Текст книги "Параллели. Часть первая"

К вечеру воскресного дня Василий зашел за Фросей, его встретила пожилая женщина, ее мать Анастасия, приветливо ответившая на его приветствие и пригласившая гостя в дом. Это была землянка, состоящая из трех комнат, семья Фроси жила скромно, но в доме было чисто и светло, бросилась в глаза красивая мебель, часть из которой была бережно накрыта накрахмаленными скатертями-покрывалами с вышитыми на них узорами. Такая кропотливая работа была доступна только женщинам с терпеливым и усидчивым характером. Анастасия пригласила Василия присесть и позвала Фросю. Та вышла в домашнем очень красивом халате, чем дополнительно обворожила Василия. Поздоровалась с ним и, присев напротив, спросила:

– Пришли, значит, все же.

– Так мы на танцы собирались, неужто вы забыли, Фрося?

– Да нет, это вы собирались, я же вам ничего не обещала.

Смотревшая со стороны Анастасия, видя, как растерялся Василий, строго посмотрела на дочь и, выдержав паузу, сказала:

– Ты, дочка, и впрямь, сходи на танцы-то, что дома все время сидишь, не убежит твоя работа-то, успеешь еще дома насидеться. Вас как зовут, молодой человек?

– Василием кличут.

– Вы не смущайтесь, у нашей Фроси характер стойкий, да справедливый, добрый. Это она снаружи такая строгая, привыкла после смерти папы на себя все взваливать, я ей помощник маленький, а братья, что с них взять-то, маленькие совсем были, вот только и стали подыматься – взрослеть. Не очень-то у нее детство было детским, вот и стала взрослой раньше времени. Идите на танцы, коль собрались, развеетесь, отдохнёте немного.

Слова этой женщины настраивали Василия на бережное и уважительное отношение к Фросе. Василий встал и, обращаясь к Фросе, с волнением в голосе произнес:

– Фрось, давай пойдем, не понравится тебе, уйдем, ты переодевайся, я тебя на улице подожду.

Он встал, словно не хотел оставить Фросе возможность ответить отказом, попрощался с ее матерью и быстро вышел. Фрося осталась сидеть на стуле в какой-то нерешительности. Ей в действительности очень хотелось сходить на танцы с Василием, она была рада его визиту и его настойчивости, только ноги почему-то не слушались ее, совсем не слушались. Они замерли и, подогнувшись под проекцию тела, все больше и больше затекали. Молчание нарушила мать.

– Фрось, ну, что ты, в самом деле, я же вижу, тебе хочется сходить на танцы, иди, собирайся, а то совсем замордовала парня, вон уже ходит взад-вперед, видно, что волнуется, и ты, вижу, волнуешься, давай иди уже, собирайся.

Последние слова матери, словно спусковой крючок, толкнули Фросю к действиям, она, как ошалелая, сорвалась со стула, вбежала в свою комнату и стала одевать давно уже выбранный наряд. Как бравый солдат, поднятый по тревоге, Фрося через несколько секунд уже стояла перед матерью и, виновато сжимая красивую блузку, произнесла:

– Мам, что, я пойду?

Анастасия, видя смущение дочери, заулыбалась и ласково, с материнской любовью и терпением, произнесла:

– Да, иди уже, Фросенька, иди.

Фрося пулей вылетела на улицу, тут же спохватилась и, приблизившись к Василию неспешным шагом, сказала:

– Идемте, Василий.

Тот услужливо подал ей руку, Фрося секунду подумала, затем взяла его под руку и зашагала рядом. Они сразу же превратились в красивую молодую пару, не замечающую ровно ничего вокруг, беседующую на различные пустяковые темы и попросту светящуюся каким-то внутренним светом. Василий и Фрося продружили около трех лет, прежде чем Фрося приняла предложение Василия стать его женой. На то были весомые основания, прежде всего это подрастающие братья Анатолий и Юрий, младшему из которых в 1948 году только исполнилось одиннадцать. И хотя это уже были подростки, но все же пока не работающие, а, следовательно, находящиеся на полном иждивении старших. Василий был готов нести дополнительное материальное бремя совместно с Фросей, но этого не хотела сама Фрося, она не желала быть материально зависимой от мужа, потому и замужество все время отодвигала на более поздний срок.

