Текст книги "Живая сила. Дневник ликвидатора"

Свидетельские показания

Странное пришло в роту радиационной разведки пополнение…

Вернее, пополнение как пополнение: десяток мужиков, постарше и помоложе, с вещмешками, неуютной кучкой новичков столпились у наших палаток. Дело было в 20-х числах июля месяца 1986 года. Может, в начале августа.

Странной была инструкция, которая это пополнение сопровождала.

А именно: каждый день эти люди должны были получать ровно 2 рентгена.

Два (2) рентгена ровно. Каждый день.

Мы озадачились.

2 рентгена были тогда предельно допустимой дозой за день. Определено это было приказом Министра обороны Союза Советских Социалистических Республик (так нам говорили, а приказ был секретным, никто его и в глаза не видел). Если начальник допускал, что его подчиненный получал больше, начальника наказывали. Как – не скажу, не знаю: никто не допускал – по бумагам, конечно.

То есть главное – чтоб не больше. Но чтоб ровно и аккуратно – и ежедневно – каждому бойцу 2 рентгена сполна…

А во-вторых, мы просто не могли этого сделать. Не в смысле, что мы работали на уровнях слишком низких или слишком высоких, что в эти 2 рентгена не попадали. Мы просто не могли гарантировать, что экипаж привезет из разведки ровно 2, на то она и разведка. А специально следить за этим – и без того хлопот невпроворот…

Странно.

И зачем все это нужно?..

Через полчаса прояснилось (в лагере информация циркулирует быстро).

И мужики, все еще жмущиеся кучкой (не успели разойтись по взводам), получили прозвище:

ПОДОПЫТНЫЕ КРОЛИКИ.

Это были подопытные кролики. У них у всех перед завозом в зону взяли кровь на анализ. Не на простой клинический, из пальца, а на биохимический, из вены. И послали выполнять обычную работу по уборке радиоактивного мусора. И параллельно «экспонироваться» – по 2 рентгена ежедневно. А потом, всадив в них потребную науке дозу – пардон, «науке» – дозу (о, разумеется, не выше предельно допустимой здесь за все время – 25 рентген), их демобилизовали б, перед этим снова взяв биохимический анализ крови. Что-нибудь вроде «Влияние хронического облучения в количестве 2 рентген в сутки на биохимию крови мужчин». Или «острого облучения…» – смотря как смотреть.

Я живо представил себе (по своей сравнительно невинной гражданской специальности приходилось иметь дело с военными заказчиками), какое стадо сытых кормилось на этих нескольких десятках людей – к тому времени мы уже знали, что по разным частям в нашем лагере разбросали еще «кроликов»… А почему, собственно, «на нескольких десятках»? Они могли пригнать и «стадо» – стадо кроликов, раскидав их по разным лагерям – сколько их вокруг зоны? – один на одном, и все людьми кишат…

Отличительная черта хорошего эксперимента – достоверность. Достигаемая в числе прочих путей (особенно если мозгов не хватает) большим количеством экспериментального материала… Вот так.

Честно говоря, не помню, успели мы их послать на работу в зону или нет, – их быстро забрали. Собрали всех кроликов в один БСО нашего лагеря – один из батальонов специальной обработки, занимающихся дезактивацией. Проще говоря, поставляющих живую силу (за неимением соответствующей техники) для уборки радиоактивного дерьма разных форм и видов. Обычно работают бригадами – все на одном уровне, и доза всем одна: проще посылать, дозу проще контролировать. «Достоверность»…

Вот, собственно, и все.

Кроме того, пожалуй, что мы – несколько офицеров роты разведки, которые решали, кого куда ставить работать, – испытали что-то вроде облегчения: не пришлось в чем-то нехорошем поучаствовать – обошлось…

Теперь – все.

Кроме главного.

Вы, может, думаете, что перед вами рассказ, так сказать, «штука изящной словесности»?

Ни хрена подобного.

Посмотрите на название.

