Текст книги "Как белый теплоход от пристани"

А я – нет. Я хочу эмоций, ощущений. Чувств-с желаю я! Я не хочу покоя лежачего камня, я хочу восходов—закатов в душе. Хочу, чтоб цветы в ней распускались. Чтоб ветер срывал и разносил их семена по полянам!..

Скажете, это много? Да нет же! В самый раз. Не мечта какая-нибудь из розовых снов гимназистки, а реальное предназначение, для которого нас рожали мамы – быть счастливыми. Но слишком много всего произошло, и мы, наверное, разучились это делать, а подсмотреть у других нам не хватает ни ума, ни инициативы. А это ведь так просто – быть счастливым. Спросите у итальянцев! За их умением легко жить незаметно, что им не всегда хватает на креветки или вальполичелло, при этом bello, benissimo и grazie44
  Замечательно, великолепно, спасибо – итал. (С. О.)


[Закрыть] у них всегда в избытке и на себя, и на соседа, и даже на русского туриста остаётся. Они полны интереса к простым удовольствиям, растворённым в воздухе, как аромат балконных цветов.

А мы? Ходим с печатью прожитых неудач на лице и либо, остерегаясь друг друга, просто огрызаемся, либо презрительно фыркаем друг другу в глаза, едва заметив в них человеческую слабость.

Мы ненавидим весь мир за то, что он смеет тягаться с нами по масштабу и уже в целых восемь раз крупней нашей «великой и необъятной». И мы как будто мстим всему миру за то, что его благополучие так от нас далеко, что тянуться до него, как до «того света», но, раз в жизни дотянувшись, отжигаем там так, что на долгую память аборигенам оставляем широкую, от души, по-русски, как мочой на снегу, выведенную имперскими вензелями и хохломскими узорами роспись в своём варварстве.

Мы ненавидим всех «их» за то, что у них есть свобода волеизъявления, а у нас – право голосовать за Путина. За то, что они мылом моют улицы, а мы – намазываем мылом верёвки. За то, что испанец с гитарой в руках, итальянец с веткой оливы, англичанин с тростью или ирландец с ножницами для стрижки овец так и зыркает, подлюка, как бы напасть на нас, перепившихся и безоружных, и захватить, чтоб отнять последнюю тельняшку.

Мы ненавидим себя за то, что у нас остался всего лишь один повод для гордости – 9 мая. За то, что даже с помощью Победы мы так и не смоги перелезть с телег в самые безопасные автомобили, что так и не переобули кирзу на самую удобную обувь, что так и не сменили рупор на технику самого чистого звукового воспроизведения. За то, что самым надёжным и качественным жильём в Москве до сих пор считаются дома, возведённые пленными немцами, а мы ничего путного своими руками делать так и не научились, кроме того, как орудовать киркой на лагерных рудниках да перегонять нефть в самогонку.

Мы ненавидим своих предков за то, что разбазарили и прокутили их наследство, что в душе не осталось ничего, о чём со слезами восхищения пели Чехов, Бунин, Тютчев, Пушкин, Есенин. За то, что сами, добровольно, обменяли молочную сладость великого и могучего тургеневского на приправленный жаргонный хруст и разговорный иноземный смак. Книги пишут райтеры, читают их ридеры, пользуют – юзеры. Фрилансеры креативят, а продюсеры пиарят. В супермаркетах – дисконты, в найтклабах – пати.

Любите речь родную, граждане, уважайте её! В ней – ваша врождённая индивидуальность. И улыбайтесь. Ладно я такой смурной – я родного друга только что похоронил. Но вы-то, вы-то обязательно улыбайтесь! Поверьте, это куда действенней, чем толкаться локтями, и совсем не касается того, что я брюзга. Да, я брюзга, я это знаю. Я зануда. Я недоволен, настойчив, нетерпим. К себе – в том числе. Хочу жить не, как принято, за забором гнилым со злющей собакой, а по образцу savoir vivre.55
  Фр. savoir – узнать, уметь; vivre – жить. (А. С.)