Как часто бывает в подобных ситуациях, дело с мертвой точки сдвинулось благодаря случаю. Старший брат Василия, Володя в 1948 году был назначен на должность главного инженера локомотивного депо города Киева. Он написал письмо Василию с предложением вернуться в Киев и помогать родителям, так как у него в связи с новым назначением совершенно не остается времени на них. Да и Киев он считал более перспективным местом для жизни, нежели далекий Казахстан в которым он никогда не был и имел самое смутное представление о жизни там. Василий был младше Володи всего на два года, но старший брат всегда довлел над ним, он и учился лучше, и как-то быстро двигался по работе, родители всегда ставили его в пример. Оказавшись волей армейских начальников в Казахстане, Василий как-то легко прижился на новой земле, свыкся с суровым климатом. И вовсе не хотел возвращаться домой, в Киев. Он регулярно писал родителям письма, успокаивал их относительно местных холодных зим и каждый раз под разными предлогами отклонял предложения о возвращении домой. Вот и теперь он сообщил о предстоящей женитьбе, в надежде в очередной раз объяснить свое нежелание что-либо менять в окружающей действительности. На что получил ответ, в котором писалось, что вся их родня находится в Киеве и целесообразно жениться здесь, где могут присутствовать и родители, и многочисленные родственники. Мать Фроси, Анастасия, после разговора с дочерью, сказала ей о том, что жена должна все-таки ехать за мужем, а мальчики подрастают, и они смогут справиться как-нибудь. Конечно, что еще Анастасия могла сказать своей дочери, которой она желала простого женского счастья. К концу 1948 года Василий и Фрося расписались, скромно отметили это событие с друзьями и коллегами, и отправились в Киев.

Город встретил их ослепительной красотой Днепра, уютностью Крещатика и великолепием Киево-Печерской лавры. Фрося впервые была в таком большом городе с такой древней историей. Киев ее очаровал. Семья Василия встретила Фросю приветливо, но настороженно. Всю жизнь проживя в одном городе, они словно и не хотели вовсе познавать иную, не такую благоустроенную жизнь, словно ее и не существовало вовсе. Мария Николаевна и Петр Федорович, родители Василия, были людьми интеллигентными, оба преподавали в институте, хотя им было уже далеко за семьдесят и проблемы со здоровьем уже, ох как, сказывались. Володя с ними не жил, он не был женат, но, как и подобает начальствующему составу, имел собственную квартиру в поселке железнодорожников, к сожалению, это было достаточно далеко от родителей, и, как следствие, он не мог часто бывать у родителей по причине своей занятости на работе. Во время ужина у родителей много говорили о Казахстане. Марии Николаевне и Петру Федоровичу было интересно все: какая там природа, как живут люди, каковы перспективы тех мест. Родителям очень понравилась скромная и учтивая Фрося. Они увидели, что их сын выбрал в жены красивую и умную девушку с проницательным взглядом и покладистым характером. Единственное, что их удивило, так это четкое желание Фроси остаться на своей девичьей фамилии, но видя, что сын Василий реагирует на это спокойно, они не стали более возвращаться к этой теме. Хозяйка Мария Николаевна угощала гостей наваристым борщом и котлетами по-киевски.

– Фрося, – обратилась она к снохе, – кто у вас остался из близких родственников в Казахстане?

– Мама, старшая сестра и два брата.

– У вас большая семья, а что с папой?

– Папа умер, у него было заражение крови. С тех пор мы живем с мамой и братьями одни.

– А как же старшая сестра?

– Она вначале жила с бабушкой и дедушкой, а после мы ее забрали, сейчас она замужем и живет отдельно.

– А как вы оказались в Казахстане?

– Случайно, Мария Николаевна, при переезде на Украину у нас украли документы и деньги, папа был вынужден остаться, работать и выправлять утраченные документы, так мы и остались в Казахстане.

