Текст книги "Никто мне ничего не обещал. Дневниковые записи последнего офицера Советского Союза"

Но кое-кто понимает, что менять власть легко, но грабить всё без остатка можно только при долготерпимости «горячо любимого» народа (пусть даже эта новая власть – суть самого народа). Поэтому кто-то воспитанию долготерпимости народа уделяет издавна огромное значение».

Даурия оказала на Сергея неизгладимый след. По ночам он часто стал в полном одиночестве напиваться «вдрызг» составляя знаменитые забайкальские коктейли из всех горючих жидкостей, оказавшихся под рукой, Но именно в Даурии он познавал настоящие грани российской военной службы и российской жизни. Эта служба была неотделима от остальной жизни России. Действительно, у России есть только два союзника. Это её армия и её флот. Но сразу это трудно понять.

Часть вторая. Будни СССР

Глава 4. Армейские будни

В армии Сергей нашёл многое из того, что искал, думая о смысле жизни. Тело его кормили, тренировали и выгуливали. Мозги тоже тренировали и постоянно тестировали на умение выживать. Что касается души и её участия в поиске смысла жизни, то о душе он почти забыл, ей просто не за что было зацепиться. Служба и быт были поставлены на рельсы дисциплины. Расписаны были все дни, все часы. Служба чем-то напоминала белку в колесе. Одно и то же выполнение одних и тех же обязанностей день за днём. Стоило допустить халтуру или слабину в выполнении служебного долга, как сразу начинались проблемы не только у него, но и у других. Смысл жизни был ему вполне понятен: долг, служба, ритм.

И вдруг, именно вдруг, вся его налаженная жизнь рухнула. Оказалось, что кухонные разговоры по поводу развала империи СССР – это правда. Просто та воинская часть, в которой он служил, была слишком далека от всех столиц, и о тех, кто в ней служил, забыли.

Его часть была в самом дальнем Забайкалье, а миграция народов началась на Запад. Обязательные замены по выслуге лет в определённых местах прекратилась, служивые люди стали массово увольняться и тоже уезжать на Запад. Сергей ещё держался. В том, войсковом товариществе, которое его окружало, было много офицеров, одно знакомство с которыми можно было считать за счастье. Несмотря на их молодость, он каким – то странным образом чувствовал это и называл всех своих братьев по оружию «старыми» и мудрыми забайкальскими воинами. Им это нравилось, и они дружно продолжали тянуть «служивую лямку». Но «чумовая» среда разваливающейся империи добралась и до них. Огромная армада офицеров, служивших во всех бывших Союзных республиках, была оттуда вытесняема и искала себе прибежище в России.

Запад России был «забит» до отказа. Сама служба в западных округах требовала огромных денег на постоянные взятки или такого же огромного воровства. Выдерживали эти новые «воинские отношения» далеко не все. Тех, кто не выдерживал, переводили всё дальше и дальше….

Но это уже были потерянные для чести и армии люди. Они знали, как выстраиваются «отношения» на самом верху, ни во что не верили и воровали. Наплыв этих офицеров был равносилен налёту саранчи. Перестали выплачивать и должностные оклады, так как все выделяемые бюджетом деньги армейскими финансистами под прикрытием «группы столичных товарищей», называемой в офицерской среде «райской группой», сразу же вкладывались в товар. Должностные оклады выплачивались по мере реализации товара. Никто сильно не роптал, так как служба фактически прекратилась, а плату за безделье можно и подождать, как говорится «честь имею».

Из служебных обязанностей у Сергея осталась одна – дежурство по части. В караулы ходили младшие офицеры и прапорщики. Их часто не меняли по два, три дня. В караульные помещения водили женщин. В караулках давно пили.

Солдатский досуг проходил примерно также. В казармах пытались установить ночное дежурство офицеров, но инициатива не прижилась. Солдат было мало, а те, кто ещё оставался в сокращаемых частях, ночевали где угодно, только не в казармах.