[Закрыть] И что же? Я зануда после этого? Брюзга?.. Пусть так, но с дневником-то я могý этим поделиться? Я бы с радостью прокричал об этом всем и каждому, но кому это надо? В рот смотрящей публики навалом, а слушателей – ни одного. Душа загадилась, ей бы высраться, а жопы нету. Потому я и сел за дневник, потому и выбрал этот вид испражнения, что поговорить-то не с кем. Вот и остаётся испытывать терпение бумаги. Рубить правду-матку втихаря на этих туалетных страницах…

Семейный триллер. Продолжение

«Любовь текла плавно и размеренно, как молочная река, огибая крутые выступы и благополучием орошая сладкие, плодородные берега жизни. Обычно такое орошение приносит обильный цвет и богатые урожаи. Но то ли солнце их сердец припекало слишком, то ли затор какой случился по течению – скисла речка, заквасилась.

Что-то теперь изменилось. Причем как-то неожиданно. Как-то вдруг. И никто не мог внятно ответить: что и почему. Просто – раз и всё. И голоса по-другому стали звучать, и глаза по-другому стали смотреть. Фокус размылся, и в его отражении картина семейного счастья предстала нестройной мозаикой из тысячи разрозненных кусочков.

Только вот ей не спалось. В очередной такой раз Она лежала на боку, нервно кусая губы и вея холодом неудовлетворенной плоти, а мысли в голове спутывались в комок: «Что случилось?.. Почему?.. Ведь он никогда не был таким раньше… У него кризисный возраст. Но надо что-то делать. Я не хочу его потерять. Надо как-то вернуть его к жизни…»

Так Она проворочалась до трех ночи, потом не выдержала – встала и набрала номер.

– Алё, – послышался сиплый, заторможенный голос с того конца провода.

– Дорогая, это я… Извини меня… Ну лапуль… Я знаю, который сейчас час… Я знаю, что я «редиска такая», но мне очень нужна твоя помощь. Просто необходима. Тут такое… Я не могу… И по телефону – не могу… Я сейчас забегу к тебе, окей?.. Ну пожалуйста! Я не шучу, правда… Спасибо, зай, я мигом… Ну всё, целую.

Она повесила трубку, быстро оделась и вышла, оставив мужа прикидываться спящим в одиночестве. Подруга жила в этом же доме, на несколько этажей выше, поэтому путешествие к ней было лёгким и совершенно безопасным…»

10 марта

Дневник – это место, где с одинаковым удовольствием рады всем моим друзьям. Всем, о ком, рассказывая, перо летит без оглядки вскачь по гладким строчкам. Женька умер. Женьки теперь нет и, увы, больше никогда не будет. Приходится искать силы, чтоб окончательно примириться с этой мыслью. Возможно, помогут другие близкие тире дорогие.

Однажды вскользь и без сравнений упомянул о б Ируньке. Кто она и что делает в моей жизни?

Любовниками мы с ней никогда не были. Обходимся без грязи.

То, что существует между нами, не поддавалось описанию ни тогда, когда всё это по малолетству началось, ни сейчас, когда словарный запас ощутимо пополнился. Никто, в том числе и мы сами, не в состоянии до конца постичь всю глубину таинства, высоту духовности и безбрежность чистоты наших отношений. Какие-то попытки предпринимал в своё время Зигмунд Фрейд, но и он, извиваясь мыслями исключительно промеж собственных теорий, не найдя взаимосвязи, вскоре бросил это дело за полной безнадёжностью как-то в нём разобраться.

Природу наших чувств друг к другу нельзя ограничить ни одной из известных взаимностей. Это, скорее, симбиоз самых достойных и лучших человеческих флюидов. Квинтэссенция. Эдакий коктейль. С удивлением обнаружив, что с противоположным полом можно прийти к согласию не только в вопросе «Который час?», мы в две пары рук преподнесли горячий личный интерес, окропили его схожестью во взглядах, для аромата покрошили туда наличие вкуса, приправили теплом нерастраченных чувств, здоровым цинизмом всё это дело усугубили и, признанием в высокой любви пожелав друг другу приятного аппетита, приступили к трапезе, смакуя, облизываясь, но ни в коем случае не пресыщаясь.