– А куда же вы ехали на Украине?

– К кому, теперь уже не помню, помню только, что мы ехали в Черниговскую область, там у нас какие-то родственники, к сожалению, точнее сказать не могу. Наверное, мама знает, я как-то об этом с ней не говорила, извините.

– Ну, что ты, Фрося, я попросту поинтересовалась, – ответила Мария Николаевна.

В разговор вступил Петр Федорович.

– Мария Николаевна, ну, что ты, смутила нашу гостью своими расспросами, право, дай человеку пообвыкнуть, прийти в себя, будет у вас еще время поговорить.

И Петр Федорович перевел разговор на младшего сына.

– Василий, ты в Казахстане, смотрю, машинистом стал, может, пойдешь работать к Володе, в локомотивное депо?

– Ну, да, пап, куда же мне еще-то идти, пойду по своей профессии работать. Да и Фрося со мной пойдет на станцию, она в резерве работала, так что нам-то от железной дороги никуда.

– А, ну, вот, и славненько, с работой порешили… Вася, жить сможете у нас, зачем нам двоим трехкомнатная квартира, занимайте вашу с Володей комнату, она большая, вам будет просторно, дети пойдут, будет, куда кроватку поставить.

Пётр Федорович был мужчиной основательным, любил сразу расставлять все точки над «и» В разговор вступил Володя, обращаясь к Фросе, он спросил:

– Фрося, как давно вы работаете?

– С 16 лет.

– Последнее место работы?

– В резерве – кондуктором.

– Ответственно, – покачивая головой, произнес Володя. – Что же, у вас там все такие молодые?

– Почти все, старым взяться неоткуда, дорога новая, людей набирали недавно. Многим пришлась работа по вкусу, теперь и опытные появятся, пройдет время.

– Да, это безусловно, а у нас обратная картина, больше, как вы тактично выразились, опытных. Только внедрять что-либо новое с ними, ох, как не просто!

– Это естественно, кому же хочется постоянно меняться? – ответила вопросом Фрося, их глаза встретились, и Фросе показалось, что Володя оглядывает ее как-то уж очень пристально – оценивающе. Она подняла глаза и смело взглянула на него, Володя не вынес ее пронзительного взгляда и тотчас же ретировался. В процессе ужина она не раз еще ловила на себе его взгляд, ей приходилось каждый раз как бы приструнять Володю своим прямым и острым взглядом. И всё-таки Володя с интересом смотрел на Фросю при каждом удобном случае. Она явно ему нравилась больше, чем позволительно.

Между двумя братьями с раннего детства присутствовал дух состязательности – соперничества. С разницей в три года они постоянно смотрели на одни и те же вещи по-разному. Так, старший всегда считал, что он обладает приоритетным правом первого выбора чего угодно – априори, младший же не считал себя обязанным проявлять по отношению к старшему какого-либо дополнительного уважения, считал их равными во всем. Ни тот, ни другой не хотели рассмотреть позицию другого и потому оставались соперниками, даже в пустяках. Пока родители не состарились, они могли сдерживать проявление негативных реакций, но как только мальчики стали большими и самостоятельными, а влияние родительского авторитета убывало, то старые, не решённые в прошлом задачи, возникали и накатывались на них с новой силой. Спустя два дня Василий и Фрося уже работали, он в локомотивном депо, она в резерве. Работа была им знакома и потому особых хлопот не вызвала. Мария Николаевна и Петр Федорович привязались к покладистой и отзывчивой снохе и с трепетной застенчивостью ждали пополнения семьи, которое, как и ожидалось, должно происходить через 9 месяцев после женитьбы. Василий часто отсутствовал дома, его работа, как и ожидалось, была связана со сменным графиком поездных бригад, но так как графики смен и не только смен, но и движения поездов видоизменялись в соответствии с конкретной ситуацией на дороге, то Василию приходилось частенько задерживаться на станциях перегона, возвращаться позднее обозначенных сроков, одним словом, сильно уставать и отсыпаться в свободное время. Работа Фроси, напротив, была ритмична и предсказуема, она уходила в одно и то же время и приходила точно в обозначенное. С приездом Фроси и Василия Володя стал появляться у родителей более часто, чем раньше, он стал любить задерживаться в родительском доме, подолгу пить чай, а иногда и попросту оставался ночевать. Поначалу ни Мария Николаевна, ни Петр Федорович не придали этому явлению должного внимания. Им нравились долгие вечера, особенно когда вся теперешняя семья собиралась за столом, ужинала, а затем подолу играла в застольные игры.

