Текст книги "Индийское кино (сборник)"

Сергей Переляев
Индийское кино

Серия «Для тех, кому за 10»

© Переляев С., 2015

© Голованова Е., иллюстрации, 2015

© Издание на русском языке. ООО «Издательский дом «Самокат», 2015

* * *

Моей самой лучшей в мире Маме

Предисловие

Когда в детскую литературу приходит талантливый писатель, то вся Земля празднует это из ряда вон выходящее событие. Поскольку у нас на планете каждый НАСТОЯЩИЙ детский писатель – на вес золота. Кстати, в Японии таких исключительных людей, которые умеют приносить радость, называют «сокровищами человечества».

Вот такое сокровище – писатель Сергей Переляев. Он подарил миру удивительную повесть о детстве. Её обязательно полюбят дети самых разных возрастов. И будут перечитывать до старости. Потому что там есть над чем посмеяться! Сесть, открыть книгу и похохотать. Существует ли вообще в жизни большее удовольствие? К тому же воспитание чувства юмора – это воспитание свободы души.

Свободная душа героя повести «Индийское кино» – горячая, мятущаяся, искренняя, готовая спешить на выручку, душа Поэта и Художника, столь близкая писателю Сергею Переляеву, я уверена, станет близкой и родной каждому читателю. Она поможет обрести (или вспомнить?) свежий и удивленный взгляд на мир, необходимый всем нам, особенно тем, кто пишет для детей.

Тем более, в своей прозе Сергей Переляев продолжает лучшие традиции детской литературы, её истоки – в рассказах Юрия Сотника, Николая Носова, Виктора Драгунского, Льва Кассиля.

По нынешним временам это очень редкий жанр. Потому что он очень трудный. А, между прочим, в литературе такие веселые, сюжетные, яркие и одновременно «жизненные» рассказы – высший пилотаж.

И я рада, что мы можем наблюдать с Земли мастерский полет отважного пилота, который больше всего на свете любит свою бабушку Тоню, дедушку Мотю, прабабушку Наташу, брата Владика, а главное – далекое и непостижимое, таинственное и неразгаданное индийское кино.

Марина Москвина

От трех до бесконечности

Когда мы гуляли по бензозаправке

Когда мне было…

Когда мне было три года, родители купили мне велосипед «Бабочка». Ездить я очень боялся, потому что не умел, и тогда папа приделал к заднему колесу ещё два маленьких колёсика. Это чтобы я легче научился ездить. Но с этими двумя колёсами велосипед превратился в такое чудище, что просто, как говорится, и можно бы дальше, да некуда. А потом, мне же стыдно было бы с приделанными колёсами ездить, ведь все бы поняли, что мне без них не обойтись. Этого было никак нельзя допустить, и я сразу заявил родителям, что поеду безо всяких дополнительных колёс.

И действительно, ездить оказалось совсем не сложно. Я не то что поехал, а просто полетел на «Бабочке» по просторам двора. Но потом получилось так, что я ехал с горы и на моём пути возникла женщина с коляской. Как я ей ни кричал, чтобы она посторонилась, ей, видно, казалось, что я на «Бабочке» даже с учётом высоты горы не представляю ровно никакой опасности. Ну, и пришлось сворачивать. Свернул я резко вправо, упал с велосипеда через руль и вывихнул правый мизинец.

В травмпункте мне вправляла мизинец прекрасная медсестра. Она, чтобы не было больно, всё время повторяла с улыбкой, точно в кино:

– Зажмурься и вытерпи, классный ты мой пацан.

Терпеть было даже приятно.

Когда мне было четыре года, я принёс домой кота, чтобы он остался у нас жить. Но мне не разрешили его оставить, а только напоили кота молоком и стали гнать. Хоть бы уж молоком не поили, а просто гнали, а то ведь напоили – и взашей! Я так сильно обиделся, что решил уйти из дому вместе с котом, и точка.

И ушёл.

Сел на девятый автобус и поехал, а кота всё время держал на руках. А все давай ко мне приставать: какой котик, какой котик! Кот меня всего изодрал, автобус сделал круг и вернулся на то же место. Я ужасно разозлился и решил, что теперь уйду из дому пешком. Обошёл бензозаправку и пошёл лугами. Нести кота было всё трудней, потому что он мало того что царапался, он ещё затеял мычать, как бык. Откуда только дух в нём такой? Я сел передохнуть, чтоб заодно и кота пока не держать, – пусть, думаю, сам немного походит. Но только я его выпустил, кот дал стрекача. Видно, не очень он мой поступок оценил – уйти из дому ради него.

А было это уже возле какой-то просёлочной дороги. Настроение моё совсем испортилось. Я сел на обочине. Ноги болят, весь исцарапанный, кот убежал – хоть плачь. Вдруг вижу – машина едет. А в кабине дядя Володя – это такой папин знакомый по гаражу. Машет мне:

– Эй! Как ты сюда зашёл? Давай до дома довезу!

Ну, и довёз. Только я всё равно из дому уйду. Если они даже кота не могут оставить, то какие там в принципе могут быть перспективы?

Когда мне было пять лет, я нашёл десять рублей. Это было очень много, всё равно что сейчас десять тысяч, просто деньги тогда были другие. Ну вот, значит, только я десять рублей нашёл, сразу ко мне подбежали большие ребята. Один говорит:

– Слушай-ка, десять рублей-то ведь я потерял!

А другой его отталкивает и тоже:

– Нет, я! Утром, когда с собакой гулял!

Я было уже собрался отдать десять рублей тому, который с собакой гулял, но тут подходит к нам Вероника, соседка моя из третьего подъезда, и говорит:

– Врёте вы всё, у тебя и собаки нет! Это его десять рублей, потому что он их на улице нашёл!

И все стали мне завидовать уже не только из-за десяти рублей, а ещё и потому, что Вероника за меня заступилась. Потому что Вероника была очень красивая и заступилась за меня, а не за них. А мы с Вероникой потом ещё вокруг бензозаправки прогулялись и смотрели у неё дома телевизор.

Меня потом во дворе поддразнивали, что я влюбился, но я-то знал, что это от зависти, и не обижался. А потом, если влюбился, то что? Так бы мы с Вероникой, может быть, и поженились, если бы не один случай.

Стою я как-то в её подъезде, семечки грызу. А тут уборщица тётя Даша. Я семечки спрятал, а тётя Даша спрашивает:

– Не знаешь, сынок, кто это тут семечек нагрыз?

А я и говорю:

– Если честно, тётя Даша, это я.

И она тут давай на меня кричать, будто с ума сошла! Сказала, чтоб я больше в подъезд ни ногой. В Вероникин, в смысле.

Живёт тётя Даша на первом этаже, и окно её прямо у входа в подъезд. Так что худо дело. Господи, кто б тёте Даше другую квартиру дал? Может, она б добрее стала!

Когда мне было шесть лет, папа подарил мне футбольный мяч. Но не простой, а тот самый, которым тренировался настоящий «Спартак». Так получилось потому, что один знакомый моего папы живёт в Москве и дружит с Бесковым. А Бесков – тренер «Спартака». Меня сразу стали принимать в игру большие ребята, те, которые хотели десять рублей у меня отобрать. Они даже заходили за мной домой, как будто мне тоже двенадцать лет, а не шесть. Я был очень рад, потому что даже Лёша Распопов, самый лучший парень в нашем дворе, и тот стал здороваться со мной за руку и поил меня лимонадом.

Но потом спартаковский мяч налетел на штырь, лопнул, и Лёша перестал поить меня лимонадом и здороваться за руку. Вообще перестал здороваться. Я сначала загрустил, но потом моя мама одолжила уборщице тёте Даше коробку стирального порошка, и я снова мог входить в Вероникин подъезд. И мы снова стали дружить с Вероникой.

Теперь Лёша Распопов с большими ребятами на лавочке сидит, а мы с Вероникой возле деревянной горки разговариваем. И снова большие ребята мне завидуют, потому что Вероника мало того что сама по себе красивая, по ней ещё явно стало видно, что я ей нравлюсь. А уж вот этого Лёша Распопов точно спокойно видеть не может. Эхма, а ещё лучший парень во всём дворе!

Когда мне было семь лет, я пошёл в школу. Учительницу нашу звали Римма Сергеевна. И вот в первый день, на первом же уроке, она говорит: – Наш класс – это корабль, на котором мы поплывём по океану знаний. Кто-нибудь хочет стать капитаном?

А сама перебирает какие-то бумажки на столе с таким видом, будто точно знает, что капитаном корабля знаний никто стать не хочет. Но я-то всегда хотел стать капитаном. Хоть и не корабля знаний, а лучше бы другого корабля, но если есть только этот, то что поделаешь.

– Я хочу стать капитаном! – говорю.

А Римма Сергеевна вдруг спрашивает:

– А сможешь ли ты вести корабль в нужном направлении, преодолевая волны трудностей и сомнений? Ведь океан знаний – серьёзная, грозная вещь!

При этом ясно, что, по её мнению, я не то чтобы это, а вообще ничего не смогу. Говорит, а сама что-то чинит в своей помаде. Заело там что-то.

– Ну Римма Сергеевна, – продолжаю я разговор, – я же ответил на ваш вопрос о том, почему Ленинград называется Ленинградом! Потому что «град» – это по-старинному значит «город»! Вот и с кораблём справлюсь, не волнуйтесь.

– Нет, не справишься, – почему-то очень довольно сказала она, и разговор закончился.

Помада у неё совсем развалилась, и я понял, что мне капитаном не быть. А потом выяснилось, что капитаншей Римма Сергеевна будет сама. Только ни в одной книге и ни в одном фильме капитаны помаду на борту не чинили. Да ещё при матросах!

Когда мне было восемь лет, я писал письмо на телевидение, в котором просил, чтобы показали фильм про Дон Кихота. Кто такой Дон Кихот, я не знал, но в разговоре с дядей Нарциссом (это ещё один знакомый моего папы) узнал, что Дон Кихот очень похож на меня.

Разговор с дядей Нарциссом происходил у нас на кухне. Дядя Нарцисс помогал папе делать ремонт и сдирал со стенки обои ножом. Он сдирал и повторял, что эта стенка ровная, как наша жизнь, и при этом улыбался, будто говорит что-то очень мудрое. Я тоже взял стамеску и стал сдирать обои. Мне хотелось одним движением оторвать как можно больше, а дядя Нарцисс сказал, что, сдирая обои таким образом, я борюсь с этой стеной, как Дон Кихот с ветряною мельницей.

– А что это значит: борюсь с ветряной мельницей? И кем был Дон Кихот? И не то же ли это самое, что Тихий Дон? – вот сколько всего меня интересовало.

– Ну ты даёшь, сынок! – усмехнулся дядя Нарцисс. – Тихий Дон – это речка, а Дон Кихот – рыцарь. Ему бороться было не с кем, так он против мельницы восс… тал… – и Нарцисс отодрал огромный кусок, снова крякнув, что стенка ровная, как жизнь.

Помолчав, он продолжил, хоть я уже ничего и не спрашивал:

– Бороться с ветряной мельницей – это значит неразумно расходовать свои силы. Возьми ножичек вместо стамески и потихоньку поддевай. А так ты как Дон Кихот, над которым смеялась Дульсинея Тобосская.

– А это кто такая?

– А это барыня такая, хоба!!! – Тут дядя Нарцисс чуть не свалился с табуретки, на которой стоял, и звук «хоба» – это было, видно, как раз то, что помогло ему удержаться. Удержался и как ни в чём не бывало дальше говорит: – Дон Кихот за нею гонялся повсюду, чтобы её защитить, а она от него убегала и не хотела защищаться.

Потом Нарцисс мне посоветовал прочитать про Дон Кихота книгу. Но я читать не люблю, поэтому решил, что хорошо бы фильм про Дон Кихота посмотреть, и сел писать письмо на телевидение. Прямо на Первый канал.

«Здравствуйте! – написал я. – Пишет вам школьник из Вологды, которого тоже зовут Константин. Покажите, если не трудно, фильм про Дона Кихота. В любой день, но лучше не поздно, чтоб ночью я мог бы спокойно спать. А если у вас нету этого фильма, тогда покажите хотя бы про Тихий Дон, чтоб я точно понял, в чём разница».

Поставил дату и расписался.

И фильм про Тихий Дон показали. Правда, не сразу, а через год. Ну это ладно, главное, я теперь точно знаю, что Тихий Дон – это там, где казаки буянят. Только почему же тогда он тихий? По логике, должен быть громкий. Даже звучит красивее: Громкий Дон. И честнее.

Когда мне было десять лет, я учился в третьем классе и мы писали сочинение на свободную тему. Я решил написать о любви. И написал.

О любви

Когда я был совсем маленький, мне нравилась Вероника. Она жила в соседнем подъезде, и меня не пускала в этот подъезд уборщица тётя Даша за то, что я грыз семечки на пол. А потом мама дала тёте Даше стирального порошка, и тётя Даша стала меня пускать.

Вероника была с тёмными волосами и зелёными глазами. Мы гуляли по бензозаправке и смотрели телевизор. Вообще, мы очень любили друг друга, и все нам завидовали, особенно один парень в моём дворе, Лёша Распопов. Потом я пошёл в школу, стало меньше времени на прогулки, а ещё потом Вероника уехала в другой город. Но когда я вырасту, я обязательно её найду и мы поженимся.

И я сдал сочинение.

А у нас в классе училась Лиза Спиридонова. Она тоже красивая, но мне она совсем не нравилась, потому что по ней было видно, что она злая. Так вот, Лиза Спиридонова на перемене подошла к учительскому столу, прочитала моё сочинение и понаставила, где надо и не надо, запятых. Это, наверное, потому, что она хотела вообще всем на свете нравиться, а у меня на лбу было написано, что я её терпеть не могу. Мне поставили тройку за безграмотность, но Лизу Спиридонову и это не утешит. Ведь я же её не из-за запятых терпеть не могу!

Сейчас мне одиннадцать лет. Я показал эти записи, которые вы прочитали, одному своему приятелю, и он сказал, что интересно, только очень мало. Ну, в смысле, я мало написал. А я могу писать только о том, что на самом деле было, поэтому задумался: ведь больше пока ничего интересного не было, значит, больше пока я не знаю, про что писать. А приятель мне говорит:

– А ты напиши про то, что будет.

– Как это? – я сначала не понял.

– Ну, вот ты пишешь, – объяснил мне приятель (его звали Артём), – когда мне было столько-то лет, было то-то. А теперь напиши так: когда мне будет столько-то лет… И представь, что там может быть.

Я быстро ухватился за эту идею и сел писать. Так появилась вторая часть этой небольшой повести, под названием

Когда мне будет…

Когда мне будет двадцать лет, я встречу Веронику и мы поженимся.

Потом я постепенно буду становиться важным человеком и в тридцать лет обязательно буду начальником. К этому всё давно идёт, поэтому куда уж деться-то? Я не знаю точно, что это будет за дело, которым мне доведётся заведовать, но дело будет очень ответственное, а не какая-то ерунда. Я буду сидеть в кабинете, говорить по телефону, за окном будет большой двор с грузовиками, канистрами и шофёрами, и мне нужно будет, хоть ты тресни, отправить Палыча во Львов не позже трёх, а Валеру – в Елабугу сию же секунду. А Валере, понимаешь, нечего пока в Елабугу везти, он пустой стоит! И вот я буду по телефону высказывать свои претензии:

– Понимаете, Георгий Львович, мне совершенно неинтересно, кто у вас вышел на работу, а кто нет! Мне надо, чтоб Вешняков получил по договору!

Дальше я буду ругаться, как папа, и тут же Палыч поедет в Норильск, Валера – в Елабугу, а я пожалуюсь секретарше Вике на то, что все вокруг безголовые, а один только я нормальный. – Да-да.

Вика всегда будет со мной соглашаться, даже если не согласна, но однажды выяснится, что у меня ужасный характер, и я ей скажу, что если она не согласна, то пусть так и говорит, а не придумывает невесть что.

– А я и не придумываю никогда, – обидится Вика, – я правда считаю, что все вокруг вас, Сергей Владимирович, безголовые, а только вы один нормальный. И очень вы со всеми ласковы, чересчур!

Ну где ещё найти такую секретаршу? И что делать, если ей нравится согласною быть?

Когда мне будет лет сорок, у меня будет юбилей. В кругу уважаемых коллег, друзей и всяких других дам и господ я буду сидеть за банкетным столом областного ресторана «Радуга», есть заливное и выслушивать тосты и пожелания, а также признания в дружбе и уважении.

– Вот Серёжа, – скажет один из моих заместителей. – Обычный парень, а редчайший по внутреннему содержанию человек! Может взять трубку телефона и договориться с кем угодно за пять секунд, чтобы вовремя прошла выгрузка и загрузка.

По тону говорящего будет ясно, что авторитет мой для него неколебим и высок, а сделать мне приятное – глубочайшая потребность. Но, как человек противоречивый и местами непредсказуемый, я вдруг осажу товарища и скажу:

– Ладно, Ефремов, не выступай. Возьми лучше заливного, а потом вместе будем петь караоке.

В этот момент сидящая рядом Вероника улыбнётся мне и скажет:

– Какой ты всё же грубый! – и уйдёт танцевать.

А когда я буду возвращаться с юбилея домой, рядом будет идти Вероника весёлая.

– Какой был вечер! – скажет она.

А я буду вспоминать почему-то Лёшу Распопова. Действительно был лучший парень во всём дворе!

Когда мне будет лет шестьдесят, у меня будут внуки и внучки. Они будут очень любить деда, радовать его хорошими отметками и всё время просить, чтобы я с ними играл.

– Я устал, – буду кряхтеть я, переключая телевизор на другую программу, – дайте отдыха, сорванцы!

И тогда моя внучка Марина начнёт обнимать меня и очень-очень попросит, чтобы я шёл на улицу лепить с ними снеговика.

– Ну вот только снеговика мне лепить недоставало! – дурашливо скажу я. Я знаю, что стоит мне только начать немного коверкать голос, как Марина начинает помирать со смеху. – Во-от, – начну я коверканным голосом, – выходит старый пень на улицу и лепит снеговика-а. Вот уже глубокая ночь, все дети и их родители разошлись по кроватям, а Маринин дед лепит, будь он неладен, снеговика-а.

У Марины уже истерика, а я дальше:

– К утру снеговик вдруг хлопнет в ладоши и забегает вокруг деда. Тра-та-та! Тра-та-та! Дети будут идти в школу мимо нас со снеговиком и скажут: «Совсем из четырнадцатой квартиры (это наша квартира) мужик сдал под старость. Всю ночь не спит!» А потом вьюги лютые найдут на наши края, бураны великие, но никуда я не скроюсь, а буду оберегать снеговика-а.

– Хватит, дед! – Марина будет уже визжать и пищать, но я продолжу:

– И сдует нас со снеговиком с лица земли на веки вечные. А чтобы этого не было, не проси меня, внученька, идти лепить с тобой снеговика-а.

Таким образом, я и лепить никого не пойду, и с детьми поиграю.

Когда мне будет лет эдак под восемьдесят, придёт мой смертный час. Но я и в этот ответственный момент останусь весёлым человеком. Позову внуков и внучек и скажу:

– Пришёл, ребятишки, мой смертный час. Помрёт ваш дедушка с минуты на минуту. Принесите скорее чаю с бутербродами, потрескаем напоследок.

Внучка Марина со слезами на глазах пойдёт делать бутерброды, а угрюмые внуки (ну, они уже будут взрослыми мужиками к моему смертному часу) сядут на диван с каменными лицами, и жизнь им покажется непосильной ношей.

А меня как чертёнок укусит, когда я на них посмотрю.

– Скисли, братва? – спрошу. – Слушайте лучше завет. Тебе, Денис, я завещаю и просто по-дружески советую бросить работать на вашей фирме среди бандитов, а начать честно жить и трудиться. А тебе, Альберт, я ничего не посоветую, потому что ты и сам умный. Единственное, что хочу сказать, никогда не делай такого лица, как у тебя сейчас. Понятно, что моя трагична смерть, но жизнь твою куда теперь нам деть? – и высморкаюсь.

В этот момент Марина принесёт нам чай с бутербродами, а я его как раз уже расхочу и предложу попить чайку своим внукам.

– Давайте-ка, Альберт и Денис, за мой счастливый полёт!

– Дед, не хочется чаю… – скрипя зубами, скажут Денис с Альбертом и сожмут кулаки от непереносимости происходящего.

– Пейте, говорю!!! – прикрикну я лихо, точно в молодости.

И только они откусят бутерброды со шпротами, которые всегда прекрасно делала Марина, душа моя поднимется к потолку, потом упорхнёт в окно, воспарит над домом и вскоре достигнет обиталища Господа Бога.

– Так, – скажет Господь, – попусту не мешайся. Бери тряпку и пыль вытирай, как все. А то рай тут не рай и ад не ад.

И буду пыль вытирать, чтобы рай был рай, и всё остальное.

Наступит время, когда меня и вовсе не будет. Захлещут дожди осенние по просёлкам, задуют ветра пронзительно по дворам, и никогда-то больше не ступит на лужайку моя нога, не щёлкнет пальцами моя рука, не выпьет вишнёвого сока мой рот и не наполнится радостью моё сознание. Будут рождаться новые люди. Они будут проживать свои жизни, совсем не учитывая мой опыт.

Однако, может быть, когда-то они прочтут мою книгу. Прочтут они, как мы с Вероникой гуляли по бензозаправке, и возле домов, где они живут, тоже найдутся заправки. У нас-то всегда заправки возле домов!

Даже злые красавицы вроде Лизы Спиридоновой начнут кидаться репейником и смеяться, забыв о том, что есть кто-то ещё красивее их.

– Хо! – скажу я им тогда с высокого неба.

И начнётся дождик. Они побегут по домам пить чай и смотреть телевизор, где много вечеров подряд будут показывать фильм про Дона Кихота.

Моё имя Клоун

Как и индийское кино, Настя мне понравилась с первого взгляда. И сначала всё у нас шло очень хорошо, но потом (тоже, наверно, с первого взгляда) Насте не понравился старый индийский фильм «Моё имя Клоун». И мы расстались.

А было всё так.

Настя пришла ко мне в гости, мы выпили кофе, и я предложил посмотреть какой-нибудь фильм. Например, «Моё имя Клоун».

– Давай, – сказала Настя.

Я зарядил кассету, и на экране высветилась надпись: «РАДЖ КАПУР ФИЛМЗ ПРЕДСТАВЛЯЕТ». К моим глазам подступили слёзы, и на арену цирка под залпы конфетти вышел Радж Капур в костюме клоуна. К нему тут же подбежали несколько человек в белых халатах и с большими ножницами в руках.

– Вам срочно необходима операция на сердце, – сказали они.

– Почему? – спросил Радж Капур.

– Потому что это очень опасно – жить с таким большим сердцем, как у вас, – ответили доктора, – ведь такого сердца нет больше ни у кого на свете! Что же это будет, если в вашем сердце уместится весь мир?!

И Радж Капур запел. Я даже забыл, что рядом сидит Настя. От волнения зубы у меня были крепко сжаты, и правой рукой я до боли стискивал запястье левой…

Настя же первые полчаса смотрела вообще безо всяких эмоций. Потом начала смеяться. У Раджа Капура умирает мама, он в этот же вечер выходит на арену и смешит детей, а после представления надевает тёмные очки, чтобы никто не видел, как он плачет… А Настя смеётся!

– Ой, ну очки у него – просто супер! – говорит.

– Настя, – цежу я сквозь сжатые зубы, – это фильм семидесятого года!

Но Насте было всё равно, какого года. Когда Радж Капур посадил напротив себя старую тряпичную куклу-клоуна и стал рассказывать о своей первой безнадёжной любви к школьной учительнице, я уже боялся смотреть на Настю. Только слышал её тщетные попытки подавить смех.

Ещё минут двадцать мы смотрели фильм в напряжённом молчании. Настя придерживала щёки рукой и на экран старалась не смотреть. Я чувствовал в себе силы навсегда погасить взглядом солнце. Радж Капур гладил какую-то дворняжку на берегу океана.

– Серёг, а долго этот фильм идёт? – спросила наконец Настя.

Как назло, куда-то запропастился пульт. Потом я его нашёл, остановил кассету, вынул из видеомагнитофона, положил в коробку и, не сводя с коробки глаз, медленно проговорил:

– В советском кинопрокате этот фильм шёл два часа с небольшим. А у меня – полная, оригинальная версия. Три часа сорок минут.

– Прикольно, – сказала Настя.

– Прикольно, – повторил я и выбил на поверхности стола какой-то импровизированный ритм.

– Серёг, – Настя подняла брови, – да тебе самому-то не смешно? Ну чё он, старый как пень, а всё ходит, невесту себе ищет! А когда его все посылают, он сидит своей кукле жалуется!

– Нет, – сказал я, – мне не смешно.

– Напрасно, – сказала Настя. – Давай я лучше музыку включу.

Я взял со стола зажигалку, щёлкнул ею и стал рассматривать пламя.

– Музыку включить ты всегда успеешь. А фильм «Моё имя Клоун» тебе больше ни один молодой человек на свете не покажет.

– Слава богу, – усмехнулась Настя.

После этого мы больше не виделись.

Уходя, Настя уверенно сказала, что я же ей первый позвоню. Но я не позвонил. Я недавно познакомился с Аней. Ей я уже не буду показывать фильм «Моё имя Клоун». Ей я покажу фильм «Господин 420». Там и Радж Капур моложе, и песни лучше.