Текст книги "Планета Россия"

Дмитрий удивился.

– Как в прошлом?

– Мы, то есть заключённые, можем умереть без сектора «Двенадцать», а это негуманно. Да, мы моложе наших вымерших стариков, но это лишь вопрос времени. Например, у меня этого времени меньше, чем у вас. Я старше, а значит, без сектора «Двенадцать» я обречён. Вот поэтому какой-то умник из агентства предложил строить тюрьмы в сталинские времена, в тайге, вдали от цивилизации.

Дмитрий задумался.

– Возможно, это выход. Вот видите, вы всё же знаете больше моего…

Егоров замолчал, собираясь с мыслями. В разговоре настал момент, когда, раскрыв карты, нужно выложить перед Столетовым цель своего визита. В голове Дмитрия звучали слова, сказанные надзирателем Славкой. А вдруг и правда выдаст? Он также вспомнил, как Строгов сказал, что у Алексея осталось пять часов, хотя уже меньше. Нужно действовать.

Пристально всматриваясь в лицо на экране видеомонитора, Егоров решил посулить своему собеседнику за полезную для себя информацию самую высокую цену, назначенную лидером нечипированных экстремистов. Заговорив снова, Дмитрий перешёл на «ты» и сразу понял, что Столетов понимает его с полуслова.

– Помоги мне, а я помогу тебе.

– Допустим, я поверю. Что дальше?

– Мне нужна информация, а что нужно тебе, я уже понял.

– Значит, по рукам?

– По рукам.

Когда началась Первая межпланетная война, хозяину кафе «Вкусное эхо» было пятнадцать лет. В то время Яша с родителями проживал на территории Белоруссии в небольшом городке. Семья владела стоматологическим кабинетом. Папа был практикующим дантистом, мама ему помогала. Жила семья за городом в собственном доме. В первые дни войны родители приостановили практику. Однако участившиеся случаи мародёрства заставили главу семьи круглосуточно присутствовать непосредственно в арендуемом помещении, где находился их кабинет, охраняя дорогостоящее стоматологическое оборудование. Ежедневно либо Яша, либо его мама отвозили папе горячие обеды.

Однажды, в первый месяц войны, когда мама отправилась в город с домашней едой для своего мужа, белорусский городок подвергся нападению пришельцев. Здание, где находился стоматологический кабинет, попало в зону выстрела оружия «сардук». На следующий день, не дождавшись возвращения мамы и заподозрив неладное, Яша пешком пришел в город на поиски своих родителей. В тот день улицы города патрулировали военные, а спасатели и медики собирали «невостребованные» тела обездвиженных людей. Добравшись до стоматологического кабинета, Яша обнаружил, что родителей там нет. Двое суток он искал их. За это время парень обошёл все медицинские учреждения, все морги, осмотрел сотни окоченевших человеческих тел, но всё, что Яша сумел узнать, лишь то, что ни в списках «невостребованных», ни среди мёртвых его родители не числились. Это последняя информация, которая была доступна пятнадцатилетнему Яше. Больше о своей семье он так ничего и не узнает.

Оставшись совершенно один, Яша, закрыв родительский дом, отправился к военным – проситься на фронт. Но, так как он на тот момент не достиг призывного возраста, ни в армию, ни в ряды спасателей Яша не попал. Его определили в лагерь для беженцев и переселенцев. Можно сказать, что Яше даже очень повезло – перед самым окончанием войны лагерь эвакуировали за Урал. Почему повезло? Да потому, что после начала природных аномалий территория, где он проживал со своими родителями, оказалась затопленной океаном. Яша этого не увидел, так как к тому времени он был далеко от отчего дома.

Все самые тяжёлые годы природных аномалий он находился в лагере переселенцев и беженцев. Работал Яша то санитаром в полевом госпитале, то грузчиком при складе, а в последний год его определили рабочим при полевой кухне. В тот суровый год природных аномалий, когда болезни и голод не щадили ни старых, ни молодых, Яша среди вновь прибывших беженцев увидел еврейского мальчика-сироту, который был болен и находился между жизнью и смертью. Забрав паренька в свою палатку, Яша начал заботиться о нём. Мальчик помнил своё имя и на пальчиках показывал, что ему пять лет. Звали мальчика Михаилом.