Это было очередное, похожее на все остальные дежурства той поры. Сергей сидел в прокуренной «дежурке» и играл в карты со своим помощником. Чередой в «дежурку» шёл «служивый народ» с докладами о том, кто что и где сдал – принял. Доклады он почти не слушал. Слух его обострялся только при слове «оружие». Оружие оставалось единственным материальным средством, за пропажу которого можно было понести серьёзное наказание, вплоть до увольнения из армии.

Оружие пропадало везде и повсеместно, но можно было быть уволенным из армии «достойно» при краже по «согласованию», а можно было «вылететь» по «недосмотру» без всяких льгот. Сергей неплохо знал историю. Он знал, что сюжеты повторяются и, как ему казалось, на каждом витке спирали, несколько «мягче», чем на предыдущем. Он знал, что ХХ век начался с того, что «белых офицеров», отдававших долг своей стране в таких же далёких и глухих гарнизонах, как тот, в котором он служит теперь, властный клан той поры «развёл» значительно хуже, чем очередной властный клан конца ХХ века разводит «красных офицеров». Тех просто стреляли, этих сокращают – прогресс на лицо.

Но Сергей был чрезвычайно наблюдателен, его «на недосмотрах» развести было практически невозможно. На слово «оружие» он реагировал в силу прекрасной выучки и некоторых знаний, что это за «игрушки» и насколько они могут быть «вредны» и «проблемны». Докладывал начальник караула: «Охраняемый объект №, опечатан печатью № и т. д., замки в порядке, ограждения не нарушены и т. д.». Сам себе доложил, сам у себя принял. Сергей проводил его словами: «Ну, спи дальше».

Начальник караула, вместе с часовыми отвечали за печати на дверях и ангарных воротах. Что за ними, их совершенно не касалось. Сергей служил давно и прекрасно знал, что нет такого закона в России, который нельзя было бы нарушить, если дан приказ. Приказ «воровать» был дан, и «армейскую материю» защищали только пластмассовые слепки печатей на дверях и воротах. Вся дежурная служба за них и отвечала.

Игра в карты помогала коротать время. Удачно сбрасывая прикуп, он слушал очередного «докладчика» – прапорщика дежурившего по автопарку. Утром он доложил, что ночью из автопарка «угнали» автомобиль. Сергей сразу же доложил дежурному на «верх». На «верху» его в шутку спросили: «Кто продал и за сколько?». Теперь этот же прапорщик «вспомнил», что на автомобили находился миномёт с полным боекомплектом.

Сергей с трудом сдержал гнев. Настроение было испорчено. Душа проснулась и металась: «Сколько же это может продолжаться? Всё продали: корабли, самолёты, танки, Родину».

Душа проснулась. Это был стресс. Дело было не в наказании, дело было в принципе. За машину, не поставленную в ангар своевременно и не сданную под охрану, отвечал тот, кто за ней был закреплён. Но оказалось, что машина была, а должностного лица, отвечающего за неё уже не было. Все «полководцы», хоть и находились на службе, но почему-то были «за штатом». Словом, всех можно было пощупать, но спросить было абсолютно не с кого.

Сергей уже смирился с пьянством на службе, с картами и откровенным бездельем, даже с огромным наплывом женщин, которые попадали в перекрёстный «огонь» страсти «отцов – командиров», и которые их «кошмарили», задрав им юбки кверху, даже во время «втыкания» телефонных штуцеров во все «дырки» далёких абонентов.

Это был даже не разврат. Это были остатки «имперского борделя». Сегодня и в его воинской части продали оружие, которое было призвано защищать его страну. Если оружие продаётся бесконтрольно, значит, его производят разбойники и продают они же.

Стресс был сильным. Он даже не подозревал, что ещё способен так переживать. Он уже давно смотрел на всё происходящее иронично и цинично.

Спать Сергей завалился не раздеваясь. Положив ноги в сапогах на спинку кровати, он продолжал размышлять. Засыпал он с мыслью о законе и о его влиянии на честь и достоинство. Во сне он увидел примерно тот же сюжет, что много раз видел в прокуренной дежурке. Форма сюжета была та же, хоть чины были повыше, но содержание отличалось значительно, и главным действующим лицом был князь Владимир.

