотрели пытливо и насмешливо, что придавало его лицу неуместное в этой ситуации слегка восторженное выражение.

– Я – Гаймаков, – представился он, как только я закрыл за собой дверь, и протянул руку. – Не скажу, чтобы время нас очень прижимало, но и особо растягивать его не стоит. Давайте сразу перейдём к делу. У вас нет возражений?

Я пожал плечами.

– Ну и отлично! Моих товарищей можете абсолютно не стесняться, у меня с ними секреты могут быть только в личной жизни. Чтобы вы не сомневались, с кем имеете дело, я подтвержу свои слова…

Он расстегнул пальто, порылся во внутренних карманах пиджака и достал удостоверение адвоката. Там была вклеена его фотография и вписана фамилия. Я вспомнил, как Антон при первой нашей с ним встрече тоже показывал мне свои документы, и вздохнул.

– Ну-с, а теперь я вас внимательно слушаю…

Я рассказал все. Про то, как оказался в «Оцеплении»; про Гостинку и про Бабко; про Марголина и Шубина; про ситуацию на Рыбацкой и о том, что последовало после, включая убийство Лики. Я исказил ситуацию с Антоном, представив дело так, будто он сам вывалился в окно в результате драки, и совсем вскользь упомянул про «золотой поезд» и гостиницу, решив придержать это в качестве козыря… Однорогов ни разу не обернулся, но и по его затылку было заметно, как он заинтересовался. Что касается Гаймакова, то он, по-моему, был ошарашен, и, хотя лицо его сохраняло все то же восторженное выражение, глаза теперь смотрели без всякой усмешки.

Когда я замолчал, он пробормотал: «Да-а, дела», и взъерошил пятернёй затылок.

– Что скажешь, Кирилл Львович?

Однорогов передёрнул плечами:

– Подумать надо. Вообще-то похоже на правду…

– То-то и оно, что похоже… Только правда ли это или одна только видимость? А если правда, то вся или удобная Феде? А-а, что скажешь, молодой человек?

Неожиданно Гаймаков схватил меня за плечо и сжал пальцы. Я и не ожидал, что в его рыхлом теле может быть столько силы!

– Скажу, что наврал я вам все, дяди. На самом деле я в школе учусь и книжек начитался.

– Не смешно. – Однорогов поморщился. – Ты все сказал? Или чего про запас в рукаве придержал?

– Конечно, придержал, – немедленно подхватил Гаймаков, отпуская моё пальто и разминая пальцы. – Федя ведь у нас парень ушлый, не смотри, что дураком прикидывается. Да, Федя?

Однорогов опять поморщился и сказал:

– Тут подумать надо… Долго надо думать!

– У нас время есть. Подумаем, проверим. Федя пока в гостях у нас поживёт. Да, Федя? Ты никуда не спешишь? Лучше не спеши, все равно опоздал. Мы люди ж гостеприимные, пока самим не надоест, никого не отпускаем. Правда, Левыч?

– Да я за тем и шёл, – отозвался я.

– Да? Ну и прекрасно! Считай, что мы нашли общий язык… Пока! Пока нашли… Боря, позвони ребятам, скажи, пусть приезжают.

Водитель вылез. Прохаживаясь вокруг машины, он позвонил по радиотелефону, поговорил, а потом сел обратно.

– Через десять минут будут. У них там заморочка маленькая…

– Потом расскажешь. Ни к чему Феде наша головная боль, у него своей хватает.

Я поймал себя на мысли, что Гаймаков вызывает у меня сильную неприязнь: идиотским выражением лица и манерой говорить, растягивая слова и произнося их слащавым тоном. Но выбирать мне не приходилось; какой бы ни был, всяко лучше, чем Марголин.

Микроавтобус продолжал стоять посреди дороги, мигая аварийными огнями, и водители редких машин относились к этому с пониманием, объезжая препятствие по дуге.

Ждать пришлось немного дольше обещанных десяти минут. Гаймаков, слава Богу, замолчал, занятый своими мыслями, и ожидание не тяготило меня. Напротив, впервые за последние дни я почувствовал какое-то подобие спокойствия.

Рядом с нами остановился тёмно-серый «рэндж-ровер», и по оживившемуся лицу Гаймакова я понял, что это те, кого мы ждали.

– Пересаживайся, – сказал Однорогов, – погостишь у нас несколько дней. Пушка твоя, естественно, у нас останется.

Я пересел на заднее сиденье джипа, где сидело двое здоровых угрюмых мужичков. Гаймаков вылез из «вольво» и прошёл к микроавтобусу, оглаживая бороду и посматривая по сторонам с видом доброго помещика. Из автобуса вылез блондин, который подходил ко мне первым, и они о чём-то поговорили, поглядывая на меня. Грузчики убрали куда-то коробки и теперь стояли около фургона. Особой бдительности они уже не проявляли; им не терпелось поскорее уехать.