После природных аномалий Яша с Мишей подались в Москву. Жизнь налаживалась, но на землю пришла «возрастная эпидемия», за которой подтянулись новые трудности и беды.

Когда было организованно агентство «Наследие» и отдел «Двенадцать» начал свою работу по распределению свободного жизненного пространства в прошлом, то Яшу и Мишу разделили. Хозяину кафе «Вкусное эхо» был выделен сектор для отдыха в черте оседлости еврейского населения на территории Белоруссии в 1900 году. Хотя его сектор «Двенадцать» не выпадал на день еврейских погромов, но всё же чувствовал Яша себя неуютно, с какой-то опаской, оглядкой. Проживал он свой сектор на окраине небольшого городка на берегу реки в здании дубильной мастерской. На первом этаже была сама мастерская, на втором этаже хозяин сдавал жилые комнаты внаём, а над Яшиной комнатой находился ещё и чердак, на котором сушили готовую продукцию.

Из мебели в тесной комнатке с тошнотворным запахом кожи стояла лишь деревянная лавка с матрасом, набитым соломой. На подоконнике маленького грязного окошка в глиняной миске лежал серебряный рубль, на который Яша должен был купить в трактиресебе ужин.

Выразить то, как Яше не нравится его сектор «Двенадцать», можно одним словом: наказание. Именно так Яша ощущал себя, когда подолгу не мог заснуть, ворочаясь на соломенном матрасе. Отбывающим наказание. Вот только в чём он провинился перед остальным миром, Яша не понимал. Каждую ночь он разоблачал мировой заговор против себя и, наказав виновных, засыпал крепким молодецким сном.

Выделяя сектор «Двенадцать» в черте оседлости, комиссары агентства «Наследие» были уверены, что молодой еврей, оказавшись среди своих соплеменников и единоверцев, будет чувствовать себя уютней и спокойней. Только вот Яша не оценил такую заботу о себе.

В начале чипизации агентство не уделяло должного внимания условиям проживания в секторе «Двенадцать». Усилия властей были направлены на то, чтобы в кратчайшие сроки обеспечить население планеты сектором «Двенадцать», тем самым остановить «возрастную эпидемию». Вопрос сохранения жизни человека, а не его комфорт стоял на первом месте. Позже мы будем исправлять свои ошибки и просчёты, а корректировки и улучшения сектора «Двенадцать» продолжаются до сих пор.

Больше всего Яша переживал за Мишу. Добиваясь от комиссаров объединённого с Михаилом сектора «Двенадцать», он всякий раз получал ответ, что, мол, они не состоят в кровном родстве, а значит, сектор «Двенадцать» должны проживать раздельно. Около года Яша обивал пороги высоких кабинетов. Миша тем временем проживал сектор «Двенадцать» в сталинские времена, в общежитии ремесленного училища интернатного типа для воспитанников, чьи родители погибли на фронтах Великой Отечественной или в партизанских отрядах. Сегодня сироты Первой межпланетной войны уже достигли совершеннолетия, а дети, осиротевшие во времена природных аномалий или уже в мирное время, распределяются по семьям. Это сегодня, но когда-то было по-другому.

После года хождений по кабинетам и окончательно отчаявшись, Яша набрался смелости и предложил взятку одному из комиссаров. И – о чудо! – вопрос решился положительно. Так Миша официально стал племянником Яши. Выделенный им сектор «Двенадцать» находился в Москве 19 июля 1980 года, в день открытия Олимпиады. Не беда, что племянник и дядюшка никогда не были на торжественном открытии данного спортивного мероприятия, – они иногда смотрят программу «Время» с подробным отчётом об открытии двадцать вторых летних Олимпийских игр в городе Москве.

Яша и Миша на двенадцать часов получили в своё распоряжение трёхкомнатную квартиру на проспекте Калинина.

Кафе «Вкусное эхо» никогда не было злачным местом, в котором современные богатеи, окруженные размалёванными девицами, соря деньгами, утопали сами и топили своих спутниц в шампанском. Наоборот, Яша нещадно пресекал такое поведение клиентов. Со временем его кафе превратилось в тихую гастрономическую гавань для ценителей уединённой неспешной беседы под кулинарные изыски.