Снилось Сергею, что сидит он в белокаменном доме только что захваченного им города, во главе длинного стола, с самыми близкими и преданными дружинниками. Горят и потрескивают свечи. Льётся хмельное вино, а обсуждение прошедшего боя вызывает громкий смех. Все живы, можно и посмеяться. Сквозь сон Сергей не понимает одного, почему его зовут Владимир. Но эта мысль уставшего ума скоро оставляет его, и он окончательно погружается в сон.

Ему снится, что он ведёт приём послов, которых прислали к нему народы, завоёванные им и населяющие эту землю. Землю, в которую князь Владимир пришёл проявить удаль молодецкую, казну пополнить и союзников найти, которые могли бы сдерживать на этих землях таких же «проворных» воинов, как и его дружинники, но донимавших набегами его Родину. Победа Владимира была полной, о чём свидетельствовала идущая друг за другом череда послов. Местные народы с подобной силой никогда не сталкивались и теперь наперебой спешили высказать почтение и прощупать почву для своих оставшихся прав.

Послы были чудные, и это добавляло веселья Владимиру и его боевым товарищам, а речи их были так просто уморительны.

Сначала зашёл красивый рослый воин в блестящих доспехах, в короткой юбке, с круглым щитом, длинном плаще, закрывающем его спину, и коротким мечом. Послов дружинники Владимира не разоружали. Владимир от послов сидел в отдалении, а посмотреть на оружие чужестранцев, а главное, где и как оно крепится, всегда интересно.

Воин очень лаконично высказал восхищение мужеством, проявленным русскими воинами, и предложил заключить военный союз. При этом он долго говорил о законе и праве. Особенно о праве, которое получит Владимир в рамках закона распоряжаться всем и всеми на этих землях. Говорил он уверенно. Говорил он так, словно Владимиру всё уже было известно о законе и о праве. Речь его была предельно точна и походила на военные команды: «Равный среди равных», «Без гнева и пристрастия», «Там, где согласие, там победа».

Владимир слушал его, но думал о своём, о родном: «Там, откуда пришёл я, нет ни первых среди равных, ни даже вторых, не равных первым, как нет и закона, и права. Там даже слов таких не знают. Это я тут, пока вас «воюю», узнал о ваших «заморских» диковинах. У нас проще, есть дружина – есть сила, значит, прав. Нет дружины – каюк. Или ты, или тебя без всякого выбора».

Владимир слушал воина, но сердце Владимира этого воина не принимало. Дослушав его до конца, Владимир обещал подумать.

Следом за воином вошёл человек в длинной рясе в высокой конусообразной шапке. Владимир уже знал, сколь опасны такие послы, называвшие себя миссионерами – христианами. Но он сталкивался больше с простыми и бедными людьми, бродившими с этой миссией по всему свету. Владимир даже принёс пару таких миссионеров, «варягов – христиан», в жертву своим Богам. Этот же миссионер, судя по всему, был если не за самого главного, то явно бродил где – то рядом с ним.

Свои мудрецы, они же разведчики, сопровождавшие Владимира в походе, рассказывали ему о падении огромной империи. Империи, которая рухнула благодаря одному человеку, которого звали Иисус и который открыл глаза народам, населяющим её на своих угнетателей. Империя жила по единому закону, и стоило зародиться зерну сомнения в справедливости закона, как империя рухнула. Его мудрецы рассказывали и о том, что на обломках старого закона там теперь устанавливается единобожие и вводится тот же самый единый закон, но называется он теперь – закон божий. Но это неправильный закон, так как в его основу положен мирской закон рухнувшей империи.

Владимир прислушивался к мнению своих мудрецов, и для себя решил, что, пожалуй, стоит присмотреться к носителям этого нового «божьего закона». Всё-таки не каждый возьмётся из обломков рухнувшей империи начать выстраивать новую, ещё более могущественную империю.