Расставшись с Гаймаковым, блондин направился к нашему джипу, легко запрыгнул на высокое сиденье рядом со мной и радостно сказал:

– Видишь, какая у нас дружба получается! Ни на минуту не расстаёмся. Привет, Славик! Здорово, Сеня! Поехали?

Водитель Сеня флегматично включил передачу. Машину он вёл так, будто мы были не на заснеженной городской улице, а на летней автостраде, и не обращал внимания на другие автомобили. У меня создалось ощущение, что он пропускает их под колёсами своего высоченного джипа. Вскоре мы выбрались за город, и Сеня вдавил акселератор от души. Я уснул и проснулся от толчка блондина.

– Вставай, приехали!

Машина вкатилась в распахнутые ворота на огороженную высоким кирпичным забором территорию усадьбы. Я увидел двухэтажный, из того же белого кирпича дом с высокими сводчатыми окнами, занесённые снегом деревья сада, какие-то хозяйственные постройки и гараж. Сеня остановил «ровер» у крыльца и, не глуша мотор, обернулся:

– Мы, наверное, сразу поедем. Обойдётесь тут без нас?

– Разберёмся, – кивнул блондин, спрыгивая на землю и потягиваясь. – Завтра заедете?

– Как получится. А вообще-то вряд ли.

– Как знаете. А то бы на охоту сходили, шашлычок организовали…

– Какая сейчас охота? – усмехнулся второй пассажир.

– Не знаю. – Блондин развёл руками, и я подумал, что по манере вести себя он напоминает Гаймакова. – Какая-нибудь, я думаю, есть… Ну, бывайте! Пошли, Федя!

В доме нас встретили двухметровый амбал Саша и худощавый, гибкий и подвижный Коля. Пока мы выбирались из машины, Саша вышел на крыльцо, позевывая и почёсывая живот, держа в руке помповое ружьё.

– Закемарил немножко, – добродушно пояснил он, пропуская нас и запирая дверь.

– А ворота чего, так и будут открытыми? – спросил мой спутник.

– Попозже закрою. Кто сюда сунется?

Коля сидел в комнате и смотрел телевизор. Наше появление его не заинтересовало. Он оторвался от экрана, чтобы поздороваться, и сразу же сел обратно в кресло. На полу, около его ног, стояли пустые пивные бутылки и валялась упаковка от солёных орехов. По лицу блондина было заметно, что увиденное ему очень не нравится, но он сдержался и не стал делать замечание охранникам в моём присутствии. Только пробормотал:

– Смотрю, расслабились вы тут совсем…

– Да брось ты, Леха, – отозвался Саша, поигрывая ружьём на манер дубинки, – здесь, бля, сидишь круглыми сутками, от скуки дуреешь… А на фига? Я сюда не рвался…

– Ладно. Сготовьте чего-нибудь пожрать. Только не как в прошлый раз, я тогда полночи блевал, думал, кишки вылезут! Попроще, без всяких китайских наворотов.

– Это к нему, – Саша махнул помповиком в сторону напарника. – Слышь, Николай, тебя зовут!

Коле очень не хотелось отрываться от телевизора, он недовольно сморщился и указал рукой в коридор:

– Там в холодильнике все есть. Разогреть сами не можете?

– Не можем. – Блондину Лехе надоело, и он решил показать свою власть. – Иди и сделай. А ты закрой ворота и дом обойди, чтоб ни одного окна незапертого не осталось.

– Кто же их открывает-то в такой мороз?

– Вот иди и проверь. Не знаете, что в городе творится?

– Кто сюда доберётся? – пробормотал Саша, взял ружьё и вышел в коридор.

Коля, демонстрируя недовольство, выключил телевизор и отправился на кухню.

– Располагайся, – блондин кивнул в сторону дивана. – Потом я покажу тебе твою комнату. Извини, спать тебе придётся под замком. Вдруг ты лунатизмом страдаешь?

Я уселся на диван, наблюдая, как Алексей поправил дрова в камине, а потом, раскалив конец кочерги, прикурил от неё сигарету.

– Замечаешь, какой здесь воздух?

– Где? Здесь, по-моему, только дымом и пивом воняет.

– Да не здесь, а на улице! В городе такого нету…

– А здесь такого, как в городе, не найдёшь.

Сидя на корточках перед камином, блондин долго смотрел на меня, а потом спросил:

– Чего ты на меня так взъелся-то? Чего я тебе плохого сделал?

