Текст книги "Метро 2033: Пифия-2. В грязи и крови"

– Обожди.

– Чего надо? – Он недовольно обернулся, но, разглядев подтянутую, ладную фигуру незнакомки, сменил гнев на милость. – Помощь нужна?

– Вроде того, – кивнула она. – Но не здесь. Там.

Ее указательный палец нацелился в потолок станции.

– В смысле? – Болтун сначала растерялся, но потом до него начало доходить. Он даже голос понизил. – Наверху, что ли?

– Соображаешь. – Гончая поощрительно улыбнулась и, окинув взглядом опустевшую платформу, указала глазами в темный угол. – Отойдем на пару слов.

– Может, после ужина? – замялся Болтун, но живущий в нем дух авантюризма и неуемное любопытство, разбуженные симпатичной незнакомкой, пересилили чувство голода, и он решился. – Ладно, пошли.

* * *

– Значит, ящик консервов и три канистры с бензином?

– Может, с солярой. Мой в этом не разбирается… не разбирался.

Болтун оглянулся в сторону столовой и понизил голос, хотя поблизости и так не было никого, кто мог бы подслушать разговор.

– И ты хочешь…

– Половину всех консервов и одну канистру, – перебила его Гончая. – Все по-честному. И я иду с тобой.

– Наверх?

– Наверх. И не надейся обмануть меня. Где находится тайник, я тебе все равно не скажу.

– Так, может, там уже нет ничего. Когда твой приятель все это нашел?

– Если не поторопимся, там точно ничего не будет, – отрезала Гончая. – Хватит сопли жевать. Решайся: да или нет. Или я другого помощника найду.

– Сиди! Найдет она. – Рука Болтуна опустилась девушке на плечо, хотя она и не собиралась вставать. – Допустим, я согласен. Но у меня хоть снаряга есть, противогаз, «калаш», опять же. А ты в чем наверх идти собралась: в своих портках, кепчонке и с костылем?!

– Комбез и противогаз, что от моего остались, я в туннеле спрятала. Ствола, правда, нет, поэтому мне для защиты помощник и нужен. С оружием я бы и сама из тайника все вытаскала.

Болтун прикидывал что-то в уме. Гончая терпеливо ждала.

– Ладно, уговорила, я в деле. Когда отправляемся?

– Завтра.

– Завтра? – сталкер недоверчиво покосился на ее забинтованную ногу. – А дойдешь?

– Ты не обо мне, ты о себе думай, – осадила его новоиспеченная напарница. – И о том, как от тварей отбиться, если опять какая-нибудь стая выскочит.

– А если бежать придется?

Гончая смерила сталкера оценивающим взглядом.

– Значит, побегу, – сказала она, а про себя добавила: «И тогда тебе лучше не отставать».

На следующий день, после завтрака, состоящего из грибной каши с отрубями и кружки жидкого чая, Гончая заглянула к начальнику станции.

– Уходишь, значит? – уточнил он, выслушав посетительницу.

– Пора. Я и так у вас задержалась, – подтвердила «почтальон».

– А нога?

– Ничего, дойду. Да и товарищ меня проводит. – Она слегка улыбнулась.

Но седоволосый начстанции не принял ее улыбки и подозрительно нахмурился.

– Это кто ж?

– Сталкер ваш.

В ответ глава станции неопределенно хмыкнул:

– То-то он у меня сегодня на «преображенку» отпросился! И ведь какой предлог выдумал! Снарягу, говорит, надо обновить, напарника нового поискать. Я-то думал, он за дело переживает, а оказывается, это все ему нужно, чтобы с тобой прогуляться.

Гончая тактично промолчала: постороннему человеку не пристало вмешиваться в отношения начальника и подчиненного.

– Ты планы-то на него не строй. По нему знаешь сколько девок сохнут? А тот только… ну, ты поняла.