Будучи рядом, мы отдыхаем. Блаженствуем. Кровь друг другу не портим. И очень опасаемся потревожить нашу нежную любовь развитием её до принятых между мужчиной и женщиной стандартов. Нас нельзя назвать ни семьёй, ни парой, ни любым другим словом, обозначающим гнездо. Поэтому меня не волнует, умеет ли она готовить что-нибудь кроме чая. А ей совершенно безразлично, до какого состояния я занашиваю одну и ту же пару носков, прежде чем выбросить. К проблеме: кто, позвонив ей среди ночи, упорно и взволнованно молчит на другом конце провода – я полностью равнодушен. Она же не стремится узнать о моей страсти петь, закрывшись в уборной. Я не интересуюсь, какую долю от её красоты составляет косметика. А ей абсолютно всё равно храплю ли, смеюсь ли, разговариваю ли я во сне.

Мы не тревожимся подозрениями о взаимных интрижках на стороне, и самим уровнем отношений как бы застрахованы от бытовых, междоусобных стычек на тему: «Кто сегодня моет посуду, а завтра – пылесосит?» или «К говядине надо было купить нормальный хлеб! Бородинский! А не это сено с отрубями!». Мы ни в чём друг друга не упрекаем и обязанностей не навязываем – любим смиренно. И был бы я жив – я бы памятник нашим отношениям поставил. В виде праздничной вербной веточки с расцветшими почками.

Где-то с полгода назад у каждого из нас появилось новое увлечение, посильнее «Фауст» Гёте. У меня – театр, у Иры – верховая езда. И можно сказать, что я частенько изменяю Ирине с Мельпоменой. Она в это же время изменяет мне с лошадьми. Причём на глазах у конюших. Так что, пока мои нервические вспышки о недостаточном внимании теряются в топоте копыт – господа Островский и Шекспир пристраивают к её голове изящные рожки. Статус кво сохранён, паритет установлен, мир приведён в равновесие и жизнь продолжается.

Да, Женька, да, родной, продолжается…

11 марта

Мне кажется, я умею писать (перекрестился – ничего не изменилось). Облекать мысли в доступную для прочтения форму. Особых оснований утверждать это у меня нет, но я почему-то уверен в своих способностях. И пусть я не кончал «академиев» и школ литературного мастерства, пусть не увешаны дипломами стены уборной и никто из авторитетов не цокает от услады языком: «Ай да сукин сын!», но я – пишу. Не понимаю – что и не осознаю – как, а просто сажусь, кладу перед собой белый лист и просто иду. Вперёд, не глядя под ноги и не озираясь по сторонам.

Спустя какое-то время, там, наверху, что-то такое чудесное открывается и обрушивается на меня всей своей беспокойной массой. А я, как медиум, разгадываю одному лишь мне понятное послание. Вот в этот самый миг и постигает разгадка. Чувствуешь, что знаешь ответ на всё на свете. Что нет больше вопросов, на которые не мог бы ответить. Становишься человеком, которому есть чем оправдаться в факте своего рождения. И дрожь пробирает до кости! Ответственность? Пожалуй. Но вместе с тем такое удовольствие!.. Вот и выходит: не понимаешь – что, не осознаёшь – как, но точно знаешь – зачем.

Семейный триллер. Продолжение

«Стоял прекрасный летний вечер. Подобный тем, какие обволакивают тебя запахом шампанского, бессовестно пьянят душу, и хочется назначить свидание незнакомой девушке, и всё легко и просто, и не хочется думать, что на самом деле всё гораздо сложнее. В такие вечера сами собой всплывают в голове тёплые воспоминания и мечты о безумных дерзновениях юности, о добрых переживаниях и счастливых событиях, и сами собой эти мысли плавно перетекают в романтическое сердце, сотворяя в нём грусть и печаль умиротворения.

После работы ему совсем не хотелось идти домой, а наоборот, настроение и мысли полностью располагали к прогулке. Он неторопливо двигался по любимому проспекту своего любимого города. Свежий ветер с реки ласково трепал его податливые волосы, и солнце на золотистых куполах церквей широко улыбалось всеми лучами, от души желая ему приятной прогулки.