Он с интересом и любопытством смотрел на миссионера. И пока тот выдерживал паузу, ожидая вопроса, адресованного ему, думал: «Земля хороша и плодородна, женщины чудо как хороши, да и народ послушен и дисциплинирован. Здесь более выгоден мир, чем война».

Миссионер, не дождавшись вопроса, начал говорить сам. Он очень пространно высказал мысль о стремлении Господа к единству мира, о святой миссии воинов на путях единства мира, о крестовых походах, в которых участвуют лучшие из лучших воинов. Он говорил и о законе божьем, едином для всех.

Миссионер не предлагал союз, он предлагал принять его закон. Владимир был не против единства мира. Он уже убедился на примере завоёванных им земель в пользе закона, дисциплинирующего народы. Но он прекрасно видел, что в центр этого единства миссионер, называющий себя христианином, ставит ни его Владимира – победителя, а себя как истинного проводника закона божьего и посредника между собой и ещё кем-то, Владимиру неведомого, но явно не господом. Но если всё обстоит именно так, тогда чего он топчется в его шатре. Владимир обещал подумать. Когда посол ушёл, Владимир сказал друзьям: «Пришёл дружить с нами против нас самих же».

Последними из послов в шатёр вошли трое. Они были очень похожи на мудрецов из окружения Владимира. Один из них сказал, что они долго шли к нему и очень устали с дороги, а потому хотят есть и пить. Для Владимира такое начало речи было неожиданным. Времена были свирепые, и посольские грамоты послов не спасали. Но эти трое выглядели беспечно и, похоже, искренне хотели пить и есть.

Владимир пригласил их за стол и налил им вина. Они выпили, и самый младший по внешнему виду произнёс: «Хорошо вот так, вместе, соборно посидеть».

– Соборно, – повторил Владимир это слово в уме, вспоминая, слышал ли он его раньше.

– Да, соборно посидеть хорошо, – вторил ему второй посол, раззадоривая интерес Владимира.

– Что значит соборно? – спросил Владимир.

– Соборно, – заговорил самый старший из послов, молчавший до этого. – Соборно, это значит, что мы в своём кругу, в Соборе, решаем, что делать дальше, какую и чью волю проводить. С каким противником дружить, и с каким другом драться.

По лицу Владимира пробежала тень гнева: «Сговорились с миссионером, уж очень похоже говорят». Но посол продолжил:

– Соборность – это только воля. Воля божья на ведение всех дел земных. Бог не может следовать людским законам. Эти законы устанавливаются людьми и для людей. У Бога свой промысел, свои законы, мы только пытаемся понимать их. Один человек Христос разрушил империю, ибо на всё воля божья. Есть воля, есть и сила, есть и действие, есть и результат. На всё воля божья. Делай, что хочешь, отвечать всё равно тебе перед Богом, ибо на всё воля Господа…

– Это ваша вера, – прервал посла Владимир.

– Да, – ответил посол и добавил: «Это вера Христа и то, как они её понимают. Людской закон привёл Христа на крест казни. Значит, такова была воля Бога, и таковым было безволие людей окружавших Иисуса.

Владимир задумался, вспомнил народы, населяющие его Родину и не поддающиеся никаким людским законам, и спросил:

– А ваша соборность позволяет пить, гулять, иметь множество наложниц, совершать набеги и жить так, как хочется?

– Наша вера и наша соборность позволяет делать всё, но до тех пор, пока людские законы не придут в соответствие с волей и законами Господа нашего.

– Ну, это будет не скоро – сказал Владимир и расхохотавшись продолжил расспросы:

– А как называется ваша вера?».

– Православие, – ответили послы хором.

– Значит, я буду прав и славен, – опять расхохотался Владимир и подвёл итог:

– Хорошо, я готов принять вашу веру. Думаю, что и нашим Богам она не повредит, по крайней мере, и у наших народов появится хоть один Бог, который их будет объединять. И этим богом стану я – и он вновь расхохотался.

