Текст книги "Ритуал"

Саня окаменел, и мне стало ясно, что от него не будет никакого проку.

– Спасай Таньку, я задержу! – гаркнул я, занося над головой свою дубинку.

Дважды повторять не пришлось. Он промычал что-то нечленораздельное и, не выпуская мясо из рук, понесся прочь от меня. Каннибал же, кражей мяса оскорбленный в своих лучших чувствах, напротив, устремился в мою сторону, причем его приближение не сулило мне ничего хорошего.

Я едва успел увернуться, прежде чем он превратил деревянную конструкцию, напоминающую стол, в груду щепок и обломков. Когда я представил себя на месте стола, меня наполнила необычайная легкость, и я с энтузиазмом, присущим разве что преследуемой леопардом антилопе, проскакал вдоль разъяренного молотобойца в другой конец логова. Он остался недоволен одиночеством и снова решил составить мне компанию. Ему было совершенно наплевать, что я отнюдь не в восторге от его общества.

Следующий удар пришелся точно в то место стены, напротив которого долю секунды назад находилась моя голова. Мощь, вложенная в это движение, была столь велика, что стены в буквальном смысле задрожали, а с потолка посыпался мусор. Зверочеловек, наверное, и сам не ожидал такого эффекта, ибо с восхищением погладил оружие и оскалился в хищной ухмылке.

Наступая, он оставил мне всего два пути: прыгать в костер или позволить загнать себя в угол. Я выбрал третий вариант: собрался с духом и подставил свою дубину, отводя его следующий удар.

Впечатление было такое, что меня лишили рук, но у меня не было времени рефлексировать по поводу подобных мелочей, поэтому я со всей возможной прытью попытался скрыться. Мой противник на долю секунды опередил меня и загородил выход. Пришлось снова уворачиваться, каждый миг рискуя остаться без головы.

Так мы и сражались, петляя между костров, почивающих каннибалов, снуя из одного конца помещения в другой. Я изо всех сил желал смыться от навязчивого геркулеса, но он всегда оказывался проворнее, и громыхание его проклятого молота продолжало преследовать меня по пятам, отставая всего на пядь. Очередная вибрация стен после его промаха сообщала мне о том, что я все еще жив. Страх мешал мне разработать толковый план спасения. Воображение живо рисовало лишь видение моего оседающего тела с черепом, превращенным в кровавое месиво. Это поддерживало у меня в организме высокий тонус, но не более того.

Зверочеловек стремительно настиг меня у кучи дров, но с близкой дистанции не сумел сделать замах и применить свое оружие. Я в мгновение ока стал карабкаться на дровяную пирамиду. Гигант лез следом. Он попытался ухватить меня за ногу, но в этот момент верхний слой дров не выдержал моего веса и с грохотом пополз вниз, обрушившись на каннибала. Я же, пробуксовав несколько секунд на одном месте, вкупе с сучковатой лавиной съехал назад и был погребен дровами совсем рядом с противником. В следующий миг древесину разметало по углам, словно внутри сработало взрывное устройство. Как оказалось, это вождь зверолюдей высвободил руку с молотом. Не дожидаясь, пока он перейдет к расправе, я выбрался из кучи и отполз подальше. Гигант освободился секундой позже.

Мне было тяжело дышать – все еще действовал дым сомы. Я боялся свалиться без чувств в самый неподходящий момент. Исполину тоже приходилось тяжело: в дурманящем воздухе он совершенно одурел и с трудом вращал глазами. Мы оба снизили темп.

Вождь встряхнул рогатой головой, и в его взгляде вновь появилось осмысленное выражение. Он двинулся ко мне. Я ждал, пока он замахнется, чтобы ударить, – это давало мне возможность нырнуть ему под руку, угадать направление удара и увернуться, в общем, так или иначе спастись от гибели. Однако он изменил тактику. Зверочеловек держал колотушку наперевес и просто шагал вперед, все больше оттесняя меня в угол.

Он ждал, когда у меня сдадут нервы и я брошусь в сторону. Тогда он ударит на опережение и обязательно попадет. Не может не попасть. Собственно говоря, он перенял мою схему защиты с точностью до наоборот.