В стенах кафе «Вкусное эхо» не только обедают, но и празднуют свои дни рождения и памятные даты как государственные чиновники, так и высокие чины из агентства «Наследие». С их помощью Яша смог устроить племянника Михаила контролёром в отдел «Двенадцать». Миша, будучи смышлёным молодым человеком, быстро раскусил службу и то, как можно воспользоваться своим положением. Нет, материальная выгода его не интересовала. Миша предложил своему дядюшке нечто совсем иное.

1941 ГОД. БЕЛОРУССИЯ.

Хмурым, пасмурным осенним днем, когда небо сидит у человека на плечах, а воздух такой сырой, что его можно пить, по лесной дороге, ведущей в деревню, костлявая лошадь тащила за собой телегу. Хотя воз и был невелик, но лошадь устало шаталась, спотыкаясь о каждую встречную кочку.

В телеге, на соломе, сидел пьяный полицай, одетый в солдатскую шинель советского образца с белой повязкой на рукаве. Рядом лежала винтовка. Колёса телеги вязли в сыром песке, лошадь вздрагивала и, безвольно повесив хвост, упиралась всеми копытами. Между окриками мата и ударами хлыста, которыми пьяный полицай поочерёдно одаривал то обвислые уши, то тощий круп кобылы, он напевал себе под нос песню из популярного советского кинофильма.

– Гремя огнём, сверкая блеском стали. Пойдут машины в яростный поход. Когда нас в бой пошлёт товарищ С… И первый маршал в бой нас поведёт…

Фамилию первого маршала полицай умолчал, тревожно озираясь по сторонам.

В самом начале Великой Отечественной войны прихвостни фашистского режима новые песни ещё не разучили, а отвыкнуть от прежних новоиспечённые стражи германского порядка не успели. В глухих белорусских деревнях, собравшись в компании, напившись до чёртиков мутного самогона, они нередко горланили советские песни, а кто помоложе – и пионерские речёвки.

– Кто шагает дружно в ряд? Пионерский наш отряд! Сильные, смелые. Ловкие, умелые. Ты шагай, не отставай. Громко песню запевай…

Около часа Яша бродил вокруг белорусской деревни. Одет от был по «моде» того времени. Его упитанное еврейское тело стесняла старая драная ватная телогрейка, а за плечами висел вещевой мешок, в котором лежал пистолет-шприц для вживления чипов в безымянные пальцы рук. Где Михаил раздобыл эти атрибуты тех дней для своего дядюшки, Яша не знал. Вот только с размером телогрейки Михаил как-то не подгадал.

Сначала Яша прятался в лесу, издали осматривая окрестности, потом пробрался ближе к крайним хатам деревни.

Ещё с детства он знал имена всех своих родственников, погибших сто лет назад в Великую Отечественную войну, и не раз их истории рассказывал своему племяннику.

Из информации, которую собрал Миша, была известна лишь дата 15 октября 1941 года, да деревня со странным названием Клюндиевка. Здесь, в глухой белорусской деревушке, местный полицейский арестовал Яшиных родственников по материнской линии.

В наградных листах оккупационных войск говорилось, что рядовой белорусской народной самопомощи Павел Капульцевич за поимку семьи евреев из четырёх человек премирован месячным окладом в размере 40 рейхсмарок. В документах также было сказано, что 18 октября 1941 года, согнав население деревни Клюндиевка, немцы казнили еврейскую семью через повешенье.

Яша наблюдал за деревней, которая словно вымерла. Он не знал точного времени события, не знал также, где и как полицай обнаружит и арестует его родственников, которых на третьи сутки после задержания казнят.

В рапорте полицейского Павла Капульцевича отмечено. Под вечер, с целью навестить свою куму, в деревню его привезла лошадь, впряжённая в телегу. Яше оставалось только ждать приезда в деревню полицая и проследить за ним. Оружия у хозяина кафе не было, какого-либо плана по спасению родственников тоже. Он решил действовать по обстановке.