– Да будет так, – произнёс посол и, словно читая мысли Владимира, продолжал:

– Соборность – это выстраивание тайных отношений вопреки принятым людьми законам, но на основе существующих традиций тех или иных народов. Традиции народов – это воля Бога. Местные традиции предписывают родство и порядок через брачные союзы. Ты готов взять в жёны местную царевну?

– Хоть всех, – ответил Владимир, войдя в благодушие и проявляя мужское нетерпение, продолжил:

– Где она?

– Ты готов, – продолжал посол, – огнём и мечом насаждать в своих землях веру Христову.

Владимир вспомнил своего родного брата, глаза его сверкнули лютой ненавистью, и он сквозь зубы произнёс: «К этому я всегда готов».

Один из послов вышел и очень скоро вернулся обратно с девушкой удивительной красоты. Посол сказал, что эта женщина, став его женой, поможет ему крестить русскую землю.

Сергей открыл глаза. Сон оставил у него какое-то радостное расположение духа.

Проснулся он оттого, что кто-то долго и настойчиво стучал в дверь. Он лежал и думал: «Вставать или не вставать, открывать или не открывать?». Победила мысль: «Встать, открыть, ибо всё равно уже одет».

В дверях стоял особист. В армии, на обломках империи, ещё оставалась такая экзотическая профессия, как контрразведка. И среди носителей этой профессии ещё оставались приличные люди. По крайней мере, Сергей видел в них таких же профессионалов, каким был сам. А профессионал, по его мнению, просто не может быть плохим человеком, ибо знает последовательность развития событий и что бывает, если их нарушить.

Даже наёмник никогда не убивает ослабевшего врага, чтобы не остаться завтра без работы. Зачем губить профессию, которая тебя кормит, пусть даже несколько странным образом.

Конечно, «шпионским страстям» упадок не грозил, так как всегда есть тот, кому интересна чужая жизнь.

Сергей решил, что особист пришёл к нему прояснить ситуацию по произошедшему эпизоду. Они были давние знакомые, и Сергей, сразу решил задать неофициальный тон будущему разговору. Он сказал: «То тебя не дозовёшься, то ты спать не даёшь». Особист ответил, что на него нашла хандра, и он зашёл просто так, выпить. И начался медленный, но верный и долгий забайкальский «загул». Загул, который в Забайкалье сравнивают с открытием второго фронта в Великой Отечественной войне и называют его кодовым словом «торч». Одним словом, Сергей и особист впали в «торч».

В глухом гарнизоне, где-то по середине Даурской железнодорожной ветки, в полуразрушенной пятиэтажной «хрущёбе», на грязной кухне сидели и пили спирт два офицера. Они тупо смотрели на телевизор, стоящий на привинченной к стене полке. Из закуски на столе были только сигареты. Окурки давно вываливались из пепельницы. Звук телевизора был вывернут на всю «катушку». Шла прямая трансляция футбольного матча. Трибуны стадиона периодически взрывались рёвом: «Спартак – чемпион». Одновременно с рёвом в стену начинали стучать соседи.

Обоим офицерам было совершенно наплевать и на матч по футболу, и на соседей. Один был молодой, «дикорастущий» капитан, взявший на себя роль «шпиона» и прекрасно изучивший все нюансы своей профессии. Он был совершенно безучастен ко всему, что происходило вокруг, а для окружающих его людей безвреден и всеми любим, ибо стучал об общих тенденциях, а не о частных случаях. Это нравилось боевому братству, но совсем не устраивало его начальство, поэтому он и рос капитаном уже лет 15. Да и ссылать его дальше было некуда. Только в Китай или Монголию, но это уже заграница. За что ж ему такое счастье?

Второй был подстать первому, только весь седой. Объединяли их три вещи: оба жили в России, оба не были ворами и оба были друзьями детства. Первый был «особист», второй «зампотыл». Разъединяли только имена, одного звали Валера, второго звали Сергей. Они пили и говорили. Особист:

– На тебя стали поступать доносы от недовольных офицеров. В основном редкой, местной сволочи.

– Что пишут, – безразлично спросил зампотыл.