Это было совсем уж опасно. Возможности маневра значительно сократились из-за кучи дров, завалившей теперь почти весь проход. Драться бесполезно, отступать дальше некуда. Что же предпринять?

Истошно завопив, я швырнул дубинку ему в область паха, и, пока он справлялся с возникшими проблемами, мне удалось проскочить мимо и удалиться от него шага на три. Но его замешательство длилось недолго. Он быстро догнал меня и занес молот для удара. Мне нужно было увернуться, но передо мной возник чан с похлебкой, пузырящейся на слабых язычках огня, и я, воспользовавшись невесть откуда взявшейся прыгучестью, машинально перемахнул через него. Приземлился я на одно из повсюду разбросанных поленьев и, совершив в воздухе нелепый пируэт, грохнулся спиной на камень. Вождь каннибалов удовлетворенно причмокнул и, хрипло бормоча, потряс своим молотом, демонстрируя, как он собирается со мной покончить. В его маленьких глазках сверкнуло умиротворение.

Тогда я, поддавшись неосознанному рефлексу, пяткой пнул чан с кипящими остатками похлебки и закрыл руками голову. Как ни странно, вместо молниеносной боли я ощутил лишь брызги кипятка да услышал рев моего врага.

Я поднялся на ноги и обнаружил зверочеловека корчащимся в луже жирной смеси. Ему было очень больно.

В порыве ярости я схватил чан за ручки и обрушил его на голову исполина вместе с остатками содержимого. Не глядя на результат, я метнулся к выходу из этого ада, на ходу срывая одежду, чтобы дать испекшемуся телу больше прохладного воздуха.

Царство асимметричных форм долго не хотело отпускать меня, но наконец лес вокруг перестал вращаться, звезды и облака заняли на небе свои места, и бешеное сердцебиение успокоилось. Пока я отдыхал, Саня успел поджарить вырезку – то есть обуглил мясо сверху и слегка прокоптил, оставив внутри сырым. Меня била дрожь, и я ел это мясо трясущимися руками, едва не роняя на землю. Саня в сравнении со мной выглядел неплохо, но его, признаться честно, последнее происшествие не так уж сильно и затронуло. Таня оставалась по-прежнему невозмутимой, так и не придя в себя. Ее вырвало, дышать она стала ровнее и теперь только слегка постанывала. Беспамятство, похоже, перешло в обычный сон.

Когда все это началось, Юдин в ужасе умчался с ней на руках куда глаза глядят, причем достаточно быстро, учитывая его ношу. По его собственному признанию, дважды он спотыкался и бился оземь, но, к счастью, ни он, ни Таня не пострадали. Я набрел на его костер минут через пять после того, как поверженный мной гигант перестал представлять опасность. Впрочем, мы и сейчас настороженно оглядывались в сторону ротонды с мумией Индры, но все было спокойно.

Таня лежала чуть дальше от огня, чем мы, укрытая нежной беличьей накидкой. На свежем воздухе бледность с ее лица постепенно исчезала. Теперь в ее чертах все больше проступала та самая красота, что неизменно сводила меня с ума. И о чем бы я ни пытался думать, мысли неумолимо возвращались к ней, такой близкой, такой беспомощной.

Юдин наблюдал за мной со смесью восхищения, зависти и странного раздражения. Мой рассказ его ошеломил и обрадовал одновременно: он ведь не чаял уже узреть меня живым. А я появился, причем – победителем, и это, мне кажется, не так уж его и обрадовало. Воздействия амулета ясно указывали на то, что парня мучают какие-то темные переживания.

– Отсядь от Танюхи, а то так и не перестанешь дрожать.

Я ожидал любой реакции со своей стороны, но совершенно неожиданно рассмеялся. Дрожь куда-то пропала. Организм в который раз перемолол все невзгоды, и ко мне вернулось присутствие духа.

– Тебя это тревожит?

– Да нет.

– Тогда отстань. Я сейчас нервный и шуток не понимаю.

Саня игнорировал мою просьбу и продолжил разговор о Тане.

– И что ты будешь делать, когда она очнется?

– Гм. Постараюсь выяснить, как она… ну, в смысле, ее атман попал сюда.

– Хочешь мою гипотезу?