Конец проспекта приветливо забликовал глянцевыми волнами спокойной и сильной Невы. Фланирующий шаг его упёрся в гранит набережной. И точно так же упёрлись мысли в проблему семейных отношений. Он отдавал себе отчёт, что чувства изменились. Любовь к супруге если и жила ещё в сердце, то лишь как осколок стекла в сердце Кая из сказки о Снежной Королеве. Конфликт назрел, и пришла пора что-то кардинально менять. Но как до этого дошло? Как он, влюбчивый и безответственный, сумел однажды полюбить так, что, казалось, и жизни не хватит, чтобы в этой любви изъясниться? Тогда, стоя перед алтарём, Он ведь не лгал – Он действительно чувствовал в себе силы на борьбу, «пока смерть не разлучит их». А теперь… Она по-прежнему старалась быть для него самой лучшей, и Он это чувствовал и изо всех сил старался оценить. Но силы, видно, были уже не те…»

12 марта (среда)

Раневскую читаю неотрывно. Почему, когда она говорит, что «Анна Каренина» в балете это пошлость, – с этим большинство согласится, а остальные хотя бы задумаются, но когда то же самое вслух скажу я, то большинство станет крутить у виска пальцем, а остальные бросят небрежно: «Самый умный»? Ясно: всё дело в авторитете! Вес мнения, которого у меня недостаток. И на лавры рупора эпохи я не претендую. Даже на голос поколения едва ли сгожусь. Просто мне противно видеть, как образ бандита стал романтичным, и культивируется, обыгрывается киношной индустрией среди нестойкой психики подростков как Героический столп Нашего Времени (да не потревожу я прах Михаила Юрьевича).

Печально, что велением современной реформы «кофе» стал среднего рода, а эмансипация довела женщин до мужского.

Прискорбно, что бутылка пива стала для девушек таким же атрибутом прогулки, как некогда для барышень зонтик.

Раздражает, что мерилом успеха выступает количество пройденных, продавленных голов.

Немыслимо, что в наши дни вдруг снова возможна купля-продажа людей.

Коробит, что ходьба по набережной превратилась в эквилибристику между соплями, блевотиной, мочой.

Дамская сумочка, этот всего лишь элемент туалета, стоимостью в годовой доход учительской семьи кажется мне совершенно неприличным.

Пять детских жизней, спасённых операцией по пересадке косного мозга, эквивалентны стоимости часов с золотым браслетом. Без комментариев!

И, конечно, меня удручает, что обвинение человека в бесчестии не воспринимается теперь как оскорбление. Не будоражит подлеца, не рождает в нём пусть и ложное, но стремление восстановить честь имени в окружении, подающим ему руку.

Павлочка Леонтьевна, возьмите меня, что ли, в век девятнадцатый…

Семейный триллер. Продолжение

«Он спустился к реке и сел на скамейку. За спиной шелестел беззаботный гомон. Лёгкий ветер обдавал прохладой его расслабленное тело, а невесёлые мысли разогревали голову кровью.

«Я не знаю, что делать, – отвечал Он на этот назойливый шепот в голове. – Не могу решиться, но и болтаться между тоже не могу: надо либо уходить, либо оставаться. Уйти? Но я не могу с ней так поступить… Она не заслуживает… Она всё ещё любит меня, хоть я такая скотина. Слова ей говорил, обещал всего… Сколько потрачено времени, нервов! А сил!.. Она же верила мне!.. Уйду – буду последней сволочью и мразью. В общем-то, я сволочь и есть, это правда, но не хочу, чтобы она об этом знала.

А если остаться – что тогда? Изображать муженёчка и выдавливать раз в день нежное «люблю»? Отравить жизнь терпением, превратить её в раздоры, дождаться ненависти, а потом наговорить друг другу проклятий за бесплодность лучших лет и разбежаться с мокрыми лицами и камнями в сердцах? Не знаю, как она, а я так с этим камнем прямо к речке и прибегу. Утопиться к чёртовой матери и покончить с этим!».