Когда сумерки накрыли деревню и Яша начал понемногу замерзать, из леса показалась лошадь, везущая пьяного полицая. Телега остановилась на краю деревни у добротной хаты. Обшарив позади себя солому, полицай нашёл припасённую бутылку самогона и, прихватив винтовку, спрыгнул с телеги. Шатаясь, он направился к двери в дом, попутно вопя пьяным голосом.

– Ганна, Ганна… Встречай кума.

Хозяйка дома, высокая пятидесятилетняя женщина в теле, придерживая открытую крышку люка, прятала в подпол семью евреев: мужа, жену и двух дочерей-двойняшек. Худые тела, испуганные глаза, уставшие души спускались в темноту подпола по приставной лестнице. Хозяйка протянула в открытый люк миску, в которую собрала со стола краюху хлеба, пару картофелин в мундире, два солёных огурца и кусочек сала. Жилистые мужские руки приняли съестное.

– Принесла же нелёгкая. Сидите тихо. Я его выпровожу.

Ганна закрыла люк, поверх постелив льняной половик. Собранную со стола пустую посуду и чугунок с картошкой хозяйка спрятала в печь.

Полицай колотил ногой в дверь дома.

– Открывай, кому говорю, а не то пальну из винтовки по окнам…

Ганна отвечала ему ласковым лисьим голосом:

– Иду, куманёк, иду… Только лампу зажгу.

Чиркнув спичкой, женщина зажгла керосиновую лампу.Затем подвесила её на крюк в потолке над столом. Комната наполнилась жёлтым светом. Заметив под лавкой два узла пожитков гостей, женщина, схватив их в руки, ногой откинула половик в сторону и, открыв люк, сбросила узлы в подпол.

После того как дверь хаты открылась и полицай вошёл внутрь, Яша короткими перебежками, мимо хозяйственных построек, подобрался к дому, попутно прихватив увесистое полено из укладки дров. Оглядываясь по сторонам, он осторожно заглянул в окно.

В хате полицай поставил бутылку самогона на стол.

– Кума, накрой на стол.

– С чего это я тебя привечать стану.

– Но, но, но…

– Не нокой, не впряг.

Мужчина сел за стол на скамью спиной к окну, поставив рядом с собой винтовку.

– Ты же знаешь, не могу я без закуски пить. Сжалься над страдальцем.

Ганна встала перед полицаем.

– Нечего тут по хатам шастать. Страдалец нашёлся. Давай в дверь и с Богом.

– Ну чего ты, кума. Это же я, Павел. Я ведь всегда с твоим хозяином хорошо жил. Помнишь, как колодец помогал вам копать. Как детей крестил.

– Ты детей моих не вспоминай. Помню. Было дело. Только мой хозяин и детки за Родину воюют, а ты её предал. Как ты только мог в их полицию пойти? Павел, как ты мог?

– Не я, так кто другой прибрал бы к рукам тёплое местечко.

– Быть полицаем, по-твоему, тёплое местечко?

– Нынче все так живут, устраиваются, как могут. Что плохо лежит, то и распихивают по карманам. Ну а если что ценное оказалось в руках у слабого или немощного, так с руками оторвут добычу…

– Побойся Бога, Павел. Кто все? Оглянись. Какая добыча? Люди последним делятся друг с другом. А ты…

– Поговори мне ещё. Я теперь – власть.

Ганна с отвращением посмотрела на Павла.

– Не пугай, пуганые. Ишь, власть нашёлся. Смотрите, какой выискался.

– Слыхала? Германец скоро Москву возьмёт.

– Слыхать слыхала. Брешут они складно, только это всё неправда.

Полицай, поднявшись из-за стола, направился к печи в поисках закуски. Хозяйка перегородила ему путь, взяв в руки стоявший у стены ухват.

– Ты что это, хозяйничать вздумал?

Ганна поднесла ухват к лицу полицая.

– Я тебя вот сейчас мозги-то вправлю.

В подполе муж и жена напряжённо смотрели вверх, пытаясь через щели между половыми досками рассмотреть, что происходит в хате. Девочки молча кушали хлеб с картошкой и солёными огурцами.