– Пишут, что воруешь много, – ответил особист.

– Куда прячу, – съязвил зампотыл.

– Если бы прятал, было бы легче, давно бы стал большим начальником – прояснил ситуацию особист и продолжил:

– Я сравнил накладные на продовольственные пайки, выдаваемые офицерам до и после твоего прихода. Зря стараешься. До тебя они получали маргарин, перловую крупу и всё. А ты им масло сливочное привёз, яйца, гречку. Ты что ох-ел. Ты думаешь, начфин не может им деньги за паёк выдавать, как они этого хотят. Может, и легко, но никогда этого не будет делать. Это его власть, только по заявке за отдельную плату, иначе все решат, что денег слишком много. То же самое со жратвой. С рабами иначе нельзя. Если ты им даёшь масло, яйца, это значит для них, что ты сам ешь маринованные языки и ещё этих, – он задумался, вспоминая мудрёное слово, – омаров, всего и не упомнишь, что понаписывали.

Зампотыл рассмеялся.

– Зря смеёшься, рабы это страшно, уже хотя бы потому, что со временем их количество не уменьшается, как и претензии. Чем меньше клоп, тем вонючей, это правда. Но ужас не в этом. Ради них часто приходится начинать разные вредные и подлые «кампании», хотя бы в виде «громких» судебных процессов. Это даже здесь.

Он помолчал и продолжил:

– А в мировых масштабах даже войны. Поэтому только самое необходимое: хозяйственное мыло, соль, перловую крупу, спички. Маргарин можешь не выдавать. Закончился, скажешь. Тогда будет мир, дружба, равенство и порядок. Они в состоянии будут понять, что ты, возможно, и ешь маргарин, но это они простить могут, ибо они его тоже могут купить. Но простить что-то вкуснее маргарина… никогда. И ещё запомни, рабы это страшно, но ещё страшнее люди, которые не хотят быть рабами, но которых заставляют ими быть. Эти люди начинают проявлять совершенно неукротимую волю и почти всегда своего добиваются.

Сергей с интересом слушал откровения своего друга и рассказал ему о своём сне, и о князе Владимире.

Валера с каким – то новым интересом посмотрел на Сергея и сказал, что всё так и есть: «Ведь о нём думают, думают о нём плохо, и Бог через сны даёт ему объяснение, что так было всегда».

– Разве ты не атеист? – спросил Сергей.

– Среди профессионалов, в нашей профессии, атеистов нет. Слишком много происходит такого, чего никто не знает, некому сказать, невозможно объяснить, а событие происходит. Возьмём, например, тебя. Вчера, в твоё дежурство украли автомобиль с миномётом. Представляю, какие мысли лезли тебе в голову, и вдруг ты видишь сон, который, вроде бы, совсем не в тему. Затем прихожу я, говорю тебе о доносах, которые пишут на тебя. Кража, сон, доносы – всё встаёт на свои места.

– На какие места, – не совсем поняв, что хочет сказать Валера, переспросил Сергей.

– Знаешь, что сближает наши профессии, – перебил его Валера и сам же ответил, – мы оба ходим по тонкому льду, только я знаю толщину льда, а ты нет. Я сразу выхожу на причину, а ты бродишь по следствиям. Я ведь уже всё сказал, что было нужно, а ты пристаёшь с расспросами. Но так и быть, как старший брат младшему, в целях успокоения твоей метущейся души и направления её по путям новых снов, я расскажу тебе кое-что из мировой истории.

Они задумались. Сергей молчал, чтобы не спугнуть благодушие Валерки и его желание высказать то, над чем он видимо постоянно думал. Валерка сосредотачивался для исповеди.

– Итак, я тебе сказал, что есть рабы по своему складу, которые, в принципе, всем довольны, лишь бы кормили, лишь бы не били, лишь бы работать несильно заставляли.

Власть Рима для укрощения рабов держала целую армию и тайных осведомителей, которые докладывали всё о настроениях в среде рабов. Рим подавлял любое индивидуальное недовольство любого раба. Власть России установила крепостное право над своими гражданами и не верила в возможность бунта с их стороны. Его и не было, пока было где крепостным крестьянам разгуляться.