Он разгорячился и местами уже напоминал безумца. Он ходил туда-сюда, резал ладонями воздух, тискал себя за волосы, рвал узел галстука, закатывая глаза, будто от удушья совестью. В итоге, упал на скамейку, снял ботинки и бессильно отложил решение проблемы на «как-нибудь потом». Полежал, сгрыз ногти, затем обулся, сломав на ботинке задник, встал и пошёл домой, расталкивая плечами прохожих. Вечер был безнадёжно испорчен…»

15 марта (суббота), вечер

Отчасти с перепугу, отчасти из любопытства взял да и перечитал всё вышенаписанное, топором невырубаемое. И? Ведь, казалось бы, – сформировавшийся человек: юность от меня уже на расстоянии трёх загнанных коней. Вот-вот и молодость потянется за стремянной. Но как до сих пор я малоопытен и наивен – удивительно даже!

Например, сейчас, ознакомившись с содержанием дневника, сделал «открытие»: нет-нет-нет, Саша, записывать за собой нужно только поостыв, а анализировать и подводить итоги можно только на холодную голову. Итоги же таковы: безнадёжный сноб. Как неутешительно звучит…

А может, всё не так плохо? Не совсем ещё безнадёжный? Может не безнадёжный, а надёжный? Опустим приставку-то. Надёжный сноб! Так уже лучше. Хотя бы потому, что смешнее.

15 марта (суббота), ночь

Нет большей трагедии для мужчины, чем полное отсутствие характера (С. Довлатов).

Сноб так сноб!

17 марта

Я щас подумал…

Если бы вещи, подобные запискам, позволял себе в публичной жизни, то наверняка не избежал бы предостережений, мол, в старости будешь ворчуном, пердуном и бубнилой. А так, вольностей себе на людях не позволяю, и – милейший человек-с!

Дневник – это своего рода лакей. Слуга, брошенный в одно погребище вместе с усопшим хозяином. Некая компенсаторная возможность сказать себе всю правду о себе. Не подыхать лицемером двадцать первого века. Выпустить вонь из себя, помочь выстраться душе своей – освободить в ней место для Человека. Предугадываю заранее, что ничего из этой затеи не выйдет. Но, как проникало в нас из вечного стиха: «Авантюра не удалась, за попытку – спасибо».66
  Из спектакля «Юнона и Авось» московского театра Ленком. (С. О.)


[Закрыть]

Семейный триллер. Продолжение

«Он явно нервничал. Недавняя лёгкость и умиротворение бросили его ради других. Родной город казался безразличным – и это раздражало. Он шёл рывками, скрипя зубами от злости, и даже не озирался – так всё вдруг опротивело. Ноги привычно несли его по маршруту домой, лицо хранило печать злобного невмешательства.

И вдруг его взгляд, тупой и разбитый, как стёклышки очков, прояснел. Среди мутных и ненужных силуэтов выдвинулась фигура. Девушка двигалась, будто плыла, мерно покачивая бёдрами и кокетливо увиливая от липкого внимания прохожих. Темноволосая, в белом обтягивающем платье до колен с глубоким вырезом на груди и в открытых белых туфельках на шпильке! Она выделялась в толпе не просто красотой, а какой-то исключительной особенностью, загадкой более непостижимой, чем улыбка Джоконды. Перед такой силой обычно рассыпаются в прах самые непробиваемые двери. Подошвы таких ножек, как правило, умащены слезами самых чёрствых самцов. Такие улыбки проскальзывают в сердца самых закоренелых интровертов, разжигая в них неведомый огонь жизнелюбия.

Такие улыбки пронизывают насквозь, как иголки сердца бабочек в гербарии коллекционера. И Он застыл – беспомощно, точно коряга посреди людского течения, и колыхнулся не раньше, чем девушка скрылась из виду, нанизав его потрясение на каблучки. «Какая она красивая! – осилил Он вслух. – Глаза! Волосы! Осанка!.. А улыбка! Боже мой, улыбка!.. Как жаль, что больше никогда…». Он не договорил. И даже не успел додумать. Обречённые мысли прервало что-то молодое и смелое, которое схватило его за лацканы и швырнуло бегом в ту сторону, куда скрылась его прекрасная и таинственная незнакомка.