– Валяй.

Юдин приосанился, напустил на себя солидный вид и, копируя жесты и тон горячо нами любимого… кхм… профессора Вритрина, забубнил:

– Суть лежит в том, что благодаря твоему дурацкому поведению Таня тоже впала в депрессию и решила сама проявить инициативу. Однако из-за немотивированного упрямства и чрезмерно раздутых с обеих сторон амбиций, шанс просто и быстро решить проблему оказался упущен. Что, кстати, не с лучшей стороны характеризует ваши отношения. Любовь ли это, вообще, или невроз? В итоге мадам Солодовникова, как и ты, выбрала для изгнания печали легкий способ ухода от реальности – выпивку. Но в лекарство от плохого настроения оказалась подмешана.

– Постой, – прервал я его. – Во-первых, она не пьет самогон.

– Из-за тебя можно один разик сделать исключение.

– Дурень ты. Я-то ее знаю, не стала бы она. Да и сома у нее в сумочке не валяется, спрятанная в тюбике крема.

– Сам дурень. Понятно, почему зачет по логике с третьего раза сдал. Во-первых, другого способа перемещения в Навь нам не известно. Если не считать самоубийства, да и то очень сомнительно. А во-вторых, насчет пьет – не пьет, разве ты сам не пример того, что разум порой отключается, а в его седло запрыгивает какой-то хрен и творит невесть что, о чем мы задним числом жалеем?

– Раздвоением личности не страдаю.

– Правильно, этим надо наслаждаться. Оно у нас у всех, только в разной форме. Утром маемся и каемся, днем живем, вечером пьем, и так – без конца в разных вариациях. Во мне столько разных людей – и все это я. В тебе – еще больше. А в женщинах! Воистину, целый легион сидит. Ладно, это отклонение от темы. Сознание человека – словно проститутка, им легко можно манипулировать. Вот, когда я тебе предложил нарезаться, ты не сумел отбиться, хотя и хотел. Да я сам не могу понять, отчего меня потянуло пить эту гадость. Только пару часов назад до меня дошло, что последние двое суток мозги были свернуты набекрень. Вспомни, ты же сам твердил о каком-то странном напряжении в воздухе. Не так ли?

– Вообще-то так.

– Твои аргументы? Как ты объяснишь, что с тобой это могло быть, а с ней – нет?

– Таня – другое дело.

– Чушь. Ты защищаешь не ее, а свой идеал. Ты своим воображением вознес ее до небес и не хочешь признать, что она – обычная девчонка. А до нее ты страдал по Наташе Величко, а еще раньше. Мне не хватит пальцев загибать. И что стало с их светлой памятью и твоими клятвами любить до смерти, несмотря ни на что?

– Эх, Саня, ты не поэт, тебе не понять. То было совсем другое.

– Какой же ты тупой! Ты отказываешься воспринимать все факты, которые не соответствуют твоей модели вселенной.

– Это байки твои, а не факты, и они у меня в голове не укладываются.

– Интересно, чего это в твоей голове стало так тесно?

Меня это начало бесить. Саня давно нервно топтался напротив меня, теперь же не усидел и я.

– Потому, дорогой, то, что ты хочешь туда запихнуть, ни в какую другую голову, кроме твоей, чугунной, не влезет! – выпалил я, вскакивая.

– Не оскорбляй меня, и вообще не ори, – заявил Юдин, впиваясь ногтями себе в голову. – Серый, ты привлекаешь внимание местной нечисти.

– Ну и черт с ней! Пусть приходят, мне наплевать. Что я, мало их в кустах за ночь оставил?

– Гляди, герой нашелся! Собачонку запинал, поросенка какого-то вокруг носа обвел, безмозглого дикаря обшкварил. Супермен, ничего не скажешь!

– А как же! Зато ты от этого безмозглого улепетывал так, что полкилометра по пересеченной местности на одном дыхании отмахал.

– Я спасал Таньку.

– Да? Сдается мне, что ты в первую очередь спасал свою шкуру.

– За что ты меня упрекаешь? За то, что я придумал, как ее освободить, а потом унес подальше от гнезда питекантропов? Ты ссору создал из своего пустого упрямства, и я теперь даже не знаю, как сказать тебе важную вещь.