– Да я и не строю, – изобразила смущение Гончая. Планы на Болтуна у нее действительно были, но совсем не те, какие сидящий перед ней пожилой мужчина, считающий, видимо, себя знатоком жизни и женских уловок, имел в виду.

– В общем, дело твое, – подвел итог начстанции, потом вынул из ящика своего письменного стола аккуратно сложенное и заклеенное письмо. «Товарищу Москвину», – прочитала Гончая ниже выведенного адреса. – Держи. Передашь, кому следует.

– Конечно, – заверила главу Черкизовской «почтальон», пряча письмо в свою походную сумку.

Костыль пришлось вернуть в медпункт. По большому счету, это можно было сделать и раньше, но Гончая добросовестно доиграла роль до конца. Опухоль на месте растяжения почти прошла. Теперь девушка твердо наступала на поврежденную ногу и лишь немного прихрамывала при ходьбе.

Болтун поджидал ее у входа в туннель. Увидев приближающуюся напарницу, он отошел от местных пограничников, с которыми точил лясы, и с недовольной миной шагнул ей навстречу.

– Опаздываешь. Договаривались же сразу после завтрака.

Та не ответила на замечание, а просто спросила:

– Все взял?

– А то. – Болтун кивнул на стоящий на полу туго набитый вещевой мешок и поставленный рядом автомат Калашникова.

Сталкер отработанным движением забросил рюкзак за спину и повесил автомат на плечо, стволом вниз. Гончей было интересно, как Болтун собирается объяснить пограничникам свой уход со станции, но все оказалось до смешного просто.

– Почтальоншу на «преображенку» провожу и вернусь, – объявил он и, чтобы окончательно прояснить все вопросы, похлопал спутницу по упругому заду.

Под дружный хохот караульных «смутившаяся почтальонша» и ее провожатый спустились с платформы и вскоре скрылись в темноте туннеля.

С того момента, как Гончая появилась на Черкизовской, прошло немногим более двух суток. За это время перегон, связывающий станцию с Преображенской площадью, ничуть не изменился: те же скользкие шпалы, та же висящая в воздухе морось, в которой тонул луч фонаря, и тот же запах – удушливый, обволакивающий запах даже не гнили, а вообще непонятно чего.

– Чем у вас так воняет? – не вытерпела Гончая. С ее стороны это была ошибка, прокол!

– А у вас на «преображенке» не воняет, что ли? – спросил Болтун.

– Да мы как-то привыкли, – поспешила исправиться Гончая.

– Вот и мы привыкли, – последовал незамедлительный ответ.

Девушка несколько раз прокрутила в голове услышанную фразу, но не обнаружила в голосе спутника ни настороженности, ни тревоги. Значит, он не догадался, что она оказалась в этом перегоне второй раз в жизни, а на Преображенской площади и вовсе никогда не была.

Какое-то время шагали молча, но Болтун, видимо, не мог долго молчать.

– Через вентиляху наверх полезем? – спросил он. – Я вообще-то ни разу через шахту наверх не поднимался, – признался парень. – А ты?

– Нет, – соврала Гончая. – По мосту между «преображенкой» и Сокольниками пару раз проходила. Но там ничего сложного. Веншахта – это же обычный колодец. В стене – металлические скобы, поднимаешься по ним, как по лестнице.

– Высоко? – не унимался Болтун.

– Мой сказал: метров десять-пятнадцать.

Гончая сама, своими руками и ногами пересчитала все скобы, когда спускалась с поверхности в туннель, и могла точно сказать, что глубина вентиляционной шахты не превышает десяти метров. Но не признаваться же было в этом Болтуну.

– А скобы-то выдержат?

Девушка внезапно поняла, что ее напарник просто боится. Его следовало немедленно успокоить – не хватало еще, чтобы он передумал!

– Выдержат, – уверенно сказала она. – Раз моего выдержали, то и нас выдержат. А он был здоровый лоб, на полголовы выше тебя, под сто килограммов весом.

– Погоди, – насторожился Болтун. – Ты про кого говоришь? Про Леху Крепыша? Так он же два месяца как загнулся!