Прошли два месяца, и, несмотря на сложившиеся доверительные отношения между Марией Николаевной и Фросей, сноха не сообщала им радостную новость о своей беременности. Родители терпеливо ждали. В один из очередных вечеров Василий был в поездке, в зальной комнате после ужина собрались родители, Фрося и Володя, играли в лото, весело шумели, Фрося выкрикивала номера бочонков, окружающие торопливо закрывали названные цифры. Володя много шутил, выпивая маленькими глотками чай из чашки, всем было весело.

– Шестьдесят, – произнесла Фрося, вынимая бочонок из мешочка. Володя пробежал взглядом по своим картам, затем в очередной раз взглянул на Фросю и выкрикнул:

– Фрось, это 90.

Фрося еще раз посмотрела на бочонок и тихо произнесла:

– Да нет же, 60, – она уже намеревалась поставить бочонок на стол, как в тот же миг рука Володи цепко подхватила ее кисть снизу, и Володя стал рассматривать номер бочонка в ее руке. При этом он не только не взял этот бочонок из руки Фроси, но, продолжая одной рукой держать Фросю за руку, другой вертел бочонок в ладони Фроси. Переместившись ближе к ней, он наклонил голову настолько близко, что она чувствовала его дыхание своей ладонью, а его волнистый волос то и дело касался ее щек. Фросе было неловко от такой близости Володи, она попыталась высвободить свою ладонь с его ладони. Но он еще крепче сжал ее ладонь продолжая рассматривать номер бочонка.

– Ну, как же, – говорил в этот момент Володя, – вот же точка, это 90!

В комнату вошел Вася, за шумным выяснением номера бочонка никто ровным счетом не услышал, как вернулся с поездки Василий, как он вошел в комнату, где играли в лото. От взгляда Василия не ускользнуло, как покраснела Фрося, как она отдернула руку, как близко к ней сидел Володя. Первый раз он испытал омерзительное чувство ревности, и оно не давало ему мыслить рационально, спокойно и осознанно. Он видел то, что брат непозволительно вел себя с его женой, что она не оказала ему должного в этой ситуации отпора, а родители словно ничего не замечают или не хотят замечать. Володя всегда был их любимцем, Василию приходилось с детства довольствоваться вторыми ролями. Но Фросю он ему не уступит, это чересчур, это перебор, как ни скажи.

– Да… – протянул Василий, – весело здесь у вас, кто выигрывает?

Он вопросительно обвёл взглядом окружающих и, не получив ответа, ответил сам на свой вопрос:

– Опять Володя, опять ему везет.

Игроки смутились, Володя убрал свою руку от руки Фроси, все замерли в недоумении, продолжать игру или нет. Первым нашелся Петр Федорович.

– Ну, что ж, закончим, пожалуй, иди, Фрося, корми мужа.

С этими словами он встал со своего места, сложил карты и с видом, не терпящим возражений, направился в свою комнату, за ним поспешила супруга В зале оставались Володя, Фрося и Василий. Фрося встала, посмотрела строго на мужа:

– Умывайся, сейчас накрою на стол, – она вышла в кухню.

Василий повернулся к брату.

– Ты чего домой не едешь?

– Здесь переночую, – небрежно ответил Володя, – поздно уже.

– У тебя что, работы поубавилось? – спросил Василий.

– С чего ты взял?

– Так ты у нас частенько стал ночевать.

– У кого у вас, я дома ночую.

– Так у тебя вроде своя квартира есть.