Полицай, вернувшись к столу, взял стоявший на подоконнике чистый стеклянный стакан. Налив в него самогон, он сел за стол спиной к окну.

– Дай же ты мне чего-нибудь на зубок.

Вернув ухват на прежнее место, женщина достала из чугунка, стоявшего в печи, две небольшие картофелины в мундирах. Подойдя к столу, она положила их перед полицаем.

– Ешь, Иуда проклятый. Вот послал Господь свояка. Глаза бы мои тебя не видели.

– Может, соли дашь?

– И так слопаешь, не подавишься.

Выпив залпом содержимое стакана, полицай целиком засунул себе в рот неочищенный картофель. Вытянув шею, он заговорил с набитым ртом. Неразжёванные куски посыпались на стол.

– Поговори мне ещё. Сегодня я тут власть.

Хозяйка брезгливо посмотрела на упавшие на стол обслюнявленные куски картофеля.

– Давай-давай, глумись надо мной. Мужики вернутся, они тебя повесят на первой берёзе.

– Германец силён. Ты знаешь, какие у него танки?

Закусив после первого стакана, полицай, достав из кармана кисет и сложенную газетку, начал мастерить самокрутку. Ганна удивлённо посмотрела на него.

– Ты чего расселся?

– Дай уголёк из печи.

– Не топится печь.

– Тогда спичку.

– Ещё чего. Спичку на него трать.

– Тогда лампу сними.

– Сам встань. Оторви задницу от лавки.

Полицай спрятал кисет и газетку обратно в карман. Смахнув рукой со стола выпавшие изо рта куски картофеля на пол, он положил перед собой скрученную самокрутку.

Ганна заговорила спокойным голосом.

– Выпил и давай из хаты на двор.

– Я ещё не допил.

– С собой заберёшь.

Полицай демонстративно взял бутылку и, глядя хозяйке в глаза, налил себе полстакана. Ганна изменилась в лице. Наглость незваного гостя разозлила её. Женщина подошла к столу и, приподняв его край, отодвинула в сторону. Полицай успел схватить в руки бутылку с самогоном и наполненный стакан, вторая картофелина, покатившись по столу, упала на пол, самокрутка проследовала за ней. Взяв полицая под локоток, Ганна попыталась выпроводить его из хаты. Не выпуская из рук бутылку и стакан, Павел, улыбаясь, оттолкнул хозяйку.

– Ну что ты, кума. Зачем же так. Я по-доброму к тебе.

– По-доброму?

– Ну да.

Полицай, дотянувшись до стола, поставил на его край стакан и бутылку. Согнувшись, чтобы поднять с пола самокрутку и треснувшую картофелину, он забормотал:

– Что я тебе, собака, с пола закусывать…

Уличив момент, хозяйка схватила гостя за воротник шинели и, повалив его на пол, поволокла пьяное тело к двери.

– Богом тебя прошу. Не доводи ты меня до греха. Уходи, Павел.

Из подпола донёсся кашель. Набив с голодухи полный рот, одна из девочек подавилась. Малышка, сдерживая кашель, зажала себе рот обеими руками. Её родители в ужасе смотрели вверх на крышку люка.

Ганна от испуга выпустила воротник шинели из рук и отпрянула к печи. Павел, шатаясь, поднялся на ноги, подошел к лавке и взял в руки винтовку. Передёрнув затвор, полицай наставил ствол в направлении Ганны.

– Кто там у тебя?

Женщина заговорила ласковым голосом:

– Что ты, кум. Нет там никого. Кому там быть?

Полицай, подняв ствол винтовки вверх, выстрелил. С потолка посыпалась древесная труха. Хозяйка, вскрикнув, забилась в угол у печи, присев от страха на корточки. Павел, ногой откинув половик, наставил винтовку на закрытый люк подпола.

– А ну, покажись. Кто ты? Партизан?

– Кум, кум…

Полицай подошёл к перепуганной женщине и, ткнув её стволом винтовки, скомандовал.

– Открывай подпол.

Ганна нерешительно подошла к люку.

– Нет там никого.

– Сейчас посмотрим.

Откинув крышку, хозяйка сделала шаг в сторону.