Внезапно Таня застонала громче обычного и слабо шевельнулась. Глаза оставались закрыты, но губы двигались так, словно она что-то шептала. Я был настолько рад, что ей лучше, что мгновенно забыл о перепалке. Пригнувшись как можно ниже, я приблизил ухо к ее губам.

– Пить. – скорее угадал, чем разобрал я.

– Сейчас, милая, – пробормотал я и опрометью бросился к Сане: – Дай свою тыкву.

Он молча передал мне сосуд, и я медленно, по капле стал вливать воду ей в рот, устроившись у изголовья на коленях и поддерживая ей голову ладонью. Она все еще не пришла в себя, но воду понемногу глотала. Когда Таня утолила жажду, я обмакнул в воду несколько листьев и приложил к ее лбу. Тем самым получился импровизированный холодный компресс.

Прикосновения пробудили в груди теплое щемящее чувство. Оно было очень приятным, и мне было этого достаточно.

Юдин подсел ближе.

– Из тебя получится хорошая сиделка.

Я молчал, стараясь уложить девушку поудобнее.

– Ты действительно по-настоящему любишь ее?

Я ничего не имел против Сани, но никак не мог понять, куда он клонит, и это выводило меня из себя.

– Какая тебе разница?

– Ответь, пожалуйста, это важно.

– Да, да и да, – протянул я.

– Зачем ты повторяешься?

– Я просто последовательно отвечаю на твой вопрос. Да, люблю, да, действительно, да, по-настоящему. Что-нибудь еще?

Саня, казалось, был очень расстроен моими словами. Ревнует, что ли?

– Тогда ситуация еще более щекотлива, чем я думал.

– Не темни, выкладывай, что за важность ты хотел сообщить.

– Я должен подобрать слова, – вымолвил Саня.

Потом, после раздумья, продолжил:

– Будь проклят тот день, когда в маразматических мозгах предков родился этот замысел, и будь прокляты обстоятельства, ввергнувшие нас в самый центр этой катавасии. Предки изрядно попортили нам кровь, и теперь, дела складываются так, что наши отношения могут сильно испортиться.

Я напрягся, предчувствуя новый удар судьбы. Не догадываясь, о чем он заговорит, я интуитивно почувствовал, что это будет нечто кошмарное. А Юдин тем временем подбирался к сути.

– Сначала я не особо переживал. Хоть в эту кутерьму ты попал заодно со мной и оказался абсолютно лишним, мы, слава богу, встретились с тобой, и я надеялся, что мы сможем выкрутиться и все будет нормально.

Но когда объявилась Таня, мой покой улетучился как дым. Я не хотел говорить раньше, предчувствуя твою реакцию, но дальше тянуть некуда. Короче говоря, ритуал, исполнителем которого меня назначили, имеет одну специфическую особенность. Не знаю, как тебе сказать, но. В общем, в эту ночь в определенной точке этого мира должно произойти… э-э-э… символическое совокупление посвященного с девственницей.

Я все понял и наперед знал, что он скажет дальше. Я по-прежнему спокойно и внимательно слушал монолог Сани, а он, в смущении от сказанного, в душевном волнении не замечая, что я не двигаюсь, не мигаю, не дышу, продолжал бурить словами скважину в моей душе. Я превратился в статую с бьющимся сердцем, бешено гоняющим кровь по сосудам. Оно словно решило своей деятельностью восполнить неподвижность остального тела.

– До нашей встречи, – сокрушался Юдин, – мне было все равно. В конце концов, раз уж меня сделали мифическим героем, я собирался выполнять свои обязанности на совесть. Не все ли равно, с кем и какие церемонии проводить, когда речь идет о собственной жизни. Но – Таня! Откуда же я мог предположить, что для этой цели будет выбрана она! Черт бы побрал этих праотцов и всю Навь, вместе взятых! И почему бы им не приволочь сюда людей из разных полушарий. Серега, ты понимаешь, у меня на нее никаких притязаний, я ни в коей мере ее не. Я бы плюнул на все это, но иначе нас не выпустят отсюда. Им же на нас начихать, лишь бы работа была сделана. Самое печальное, но, если ты сунешься к алтарю, тебя тут же прикончат. Так их курьер, Ибаз, говорил. Тут никак не вывернешься. Не думай, мне не больше чем сдохнуть хочется влезать между вами. Сергей, не глупи! Эй, ты что? Успокойся! Да пойми же ты. Ай, блин!