– Ты что, Василий, я не могу у родителей бывать?

– Нет, можешь, только ты нас перед переездом уверял, что не можешь часто навещать их по службе.

– Уверял, не спорю, но на работе тоже разные дни бывают, сейчас посвободней, будет аврал, опять пропаду.

– Когда?

– Что когда?

– Аврал, спрашиваю, когда будет?

– Да кто его знает, ладно, иди ешь, да отдыхать ложитесь, я тоже ложиться буду. Спокойной ночи, Василий.

– Спокойной.

Василий вышел на кухню, а Володя, закрыв за ним дверь, стал готовиться ко сну. Он понимал, что неправ, что Василий имеет право сердиться на него, тот с детства чувствовал любую несправедливость в свой адрес. И дернуло меня бочонок этот рассматривать, думал Володя, но вместо угрызения совести он почувствовал приятно разливающееся тепло от памяти нежной руки Фроси. Нет, думал он, надо бывать здесь реже, а то, не дай-то бог, приревнует Василий, на голову он горяч, на выводы быстрый. Ладно, успокоится, а я пореже буду приезжать, только по необходимости. Успокоив себя вновь взятыми обязательствами, Володя лег и быстро уснул.

Василий и Фрося поначалу просто молчали, пока она его кормила, он не проронил ни единого слова, обычно словоохотливый, он нарочито молчал, медленно и тщательно пережёвывая пищу. Наконец, закончив, он поблагодарил жену за ужин и, встав из-за стола, направился в спальню. Фрося молча убрала со стола и прошла в их комнату. Какое-то время они молча лежали в кровати, каждый со своими мыслями, пока наконец-то Фрося не решила прервать эту молчаливую блокаду мужа.

– Устал? – участливо обратилась она к мужу.

– Да так себе.

– Ты чего у меня, все молчишь?

– А ты не догадываешься?

– Догадываюсь, но я-то причем?

– А ты не причем?

– Да, не причем!

С этими словами Фрося отвернулась к стене, не желая более продолжать этот бессмысленный и, как ей казалось, беспредметный разговор. Василий понял, что обидел жену. Какое-то время он лежал, силясь заснуть, но без примирения с Фросей, как он понял, у него ничего не получится. И действительно, думал он, она-то здесь при чем, привез ее на чужую территорию, ей и так тяжело, все время думает о матери и братьях. Здесь я еще со своей ревностью. Если будет что-то подобное продолжаться, обязательно поговорю с братом, подумал Василий, и, обняв жену, прошептал ей на ухо: «извини». Они обнялись и стали засыпать, каждый со своими мыслями.

Следующие дни бежали своей мерной чередой, работа – дом – работа. Редко, когда им с мужем удавалось вырваться на отдых в кино или парк, но если удавалось, это время для них было самым счастливым. Недели две Володя не появлялся в их доме, но как-то вечером он позвонил, трубку снял Василий. Они о чем-то поговорили, и когда Василий положил телефон, он передал привет всем присутствующим от Володи. Володя позвонил по незначительному поводу, он поинтересовался здоровьем всех членов семьи, спросил о работе и попросил передать всем свой привет.

Когда разговор закончился, Володя еще долго стоял у окна, всматривался в его черное полотно и, покачиваясь на носках ступней, разговаривал сам с собой: «Ну, и что ты прячешься, от самого себя не убежишь, брат, нравится она тебе, и ты боишься себе в этом признаться? Да, задачка. Взялась она на мою голову. Ты же сам их вызвал, сорвал, жили бы в Казахстане, и тебе спокойно, и родителям. Согласен, надо себя взять в руки, вырвать ее из собственного сердца. А что, она уже в твоем сердце живет? Ну, тогда я тебе не завидую. Не посещать родителей глупо, они-то здесь причем? Да, верно, надо как-то отрегулировать свои посещения, они не должны быть спонтанными. Лучше будет посещать их, когда Василий в поездке, наверное. По крайней мере, это исключит его косые взгляды, неправильные выводы и, в конце концов, защитит и Фросю, и родителей. Ну, вот, так и решим.»