Карьера ефрейтора Б

Интересно устроена память: фамилии многих хороших людей не помню. А этого засранца – помню.

Бо… Впрочем, хватит и буквы Б.

Лицо, внешность у него были… нет, даже не убийцы – отравителя.

Что-то в нем было такое, что заставляло это подозревать…

Я его по Пруду-охладителю – маршруту разведки Пруд-охладитель – свозил как командира экипажа, точки показал: «Запомнил?» Он кивнул с готовностью: «Так точно».

Через несколько дней выяснилось – ни хрена не запомнил, привозил все эти дни те данные, что мы в первый раз намеряли, вылезать из броника боялся, экипажем раскомандовался так, что они ему чуть морду не набили. И глуп невероятно. Одно к другому…

Турнули мы его из разведки, тут все-таки хоть минимум мозгов нужен – и водителю, и дозиметристу, и уж тем более командиру экипажа.

Не помню, работал он или нет в бригаде на АЭС, но всплыл и лавры заслужил он на АБК – административно-бытовом корпусе. Там на входах должны были сидеть дозиметристы и мерять входящих, чтоб грязь не тащили – на себе, на ногах особенно. В чернобыле обычно рядом с мало-мальски серьезными дверями стояла какая-нибудь плоская емкость с водой – от обычного сельского цинкового корыта до центнерного веса сварной бадьи из сантиметровой толщины стали, чтоб отмывать обувь, если дозиметрист не пускает…

А у нас в роте не хватало приборов – дозиметрических приборов ДП-5, – для разведки даже не хватало, в других ротах занимали. Разведке прибор нужен каждому экипажу, а им один на 10–20 человек – бригаду работающих на АЭС.

Так вот Б. прославился тем, что в самый отчаянный момент, когда чуть не половина наших приборов были свалены под койкой старшины в ожидании ремонтников, несколько дней осуществлял дозконтроль на входе в АБК неисправным прибором. Имитировал.

Так и вижу его тыкающим мертвым зондом сдохшего ДП-5 в ноги входящим людям и по какому-то принципу посылающим кого-то обратно мыть обувку – для острастки… И их же надо еще как-то убеждать, шкалу прибора под нос тыкать – кому нравится лишний раз в дерьме плескаться.

Говорят, строгий был контролер, непреклонный.

Талантливый он человек, Б.

Хорошо, что главным талантам, которые я в нем подозревал, негде было развернуться – не те времена…

Письмо дочке

Сидит человек в лагере.

В зоне.

Зона – чернобыльская. Точнее – предзонник: до зоны 5 км.

Лагерь соответственно – военный.

Палатки. Бесконечные ряды, ряды: палатки…

Солнце клонится.

Плоскость – движутся люди, машины. Песок.

До камня – сапогами спрессованный супесок…

Выпал из круговерти работы человек. Бывает.

Пустота.

Кому написать?

Любимой женщине? Так ее нет.

Друзьям? Далеко они отсюда, и долго объяснять им все придется…

Родителям? Как ни следи, обязательно пропустишь в письме что-то, что матери покажется страшным – и будет лишний повод для переживаний…

«Напишу-ка я дочке», – решает человек.

Дочке 5 лет.

Человек вырывает из тетрадки в клеточку двойной лист, прилаживает на коленях офицерскую полевую сумку – твердая ровная кожа как стол – и начинает писать:

ЗДРАВСТВУЙ, ДОЧКА!

– по клеточкам, аккуратно выводя большие заглавные буквы.

Кажется, она должна уже все их знать.

…Как начать? С чего? Ребенку… А взрослому?..

Наверно, с утра.

УТРОМ

Ну а дальше? Ну,

МЫ

– кто ж, если не мы…

Скользит взгляд по кругу, словно в поисках ответа.