На этом месте Сане, взволнованному переменами в моем лице, пришлось прервать оправдательный монолог. Ко мне вернулась способность двигаться, вернулись силы, причем сторицею! Я схватил Саню за его одежки и слегка встряхнул, словно разминаясь. Он совершил такие телодвижения, будто его ударило тяжелой морской волной.

– Похоже, я зря тратил время на речь, – обеспокоенно промямлил посвященный.

– Ах ты. – прогремел я и швырнул его в узловатый древесный ствол, – подлец! – закончил я, когда тело Юдина завершило полет и возвестило о своих страданиях, вызванных падением, громким воплем. – Такого я от тебя не ожидал! – признался я, продолжая экзекуцию. В ход пошли руки, ноги и даже зубы, когда его тело оказывалось так близко, чтобы его можно было ухватить челюстями. Саня быстро сообразил, что, пока я в таком настроении, живым он вряд ли протянет долго, поэтому решил срочно предпринять меры самозащиты.

Это выразилось в том, что он умудрился под моим яростным напором вытащить из-за перевязи палаш и перейти в наступление. Я ушел от двух его опасных замахов и ретировался ближе к огню, где среди хвороста находились и крупные куски древесины, пригодные для обороны. С лихорадочной скоростью я виртуозно выхватывал из кучи все новые и новые палки, а Саня, словно заправский лесоруб, крушил их в щепки каменным палашом. Запас оружия в куче иссяк, и я понял, что пофехтовать не получилось. Мне не оставалось ничего, кроме как незащищенной ладонью зачерпнуть горсть раскаленных углей и бросить ему в лицо. Несколько выигранных секунд позволили вырвать палаш из его руки, но удержать его я не сумел. Он угодил в костер, и, пока мы боролись, его рукоятка занялась пламенем.

Под рукой очень кстати оказались подходящие дрючки и коряги. Когда они очутились у нас в руках, это примерно уравняло наши силы. Схватка с ожесточением продолжилась.

Саня сосредоточенно парировал мои выпады, на контратаках добавляя мне ударов в разные места тела. От боли рассудок начал проясняться, и я рад был бы закончить этот нелепый поединок, но отчетливо сознавал, что Саня, уверенный в моем безумии, прекращать бой в одностороннем порядке не собирается. Это заставило меня вступить в переговоры.

– Хорош, порезвились, и будет, – прерывающимся голосом произнес я, проводя серию не достигающих цели ударов.

– Чего?

– Хватит, говорю, пока не покалечились!

– Ты нашел приемлемый компромисс?

– К черту ритуал.

– А демон?

– Угрохаем.

– Это нам не по зубам.

– Посмотрим.

– Ты слишком самоуверен. Лично я предпочитаю уйти отсюда живым и, по возможности, непомятым.

После очередного ударного контакта мы расступились, не предпринимая больше агрессивных выпадов, а только кружа друг против друга с дубьем наготове.

– В этом мы солидарны. Но ты, вдобавок, хочешь еще и переспать с девушкой, которую я люблю.

– Не корысти ради, а по принуждению. Слушай, вы ведь даже не встречаетесь уже!

– Не имеет значения. Пусть все катится к чертям, но ты ее не тронешь.

– Серый, так остаются шансы спастись у всех. А своим упрямством ты ставишь под удар и себя и нас.

– Я займу твое место.

– Дурень, кто ж тебе позволит! Там ждут меня, а тебя убьют.

– Давай договоримся с ними.

– Поздно. Церемония посвящения в Гандхарву проводится на закате.

– В кого?

– В местного спасителя.

– Варья думает, что это как раз я.

– У алтаря будет не Варья, а Ибаз, Уту, Сухур-а-лаль и прочие лютые пращуры. А быть может, и главари. Они очень обрадуются возможности на халяву принести жертву в довесок к церемонии. Для пущего эффекта. Короче, дохлый номер. Из того, что ты предлагаешь, ничего не выйдет. Если б ты вел себя шустрее и переспал бы с Танькой раньше, ее бы забраковали, и, кто знает, может, и нас бы тут не было.

– Нам мешало странное напряжение в воздухе. И не надейся, ты ее не получишь.

– А ты ее спросил? Может, она согласна.

– Что? Ну, держись!

Я вознамерился было гвоздануть Саню по голове, но услышал слабый, полный ужаса протест незаметно оклемавшейся Тани, и рука моя сама собой опустилась.

– Прекратите сейчас же! – хрипло выговорила она и закашлялась. – Совсем озверели. Вот дети, блин. Детский сад «Козюлькино»…

Мы виновато попрятали дубье за спину и переглянулись. Никто из нас не знал, что делать дальше. Меня мучила ревность, Юдина заботило выполнение задания начальства, гипотетически сулившее благополучное возвращение всем троим, а что творилось в голове у Татьяны, нельзя было себе и представить. Тупиковая ситуация.

Таня ждала объяснений, но мы молчали, и она, избавившись от жуткого приступа кашля, решила все выяснить самостоятельно. Она плотнее закуталась в накидку и, сев на колени, уставилась на нас все еще мутными глазами.

– Что вы со мной делали? – спросила она.

Саня бросил на меня вопросительный взгляд, но у меня словно язык отнялся, и он, со вздохом, ответил сам:

– Ничего плохого. Разве что оказали посильную медпомощь.

У Тани стучали зубы, к тому же ее, словно опьяневшую, слегка покачивало. Некоторое время она таращилась в пустоту, словно прислушиваясь к своим ощущениям, потом снова повернулась к нам.

– Быть может, – сказала она. – Но тогда у меня к вам, молодые люди, пара вопросиков. Почему я в таком, как бы это сказать, неодетом виде, с симптомами жестокого похмелья, и какого хрена вы, в таком случае, дрались?

– Мы просто дурачились, – неуверенно проговорил Саня, толкая меня локтем в бок. – А твои неприятные ощущения – следствие отравления дымом и прочей дрянью.

– Не надо фантазировать. Ну, признайтесь, спорили о порядке очередности, пока я была в отключке?

Саня отрицательно замотал головой.

Таня задумалась:

– Но я же явственно слышала крики, займу твое место… переспал бы с ней раньше… ты ее не получишь… она согласна. Может, мне почудилось?

– Вероятно.

– Откуда вы взялись? Последнее, что я помню, – это хари варваров. Ну, атлеты такие, вломились в хижину, схватили меня, связали, куда-то потащили… я от страха и отрубилась.

– Перед попаданием сюда ты пила что-нибудь? – осторожно спросил Саня, косясь в мою сторону.

Таня бросила на меня быстрый взгляд, полный жгучей обиды.

– Да. Я зашла к вам в комнату, чтобы с ним… не важно. Было незаперто. Увидела вас напившимися до невменяемого состояния, расстроилась и отпила немного… сама не знаю зачем.

– А потом?

– Хм. Потом мне стало плохо, а очнулась я уже здесь. – Таня наморщила лобик, сжала губы и продолжила, глядя куда-то в сторону: – Я пришла в себя без одежды, в рубленой деревянной избушке.

– На курьих ножках?

– Не издевайся, Сашка! Там было тепло, и на столе была вкусная пища. Но сколько я ни звала, никто так и не отзывался, прямо как в той сказке про аленький цветочек. Тлела лучинка. А под статуэткой какого-то дьяволообразного существа лежал свиток, летопись. Я ее немножко почитала и кое-что начала понимать.

– Прочла? На русском?

– На арийском. Вернее, на ярийском.

– Ну да!

– Не знаю, в чем тут дело, но, когда на письмена упал свет от лучины, они стали понятными.

– Ага, ясно. Меня тоже настраивали на здешнюю речь огнем духа рода. Хижина была на берегу, между четырех огромных ив? – спросил Саня, всматриваясь в свою карту. Вид у него становился все более важный и деловитый.

– Точно, только не хижина, а изба, землянка.