Володя отошёл от окна, в его голове уже выстраивался план-график посещений. Он тяжело вздохнул и отправился в кровать, однако уснуть смог только под утро, когда сам с собой все согласовал, все подписал и все утвердил! Ах, если бы жизнь подчинялась прописанным инструкциям, всегда и во всем, конечно, это желаемое действие. но не гарантируемое. Так случается почти всегда, когда самоуверенный человек стремится подчинить себе окружающую действительность. И случай с Володей не был исключением. Как только он стал успокаиваться и выстраивать разумные ограничения, именно они и привели его к тупиковой ситуации. Так, хотя и не такие частые посещения родителей, где однозначно он встречался с Фросей, преимущественно в дни, когда Василий находился в поездках, последнему казались наиболее подозрительными и странными. Стремление исключить прямой контакт с братом рассматривался последним, как и подлые уловки отбить у него жену. И чем дольше это происходило, тем более и более подозрительным становился Василий по отношению к своей жене.

В один из дней отдыха между поездками Фрося с радостью сообщила мужу о том, что она ждет ребенка. К своему удивлению, она не только не дождалась от мужа радостной реакции, но, напротив, встретила настороженность и мрачную озадаченность. Василий задал ей вопрос, смутивший и ввергнувший ее в оторопь. Он спросил, почему проживя в Киеве три месяца, она только сейчас забеременела, почему не сразу, а только теперь. На слова жены о том, что этого не предугадаешь, он больно уколол ее шуткой: «Прям как слоны, 12 месяцев потребовалось». Фросе не захотелось тогда больше продолжать с ним разговор, и она, обидевшись, замкнулась.

С каждым днем после этого разговора отношения с Василием были все напряженней и напряженней, они ухудшались без видимых причин. «Он не рад ребенку», думала Фрося с полной решимостью его родить вопреки всему. Родители, напротив, отнеслись к новости с радостью, предвкушая долгожданную мечту – успеть понянчить внуков. Володя тоже отнёсся к этой новости с восторгом и стал еще более восхищенно смотреть на Фросю. Сделав ошибочный вывод о том, что теперь, когда Василий и Фрося ждут ребенка, он может, не вызывая неприятных чувств у Василия, чаще видеть Фросю, он стал опять часто бывать у родителей, иногда вызывая прямую агрессию со стороны Василия. Однажды, когда он забежал к ним во время обеденного перерыва, а родители оказались дома, они попытались поговорить с ним. Петр Федорович встретил его в прихожей.

– Здравствуй, пап, как дела?

– Хорошо, ты чего, на обед что ли?

– Да, был здесь, в вашем районе, дай, думаю, забегу, не буду время тратить на дом.

– Проходи, сынок, – откликнулась Мария Николаевна, – здравствуй, как дела, все ли хорошо?

– Спасибо, мам, все хорошо, а что, Фрося на работе?

– Ну, конечно, – ответил отец. – Она на обед не ходит, там перекусывает с девчатами. А зачем она тебе?

– Да нет, я так просто спросил, как у нее дела со здоровьем?

– Да со здоровьем у нее все хорошо. Я вот что хотел тебе сказать, Володя, ты же видишь, что Василий тебя к ней ревнует? Хотя и мы с матерью не слепые, видим, она тебе нравится, она молодец, поводов тебе никаких не давала. Ты не тревожь их, сынок, ребеночек у них будет!

– Мам, пап, чем же я тревожу-то, что, мне и ходить к вам не надо теперь?

– Надо, сынок, но очень редко, и только тогда, когда Василий дома, извелся он совсем, видим, ревнует к тебе, голову теряет. Фрося-то все молчит, нас не тревожит, так и без слов нам с матерью все видно.

В разговор вступила Мария Николаевна.

– Ты пойми, ты же старший, людьми руководишь, пример должен подавать подчиненным, младшему брату. Раз так реагирует, учитывай это, не давай ему поводов к дурным мыслям.