Привычное: палатки, штабы, столовые, бараки сортиров, технический парк, набитый грязными тушами брони…

Круг: сон – сортир – «прием пищи» – инструктаж – на броники – зона – работа – вернулись – с броников – заправка машин – «прием пищи» – инструктаж – сортир – сон. Сон. Мало сна…

Солнце вот-вот уйдет каплей за песчаный горизонт. И поползут фиолетовые тени – от леса, кустов, гривок прилеглой травы. Закат… Рассвет.

Закат. Потом опять рассвет. Работа. «МЫ»

МЫ ВСТАЕМ РАНО УТРОМ.

И, поймав нить, пишет – быстро, большими печатными буквами, понятными ребенку простыми словами.

Увлекшись, начинает рисовать любимца – и одновременно настоящий свой дом тут:

ОН ВОТ ТАКОЙ

два кругляша колес – вид сбоку – с промежутком между ними; над колесами – корпус как у катера; сверху – сплюснутая полусфера: башня стрелка.

Подумав, добавил согнутую луком – через весь корпус, от носа до кормы – антенну: ее привязывают, чтоб в лесу за ветки не цеплялась.

НАЗЫВАЕТСЯ – БРОНИК

«Получилось вроде неплохо», – подумал человек, довольный рисунком существа, рокот мотора которого – как голос преданного тебе животного, мощного и верного. Звук, от правильности которого зависит… ой, да многое зависит, когда три теплокровных существа, называемые вместе «экипаж», и сваренная из специальной стали машина-броник – одни. Совсем одни – и помочь одному из четверки на маршруте может только кто-то из четверки же…

…следуя нити дня, человек пишет быстро, большими печатными буквами, простыми – понятными ребенку – словами. И оттого – в коротких бесхитростных предложениях, в обыденности, правдивости своей – написанное (да вот оно, разворачивается перед глазами!) звучит как миф, как исландская сага, с героями, ростом под небеса, рукой затыкающими вулканы, в быту неприхотливыми и, за неимением досуга, морально устойчивыми…

Сказочно устойчивыми – морально и физически…

Человек разгибается – и просветленно улыбается.

Глядя на тот же лагерь, то же и тех же, что минутами раньше.

Человек улыбается, невидяще глядя на все, что его окружает, на закат солнца.

Он не здесь.

– Ну ты даешь! – говорит придремнувший было у его бока солдат, заглядывая в листок через плечо. – «УТРОМ МЫ ВСТАЕМ РАНО УТРОМ»… Кто ж так пишет?

Человек не обижается на своего побратима, покровительственно похлопывает его по плечу, мол, «подрастешь-поймешь», ничего не исправляет, сгибает бумагу с продавленными бороздами строк раз, еще раз, продолжая сам себе улыбаться, заклеивает конверт.

Надписывает адрес.

Марку наклеивать не надо – в СССР письма в воинские части и из в/ч бесплатные.

Идет к тыльной лагерной линейке – главной улице лагеря (с одной стороны ее – палатки жилые, с другой – штабные, столовые и прочие) – со светлым прямоугольником в руке.

Солнце еще не село.

Прочно сбитый ящик, специально врытый для него деревянный столб.

На ящике надпись «ДЛЯ ПИСЕМ».

Прямоугольник уходит в прорезь.

Это письмо моя дочка никогда не получила.

Ведь в нем я, на минуточку кой о чем по-детски подзабыв, описал:

(!) чем наша в/ч в зоне занимается, и, мало того,

(!!) приложил эскиз образца военной техники (уточню – давно уже несекретной).

И письмо не дошло.

Единственное письмо, которое я написал из зоны,

«ПРОПАЛО»

…Но может, главное – что хоть было в тот миг кому письмо написать.

А остальное, как говорится, «их проблемы».

Письмо мамы

Полтава

29. VII.86

Здравствуй, дорогой Сережа!

Я до сих пор спокойно не могу заснуть, как узнала, что ты уехал.

Вчера у нас был один наш заочник, он сам с нашей области, но работает в Иванковском районе, село, по-моему, Розважево. Так он меня успокоил, что туда эвакуировали из Припяти и что из того села, где ты, уже вроде даже дети возвращаются.