«Чёрт!.. Растерялся, как первоклассник! Женился, что ли – хватку потерял», – Он всё тянул шею, всё высматривал совершенный образ, растаявший облаком в дымке людей. Тщетно. Вскоре, кое-как успокоившись, Он развернулся и зашагал в общем строе, глядя поверх голов…»

21 марта (пятница)

Мне приснилась женщина. С усами.77
  Кстати, недурственное начало для рассказа. Или даже романа. Только вслушаться: «Мне… приснилась… женщина… с усами…». Сколько в этом музыки! (А. С.)


[Закрыть]

Всё же, думаю, что это была не женщина, а девушка. Почти девочка. Разница принципиальная – усы её только-только зарождались. И развивались уверенно – как срамная болезнь. Уже через несколько мгновений невинные уста её оказались полностью сокрыты под исключительно пышной меховиной.

Девочка стояла в фате, под руку с каким-то офицеришкой (безусым, кстати) и вся меркла под ветвистыми гирляндами усов, будто углём нарисованных детской ручкой.

Она молча стояла и смотрела на меня. Я тоже смотрел на неё и тоже молчал. Молчал оттого, что мне совершенно нечего было ей сказать! И все приглашённые вокруг – молчали. Без звуков, без движений ждали, во что выльется наша с ней встречная бледная монументальность. Если и может быть ещё тише, то только после смерти.

Ассоциация с физической кончиной прилипла к сознанию, точно стафилококк на кожу, превратив забавный сон в кошмарный. Не без доли брезгливости я ощутил, как, повинуясь второму закону Ньютона, со лба, превозмогая рельеф лицевого устройства, к моему подножию устремились борзые капельки пота.

Известно, что при определённых обстоятельствах молчание – золото. Не уверен, входит ли сновидение в число таких обстоятельств, однако наше упрямое безмолвие явно прилежало к чему-то ценному и постепенно материализовалось в свадебные подарки. Я пригляделся: все они были на моё имя. Но распаковывать их бросился почему-то женишок в погонах. Делал он это второпях – некрасиво, жадно и почему-то молча! Выглядел церемониал жутковато…

И пока мы с усатой девственницей бестолково молчали друг на друга, её суженый неловкими руками расстроил механизмы всего, что должно было работать, грубой челюстью надкусил всё, что можно было съесть. Помню, я был против такого его поведения. Возмутительный факт с подарками причинил мне, впечатлительному человеку, расстройство. Молодая же вовсе утаилась под сенью чёрного надгубного боа, разросшегося пуще пальмовых ветвей.

Страшный сон длился недолго. Но за каких-нибудь пять—шесть минут подо мной на простыни успело скопиться граммов двести убедительной солёной влаги.

А потом на меня напала голодная муха, и я проснулся. Подумал о том, что с четверга на пятницу сны, как говорят, сбываются, и с тягостным чувством вслух пропел: «Мне приснилась женщина с усами».

23 марта (воскресенье)

Думается мне – начинаю постигать истоки своей асоциальности, когда если и хочется поговорить с кем-то, то скорее с лошадью, как делает Ира, нежели с людьми. Ухватил за кончик одну причину, потянул её, как ниточку, а обнаружил клубок. Даже не клубок, а целую обмотку, укатавшую меня, точно кокон. Это значит, что процесс пошёл. Что я перерождаюсь. И не в бабочку совсем, а скорей наоборот – в мерзкую, ядовитую гусеницу с вонючей утробой.

Это значит, что в жизни настала пора что-то менять. Кардинально. И начать лучше всего с работы. Во-первых, это всегда самый неустойчивый из социумных террариумов, во-вторых, если оставить всё как есть – можно уже сейчас писать о себе некролог – до самой смерти ничего не изменится: то же болото, те же хором орущие жабы, та же вонь и зараза, та же погибельная ниша. Наглотавшись тины, реагирую на неё спазмами желудков. Сказать, что уже тошнит от этого – не сказать ничего. Выворачивает.

Это всё, конечно, образность, но за ней стоит, колышется самым незначительным дуновеньем, то, что вполне можно пощупать руками. Это моя тонкая, блин, натура, алчущая комфорта и гармонии с окружающим миром. Это и сам окружающий мир, готовый на диалог с «натурой» при определённых условиях. А условия просты и незатейливы, понятные даже кухарке: творческая реализация, душевное равновесие и материальное благосостояние. (Фу, какие протокольные слова я произношу!)