Гончая понятия не имела, о ком она говорит. Она вообще не знала ни одного сталкера с Преображенской площади, поэтому выдумывала на ходу. А вот напарник, на ее беду, похоже, их всех знал. Нужно было как-то выпутываться.

– Не, – ответила она. – Мой военный был, не из сталкеров.

– Военный? – повторил за ней Болтун. Настороженность из его голоса не исчезла. – А че он тогда наверх полез? Че он там делал?

Гончая резко развернулась к спутнику и, схватив его за ворот, притянула к себе. Парень от неожиданности едва не выронил свой фонарь.

– А тебе какое дело?! Ты что, шпионишь за мной?! На Дзержинскую стучишь?!

Сталкер не был готов к такому натиску. Он изумленно вытаращил глаза и замотал головой.

– Ты че, ошалела? И в мыслях…

– Вот и заткнись! – перебила его Гончая. – Давай, напяливай свою снарягу. Вон веншахта. Дошли.

* * *

Из щели между разъехавшимися тюбингами она извлекла резиновые чулки от армейского ОЗК, противогаз и завязанный в узел короткий дождевик. Внутри узла находился смазанный и готовый к бою «макар»[1]1
  Пистолет Макарова.


[Закрыть], который Гончая незаметно для Болтуна засунула за пояс.

Она оделась раньше напарника. Тот долго копался в вещмешке, словно впервые увидел его содержимое. Ее так и подмывало врезать спутнику ногою под зад, чтобы поторопился, но приходилось сдерживать себя. Наконец парень облачился в свое сталкерское снаряжение.

– Готов?

– Готов, готов, – отозвался Болтун. В его голосе отчетливо слышалось недовольство. – Давай, показывай дорогу.

Он пропустил девушку вперед, но вежливостью в его поступке и не пахло. Опытный сталкер всего лишь хотел убедиться, что впереди безопасно. Впрочем, иного Гончая от своего спутника и не ожидала.

Она подошла к уходящей вверх трубе вентиляционной шахты, подпрыгнула, чтобы ухватиться за нижнюю скобу, и без особого труда втянула в черную пасть лаза свое гибкое тело.

Болтуну даже подпрыгивать не пришлось. Он дотянулся до нижней скобы, просто подняв руки, после чего, отталкиваясь ногами от стены туннеля, забрался в трубу. Пусть он и здорово дрейфил, а про себя наверняка на все лады клял пришлую девку, соблазнившую его ценной находкой, но его все же нельзя было назвать слабаком. Гончая решила, что на поверхности с ним не возникнет проблем.

Подъем прошел без осложнений. Ржавые скобы время от времени похрустывали, но держали надежно – ни одна не обломилась. Отсчитав положенное количество скоб-ступеней, Гончая уперлась в чугунную крышку люка и, немного повозившись с ней, сдвинула в сторону. Прежде вентиляционную шахту ограждала невысокая бетонная башенка с железной решеткой, но потом решетку выломали, башенку снесли (или она сама развалилась), а на ее место забившиеся в метро люди установили крышку обычного канализационного люка.

Какое-то время Гончая ждала, пока ее глаза привыкнут к бьющему в шахту дневному свету, и одновременно прислушивалась к звукам на поверхности. Не услышав ничего настораживающего и подозрительного, она позволила себе выглянуть из лаза, и лишь убедившись, что опасности действительно нет, выбралась из шахты.

Примерно в квартале от люка какой-то зверь с оранжевой гривой и размером с пони, даже немного похожий на карликовую лошадь, облитую ярко-оранжевой краской, ощипывал ягоды и листья с разлапистого куста. Растущая совсем рядом высокая трава оранжевого пони почему-то не заинтересовала.

– На что уставилась? – услышала Гончая голос Болтуна. Пока она разглядывала лошадку, он успел выбраться на поверхность и водил теперь из стороны в сторону стволом своего автомата.