Сережа, пиши, как твое здоровье.

Не ешь зелени, фруктов, овощей.

Почитай комсомолку[25]25
  Газета «Комсомольская правда». В то время – самая смелая и близкая к реальным проблемам и интересам людей газета.


[Закрыть] за 17 июля.

Дома у нас все по-старому.

Юра разобрал машину, ремонтирует.

Папа собирается съездить в Харьков.

Сережа, сынок, я прошу тебя, будь осторожным, не будь беспечным, ведь тебе уже не 5 лет.

Все меры предосторожности выполняй.

Если дают пить таблетки или что-то другое медики предлагают, все выполняй.

Берегись, Сережик.

Крепко целую, привет от всех.

Мама.

На обороте приписано поперек листка, уже сложенного вчетверо:

Не ешь смородины, крыжовника и меда

Дезертир

Дезертирство (от лат. desertor – беглец, изменник) – умышленное самовольное оставление военнослужащим (военнообязанным при прохождении учебных сборов или мобилизации) воинской части или места службы… По советскому законодательству является одним из наиболее тяжких воинских преступлений.

Военный энциклопедический словарь.

Москва: Военное издательство, 1986. С. 225.

Внутри зоны по совершенно безлюдной трассе мчится броник радиационной разведки – граненое зеленое семитонное зубило со свистом рассекает воздух…

Свобода, скорость, полет!

А что – если так и дальше? За первое ПУСО, и за второе, и дальше, мимо всех этих постов – дозиметрических, военных, милицейских – по трассе – дальше – дальше – и дальше – совсем далеко отсюда…

Машина, скорость, ветер в лицо – ДОМОЙ!..

Сначала – в сторону Киева, потом, в него не заезжая, свернуть в свою сторону…

Сто с чем-то километров в час – рассекая воздух – броня, мощь – хорошо!

А что нам могут сделать? Кто может остановить «летающее зубило» на трассе? Только пушка прямой наводкой. А так – никто… Милиция нас не останавливает вообще…

Потом, конечно, в лагере хватятся… Ну, пару раз мы просто посты проскочим, не останавливаясь…

Потом – заслоны. Из бронетранспортеров? Потому что грузовики или автобусы мы запросто протараним – и без особого для себя ущерба… Заслоны мы обойдем – по кочкам-буеракам, выпустив из-под брони дополнительные колеса, задействовав все наши прыгательно-плавательные возможности… То-то мы обхохочемся, когда погоня, разинув рты, у «водной преграды» остановится, а мы себе плывем, я из люка по-деловому торчу, команды внутрь подаю – «на задании»… А тех, «на берегу», мы просто не замечаем…

Потом на неширокой речушке-притоке заглушим разгоряченный мотор, скинем робы – и – голяком, незагорелые и белые – в приятную прохладную воду… Это уже Полтавская область, вода в речках мягкая-премягкая… Потом, все в каплях – под солнце: тепло по коже…

Дальше уже небыстро, между селами, по грунтовым дорогам – степью, перелесками, вдоль лесопосадок, покупая по дороге в сельмагах вкусную гражданскую снедь – всё ближе и ближе к дому… И вот так, в боевом виде – прибыть на побывку…

Дальше этого мечты никогда не распространялись.

Бензина не хватит. У броника расход бешеный.

Бронированная машина радиационно-химической разведки быстро движется по зоне радиоактивного заражения.

Экипаж выполняет замеры по маршруту следования.

«Чрезвычайное событие»

Утром выезжаем из лагеря на трассу – и вправо, на Чернобыль. Перед тем как нырнуть полусонным в люк (дорога до Чернобыля – законное время моего досыпания), я краешком сознания что-то необычное ощущаю…

Получили в Чернобыле задание – и по трассе на АЭС. Тут глаза у меня уже открыты. И я обращаю внимание, что трасса как-то пустовата.

Но задумываться некогда – уже подъехали, ныряем с автотрассы в родные радиоактивные дебри… Мир вне маршрута перестает существовать, не до него.