Творческая реализация – это больная тема, о ней распространюсь чуть позже, выслушав ещё пару рецензентов. Морально ещё как-то помогает держаться эпистолярная дрожь (рецензентам назло), а материально – журнальные заказы статей. Но, разумеется, этого совсем недостаточно, чтобы планировать жизнь.

Всё! Менять работу! Уходить, уносить себя, спасаться бегством! Решение принято – и завтра же я без оглядок вступаю в пору его осуществления… Однако если б это было так просто…

Семейный триллер. Продолжение

«Пережитое, конечно, не могло пройти для него даром. Возвращаться домой теперь расхотелось полностью, и Он нашёл кинотеатр на окраине достопримечательностей, где шла ретроспектива фильмов с участием Греты Гарбо. Посетителей в зале было не много – и Он расположился, где захотел, безо всяких стеснений, смутив школьников, пришедших сюда целоваться.

События на экране его занимали мало. С гораздо большим увлечением Он отдавался мыслям о той девушке, одной улыбкой подарившей ему всё богатство влюбленного. Почему-то Он назвал её Бонни.

«Как она сверкала! Как росинка на лепестке ландыша в лучах рассветного солнца. Бонни… Твоя улыбка… Она прожгла мне сердце, уничтожив в нём сорняки бессмысленных лет и бесцельного отчаяния жизни!»

Когда фильм кончился, уже была ночь. Он вышел из кинотеатра, вдохнул грудью прохладный воздух, закинул пиджак на плечо и с мечтательным взглядом в пространство двинулся домой. Наступили выходные, и торопиться спать было не к чему. Он шёл медленно, слегка покачиваясь и озираясь на звёзды, и благодарил жизнь за такие вечера, как этот, когда эти самые звёзды становятся непостижимо яркими даже в пелене городского смога. Ведь, если подумать, что такого – улыбнулась незнакомая девушка… а как изменилось настроение!

Вдохновенные мысли быстро сменялись, плавно перетекая одна в другую. Не сказать, чтобы все они были о Бонни – скорее о чём-то общем, ностальгическом и перспективном одновременно, выскользнувшем на язык фразой:

– Я зажег бы на небе звезду, было б это кому-нибудь нужно…»

6 апреля (воскресенье)

Молчание бывает от бессилья, как во сне, а бывает от могущества. Бывает от пустоты, но случается и от крайнего переполнения… Наверное, мне необходимо кому-то оказаться нужным. Кому-то, кто появился в этом мире неслучайно. Потому-то я и спросил Ируньку:

– Как, по-твоему, воспринимала бы меня Фаина Георгиевна, если б мы с ней познакомились?

Нет на земле человека, которого я любил бы нежнее Ирунки. Моя любовь к ней настолько космически обоснована, что без грязи и намёков будет жить, пока во мне держится душа. Если и на самом деле у человека несколько жизней, то нынешняя – это моя последняя, а во всех предыдущих я был Ируньке любящим братом.

Крепко сбитая и стремительная что пингвинчик в стихии воды она, как и я, имеет в фундаменте личности благородные польские корни. А также несправедливую фамилию Самусько, против которой бесплодно сопротивляется вся её величественная и претензионная натура.

С безупречным чувством вкуса во всём, к чему так или иначе прилежат её жизненные интересы (а это прежде всего – искусство), она мудра и не по годам рассудительна. Иронична, честна и откровенна. Если кто-то в её присутствии «звóнит» или «красивéе» – того она открыто презирает. Поцелованная Богом везде, где может целовать только Бог, она ещё задолго до сознательного возраста определилась со способом реализации себя, избрав театральный путь. Сейчас учится на втором курсе. Единогласно признана одной из лучших студенток в актёрском амплуа.

И вот это Творение четырёх элементов на мой вопрос, не смутясь, ответило:

– Она влюбилась бы в тебя, Самородский.

– Ты шутишь? – спросил я, страхуясь от её особого чувства юмора.

– Абсолютно, – опровергла Ира, помотав головой.