– Сам посмотри. Пусто там.

Полицай заглянул в темноту. Сердце у женщины сжалось от страха.

То, что произошло в следующее мгновение, хозяйка даже не сразу поняла. Неожиданно входная дверь раскрылась настежь. С улицы в хату вбежал кучерявый упитанный еврей с поленом в руке. Ганна едва успела отскочить в сторону от высокого детины, как тот неуклюже ударил полицая поленом по голове. Пошатнувшись, но не выпустив винтовку из рук, Павел, точно ныряльщик, головой вперёд скрылся в темноте подпола. Снизу донёсся звук упавшего тела и визг испуганных девочек. Хозяйка остолбенела, не сводя глаз с высокого еврея. Яша, отбросив полено к печке и брезгливо посмотрев на свои руки, вытер их о телогрейку.

Придя в себя женщина, осмотрела кучерявого еврея с головы до ног.

– Ты кто такой будешь, гвардеец?

Задыхаясь от волнения, Яша ответил:

– Добрый вечер, хозяйка.

– Добрый.

Ганна удивлённо следила за действиями странного гостя. Пожалуй, впервые в жизни она видела перед собой высокого здоровенного детинушку еврейской национальности.

Яша, опустившись на одно калено, заглянул в раскрытый люк подпола.

– Шалом, тётя Фира, шалом, дядя Моня.

Из темноты ответил дрожащий женский голос:

– Шалом и вам…

Яша жестом пригласил своих родственников подниматься на поверхность. Первой показалась тётя Фира. Яша помог женщине выбраться из подпола. Следующими появились девочки с кусками хлеба в руках. Яша, поочерёдно подхватив их под мышки, ставил перед собой. Последним поднялся по лестнице дядя Моня. Худой еврей со слезами в глазах молча протянул скромные пожитки. Яша, приняв узлы, положил их рядом с открытым люком. Дядя Моня все так же молча спустился обратно в подпол, через мгновение он появился с миской, в которой лежал нетронутым кусочек сала. Девочки и их мама заплакали. Ганна смахнула слезу со своей щеки. Выбравшись на поверхность, дядя Моня бережно поставил миску на стол.

Яша обратился к хозяйке:

– Простите меня за вторжение. Это мои родственники.

Ганна улыбнулась.

– Вовремя появился.

Тётя Фира смотрела на Яшу, вытирая слёзы.

– Я вас не узнаю.

– Я Яша… Из Москвы.

– Из самой Москвы? А вы чей?

Дядя Моня одёрнул супругу.

– Ты не видишь? Он тоже еврей. Значит, наш, значит, родственник.

– Тётя Фира, я потом всё объясню. Нам срочно нужно уходить.

Яша, заглянув в подпол, перевёл взгляд на хозяйку.

– У вас проблем из-за нас не будет?

Ганна подошла к открытой крышке. На дне подпола похрапывал полицай. Хозяйка закрыла люк.

– Он пьяный. Скажу, что сам свалился. Как там Москва?

– Выстоит столица. Погоним мы немцев с нашей земли.

– Дай-то Бог.

Тётя Фира поклонилась Ганне в ноги.

– Спасибо тебе, хозяйка.

Ганна засуетилась.

– Я вам сейчас в дорогу соберу.

Яша остановил её.

– Не нужно. Нам тут недалеко. Спасибо Вам за всё…

С первых дней чипизации личные свободы граждан планеты отошли на второй план. Желание выжить сгладило в обществе все острые грани сомнений к данной процедуре. Конечно, не все были довольны своим сектором «Двенадцать», но не это будоражило население. Нашлись люди, которые усомнились в честном распределении секторов, и нужно сказать, их возмущение не было надуманным. Имелись отдельные случаи нарушений. Несмотря на весь ужас положения, на все страдания людей, без дельцов, жаждущих нажиться на человеческом горе, не обошлось. Впрочем, власти оперативно выявляли и сурово наказывали тех, кто извлекал личную выгоду, распределяя сектор «Двенадцать». Замечу, что государство предполагало и даже прогнозировало разного рода нарушения. Изначально, чтобы придать процессу некую яркую составляющую справедливого распределения, власть даже планировала разыгрывать сектор «Двенадцать» в лотерею, но от этой идеи быстро отказались. Всё было гораздо сложнее, нежели просто: выиграл сектор в лотерею – и ты уже пользуешься им. Вовремя вмешались разработчики системы и разъяснили государственным чиновникам, что не каждому подойдёт разыгрываемый сектор. Ведь при закреплении за гражданином временно занимаемого жизненного пространства в прошлом учитывается не только пол и возраст человека, но и количество членов его семьи.