Тебе приснился князь Владимир, крестивший Русь. Ты думаешь, он от хорошей жизни сначала бежал из России и подался к варягам? Он бежал от своего родного старшего брата, воля которого не допускала даже мысли о каком-то дележе чего-то с младшим братом.

Затем Владимир с ватагой варягов, на то время уже христиан, начал опустошать все земли, кои попадались на пути. А увидев в варяжской вере то, что ему было знакомо по российской жизни, – ничем не ограниченное единоначалие – он принял христианство.

Правда, на всякий случай он принёс пару варягов-христиан в жертву своим языческим богам. Затем опять вернулся в Россию, где и убил родного брата. Россия удивительная страна. Только у нас есть возможность проявления ничем не ограниченной воли. Воли, опирающейся на исполнителей, не задумывающихся, а что, собственно, они делают.

– Мне можно сильно не переживать по поводу сегодняшнего разграбления? – сам себе задал вопрос Сергей.

Валера никак не среагировал на вопрос Сергея и продолжил:

– Вновь в России родилась воля, которой абсолютно всё равно, что здесь было построено, кем было построено и когда. Новая воля, новое разрушение и новое созидание. Не смотри телевизор и не слушай этих многочисленных дураков, говорящих о всеобщем покаянии. Это даже не уловка – это глупость. Говоря терминами большевиков, а у них была очень сильная воля, «гнилая интеллигенция» ещё не знает, кто ей больше подаст и ради кого ей стоит раскорячиться. Покаяние – штука полезная, но только не в их интерпретации. Большевики были лишь следствием внутренней причины, приведшей народ в ГУЛАГ. Каяться, конечно, нужно. Чем чаще, тем лучше. Покаяние задаёт воле правильное направление нашей эволюции. А за что каяться, всегда можно найти. Прежде всего, каяться необходимо за неправильно понятые причины.

Валерка был прекрасный рассказчик. Видимо, долгая и кропотливая аналитическая работа научила его не только всё раскладывать по полочкам, но и собирать всё воедино.

Предаваясь рассказам, он растворялся в образах: «Ты думаешь, мне не снятся подобные сны. Снятся, представь себе. Совсем недавно я видел сон, где был римским сенатором и решал судьбу Спартака. Во как! Я сидел в ложе вместе с Цезарем, иронично посматривая на бесновавшиеся трибуны. Этот рёв и этот восторг был вызван моим трудом. Вдруг с лица сенатора, с моего лица, стала сходит ирония. Мой взгляд был устремлён на самые верхние трибуны амфитеатра. Там орала и бесновалась «чернь». Рабы и свободные граждане Рима восторгались рабом – гладиатором Спартаком. Нравы Рима. Я, глядя на эти толпы черни, вдруг ясно осознал, каким многоликим стал Рим. В нём всё перемешалось. Стало невозможно понять, кто раб, а кто свободный гражданин, кто аристократ, а кто просто богат. Я давно уже разглядел, что в этой многоликой толпе не сила, а слабость Рима. Кто защитит мой Рим, если все хотят только жрать его плоть и пить его, Рима, кровь. Даже рабам здесь стало лучше, чем на родине. Они давно стали считать, что Рим – это дойная корова для всех, что так было всегда – сытно, весело, развратно. Вот и моя жена, благородная Валерия стала в Риме всего лишь искусной развратницей. Её распаляет и вид гладиатора, и вид покрытого пылью погонщика ослов, и вид актёра, на сцене выставившего свои гениталии на показ. Дама из высшего общества…