Володя покраснел, он понимал, то, что говорят его родители, сущая правда, и ему действительно нужно было сразу это учитывать. Только Фрося нравилась ему очень, и чем больше он с ней общался, тем больше терял голову от нее. Вот вам и проклятый треугольник. И как с него выпутаться, не известно! Видя его смущение, отец хлопнул его по плечу и заговорил:

– Ну, ты все понял, сынок, мы с матерью надеемся, ты на нас не в обиде?

Володя тяжело выдохнул и признался:

– Люблю я ее, такие вот дела, родители.

Мария Николаевна вскрикнула после слов сына, всплеснула руками и, смотря на него в упор, строго спросила:

– Как любишь? А Фрося что?

– Да ничего, мам, Фрося, она Василия-дурака любит. Только что я могу с собой сделать, тянет меня домой теперь, чтоб хоть краешком глаза ее увидеть. Сколько раз зарекался к вам без нужды не приходить, а ноги сами несут. Простите вы меня!

– Ах, беда-то какая, – запричитала Мария Николаевна, но, собравшись с духом, все же продолжила. – Нет, сынок, если любишь, боль ей не причиняй, ни ей, ни брату, вы для нас одинаково дороги. Тебе придется с этим чувством жить и терпеть. А семью брата рушить не смей. Вот тебе мой материнский наказ.

Ее поддержал и Петр Федорович, добавив к сказанному женой:

– Любовь, Володя, должна быть обоюдной, а так это каторга для одного из супругов, любить надо обоим, тогда, глядишь, что-то и выйдет, и то гарантий мало, сколько еще труда и терпения нужно применить. Ты потерпи, сынок, и к тебе любовь придет такая, как нужно – обоюдная, не безответная, правильная, а брату поперек дороги не стой, не хорошо, да и нам тяжко на это смотреть. Проходи, покушай. да иди на работу, и мой тебе совет, погрузись в работу полностью, это поможет тебе отвлечься. Ну, проходи. проходи.

Володе стало от признания как-то легче, родители не осудили его, выслушали, поддержали, как смогли, как хорошо, что у меня есть семья, думал Володя, ловя на себе сочувственные взгляды матери. После этого разговора Володя стал заходить к родителям реже и только тогда, когда Василий был дома, однако, когда он приходил и был предупредительно вежлив с родителями, с Фросей, Василия не покидало чувство ревности, какой-то незримой опасности, он, со своей стороны, видел, что все, включая и Фросю, общаются с Володей с удовольствием, подолгу, лишь их разговоры превратились в колкие короткие стычки ни о чем. К моменту, когда Фрося родила ребенка, Василий из приятного и энергичного собеседника превратился в жуткого и не последовательного зануду. Родителям все чаще приходилось одергивать его при не совсем сдержанном обращении с Фросей или с Володей, да и самим родителям иногда приходилось выслушивать нелепые саркастичные монологи в свой адрес.

У них родилась девочка. Наверное, из-за нервозности, особенно последних месяцев беременности, уж очень неспокойная, она часто плакала, просыпалась от любого шума. Особенно беспокойно вела себя, находясь на руках у Василия. Тот пристально вглядывался в лицо девочки, пытаясь понять, на кого она все же похожа. Пока однажды не услышал неосторожную фразу матери, та перепеленала внучку и разговаривала с внучкой.

– Ну, чего ты у нас не спишь, не хватает тебе маминого молока, наверное, Фрося, ты знаешь, мне кажется, ее надо подкармливать, давай хотя бы сладким чаем ее будем поить.

Фрося, стоявшая у окна и гладившая пеленки, ответила:

– Хорошо, давайте чаем будем поить. Мне просто казалось, что с молоком у меня все в порядке, груди аж разбухают иногда, она не съедает всего. В кого она такая?

Мария Николаевна взяла внучку на руки и скороговоркой сказала:

– В кого, в кого, в папу и маму, в деда и бабу, вот в кого, она еще не раз меняться будет, пока вырастет. Иногда мне кажется на Василия похожа, и что-то Володиное есть, Володя ведь на отца похож, следовательно, внучка на деда. А так сейчас какая разница, наша она, вот и все.