– А, это гуппи, – бросил сталкер, проследив за взглядом напарницы. – Они только листья жрут, на людей не нападают. Двинули, нечего на месте торчать.

Но Гончая никак не могла заставить себя сдвинуться с места, настолько удивительное существо завладело ее вниманием.

– Он оранжевый! Его же хищники, наверное, за километр видят.

– Да хоть за два, – отмахнулся Болтун. – На гуппи никто не нападает, себе дороже. У них мясо ядовитое. Они же ядовитые кусты жрут: листья, цветы, ягоды, – вот их ядом и пропитываются. А яркая шкура у них специально. Предупредительная окраска. Ты еще розовых гуппи не видела.

Сталкер ободряюще улыбнулся. Одно из двух: или на поверхности у него прибавилось смелости, или он перешел черту, за которой больше нельзя было колебаться и медлить.

– Вообще-то встретить безобидного мутанта – к удаче, – заметил Болтун через некоторое время.

– Безобидного? – переспросила Гончая.

– Ну да, травоядного или листоядного – короче, который не нападает. Так что все у нас будет путем! – заявил парень и тут же поправился: – Должно быть.

Гончая поняла, что он затеял разговор, чтобы подбодрить самого себя, но уверенности в его голосе она не заметила. Они шагали по Преображенскому Валу, и сталкер с опаской поглядывал в сторону раскинувшегося слева одноименного кладбища. За два десятилетия, минувших с начала глобальной ядерной катастрофы, оно густо заросло кривыми ветвистыми деревьями. И некоторые ветви (очень толстые ветви!) в этот момент усиленно раскачивались. И Гончая готова была поспорить на что угодно, что ветер тут был совершенно ни при чем.

Словно подтверждая ее опасения, где-то неподалеку раздался протяжный вой. Он никак не мог принадлежать безобидному травоядному мутанту вроде карликовой лошадки. Это был вой хищника! И, судя по всему, голодного.

Вот из-за таких моментов Гончая и не любила выбираться на поверхность. К счастью, ей это приходилось делать нечасто. В метро тоже можно было встретить какого-нибудь монстра. Хищные твари постоянно находили ходы или сами прорывали норы в мир людей. Но в метро охотница за головами, по крайней мере, была в своей стихии, а на поверхности, как и любой другой житель подземелья, – чужаком.

– Кто это? – шепотом спросила она у своего спутника.

Вряд ли Болтун услышал ее слова – из-под его противогазной маски донеслось лишь неразборчивое бормотание, – но он схватил напарницу за руку и подтолкнул к застывшему на рельсах трамваю. Гончая не заставила себя подгонять. Забыв про свою хромоту, она подбежала к вагону, ухватилась руками за ощетинившуюся осколками оконную раму и ввинтилась в разбитое окно. Болтун же обогнул трамвай сзади и вломился внутрь через неплотно закрытые двери. Он потратил чуть больше времени, зато избежал порезов. А вот Гончая рассекла кожу на левой ладони. Не смертельно (если, конечно, в ранку не попала какая-нибудь зараза!), но неприятно. Следовало признать, что парень поступил мудрее. В то же время, если бы их сейчас преследовали хищники, вся его «предусмотрительность» не стоила бы и ржавого патрона. Она бы вообще ничего не стоила.

Девушка поплевала на ладонь, стерла кровь и замотала порез специально припасенным для такого случая бинтом. Пока она возилась с раной, Болтун ползал на карачках по вагону и с опаской выглядывал из окон, причем во все стороны, – значит, тоже не понял, откуда донесся вой.

– Так кто это был? – повторила Гончая свой вопрос.

– А я почем знаю! – не оборачиваясь, ответил сталкер. – Хорошо хоть один, но, судя по всему, тварь огромная.

Второе утверждение не вызывало сомнений, а вот с первым девушка могла и поспорить: вдруг монстр сзывал воем сородичей, чем не вариант? Но эти мысли она оставила при себе.