Мне известна её любовная связь со Спартаком. Я размышляю, произнося слова вслух, выдыхая их в крике, поддавшись общему восторгу и стараясь быть как все: «Рабы хотят новых прав…АААААА и привилегий…Свободу Спартаку…ААА». В воздухе стоит один сплошной гул. Я вижу, как по лицам рабов разливается счастье. Ещё бы, думаю я, различая лица рабов, которых пленил сам. Вон того я пленил в дремучих лесах Германии, и из варварства он попал в рай Рима. А вон тот из Египта. У себя на родине ему не давали лизать даже подошвы сандалий мёртвых слуг фараонов, а тут он развернул небывалую коммерцию. А с этим пришлось повозиться на берегах далёкого острова, умел махать мечом. Рим его сделал свободным через гладиаторские бои. Варвары в Риме слишком быстро осознают свою значимость, чтобы понять, чего стоило такое устройство Империи. Они решают, что раз им сразу и столько дали, значит, можно требовать ещё больше. Но если требования выдвигаются рабами, то свободные граждане Рима совсем теряют меру.

Я вдруг начинаю думать о том, что надо ковать новый щит для Рима, и этот щит я буду ковать через Спартака. Слишком велико стало население Рима для спокойной жизни. Легионерам всё труднее сдерживать вспыхивающие недовольства. Легионеры стали всё чаще требовать увеличения своего содержания. Но можно зайти и с другой стороны.

Рабы ведь могут восстать, все и сразу. Тогда на первый план выйдет «не содержание» легионеров, а собственная жизнь. Свободные граждане Рима умеют сплачиваться в трудные дни. Выгоды очевидны, сократится общее население Рима, уцелевшим станет легче «дышать», мера восстановится, требования исчезнут, наступит покой».

Сергей слушал, почти не дыша. Громкий звук телевизора, передающего «взорвавшиеся» криком трибуны «Спартак чемпион», только добавляли таинственности.

– Что было дальше, ты знаешь из истории. Рим всё равно рухнул из-за своей рациональности. Но из обломков мирской рациональности и прямолинейности, которая заключалась в том, что каждый римский бог помогает совершенствовать свой труд и достигать в нём вершин мастерства, Рим построил, опять же, рациональный мир церкви. Где опять в край угла поставлен рационализм и труд. Я был там тогда, я это знаю точно. Но это только часть мира. Часть мира рационального, где властвует закон и порядок, и как следствие, народы живут, на первый взгляд, лучше.

Но почему-то святой считают Россию, а не Англию, не Италию, не Ватикан, не Израиль, не Америку. Никогда не задумывался, почему?

Отвечу. Здесь не Византия посуетилась со своим пониманием мира – это следствие. В основе русской святости лежит интуитивное понимание всем народом своего Боговедения. Внутри народа живёт Бог, и он всегда у него был один.

Просто византийцы приняли русскую волю, и, пожалуй, только это и есть правда.

Оба долго молчали. Начинало светать.

– Пора на службу, – сказал Сергей.

– До новых снов, – пошутил Валера.

После таких разговоров спать обычно уже не хочется. Возникают другие желания. И если уже не поздно, то возникает желание служить честно, чтобы тебя непременно заметили. А если уже поздно, то возникает желание спастись…

Сергей шагал на службу. После ночного разговора с Валеркой он видел свой военный городок в совершенно ином свете. Проёмами выбитых окон зияли огромные дворцы культуры. Они стояли как солдаты, приговорённые к расстрелу: ровно в ряд по количеству воинских частей. Он шёл мимо офицерских клубов и солдатских чайных, имеющих вид ещё более разрушенный, чем дворцы культуры.

– Этих уже расстреляли, – подумал он.

У ворот каждой воинской части на постаменте стоял танк. Танков было довольно много. Скандал вокруг них совсем недавно затих. Проворные отцы – командиры хотели их сдать в металлолом. Но откуда-то «повылезали» ветераны ещё той, Второй Мировой Войны, и стали жаловаться в Министерство обороны на произвол. Их мало кто слушал. Танки спасло то, что их необходимо было резать на части. Солдаты броню пилили, но тщетно. Автоген был дорог. Танки оставили. Ветераны утешились. Их собрал в одну «кучу» местный политработник и, удивившись их количеству, напоил их «чаем с конфетами». Мир и дружба с местным населением, а так же преемственность народа и армии были восстановлены.