Когда медики вынесли вердикт, огласив данные своих исследований о причинах, приводящих людей старшего поколения к преждевременной смерти, весь научный мир планеты взялся за решение этого жизненного уравнения.

Как так получилось, что две переменные, мировая трагедия и обнаружение трофейной установки путешествия во времени, совпали, а совпав, подтолкнули нас к изобретению технологии, которая спасла жизнь целого мира, мне непонятно. Был ли это счастливый случай или Божественное провидение, гадать не берусь.

Учёные представили проект властям. В то время скорость принятия решений поражала, медлить было нельзя. Ежедневно мы хоронили старших членов нашего общества, и с каждым днём возраст умерших молодел.

Изучив предложение учёных, власти планеты открыли секретный проект, в рамках которого была разработана и построена вся структура будущего сектора «Двенадцать». Больше года велась напряжённая работа. Самым сложным в этом проекте был мониторинг прошлого в поисках свободного жизненного пространства. Пространства, которое мы могли бы временно использовать. Как учёным удалось за столь короткий срок не только создать техническую базу, но и для первых пользователей сектора «Двенадцать» найти свободное пространство в прошлом, уму непостижимо. Ведь, чтобы население поверило в нововведение, нужно было с первого дня охватить как можно больше людей и вовлечь их в новый процесс.

Нет на нашей планете никакой более убедительной рекламы, чем так называемое сарафанное радио. Человек искренне верит лишь тому, кто живёт или трудится рядом с ним.

Государство в этой ситуации поработало на славу, в очередной раз доказав обществу, что способно не только устанавливать и контролировать порядок взаимоотношений между его членами, но и решать самые сложные задачи. Ко всему сказанному добавлю лишь, что ни премии, ни звания, ни ордена не посыпались, как из рога изобилия, на государственных чиновников и учёных мужей. Свои прямые обязанности люди из научного сообщества и коридоров власти не стали возводить в ранг достоинств. Систему, созданную величайшими умами нашего времени, представили выжившему человечеству без пышных презентаций и театрализованных представлений.

Когда утопающему бросают спасательный круг, то даже оркестр на верхней палубе корабля перестаёт играть.

Анонсированная государством новость о начале работы программы сектор «Двенадцать» и призыв граждан планеты пройти чипизацию поначалу не вызвали в обществе особого энтузиазма. Люди не верили, что власть сможет что-либо изменить, что союз чиновников и учёных способен побороться с самой смертью.

В те времена мы почти смирились и готовились к самому худшему. Каждый из нас понимал: мы обречены, наша цивилизация погибает.

Все изменилось в одночасье. В первые же сутки после начала работы сектора «Двенадцать» мир замер. Люди обсуждали новшество властей и делились впечатлениями о нем. Первые счастливчики, воспользовавшиеся временно занимаемым жизненным пространством в прошлом, собирали вокруг себя рабочие коллективы и отвечали коллегам на нескончаемый поток вопросов.Через несколько суток народ, побросав работу, выстроился перед пунктами чипирования в длинные очереди. Люди радовались, люди веселились. Очереди походили на праздничные гулянья. Граждане, которые получили сектор «Двенадцать» и успели воспользоваться им, приходили в эти очереди и рассказывали, рассказывали, рассказывали.

Ситуация парализовала работу государственных учреждений и структур частного бизнеса по всей планете. Власти заволновались. Массовая эйфория продолжалась несколько недель, но с увеличением числа подключённых к сектору «Двенадцать» ситуация стабилизировалась, люди вернулись на рабочие места к исполнению своих обязанностей. Граждане начали учиться жить в новых условиях.