– Не важно, – кивнул Саня. – Я понял, где это. В получасе ходу от цитадели каннибалов.

– Ой, не вспоминай про них! Вот уж мерзость! Я их как увидела, думала, мне конец. Слушайте, а куда ж они делись?

– Пусть это тебя больше не волнует.

– Так вы спасли меня?

– Лично вынес на руках, – заявил Юдин, отодвигаясь от меня подальше.

Таня наградила его благодарной улыбкой.

– Послушай, Тань. – начал я и запнулся.

– Ой, не хочу я с тобой разговаривать! – фыркнула она. – Я видела, ты Юдина чуть не убил только что, придурок.

– Нам надо торопиться, – мягко сказал Саня, отдавая Татьяне свою обувь. – С полночи уже позади, солнце спешит, чтобы погубить нас, как вампиров. Мы должны прежде, чем рассветет, добраться до точки перехода в Явь.

– Знаю, читала, – сказала она. – Пойдем.

И они пошли по тропе, спускаясь еще ниже в долину. Саня поддерживал Татьяну под руку и что-то ей рассказывал. Но, услышав звуки моих шагов, Юдин вместе со своей спутницей остановился, вздохнул, окинул меня взглядом, полным и вины и раздражения.

– Сереж, давай бросай детство. Хватит играться. Позволь мне, наконец, сделать дело. Главное – вернуться, любой ценой. Следуй за нами и не отставай, я все улажу.

Я не трогался с места.

– Ну же, пошли! Серый, я ж всем хочу добра! – торопил он меня.

Не дождавшись моей реакции, Саня обхватил мою девушку за талию и повлек за собой, удаляясь быстрыми шагами. Таня ошарашенно оглянулась, провожая меня взглядом. На ее лице отражалась борьба эмоций. Казалось, ей хочется остаться или что-то сказать, но она, не сопротивляясь, последовала за Юдиным, немного нелепая в своем коротком меховом убранстве.

Они удалялись все дальше и дальше, пока их силуэты полностью не растворились во тьме. Они ушли, друг и любимая, бросив меня, растоптав дружбу, любовь, надежду – самое святое в душе, – проявив полное безразличие к моим чувствам и желаниям.

Я снова остался одинок, одинок настолько, что не мог передать это никакими средствами, доступными человеку. Языки пламени в потухающем костре исполняли танец умирающего огня, освещая небольшую прогалину. Я огляделся. Позади была хмурая стена леса с возвышающейся громадиной «Стоунхенджа», впереди простиралась долина, полная неизвестных опасностей, за ней зиял черный провал ущелья, над которым возвышались уродливые массивы низких лесистых скал. Чернильная темнота грозовых туч постепенно заволакивала купол неба, пожирая звезды одну за другой. Мир погружался во мрак.

И душа моя, словно маленькая сияющая искра из костра, словно мерцающая звездочка в разверстой бездне небес, будто лучинка на ветру, устав бороться и рассеивать темноту, сдалась и впустила вселенскую тьму в себя.

Я должен был догнать их, но позабыл об этом. Горло сковал спазм, и я с трудом дышал. Слезы душили меня, лились по окаменевшему лицу, а я не осознавал, что со мной.

Перегрузка была слишком велика. Над психикой невозможно издеваться долго без последствий. Наш мозг, коллоидный биоэлектрический компьютер, как и всякое сложное устройство, порою выходит из строя. На миг, на час, а порой и навсегда.

Сложно устроен человек в той своей составляющей, которая не из плоти и крови, не из эмоций и даже не из химических элементов. Сколько света в невообразимой тайне его духа, столько же, если не больше, мрачной и смертоносной мощи хаоса.

Откуда-то из подспудных глубин моей сущности стали один за другим выползать темные видения и образы. Постепенно они вытеснили все остальное, и я один на один остался с той частью самого себя, которой каждый человек подсознательно побаивается и сторонится.

Ощущение наступающей физической гибели перестало пугать, напротив, вызывая приветствие у вывернутой наизнанку души. Мне показалось, что некая злобная чуждая сила сминает меня и вдавливает в невообразимо малый объем. Я оказался в самом глубоком, холодном и лишенном всяких проявлений жизни колодце, над которым стоял сам сатана в облике Намухри, смеялся и порывался захлопнуть крышку окончательности и беспросветности. Раскаты его ядовитого смеха и далекий гром слились у меня в голове в один непостижимый разрушительный гул.