После работы настроение совсем другое: наслаждаемся жизнью, жмем стольник километров в час по трассе!

Очень хорошо сегодня получается – 100 километров в час жать… МАШИН ПОЧТИ НЕТ. Ни на нашей полосе, ни на встречной.

Обычно каждые несколько секунд мимо – вжжж-гур! – вжжжик! – гуррр… – воздух гремит – встречные многотонки проносятся.

А тут изредка чиркнет встречная – и тишина.

Что такое? Почему на АЭС работы свернули?

Бабахнуло на АЭС? Мы б по уровням почувствовали, а сегодня ничего необычного мы не намеряли…

Или вне зоны что-то стряслось? И тут все всё на хрен бросили, только радиационная разведка ошалевшая, ничего не зная, по зоне болтается…

Что вообще в мире происходит?

АТОМНАЯ ВОЙНА?!!

Мы ж тут вообще ничо не знаем: промятый кусок «Советского воина» в сортире да обрывок «Голоса Америки» – когда его поймаешь изредка по рации…

Что в мире?!!

…А в мире было —

ВОСКРЕСЕНЬЕ.

Выходной день.

Развлечения

Уважаемые товарищи! Штаб по культурному обслуживанию населения, проживающего и работающего в зоне Чернобыльской АЭС, приглашает Вас в Дом культуры на выступление Киевского варьете. Начало 17 июля в 19.00.

Объявление в г. Чернобыль

17.07.1986. Вечером. Лежу в палатке.

Рядом треплется, не выключаясь, старшина. Вначале о выпивке. Потом о бабах.

Раскрыта книга.

Михаил Стельмах, собрание сочинений в пяти томах, том третий. «Большая родня». Части вторая и третья. С печатью завкома Чернобыльского судоремонтного завода и надписью:

«Дорогому Игорю от коллектива Чернобыльской атомной электростанции. 1 июня 1986 года.

Ты в жизни многого хотел, но мало жизнь тебе дала.

ЧАЭС».

«Две недели не могу ее дочитать», – жалуется Женя.

Из рабочего блокнота командира взвода радиационной разведки

Баня

Человек – ходячий водный раствор.

Эпиграф к учебнику коллоидной химии

Баня – то есть утилитарное обмывание тела, «в миру», в мирной жизни обычно незамечаемое, в армии превращается в процедуру настолько очищающую, освобождающую, возвышающую – оживляющую настолько, что само слово это хочется писать большими буквами:

Б-А-Н-Я!

Ба-ня… Место, где не только смываешь с себя, со своей поверхности «отмерший слой клеток кожи, пот и продукты его разложения, выделения сальных желез, а также прилипшую пыль и другие загрязнения» (которые, бывает, таскаешь на себе дни, а то и недели – жары, бега, ползания, прыгания, преодоления препятствий всяческих), не только смываешь все это прочь, но и уходишь в эти короткие миги священного общения с водой куда-то от места своего физического пребывания – далеко… В себя?.. В льющуюся вечность?.. В бесконечность океана? Из которого, с поверхности которого, колышущейся величаво и равнодушно, все мы, живое, говорят, и произошли когда-то: крошечные комочки белка – коацерваты, – за миллиарды лет поднабравшиеся чуть-чуть ума и изрядно – тела…

Обтекая твою тонкую оболочку, вода словно соединяет тебя со своим чистым источником… А значит, и с твоим, ибо любой, пусть даже самый дрянной человечишко, на две своих трети состоит из чистейшей, прозрачнейшей воды…

И, обновленный, омытый – ты воскресаешь…

БАНЯ…

Перейдем к техническим подробностям.

Как организуется помывка личного состава в полевых условиях?

– Да очень просто – при помощи дэдэашки, – ответит любой, кто был в армии. Подумав, добавит: – Правда, для этого нужен еще АРС…

Все очень просто, правда?