Основной этап работы по обеспечению выжившего населения планеты, сектором «Двенадцать» длился несколько лет, но эта работа до сих пор не прекращается. Рождаются новые граждане, дети, став взрослыми, требуют предоставить им отдельный от своих родителей сектор «Двенадцать». Ежедневно люди сходятся, люди женятся, люди разводятся…Сегодня, когда весь процесс получения временно занимаемого жизненного пространство доведён почти до автоматизма, для комиссаров из отдела «Двенадцать» это стало обычной, даже рутинной работой.Несомненно, власти старались первыми обеспечить сектором «Двенадцать» людей более старшего возраста. Ведь именно они были наиболее уязвимы перед «возрастной эпидемией».

Когда основной этап чипизации закончился и почти каждый житель планеты получил свой сектор во времени, люди вдруг испугались. Граждане насторожились. Ведь новые правила жизни, когда после ежедневной корректировки при перезагрузке системы сектора «Двенадцать» ваше местонахождение во времени и пространстве становятся известны властям, оставляют вас практически без личных тайн, а тайну или, на худой конец, маленький секрет хочет иметь каждый человек.

В обществе поползли слухи, что власти не соблюдают конфиденциальности сектора «Двенадцать», что гуманность законов настоящего мешает им бороться с инакомыслящими, и они, такие беспощадные и коварные, расправляются с оппозиционерами где-то там, в историческом прошлом. Много слухов породило то время, когда мы только-только привыкали жить в секторе «Двенадцать». Жить совсем иной жизнью, не похожей ни на что в нашей многотысячелетней истории.

Мы справились с этим испытанием судьбы.Сегодня никого не нужно принуждать соблюдать законы, сегодня уйти от ответственности даже за самое незначительное преступление практически невозможно. Если вы всё же рискнули нарушить закон и выписан ордер на ваш арест, вас не объявляют в розыск. Тем, кто провинился перед законом не слишком серьёзно, лишь изменят координаты прибытия в настоящее, и после отдыха в прошлом вы прибудете в кабинет следователя, который разбирает ваше правонарушение. Если же гражданин совершил куда более серьёзное деяние перед законом, то система сектора «Двенадцать» позволяет отследить и выдернуть его из любого места во времени или пространстве и перебросить в специально изолированные помещения, так сказать, пункты прибытия, организованные соответствующими правоохранительными структурами. Там гражданина встретят вооружённые до зубов спецназовцы и препроводят в изолятор временного содержания для дальнейшего разбирательства.

Это сегодня, это сейчас, но было и по-другому.

Было и первое преступление, и первое убийство, совершённое нашим гражданином в секторе «Двенадцать». Также был и первый погибший в прошлом от руки местного аборигена. Мы пережилии первый громкий судебный процесс над современником, совершившим убийство в историческом минувшем, и первые похороны нашего гражданина, погибшего в секторе «Двенадцать».

Своих преступников мы громко судим, а наших граждан, погибших в секторе «Двенадцать», тихо хороним.

А, что нам ещё остаётся? Мы ведь не можем притащить в настоящее убийцу из прошлого и судить, это не в нашей юрисдикции, однако же избежать наказания преступнику не удастся.

Каждая смерть нашего гражданина в секторе «Двенадцать» разбирается региональным советом агентства «Наследие». Если выясняется, что человек погиб не в результате несчастного случая, а вследствие совершённого против него преступления, то тогда на каждый такой случай отдел «Видеофакт» получает особую директиву.

Первыми в процесс наказания убийцы из прошлого подключаются агенты отдела под управлением Дмитрия Егорова, которые после установления личности преступника начинают отслеживать всю его жизнь. Любое правонарушение, преступление либо совершённое им убийство, за которое тот не понёс наказания, становится нам известно. Наверное, бывают бывшие воры или мошенники, но вот бывших убийц точно не бывает. Особенно если однажды убийство сходит им с рук. Как правило, оставшись безнаказанным, преступник повторяет пережитый им момент и вновь совершает злодейство. Власть над жертвой приводит изверга в порочный экстаз. Однажды решив свои проблемы через убийство и оставшись безнаказанными, преступники, как правило, возвращаются к порочной практике.