Из всего услышанного Василий только и запомнил «на Володю похожа» – эта фраза, словно шальная пуля, застряла в его голове, свербила, не давала покоя, жгла. Фрося наконец-то услышала вошедшего мужа и, радостная, подскочила к нему.

– Василий, ты уже здесь, чего молчишь, раздевайся, кормить тебя будем.

Василий, мрачнее самой грозовой тучи, раздевшись, прошел и плюхнулся на диван. Он не подошел к дочери, не поприветствовал мать, жену. Он просто тупо сидел и молчал, находясь где-то за тридевять земель от всего, что окружало его сейчас.

– А мы решили с мамой подкармливать нашу малышку сладким чаем, – промолвила Фрося отрешенному мужу.

– Кормите, – буркнул он в ответ.

– Устал? – вступила в диалог Мария Николаевна, – Фрося тоже устала, на-ка, походи с дочкой, усталость вмиг снимет.

Она протянула ему дочку, Василий ее взял с неохотой и, всматриваясь в девочку, колко произнес:

– Да, мам, ты права, на Володю похожа.

Только теперь Мария Николаевна поняла непростительность своего вольного толкования похожести внучки. Она стала лихорадочно спасать положение.

– Я имела в виду, что она на Володю похожа, когда он маленьким был, а так он всегда был похож на отца, вот и в ней черты деда твоего, отца, а ты что-то против отца имеешь, право. Так часто бывает, что внуки больше похожи на своих дедов либо прадедов, а не на своих родителей.

Но Василий ее уже не слушал, он опять только и крутил в своем воспалённом воображении: «Похожа на Володю, на Володю…». Фросе от реакции мужа было очень больно, она догадывалась, о чем думает ее Василий, ночью она пыталась с ним поговорить, но он замыкался и не вступал с ней в диалог. Малышка все чувствовала и практически не спала, все плакала, замолкая лишь на руках у матери. Чтобы не мешать мужу отдыхать, Фрося забрала девочку и перешла с нею в зальную комнату, где они, наконец, успокоились и уснули в полулежащем состоянии, в уголке на диване.

Следующие три дня к грудному вскармливанию прибавили питье сладкого чая из бутылочки. Малышка стала заметнее спокойнее. Фрося кормила ее через каждые четыре часа, в том числе и один раз ночью. Вечером, перед сном, дополнительно давали теплый сладкий чай.

Той ночью Фрося, как всегда, встала по привычке накормить девочку, она подошла к кроватке, прикоснулась к носику. чтобы пробудить ребенка и, с ужасом почувствовав ее холодный носик, схватила застывшее тельце ребенка на руки и подбежала к выключателю. Ребенок не дышал, он был бледен и холоден. Ледяной холод сковал ее сердце, она в бессилии закричала:

– Вася, Вася, она не дышит!!!

Василий открыл глаза, протер их, и как-то спокойно произнес:

– Что ты говоришь?

– Она не дышит, слышишь, не дышит!

Она в бессилии сжимала крохотное тельце девочки в своих объятиях, словно хотела поднести ее к самому сердцу, зажечь, как от огромного и живого пламени. И, наконец, осознав весь ужас случившейся беды, громко и натужно заголосила:

– Ой-яей, ой-яей…

На ее крик прибежали перепуганные родители. Мария Николаевна бросилась звонить в скорую. Скорая приехала быстро, но ничем девочке уже помочь не могли, врачи констатировали остановку сердца.

К обеду следующего дня малышку похоронили. Родители, как могли, успокаивали Фросю. Они говорили, что нужно крепиться, они еще молодые, у девочки, видно, было слабенькое сердечко, и оно не выдержало трудности первого самого трудного месяца. Володя тоже пытался успокоить Фросю, как мог, и чем только мог. Фрося, убитая горем, все не могла поверить в то, что с ними произошло такое. В какой-то из дней она стала перебирать в памяти все последние дни, и ей припомнился последний вечер перед смертью малышки.