АРС – это АвтоРазливочная Станция. На обычном гражданском языке – поливалка (только покрашенная в защитный цвет). Поливалка-АРС из своего бака подает воду по трубе в Дезинфекционно-Душевой Автомобиль. Эта металлическая будка на базе армейского грузовика-вездехода греет поступающую воду в котле и по шлангам гонит в «душевые установки». Где и моется «живая сила» (она же – «л/с», личный состав) в полевых условиях.

До чернобыля я имел счастье омываться таким образом дважды. Ощущение своеобразное, и слово «счастье» тут употреблено не без иронии, но и не без трепета…

…Глухой дубовый лес в центре Украины (даже и не подозревал, что у нас тут такие дремучие есть!). Мы, гордые собой выпускники университета, только вчера защищали дипломные исследования, были поздравляемы, целуемы, осыпаемы цветами… А сегодня: ПАААДЙОМ!!! 6.00! Ни свет ни заря нас выгоняют из палаток на пробежку-зарядку голыми по пояс – по дикому холоду! Посреди лета в тот год чуть ли не приморозки стояли… У каждого в голове проскакивает детски-злобная мысль: «Ну гады! Вот когда мы тут все переболеем – этим садюгам влетит!»… – Ни хренюшечки! Ни один не то что не заболел – не простудился, насморка не было… (Только ближе к концу трехмесячного срока, когда мы уже освоились, напряжение спало, стали простужаться.)

Баня была в гуще леса. АРСа не было: дэдэашка брала воду прямо из артезианской скважины. «Душевые установки» – на подпорках выше роста человека зеленые металлические трубы с конусиками-разбрызгивалками над головами – плетнем отгорожены… (В лесу – от кого?! Однако ж…)

Мерзко, когда комары (а их в дубраве полно) норовят тебя жрать прямо во время душа. А уж тем более когда ты теплый и распаренный из-под него вылезешь!.. Причем «комары» – это не пара-тройка сиротливо гудящих «истребителей», нет! – это плотно звенящая масса, уверенная в своем абсолютном праве пить теплую красную жидкость из всего, что шевелится…

И все равно – кайф!

Присматривать только нужно было. А то в армии как? Один потеряет полотенце и, чтоб не иметь неприятностей, стянет у соседа (у всех же все одинаковое – «единообразие»!), тот – еще у кого-то… И пошло воровство полотенец по всему лагерю!.. Тут и честный украдет – а что делать? Начальству-старшине что мямлить? Тот все равно скажет твердо: «У тебя украли – ты укради! Были у меня два заначенных – так уже отдал твоим же дружкам-ротозеям. Иди своруй! Или без полотенца обходись. До конца службы».

Относились, надо признать, к нам, курсантам, в части более-менее по-человечески. Помывка, например, была не раз в 10 дней – как по Уставу в полевых условиях положено, – а раз в неделю, «цивильно», по четвергам, после обеда. Сначала – выдача постельного и нательного белья (две простыни, наволочка, полотенце, трусы, майка х/б[26]26
  Из хлопчатобумажной ткани.


[Закрыть], две портянки – все хоть и не новое, но свежестиранное), перестилание постелей… Потом – баня. Роскошь…

…Развертывание полка химразведки. Баня – на большой поляне: зеленая лужайка, крашеные стойки цвета хаки, голые тела блестят под солнцем… Веселенькая мечта социалистов-утопистов.

Бывалый Сэм внес в процесс санации разнообразие – устроил себе сауну: согнувшись, влез в дэдэашку внутрь – в камеру для дезинфекции одежды: пустую, темную, герметичную, внутри стéны трубами обвиты. По этим трубам пар-кипяток гонится: камера – для того, чтобы, пока люди моются, закладывать в нее их одежду для дезинфекции-дезинсекции; ее еще «вошебойкой» называют… Меня звал – в «сауне» места хватало, – но мне в черное нутро лезть как-то не захотелось… Сэм попросил его дверцей снаружи закрыть (внутри, понятное дело, ручки нет)… Ничего, посидел там. Потом постучал. Выпустили. Классно, говорит… И сразу под душ на зеленой, солнцем залитой лужайке…

На «специальных воинских сборах по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС» баня была в дальнем конце длиннющего ряда палаток – на краю лагеря, под самым лесом.