– Ничего.

– Сам ведь к нам пришёл, мы тебя не звали!

– А я и не жалуюсь.

– А-а, вижу я. – Алексей махнул рукой и поморщился. – Сам в то дело влез и нас ещё всех впутал!

– Я не специально.

Он выругался и отвернулся.

Через несколько минут Коля позвал нас ужинать. Я съел пару консервированных котлет с картофельным пюре, выпил стакан сока и рюмку коньяка. Алексей настойчиво предлагал мне налить ещё, но я отказался. Я вдруг почувствовал себя абсолютно опустошённым. Мне хотелось скорее добраться до кровати и уснуть. Но блондину нужен был собеседник, и он, прихватив коньяк, затащил меня в гостиную, где мы устроились перед камином в глубоких кожаных креслах.

– Знаешь, на чьей «ауди» ты рассекал?

– На твоей, что ли?

– Ага. Меня тут подрезали маленько, пришлось её на пару месяцев бросить. Пока в больнице валялся, пока отдыхать ездил. Жалко, офигенная была тачка! И все из-за тебя, мудака, так получилось.

За брючный ремень на правом бедре у него был заткнут пистолет, и, разговаривая, он подвигался ко мне этим боком, провоцируя захватить оружие. Дёшево. Сам он до этого додумался или посоветовал кто? Если Гаймаков, мои шансы плохи. С таким уровнем оперативного мышления он в нынешней ситуации долго не протянет. Или, наоборот, это что-то изощрённо-хитрое, что-то такое, чего я даже представить себе не могу?

– Ты молодец, что к нам пришёл, – бормотал Леха, пропустив три вместительные рюмки. – У нас своя команда подбирается, из бывших ментов. Из тех, кто работать умеет. Санек – бывший омоновец, в Чечне был. Коля на вокзале постовым служил, я – командиром взвода четыре года оттрубил…

– А чего уволили-то?

– А-а, – он махнул рукой и икнул. – Сам знаешь, раз на чем-нибудь прокололся, и все. Хорошо хоть дали «по собственному желанию» уйти.

Он напивался и нёс уже чепуху, вспоминал какие-то истории, не мог их досказать, громко ржал над своими анекдотами и называл меня то Федей, то Сергеем. Саша, который иногда заглядывал в комнату, укоризненно качал головой. Я подумал, что, реши я отобрать у блондина пистолет, проблемы это не составило бы – тот даже не заметил бы этого…

Саша вынул магазин, передёрнул затвор, ловко поймав вылетевший патрон, опять сурово покачал головой и убрал оружие в задний карман своих камуфлированных брюк.

– Пошли, я тебе комнату покажу, – сказал он и добавил извиняющимся тоном: – С ним всегда так. Совсем пить человек не умеет. Пробку понюхает – и готов…

Предоставленная мне комната располагалась на втором этаже рядом с лестницей, была скупо обставлена, но зато имела маленькую душевую кабинку. Окно отсутствовало. Дверь из крепкого дуба с массивными замками. Ручки на внутренней стороне двери не было.

– В баре выпивка, если захочешь. В шкафу – чистое бельё. Кровать можешь не перестилать, её недавно меняли и никто ещё не спал.

– Спасибо.

– Если надо будет, телевизор завтра притащим. Сейчас неохота возиться…

Он поставил ружьё к стене, достал из нарукавного кармана пачку «винстона» и предложил мне. Мы закурили.

Я чувствовал, что он хочет что-то мне сказать.

Так и было.

– Ты в пятнадцатом работал?

– Да.

– Опером?

– А ты что, меня знаешь?

– А ты меня не помнишь?

Я присмотрелся повнимательнее и виновато улыбнулся.

Он понимающе кивнул:

– Я ж тогда в форме был. Конечно, не запомнил… Прошлой зимой мы одного хрена с наркотой притаскивали. Вместе с гаишниками тогда работали и тормознули, он на джипе каком-то навороченном ехал. Героин там, что ли, был.

Я вспомнил. Февраль девяносто пятого. Я оформлял в дежурной части протокол изъятия, а задержали мужика омоновцы. Случай этот я запомнил потому, что тогда первый и последний раз видел героин «живьём».

– Вспомнил..

– Ну да, вспомнил ты! Так, из вежливости говоришь. Сейчас-то к нам какими судьбами принесло? Я так понимаю, ты уволился?

– Уволили.

– Было за что?

– Ствол прое…л.

– Да, бывает… И кем сейчас?

– Никем. Не знаю, что дальше получится.

Саша посмотрел на меня недоверчиво, расценив мой ответ как нежелание говорить, но уточнять ничего не стал. Вздохнул и сказал про себя: