Текст книги "Маркиза де Помпадур. Три жизни великой куртизанки"

– Все! Господин де Морепа, от вас у короля уже лицо стало желтым… Прием окончен! До свидания, господин де Морепа!

Как же он был благодарен за это своей фаворитке. Дошло до того, что без нее он стал чувствовать себя незащищенным, каким-то жалким, лишенным опоры.

Короче говоря, она стала его добрым другом. Настоящим другом. Не церемонно-подобострастным, как придворные, не эгоистичным и тщеславным, как дофин и ему подобные, не вежливо-равнодушным, как королева, а верным, все понимающим и всегда готовым прийти на помощь. И таким же нежным, как мама.

Относительно дружбы между мужчиной и женщиной существует множество мудрых афоризмов, в частности, утверждается, что «любовь и дружба несовместимы». Маркиза де Помпадур доказала обратное. Более того, она дала миру свой афоризм:

«Короли обычно не имеют друзей, немногие из них достойны того, чтобы их иметь».

Видимо, она считала, что Людовик XV этого достоин…

О роли маркизы в жизни короля очень точно сказали братья Гонкуры:

«Мадам де Помпадур овладела всем существованием Людовика XV. Она убивала все его свободное время, скрашивала его монотонный ход, ускоряла течение дней. Она вырывала его из вечной скуки, тянувшейся от раннего утра и до поздней ночи. Она наполняла его и занимала, не оставляя ни на минуту и не позволяя снова оказаться один на один с самим собой».

Граф д’Аржансон написал об этом в своем дневнике буквально следующее:

«Король обрел в госпоже д’Этиоль, каковая вскоре стала называться маркизой де Помпадур, очень подходящую особу для руководства собой. Пленив его проявлениями нежности, она достигла большей власти, чем могло бы дать личное доверие, утешение, посвящение в тайны. Она объездила его с ловкостью, более достойной профессиональной куртизанки, которая становится плотской любовницей, не нуждаясь в душевной связи, что не в обычае у знатных и достойных женщин. Ее мать, знаменитая блудница Пале-Рояля, подготовила и предназначила ее для такого рода деятельности».

* * *

Версаль (сейчас это юго-западный пригород Парижа, расположенный примерно в пятнадцати километрах от центра города) в первый раз был упомянут в акте, подписанном владельцем Гуго Версальским, который там поселился. В XI веке в Версале было аббатство, а в 1572 году Версалем завладел Ломени, друг короля Генриха Наваррского, впоследствии попавший в число жертв Варфоломеевской ночи. В 1627 году Версаль был продан Людовику XIII. Там сначала находился только охотничий дом, но чуть позднее это незначительное местечко превратилось в место постоянного пребывания французских королей. Вельможи вскоре окружили дворец увеселительными домами. Старое селение увеличилось, незаметно слилось с домами вельмож и превратилось в хорошенький городок. Людовик XIV с 1661-го по 1663 год выстроил новый дворец, который охватил и как бы поглотил старый, построенный отцом этого короля. 5 мая 1664 года там было проведено первое празднество, которое неслыханным великолепием привело всех в изумление. Первым архитектором и строителем дворца был Луи Лево, его заменил знаменитый Жюль Мансар. Ну, а Андре Ленотр, достойный соперник Мансара, истощил свое дарование в обустройстве Версальских садов.

В XVIII веке Версаль представлял собой весьма необычное зрелище. Несколько тысяч человек жили здесь какой-то своей обособленной жизнью, жили в свое удовольствие, наслаждались жизнью. Для управления этими развлечениями даже был создан специальный департамент «Мелких удовольствий», располагавший практически неограниченным бюджетом.

Главных удовольствий было четыре: любовь, азартные игры, охота и официальные развлечения.

Любовь была своего рода игрой и не имела ничего общего с браком, ведь браки в то время, как правило, заключались между подростками, и супруги, вырастая, редко испытывали друг к другу сильную привязанность. В результате все изменяли друг другу, и никто даже не считал это чем-то неприличным. Хотя нет, неприличным считалось изменять не по правилам или слишком уж открыто.

Самыми популярными карточными играми были «каваньоль», «пике» и «вист». В них наиболее «талантливые» ухитрялись проигрывать целые состояния. Обычно карточная игра продолжалась далеко за полночь: ночью игра шла более серьезная и азартная, чем днем, и золото лилось на столы обильной рекой.

Людовик XV был такой же охотник до карт, как и его предок Генрих IV, только Генрих IV всегда выигрывал, а Людовик XV иногда бывал в проигрыше. Когда король выигрывал, он клал выигрыш в свою особую кассу, если же проигрывал, то проигрыш выдавался из государственной казны. В последнем случае король обращался к своему премьер-министру. Тот хотя и ворчал, но не мог отказать в уплате проигрыша короля, ибо рассчитывал, что для его честолюбия гораздо полезнее, если тот будет проводить время на охоте и за карточным столом, нежели заниматься государственными делами.

Короля, вне зависимости от результата, игра отвлекала от неприятных мыслей. Маркиза де Помпадур всегда играла с ним в паре или просто стояла подле него, а он с самым непринужденным видом спрашивал ее мнение о перипетиях той или иной сдачи. Она смотрела весело, говорила спокойно, а ее советы неизменно были дельными, правда король не всегда следовал им.

По окончании игры обычно подавался ужин. За ужином король много пил, в особенности шампанского и вина. Заметим, что за столом господствовала большая вольность как в обращении, так и в словах. Подобная вольность была в большой моде в ту эпоху.

А еще король обожал охоту. В день охоты, возвращаясь во дворец вечером, король давал ужин, к которому созывались не только все участвовавшие с ним в охоте, но и особы, приглашенные по списку. Эти списки читались по возвращении короля с охоты перед всеми придворными – те, которые были приглашены, то есть помещены в список, оставались при короле, неприглашенные же удалялись.

Охотничьи выезды времен молодости Людовика XV со всеми этими кокетливыми амазонками, принимавшими в них участие, представляли собой нечто волшебное. Сколько же здесь было всевозможных принцесс, герцогинь и графинь! И выезжали они не в колясках, а верхом на лошадаях, напудренные, увешанные жемчугами и рубинами, одетые в богатые платья с тонкой зашнурованной талией, в маленьких треугольных шапочках, кокетливо наклоненных на правое ухо, с длинными шлейфами, касавшимися земли, которые, однако, не скрывали хорошеньких ножек в сапожках с золотыми шпорами.

Маркиза де Помпадур тоже научилась превосходно скакать на лошади, впрочем, это же самое можно было сказать обо всем, за что она бралась, считая это для себя важным.

Эти охоты, нужно заметить, всегда проходили очень весело, но не всегда заканчивались благополучно: олени и кабаны дорого продавали свою жизнь знатным охотникам, преследовавшим их с оружием в руках. На одной из охот, например, был убит граф де Мелен.

Людовик XV был отличным стрелком. За год он в среднем убивал по двести оленей, не считая других животных помельче. Главный королевский егерь господин Леруа, умело загонявший дичь под королевские пули, считался одним из самых привилегированных людей в королевстве.

За официальные развлечения отвечал герцог де Ришелье. К таковым относились: дважды в неделю – театр, раз в неделю – балы и фейерверки. Но все это королю быстро надоедало. Он был человеком ищущим, любил перемены и новизну. Его постоянно нужно было развлекать чем-то новым. Но чем?

Маркиза де Помпадур тоже постоянно задавалась этим вопросом. Литература короля не трогала. Особых увлечений музыкой он тоже не проявлял. Заниматься с ним регулярной охотой маркиза по состоянию здоровья не могла, а для того, чтобы вести бесконечные профессиональные разговоры о ружьях, собаках и убитых оленях, она мало, что в этом понимала.

Что же оставалось? Оставалась любовь или что-нибудь новенькое, о чем король не мог даже и мечтать. Неважно что, главное, чтобы занятие было новым и необычным. Как поняла маркиза, панически боявшемуся одиночества и чуть что впадавшему в меланхолию королю нужна была постоянная смена впечатлений.

* * *

Утвердив свое положение при дворе и получив от герцога де Гонто уроки придворного этикета и манер, маркиза де Помпадур стала прилагать все старания, чтобы стать незаменимой для короля в качестве устроительницы разного рода праздников, балов и спектаклей.

Любовь к театру навела ее на мысль переодеваться и в личной жизни; оказалось, что это удваивает пыл монарха. Ему так нравилось, когда во время их свиданий маркиза одевалась то молочницей, то монахиней, то пастушкой; ее даже видели в образе доярки с крынкой теплого молока в руках.

Маловероятно, что короля привлекали одни лишь женские прелести новоиспеченной маркизы. На ложе любви она оказалась далека от совершенства, хотя и старалась компенсировать недостаток пылкости актерским мастерством и изобретательностью. К сожалению, Его Величество обладал таким испепеляющим темпераментом, что маркиза могла заниматься с ним любовью лишь время от времени, да и то отдавая этому последние силы. Понимая, что счастье нельзя назвать полным, не доведя дело до завершения, она во всем уступала ему, но сексуальные утехи быстро утомляли ее, и скрывать это становилось с каждым разом все труднее и труднее. После очередного «общения» с королем все тело маркизы болело, голова кружилась, и было невозможно вздохнуть полной грудью, но она стремилась во всем угождать ему, поэтому приходилось разделять и его интерес к любовным играм. Но все равно, он был слишком силен и вынослив для ее слабого организма.

Граф д’Аржансон писал в своем дневнике:

«Она ломала комедию, подделывая и имитируя страсть и даже добродетель, когда ей это бывало нужно. Полученное образование усовершенствовало естественные наклонности, что позволило ей достичь непревзойденных высот в избранной роли. Это – грациозное орудие для исполнения самых низменных замыслов».

Она мечтала иметь от короля ребенка, но у нее ничего не получалось. В первые годы их отношений у нее было несколько выкидышей, которые травмировали ее и без того хрупкое здоровье.

Но король любил ее не за это, вернее, не только за это. Рядом с ней он, зажатый в тиски этикета, со всеми этими многочасовыми церемониями пробуждения и отхода ко сну чувствовал себя просто свободным человеком. Кто, кроме маркизы де Помпадур, мог зазвать в королевские гостиные столь блистательных интеллектуалов и собеседников – от Вольтера до Бернара де Фонтенелля? Того самого де Фонтенелля, который за пять дней до смерти в столетнем возрасте с грустной улыбкой сказал: «Печально, друзья! Я начинаю терять вкус к жизни!»

Людовик XV, выросший без матери и отца, был человеком застенчивым, во многом закомплексованным. Маркиза же, в числе прочего, умела короля и по-матерински приласкать. При этом она очень дорожила их близостью и делала все возможное, чтобы соответствовать сексуальному напору короля. В частности, у нее хранилось множество баночек с ароматическими травами и мазями, а естественный порядок вещей она часто заменяла его замысловатыми имитациями, приводившими короля в неописуемый восторг.

Сколько раз она пыталась испытать неизведанное блаженство, предаваясь мечтам о плотских наслаждениях. Порой она в неистовстве бросалась на кровать и начинала ласкать себя руками, но каждый раз приходилось признать иллюзорность своих надежд. Все было тщетно, ибо можно легко обмануть мужчину, можно даже попытаться обмануть саму себя, но природу не обманешь…

Эти усилия во имя любви делали ей честь, ибо маркиза по природе своей была не самого горячего темперамента, и ей стоило большого труда представлять собой женщину страстную, охочую до любви, ненасытную. Для этого она прибегала к всевозможным ухищрениям. Мадам дю Оссэ, преданная камеристка маркизы, в написанных ею «Мемуарах» доносит до нас некоторые из них:

«Мадам де Помпадур изо всех сил старалась нравиться королю и отвечать его страстным желаниям. На завтрак она пила шоколад с тройной дозой ванили. В обед ей подавали трюфели и суп с сельдереем».

Казалось бы, весьма странное меню, но известно, например, что древние ацтеки и индусы кипятили ту же ваниль в молоке и пили эту смесь как сексуальный тоник. Известно также, что корни, стебли и листья сельдерея поднимают общий тонус организма, а дорогущие трюфели, эти подземные грибы с их специфическим вкусом, являются лучшей возбуждающей пищей, оставляя позади даже икру и устрицы.

Подобные блюда как будто горячили маркизе кровь. Но нельзя же было питаться только ими. Мадам дю Оссэ однажды заговорила с маркизой о вреде, который подобная диета может причинить ее самочувствию, но та, увлеченная своей идеей, казалось, ее не слышала.

Мы уже несколько раз упомянули имя мадам дю Оссэ, теперь, пожалуй, следует пояснить, кто это такая. Мадам дю Оссэ была вдовой одного обедневшего дворянина, и когда маркиза де Помпадур предложила ей стать своей камеристкой, та, не задумываясь, согласилась. С тех пор она стала ближайшей помощницей и даже подругой маркизы, находилась при ней круглосуточно и знала об обстоятельствах ее жизни буквально все. Вскоре мадам дю Оссэ начала вести записи самого интересного, что, на ее взгляд, происходило вокруг маркизы, а после ее смерти оформила эти разрозненные записи в полноценные «Мемуары», которые были не раз опубликованы и до сих пор пользуются популярностью у тех, кто интересуется жизнью маркизы де Помпадур. Можно по-разному относиться к достоверности и хронологической точности «Мемуаров» мадам дю Оссэ, но в любом случае, описывая жизнь знаменитой фаворитки короля, обойтись без ссылок на нее невозможно.

Так вот, эта самая мадам дю Оссэ поделилась своей заботой с герцогиней де Бранка, близкой подругой маркизы, которая, в свою очередь, высказала мадам де Помпадур опасения по поводу ее здоровья.

– Любезная моя подруга, – ответила ей маркиза, – я дрожу при мысли потерять сердце короля, перестать нравиться ему. Мужчины, как вы знаете, придают большое значение некоторым вещам, а я имела несчастье родиться с холодным темпераментом. Я придумала для себя эту возбуждающую диету, и вот уже несколько дней, как этот эликсир благотворно на меня действует, или, по крайней мере, мне так кажется…

– Поверьте, мужчинам нужны не сельдереи с трюфелями, – возразила мудрая герцогиня де Бранка. – Им гораздо важнее, когда с ними милы и ласковы, когда им не перечат и отмечают их достоинства, не обращая внимания на недостатки. Они же как малые дети…

– Но я боюсь, – перебила ее маркиза, – что моя натура «вареной курицы» окончательно отвратит его от моего ложа, и он найдет себе другую. К сожалению, состояние моего здоровья вовсе не располагает меня предоставлять моему обожаемому повелителю все те удовольствия, на которые он вправе рассчитывать.

Герцогиня де Бранка взяла приготовленное маркизой стимулирующее лекарство и решительно бросила его в камин.

Маркиза де Помпадур запротестовала:

– Я не люблю, когда со мной обращаются, как с ребенком!

Но герцогиня де Бранка продолжала настаивать на своем:

– Подобная диета, если что, его не остановит, вас же она погубит.

– Но вы же не знаете, что произошло на прошлой неделе. Представьте себе, король присел на мой диван и просидел так всю ночь. Я чувствую, что надоела ему, еще немного – и он найдет себе другую.

– Будьте терпеливы, моя дорогая, – начала успокаивать ее герцогиня де Бранка. – Подождите. Будьте с ним добры и обходительны. Физическая близость, конечно, важна, но это не все. Король привязался к вам, а привычки сердца не так-то легко изменить. Их цепи могут привязать мужчину гораздо прочнее…

После этих слов мадам де Помпадур разрыдалась и признала, что возбуждающие снадобья, безусловно, только еще больше вредят ее здоровью. Когда герцогиня де Бранка ушла, она позвала мадам дю Оссэ и с глазами, полными слез, откровенно призналась:

– Я обожаю короля и так хочу быть пылкой с ним. Но, увы! Часто у меня ничего не получается, но я готова расстаться с жизнью, лишь бы нравиться ему!

* * *

Зато в искусстве светских бесед маркизе де Помпадур не было равных. Никогда еще в обществе женщины королю не приходилось столько смеяться. Надо сказать, что король сам любил пошутить и высоко ценил чувство юмора, а беседа в те времена была одним из видов времяпрепровождения. Люди высшего света беседовали часами, иногда целыми ночами напролет. В беседах они самовыражались, и это искусство было доведено до такого совершенства, что очень часто содержание разговора уступало место его форме: быстроте реакции, отточенности фраз, меткости формулировок, неожиданности определений. При этом нужно было строго соблюдать неписаные правила: с одной стороны, нельзя было во всем соглашаться с другими (такой человек считался скучным), с другой стороны, чтобы нравиться, нужно было делать так, чтобы собеседники оставались всегда довольны собой.

В этом деле маркиза превзошла всех и саму себя. Она умудрялась не ждать, пока кто-то подскажет тему, а сразу же завладевала разговором. А еще она знала сотни забавных историй. Чтобы постоянно развлекать короля чем-то новеньким, она, как мы уже знаем, регулярно просматривала полицейские сводки и черпала информацию оттуда. Когда нечего было рассказать, она играла и пела для короля, декламировала наизусть стихи и отрывки из пьес, приглашала для бесед интересных людей из числа своих друзей.

Удивительным было то, что маркиза, когда было надо, умела возражать, но при этом не вызывала раздражения и поражала собеседников точностью своих доводов.

Но на одном «разговорном жанре» долго продержаться было невозможно. Для развлечения короля нужно было придумать ему какое-нибудь оригинальное, как сейчас говорят, «хобби». Так поступают многие женщины, желающие закрепить свой контроль над мужчиной. Немного подумав, маркиза де Помападур с увлечением и огромной энергией занялась приобретением домов. Она меняла в них обстановку, придумывала новые архитектурные идеи. Постоянно что-то покупалось, перестраивалось, реставрировалось. Все регулярно передвигалось с места на место и перекрашивалось. Естественно, король не мог оказаться в стороне от всего этого, тем более, что его фаворитка занималась обустройством не только собственных домов, но и его домов тоже. Сначала Людовик XV просто давал маркизе деньги, а потом постепенно втянулся и даже стал получать от этого удовольствие.

Первым домом, подаренным маркизе Людовиком XV в 1746 году, стал замок Креси возле Дре в семидесяти километрах к западу от Парижа. Покупка эта, по данным дотошного в отношении расходов маркизы де Помпадур Жозефа Ле Руа, обошлась французской казне в 650 000 ливров.

Замок Креси был построен на месте разрушенной старой крепости. Для восстановительных работ были использованы камни старого акведука, возведенного еще при Людовике XIV. Маркиза де Помпадур существенно расширила и обустроила замок. Работы велись аж до 1754 года, что довело общую стоимость замка до трех с лишним миллионов ливров. При этом рядом с замком маркиза построила госпиталь для бедняков из соседних деревень.

Король приезжал сюда иногда вместе со своим двором. Здесь, в частности, праздновали рождение у дофина сына, герцога Бургундского.

В том же 1746 году маркиза де Помпадур купила у Русселя, главного королевского откупщика, землю в Ля-Селль в одном лье от Версаля. Стоимость этой «затеи» маркизы составила 260 000 ливров, из которых почти 70 000 было потрачено на перестройку замка. Замок этот называли маленьким замком. Да это был, скорее, даже не замок, а просто большой дом, но зато вокруг него было множество каналов, по которым можно было плавать на гондолах.

Всего менее чем за год королем было подарено активной фаворитке около двух миллионов ливров. Ее страсть к прекрасному вскоре заразила и короля, став для него своего рода отдушиной, лекарством от скуки. Он охотно стал поддерживать все начинания своей фаворитки. Поднимаясь к ней, он всегда был уверен, что его ждет какой-нибудь новый умопомрачительный проект. Предугадать полет фантазии маркизы было невозможно, и королю это безумно нравилось. С этой дамой, право же, не соскучишься.

Историк Ги Шоссиан-Ногаре делает вывод:

«Это была регентша, чье духовное влияние как-то волей-неволей распространилось на весь двор. Она не только прекрасно уловила дух и стиль придворной жизни, но и правильно поняла место главного советника короля, который, лично докладывая монарху обо всем, не может самостоятельно принимать никаких решений, выходящих за рамки его компетенции. Совершенно непринужденно она сумела воплотить в жизнь то, о чем прежде не могли и помыслить даже самые гордые фаворитки. После нее подружка короля перестала восприниматься альковной принадлежностью. Будучи незаурядной женщиной, из своего довольно тривиального амплуа она сделала первую роль, очистила ее, придала ей форму… Она внушала уважение не надменностью, но характерной для нее свободой в обращении как по отношению к королю, так и к строгостям этикета».

Сказанное подтверждает одну из тайн маркизы, однажды доверенную подруге, которая поспешила занести ее в свой дневник. Вот эта тайна:

«Для короля я – та же и вместе с тем каждый раз новая женщина: пастушка, султанша, простая и веселая горожанка или остроумная рассказчица. Главное – ни в чем не походить на придворных дам».

* * *

Рано или поздно, но настало время быть официально представленной королеве. Тянуть с этим дальше было бы неприлично, если здесь вообще может идти речь о каких-либо приличиях. Впрочем, в середине XVIII века понятия о приличиях были несколько иными, чем сейчас. Тогда считалось, что королю просто по положению необходим наперсник-фаворит или любовница, но почти всегда фаворит приносит государству больше зла, нежели фаворитка, а следовательно – наличие фаворитки, по сути, и не есть зло.

Сопровождать Жанну-Антуанетту вызвалась принцесса де Конти. Из-за неуемной любви к карточным баталиям она была в долгах, как в шелках, и ей за ее готовность хорошо заплатили. Других желающих все равно не нашлось, а мадам де Конти терять было нечего.

Накануне узнавший о предстоящем представлении маркизы де Помпадур аббат д’Айби неосторожно спросил в присутствии мадам де Конти:

– Хотелось бы знать, что за шлюха согласится представлять нашей королеве эту авантюристку?

Все испуганно замолчали, думая, что разразится скандал, но мадам де Конти спокойно ответила:

– Успокойтесь, аббат, это буду я.

И как ни в чем не бывало удалилась.

Королева Мария Лещинская, несмотря на то, что у нее были все основания относиться к новой фаворитке мужа с предубеждением, приняла ее исключительно любезно.

Жанна-Антуанетта так дрожала от страха, что даже уронила на пол свой жемчужный браслет. Все думали, что женщины обменяются лишь двумя-тремя дежурными фразами, но их беседа против правил затянулась. Они обсудили туалет Жанны-Антуанетты, вспомнили, есть ли у них общие знакомые. Таковой оказалась мадам де Сессак.

– Передавайте мне новости о ней, мы несколько раз виделись в Париже.

Королева говорила очень тихим голосом, а Жанна-Антуанетта несколько раз повторила одну и ту же фразу, которую хорошо слышал герцог де Ришелье, запечатлевший ее в своих «Мемуарах»:

– О, мадам, мне так хочется понравиться вам…

Видимо, эту фразу она заготовила заранее, а сейчас от сильного волнения не могла придумать ничего другого.

Герцогиня де Люинь находилась тогда подле королевы, и ее супруг оставил нам следующий рассказ об этой аудиенции:

«На представление королеве собралось много народу, и весь Париж занимало то, что скажет королева мадам де Помпадур. Пришли к заключению, что она сможет говорить только о ее туалете – обычном предмете разговора для дам, когда им нечего сказать друг другу. Королева, знавшая о том, что Париж уже продумал ее беседу, по этой самой причине сочла нужным говорить о чем-нибудь другом. Она знала, что маркиза виделась в Париже с мадам де Сессак, и была весьма рада с ней познакомиться. Не знаю, услыхала ли мадам де Помпадур то, что ей говорили, ибо королева говорит довольно тихо, однако она воспользовалась моментом, чтобы заверить королеву в своем уважении и желании ей понравиться. Королева выглядела вполне довольной речами мадам де Помпадур, а присутствующие, не пропускавшие ни единой мелочи из этого разговора, утверждали, что он был довольно долгим и состоял из двенадцати фраз».

После аудиенции королева объявила:

– Раз уж королю непременно нужна любовница, пусть это лучше будет мадам де Помпадур, чем кто-нибудь другой.

Это выглядит странно, но «Гризетку» чуть ли не лучше всех приняла именно законная супруга короля. Возможно, королева, настрадавшаяся в свое время от нахально-бесцеремонных сестер де Нель, была рада, что новая фаворитка ее супруга оказалась, по крайней мере, почтительной. А возможно, набожная и совершенно охладевшая к сексуальным утехам королева почувствовала в Жанне-Антуанетте родственную душу. И она не ошибалась – интимная сторона отношений с королем и его новой фаворитке давалась не без труда. По всей видимости, именно эта проблема впоследствии в определенной степени сблизила обеих женщин. Во всяком случае, доподлинно известно, что королева относилась к маркизе де Помпадур гораздо лучше, чем ко всем остальным бывшим и будущим фавориткам своего супруга.

Это помогло маркизе еще прочнее утвердиться при дворе. Однако по прошествии нескольких недель между королевой и фавориткой произошла достаточно неприятная история, чуть было не испортившая их отношения.

Дело было так. Однажды маркиза пришла к королеве с огромным букетом цветов в руках. Королева тотчас же принялась вслух расхваливать цвет ее лица, глаза и прекрасные руки. Она нашла ее необыкновенно изящной и закончила тем, что попросила спеть для нее.

У маркизы де Помпадур были заняты руки, а букет был очень тяжелым, поэтому она сразу поняла, что хорошо спеть не получится. Она попыталась отговориться, но королева настаивала на своем, и отказаться было совершенно невозможно. Тогда маркиза, посчитав, что все это делается специально, запела арию Армиды. Начала она с того места, где коварная обольстительница держит Рено в своих золотых оковах. Главными в этом отрывке были слова: «Наконец-то он во власти моей!»

Заметив, как исказилось лицо Ее Величества при этих словах, все присутствующие дамы тоже состроили недовольные мины, выражавшие готовность при наличии соответствующего распоряжения немедленно растерзать нахалку.

К счастью для фаворитки, королева просто не способна была ни на кого таить злобу. На следующий день она забыла о нанесенном оскорблении, и обе женщины зажили с тех пор в относительном согласии. Точнее было бы назвать их отношения мирным сосуществованием. Обе женщины четко осознавали свое место подле короля и не лезли на чужую «территорию», поэтому и соперничества, то есть боязни предпочтения, между ними не было. Все это очень устраивало Людовика XV. Ведь он так не любил все эти осложнения…

* * *

Сделавшись маркизой, в 1746 году Жанна-Антуанетта поставила себе цель быть и фрейлиной королевы, то есть получить при дворе официальный и очень престижный пост.

Поясним, что звание фрейлины давалось лишь представительницам очень знатных дворянских фамилий. Они составляли свиту королев и их дочерей. Фрейлины должны были неотлучно находиться при своих повелительницах, обязаны были являться к ним с утренними приветствиями, присутствовать на торжественных приемах, аудиенциях и т. п. При этом фрейлинами могли быть только незамужние особы.

Как видим, претензии Жанны-Антуанетты на это место и с точки зрения знатности фамилии, и с точки зрения девичества были полнейшим нарушением общепринятых светских норм и традиций. Нетрудно догадаться, как трудно было сделать так, чтобы королева на это согласилась, однако она была добра и всегда старалась угождать прихотям своего супруга-короля. Во всяком случае, она всеми силами пыталась не гневить его понапрасну и вообще вести себя тихо и незаметно. Зная это, герцогиня де Люинь согласилась взять на себя труд донести до Ее Величества пожелание маркизы де Помпадур.

Но королева отвечала, что все места фрейлин давно заняты или уже обещаны другим. Герцогиня де Люинь передала ответ королевы маркизе.

– В таком случае, – настаивала на своем фаворитка, – доложите Ее Величеству, что я почла бы для себя за величайшую честь быть сверхштатной фрейлиной.

Герцогиня де Люинь пошла представить королеве эту новую просьбу, потом опять возвратилась к фаворитке.

– Ну, что вы мне теперь скажете, герцогиня? – снова спросила Жанна-Антуанетта.

– Ничего хорошего, дорогая, – отвечала многоопытная де Люинь, – Ее Величество желает сохранить принятое издавна правило.

– Интересно, что же это за правило?

– Оно заключается в том, что фрейлины королевского двора должны почаще ходить к исповеди, и что все они, по крайней мере раз в год, должны причащаться. Это правило, кстати, строго соблюдается и в доме Ее Высочества дофины.

– Но, – возразила маркиза де Помпадур, – ведь я теперь хожу в церковь и исповедуюсь.

– Королева этому верит, – хитро улыбнулась герцогиня де Люинь, – но так как общество в этом не совсем уверено, следовало бы сделать так, чтобы и оно поверило этому так же, как и королева. Тогда королева охотно бы дала свое согласие.

После этого маркиза де Помпадур сделала большую ошибку: чтобы получить исповедь и причастие, она обратилась к иезуитам, представлявшим собой чуть ли не самое догматическое направление католической церкви.

Исповедь маркизы де Помпадур для пользовавшегося в то время большим влиянием монашеского ордена иезуитов была важным делом, можно сказать, идеологическим и даже политическим, поэтому между отцами церкви произошло разногласие, и они разделились на две группировки. Более лояльная сторона полагала, что маркизу де Помпадур надобно исповедать и причастить просто, без всяких условий. Но другая часть иезуитов, считавшая себя истинными поборниками веры, не признававшая маркизу де Помпадур, порицавшая ее образ жизни, не любившая ее художников и философов, решила отказать ей в отпущении грехов, пока она будет оставаться при дворе и возле короля. В результате долгих споров иезуиты, приняв сторону последних, отказали фаворитке короля в исповеди и в причастии.

Маркиза была возмущена таким поворотом дел и возненавидела иезуитов, и когда ее могущество стало совершенно упрочено, это привело к тому, что она вместе с аббатом де Берни решила изгнать из Франции этот орден.

Между тем, допустили маркизу де Помпадур к исповеди или нет, королеве все-таки придется уступить. Произойдет это через десять лет.

* * *

С самого начала своего пребывания в Версале маркиза де Помпадур, дабы развлечь короля, которому уже порядком надоели все эти «Комеди Франсэз» и «Комеди Итальен», решила организовать свой частный театр. Обученная пению и искусству декламации, она сама была, пожалуй, лучшей самодеятельной актрисой Франции. Почему бы не использовать эти способности для разнообразия королевского досуга?