– Так чего делать будем: переждем или пойдем дальше?

– Пойдем-пойдем, – передразнил ее Болтун. – Куда идти-то?

Гончая на коленях подползла к нему.

– Вон, видишь? – Она указала на многоэтажное здание за следующим перекрестком. – В том доме, в подвале.

– Ниче себе! – Сталкер даже присвистнул. – Там же подвалы огромные!

– Я знаю, как спуститься. И где искать, – успокоила его Гончая.

Леденящий кровь вой больше не повторялся, но Болтун выждал еще несколько минут, прежде чем покинуть укрытие. Его спутница сочла такую предосторожность оправданной.

С трамвайных путей с молчаливого согласия друг друга решили не сходить. Так и шагали вперед вдоль рельсов до самого перекрестка. Гончая подумала, что людей, привыкших к жизни в метро, отныне всегда будет тянуть к любому железнодорожному полотну: в постъядерном мире примелькавшиеся и знакомые многим с детства рельсы и шпалы вызывали ощущение покоя и ложной безопасности.

В этот раз даже эти заведомо мнимые ощущения не обманули Гончую, и до нужной многоэтажки она со спутником добралась благополучно. По дороге им на глаза попалась лишь небольшая стая поджарых длинноногих собак из четырех особей, которые увлеченно трепали шкуру какого-то зверя, а может, и сталкерский плащ – Гончая не присматривалась. Собаки тоже заметили людей, но не стали нападать – побоялись. Или просто не хотели бросать заинтересовавшую их шкуру.

Убедившись, что звери не собираются атаковать, Болтун со всех ног рванул к многоэтажке. Через минуту он уже выглядывал из входных дверей, жестами подзывая спутницу, а когда та подошла, радостно воскликнул:

– Я же говорил: будет нам удача! Показывай, куда идти. – Он буквально подпрыгивал от нетерпения.

Гончая, заглянувшая в здание накануне, прежде чем снова войти туда, внимательно осмотрелась. Если кто и побывал здесь после нее, то постарался не оставить следов. Во всяком случае, ничего подозрительного она не заметила.

– Давай за мной.

Болтун шагал так близко, что дважды ткнул ее своим автоматом.

– Ствол опусти, – предупредила его Гончая. – А то еще пристрелишь ненароком.

Погибнуть от случайной пули было бы глупо и обидно. Впрочем, необидных смертей не бывает.

– Не учи ученого, – огрызнулся сталкер, но ствол все-таки опустил.

– Сюда, – девушка указала на открытые двери лифтовой шахты. Вместо кабины там виднелась спущенная в подвал металлическая раздвижная лестница.

Сталкер заглянул вниз, потом посветил в шахту своим фонарем, но ничего, кроме толстого слоя пыли и кусков осыпавшейся штукатурки, под лестницей не обнаружил. Гончая ждала, полезет он туда сам или предложит сначала спуститься ей. Ее устраивали оба варианта. Болтун выбрал второй.

– Глянь, что там внизу. Я отсюда прикрою.

– Фонарь дай.

Забрав у напарника фонарь, Гончая спустилась в подвал. Вскоре оттуда донесся ее уверенный голос:

– Все в порядке. Спускайся.

Болтун замешкался, но затем все-таки начал спускаться следом за ней.

– Эй, посвети мне. – Гончая подняла фонарь. – Да не в глаза!

Больше Болтун ничего не успел сказать. Крепкие руки одновременно схватили его с двух сторон и, словно он был мешком с тряпьем, сдернули вниз. Тяжелая ладонь расчетливо съездила по уху, отчего парень на какое-то время оглох и потерял способность соображать.

– Только один? – раздался в темноте грубый, лишенный эмоций голос.

Голос принадлежал человеку в армейской разгрузке, который и показал Гончей и эту многоэтажку, и этот подвал, и вентиляционную шахту, открыв ей путь на Черкизовскую. Он своими руками задвинул за ней тяжелый чугунный люк, когда она спустилась в туннель, а потом более суток ждал с напарником, таким же наемником, ее возвращения.