Тогда я подумал: «А в самом деле! К чёрту бы всех этих подхалимов, лицемеров, вампирш с красивыми ногами, приспособленцев разных мастей, если б моей обожательницей стала не кто-нибудь, а Фаина Раневская, чьей неземной любовью в свои времена бывали Качалов, Станиславский, Ахматова, Вульф, Михоэлс, Тренев, Певцов, после спектаклей с которым она, потрясённая, рыдала и не могла уняться даже в гримёрной». Встать, пусть и гипотетически, в один перечень с этими людьми – и можно умирать спокойно…

Мы ещё поговорили с Ирой немного, настраиваясь на священнодейство, и уселись смотреть чудом добытую кассету со спектаклем «Дальше – тишина», снятым на сцене театра имени Моссовета аж в 1978-м году.

Какого бы каскада эмоций мы ни ожидали, актёрские работы застали нас врасплох. Раневская – величайшая. Парадоксальная. Всю вторую половину спектакля Ира заливалась тихими слезами сострадания, глядя на те огромные глаза умной коровы – глаза с трагедией жизни, утаить которую едва ли возможно даже под светом софитов.

Мы смотрели «Дальше – тишина», не проронив ни звука. И всё, что в тот вечер было между нами дальше – тишина. Потому, что молчание бывает не только от пустоты, но и от крайнего переполнения.

1 апреля (вторник)

С радостным, трепещущим от возбуждения сердцем посвящаю этот вечер записи одного очень конкретного факта из последних событий!

Мне довелось вступить в контакт с существом иноземным. С существом, не по-человечески чутким. С лошадью. Более того, с женщиной среди лошадей – с кобылой, что, как и в случае с людьми, только преумножает сложность характера. Надо ли говорить, как сильно я волновался, на эту женщину пузом залезая? Тем паче, когда, оценивая прыть насмешливыми взглядами, меня покалывали несколько пар глаз мастеровых кавалеристов. Впрочем, я с высоты лошадиного крупа легко поплевал на производимый собою эффект и забылся в гармонии слившихся движений, эмоций и чувств – в конце концов, все когда-то начинают. Придёт время, и я так же беззлобно буду стебаться над новичками.

Справедливости ради надо отметить, что я отнюдь не по собственной инициативе очутился у стойла, среди скопища мух и возмущённого ржания. Меня туда привели. И привели не какие-нибудь сезонные обострения романтизма, а любимая Самусько. Просто-напросто у опытной лошадницы обнаружился в крови острый недостаток энкефалина.88
  Гормон радости. Формирует настроение, управляет активностью мозга. (А. С.)


[Закрыть] И я, видите ли, должен был ей его восполнить: сопроводить в конюшню и разделить там незнакомую мне радость наездника.

Не скажу, что мне только дай кого-нибудь в конюшню сопроводить и что я так охотно на это пошёл, но Ирка знает всё о слабостях моего чуткого мужского сердца и за эпоху нашего знакомства управлять им научилась – мастерски. Дрожа подбородочком и моргая влажными, как у рыб, глазами, она воспалённо канючила, громко стенала, всхлипывала, как водонасос, и минут сорок, изнемогая от страданий, на русском и французском признавалась, как дóроги ей изгибы конских спин, как важно ей чувствовать щекой тёплый турбулентный поток воздуха из их ноздрей, смотреть в огромные яблоки доверчивых очей, как она по всему этому истосковалась, как её все бросили и осталась надежда только-де на меня одного, на зов удалой доли казачьей крови в моих артериях и венах.

– Чё за блажь, Самусько? И вообще, как это понимать? – возмутился я вслух через сорок минут слёзного женского монолога. – Такое чувство, что я для тебя всего лишь унитаз, который становится лучшим другом на сильно тошнотные моменты или на моменты, когда чрезмерно пучит от гадостей! Ты обращаешься ко мне только тогда, когда тебе отказывают все другие? Мне обидно, между прочим. Ты когда в последний раз ко мне с чем-нибудь позитивным приходила? Для сопереживания счастья мы, – («мы» – это я себя иногда так скромно исчисляю), – не годимся, что ли? Анфасом-профилем не вышли?

Мне, в самом деле, было обидно. Значит, как бесплатные контрамарки на спектакли – так каким-нибудь фуксиям, а как экскременты с лошадиных копыт соскребать – так Самородский. На что это похоже?