Гудящая кромешная тьма вокруг: танцующая стихия, разрывающая все связи!

Удар грома смел кокон безмолвия с моего «Я» и из моего горла вырвался неимоверный крик страдания и боли, неистовый хриплый клекот последнего живого человека. Я вынырнул снаружи человеческого естества, отдаваясь бурлящему потоку своего безумия. Мне казалось, что я покрываюсь перьями и чешуей, выбрасываю когти, словно змея, сбрасываю кожу, выпускаю щупальца и ложноножки. Во мне боролись, срастаясь и разрывая друг друга в клочья, метафизические полюса сущего. На трудноопределимый период времени я стал тем единым видоизменяющимся живым существом, которое, меняя формы, размеры, пол, существует с древней архейской эры, сквозь эпохи и до наших дней, живым организмом, низведенным до самой низшей точки влачения груза жизни, живой, сознательной волной энергии, бьющейся между молотом и наковальней бесконечного процесса перехода бытия в небытие.

Говорят, таким образом генетическая память, хранящаяся в ДНК, напрямую разговаривает с нашим сознанием. Я не знаю.

Я пронзительно кричал, выплескивая свой страх, свое отчаяние, обиду и смертельную тоску. И далекое эхо вернуло мне мою боль.

Сова, устроившаяся в кроне разлапистой сосны, испуганно взмахнула крыльями, ухнула и справила нужду мне на плечо. Но я не придавал этому значения. Воздев руки к небу, тряс сжатыми кулаками; обратив перекошенное лицо вверх, истекал слезами. Голосовые связки вышли из строя, и мой крик выродился в сиплое беспомощное рычание. Когда силы и ярость иссякли, я побрел, не разбирая дороги, сталкиваясь с деревьями и раздирая ноги в кровь о колючий кустарник.

Ночь. Духота. Вспышки далеких молний. На плато начался ливень.

Дальнейшее помню смутно. Здравый рассудок покинул меня, и я уподобился кораблю, лишенному управления. Меня носило по долине бесцельно, и в памяти остались только неясные размытые пейзажи и образы диковинных существ. Не имею понятия, как я себя вел и почему остался в живых. Очевидно, мне везло. Сколько прошло времени, не знаю, но мои блуждания в конце концов завели меня в местечко, откуда я не смог выбраться.

Место было лабиринтом, диковинным образом сочетающим шедевры творчества природы и творения рук человека. В какую бы сторону я ни подался, везде меня встречал окаменелый лес, бревна и колонны кристаллического кварца с вкраплениями полудрагоценных самоцветов – аметиста, яшмы, оникса, сердолика. Некоторые, особенно крупные камни, величиной с человеческую голову, раздробленные, валялись под ногами. Петляя, я натолкнулся на скелет человека, погребенный в груде добытых драгоценностей. Рядом валялась его голова. Бедняга, наверное, умер от голода, не сумев унести отсюда свой абсолютно бесполезный груз. Впрочем, может быть, это был обычный ярит, позарившийся на эти безделушки из отчаяния, от невозможности вырваться на свободу и продолжить испытание. Я оставил его наедине со своей тайной и отправился дальше, ощупывая руками гладко отполированные древесные стволы, каменную мозаику из разноцветных булыжников, причудливые резные орнаменты на деревянных идолах. Пригибая голову, я пробирался под каменными арками, украшенными выпуклыми изящными барельефами; спотыкаясь и на четвереньках преодолевая завалы разрушенных стен, я натыкался на диковинные предметы, испещренные замысловатыми значками: зеркала, украшения, оружие, лепные фигурки неизвестных божеств, ритуальную посуду и символику власти. От разнообразия цветистого великолепия у меня закружилась голова, я присел на корточки, прислонившись спиной к деревянной плите, изображающей демона, пожирающего человека, и так просидел долгое время, балансируя на грани грез и бодрствования. Несколько раз, поддавшись неясным побуждениям, пытался лезть наверх, но срывался и снова терял нить сознания.