– Один, – подтвердила девушка. – Второго вчера собаки загрызли.

Она могла этого и не говорить. Наемники не знали, кого конкретно и сколько человек она приведет. По большому счету, это их и не интересовало. Задачей этих людей было доставить женщину и тех, кто с ней, на Семеновскую живыми и невредимыми. Причем последнее условие относилось только к женщине. По отношению к ее спутникам разрешалось применять силу и даже причинять им вред, лишь бы это не ставило под угрозу их жизни.

Болтун постепенно очухался, но молчал и только крутил головой, пытаясь встретиться взглядом с Гончей. После того как наемники обыскали его и, связав руки, выволокли из подвала, ему это наконец удалось.

– За что? – спросил он, изумленно хлопая глазами.

Та пожала плечами. Она понятия не имела, зачем сталкер понадобился боссу.

– Ни за что. Просто бизнес.

* * *

– От кого ты слышала эти слова?

– От своего последнего нанимателя. Он считал себя режиссером и любил вставлять в речь разные мудреные словечки.

После долгого рассказа в горле саднило. Впрочем, последние дни горло болело всегда: и когда она говорила, и когда молчала. Гончая повернулась на бок и сплюнула в темноту сгусток кровавой слизи. Стало чуть легче, но это было временное облегчение. Никакой печали, а тем более огорчения из-за своего состояния девушка не испытывала. Она знала, что умирает, но ей было на это плевать. После гибели дочери ей стало на все наплевать.

Поп не знал о смертельной болезни собеседницы и своей болтовней упорно пытался пробудить в ней интерес к жизни. Наблюдать за его стараниями было даже забавно.

– И ты знаешь, что они означают?

– Понятия не имею, – призналась Гончая. Она снова перевернулась на спину. В таком положении лучше расслаблялись натруженные мышцы. Среди рабов это мало кто знал, но она не общалась с остальными пленниками, только для попа сделала исключение. – Отчего-то запомнилось выражение «просто бизнес».

– Прежде люди употребляли эти слова, чтобы продемонстрировать другим свое равнодушие, безразличие, – заметил поп. По примеру Гончей он тоже лежал на спине. Так что общение с девушкой и ему принесло некоторую пользу.

– А сейчас и демонстрировать ничего не надо, – сказала она. – Все и так знают, что остальным на них наплевать.

Священник долго молчал. Гончая даже подумала, что он заснул, и закрыла глаза, но через некоторое время вновь услышала его тихий голос.

– Неужели нам мало того, что уже случилось? Ядерная война, сотни миллионов, даже миллиарды жертв – неужели все это было напрасно? Неужели мы так и не вынесем из этого урок?

– Ты про людей?

– Да-да, – забормотал поп. – Люди – это венец творения…

Гончая мрачно усмехнулась в темноту. Сосед еще что-то говорил, но она не слушала. Из предыдущих разговоров с ним она поняла, что этот сорокалетний мужчина, назвавшийся отцом Ярославом, которого рабовладельцы и сами рабы называли просто попом, был умен и хорошо образован, но сейчас он нес вздор.

– Ты не слушаешь меня?

Вот как священник это понял? Ее лица он видеть не мог. Надсмотрщики держали рабов в полной темноте, огни зажигались только во время работ. Даже своими специально тренированными глазами Гончая не видела вокруг себя ничего, кроме густой темноты. Присутствие рядом других пленников выдавали стоны больных и раненых, их тяжелое дыхание, запахи пота и человеческих испражнений. Однако по запахам и дыханию невозможно было узнать, чем окружающие в данный момент занимаются: спят, прислушиваются к чужим разговорам, бредят, мечтают об избавлении или проклинают свою загубленную жизнь.

– Слушаю, – соврала Гончая, чтобы сосед не задавался. Впрочем, ей было все равно, что он о себе думает. Да и о ней тоже. – Не успеем.

– Прости, что?

– Не успеем, говорю, урок вынести.

– Но почему? – поп, похоже, растерялся.

– Потому что сдохнем.

– Мы с тобой, скорее всего, действительно не доживем, – согласился он. – И многие другие, но дети…

Его речь оборвалась бессвязным хрипом – собеседница железными пальцами сдавила ему горло. Несмотря на разрушающую тело болезнь, у нее сохранилась молниеносная реакция, а руки еще не утратили былую силу.

– Мою дочь убили! Убили у меня на глазах! А знаешь, почему? Один самоуверенный идиот вообразил, что с ее помощью сможет справиться с чудовищем, одолеть которое никому не под силу. Теперь их очередь! Тех, кто попрятался в метро и думает, что спасся! Они называют себя выжившими, но они ошибаются. Они все умрут. Скоро. И их дети тоже. И мне их нисколько не жаль, потому что никто из них не стоит слезинки моей дочери! Ясно?

Поп ничего не ответил, только захрипел. Гончая опомнилась и разжала пальцы, но и после этого священник хрипел еще несколько секунд. Наконец он произнес:

– Ты… очень жестока.

В другой раз девушка рассмеялась бы ему в лицо. Но после смерти дочери она разучилась смеяться. Поэтому ответила просто и без затей:

– Это раньше я была жестокой. А сейчас мне все равно.

Он пытался спорить, взывая к чувствам, которых у нее не осталось. В конце концов, ей это надоело, и она остановила его:

– Хватит болтать, поп. Спи и набирайся сил. Не сможешь копать – тебя прикончат, а мне этого не хочется.

– Тебе будет меня жалко?

Что-то подсказало Гончей, что собеседник улыбается. Но щадить священника, как и обманывать, она не собиралась.

– Мне будет скучно.

Девушка так и не узнала, поверил он ей или нет, потому что до тех пор, как надсмотрщики выплеснули на спящих вповалку рабов несколько ведер холодной воды (именно так всегда происходила побудка), священник больше не произнес ни слова.

* * *

Гончая оказалась на ногах одной из первых. Пока остальные пленники кое-как продирали глаза и корчились под холодными струями, она ловила ртом и сложенными ковшом ладонями льющуюся сверху воду, которая позволяла утолить на время постоянную жажду, смягчить израненное горло и хоть немного смыть с тела въевшийся пот и налипшую грязь.

Судя по рывкам и звону сковывающей их железной цепи, Поп еще только поднимался с земли, но Гончая знала, что через секунду-другую он так же, как и она, подставит рот и ладони под льющуюся сверху живительную влагу. Вода здесь была не так плоха. Во всяком случае, лучше той, какую девушке порой приходилось пить.

В отличие от Гончей, большинство пленников ни умыться, ни напиться не успевали. «Они не умеют распределять и экономить силы, не умеют восстанавливаться в короткие моменты отдыха и не могут защитить свою скудную пайку, за которую здесь идет настоящая война, – с презрением думала она. – Поэтому и дохнут как мухи». Надсмотрщиков не очень-то заботила смерть рабов. Раз в несколько дней в шахте (яме!) появлялись новые пленники. И все повторялось.

Если бы кто-нибудь год, месяц или хотя бы две недели назад сказал Гончей, что ее посадят на цепь и она с дюжиной таких же закованных в кандалы бедолаг будет изо дня в день, от побудки до отбоя рыть землю, углубляя какую-то яму, она бы просто рассмеялась тому в лицо. А могла и язык отрезать – в зависимости от настроения.

Как же могло случиться, что та, кого в разных концах московского метро считали безжалостной охотницей за головами, неуловимой шпионкой, фавориткой Рейха и любовницей фюрера, превратилась в измученную, умирающую рабыню без будущего и надежды? Те, кто знали ее, сочли бы такое превращение невозможным. Но для самой Гончей ответ на этот вопрос был очевиден – она перестала бороться.