Огромный шатер из брезента, похожий на цирковое шапито: внутри темно и сыро, над головой трубы любимого армейского цвета, под ногами скользкая деревянная решетка-подставка. Вода сверху то теплая брызнет, то ледяная, и вдруг с шипом кипяток – пар!!! Красные голые мужики отскакивают, ошпаренные, дико матерясь… И всё, воды нет: змеиное шипение пустых труб… «Ну ты, гвардеец, воду давай!» – «Заснул, что ли!» – «Морду надо набить!» – честят солдата, который дэдэашкой командует…

…Я стою, голый, под струями душа: пошла наконец-то нормальная вода, я уже обмылся, просто греюсь… Вокруг намыленные, страждущие воды, чистоты… Надо уступать место.

Протискиваюсь сквозь эту массу, с сожалением вымазав свою плоть, только эти несколько мгновений чистую, о намыленную чужую…

Под стеной на длинной лавке – гора шмоток. Уже одетый пожилой сержант стоит рядом, на ногах – портянки… «Пока мылся, сапоги украли». Ждет теперь, пока приятели какую-то обувку ему принесут…

На мои сапоги – «джинсовые», с грубыми строчками швов, ремонтированные-переремонтированные, битые-рыжие-ворсистые и из-за всего этого приметные, никто не покусился. Долго ищу свою одежку на лавке: география шмоток поменялась: раньше пришедшие, помывшись и перекопав все шмотки в поисках своего, оделись и ушли, а новые сверху набросали свое… Нашел свое, вытягиваю… Черт! брюки на пол свалили! скользкий, мокрый… Хорошо, что только брюки… Ступню в портянку, и в сапог – юрк! Сухая свежая портянка на чистой вымытой ноге: уютно в сапоге…

…Как оказалось, неправильно мы в чернобыле мылись. Не по науке.

«На специальных сборах» и мыться надо специальным образом.

«Ну понятно, с мылом, тщательно…» – скажете вы.

Ответ верный, но неполный.

Согласно наиновейшим тогда рекомендациям военно-медицинской гигиены (рассекретили для широких масс, в зоне трудящихся):

ПРАВИЛЬНО МЫТЬСЯ

при радиоактивном заражении местности надо следующим образом:

1. Холодной (прохладной) водой обмыть с тела пыль и грязь. Холодной – чтобы поры кожи не раскрывались, чтоб в них радиоактивная пыль с поверхности не попадала.

2. Теплой водой произвести мытье с мылом: поры открываются, и грязь, которая была в них, вымывается.

3. Прохладный душ: поры кожи закрываются. Так в них пыль будет меньше набиваться, когда выйдешь в «окружающую среду».

Жаль только, об этом гениально-простом рецепте я узнал уже ближе к концу своей службы, совершенно случайно, в трепе с кем-то из старших офицеров. А десятки тысячи людей в зоне так об этом никогда и не узнали…

Так что мылись как придется.

«По дедовским рецептам».

Когда возможность была.

Потому что баня в лагере работала до полседьмого вечера или что-то в этом роде – до ужина, короче. А мы – с разведки, с нашими объездами ПУСО – и к ужину редко поспевали, а то и в ночь-полночь в лагерь заявлялись… Так что, бывало, и дней по пять ходил я не мывшись…

…простейшие методы санитарной обработки, проводимые в пределах первых суток после загрязнения, полностью гарантируют от поражения кожи: мытье без мыла снижает дозу бета-облучения в 10 раз, с мылом – в 50 и более раз.

Антонов В. П. Уроки Чернобыля: радиация, жизнь, здоровье.

Киев: Общество «Знание» УССР, 1989. С. 33.