Текст книги "Холодный город"

* * *

Непьющий не знает, как вкусна вода с похмелья

Японская поговорка.

Больно было даже думать. Серый уже полчаса пытался открыть глаза и не мог. Хотелось в туалет, но сил не было пошевелиться. Громко тикали часы, и каждое «тик-так» электрическим разрядом впивалось в мозг, заставляя рефлекторно морщиться, отчего головная боль усиливалась. Откуда у меня в комнате часы? Чей-то протяжный стон все-таки заставил открыть глаза. Книжные полки… Заснул в библиотеке? Но точно – не дома. Снова раздался стон. Серый заставил себя повернуться на звук. Чья-то голова на подушке рядом. Ковер на стене. Серый провел рукой по груди. Спал одетый, но укрыт одеялом. Кто это рядом? Поехал к Ленке? Это не ее комната. Глаза отказывались фокусироваться и даже рисунок на ковре выглядел размытым…

– Серый, где мы? – голос Димона исходил из головы рядом.

– Понятия не имею, – прошептал Серый.

Димон снова застонал и повернулся на бок.

– Зачем мы бормотуху пили? – пересохшее горло Серого выдало неожиданный фальцет.

– Аполлионыч сказал – традиция у них такая. Поэты…

– Тебе не кажется, что мы спиваемся?

– Ты не прав, – не согласился Димон, – я могу часами обходиться без спиртного. Кроме того, наше пьянство обычно заканчивается вместе с деньгами.

– У нас же теперь спонсор появился. Кстати, где он? И где мы?

– Серый, клянусь – опять провал в памяти. Помню, как пили эту дрянь без закуски, мужика с баяном, поэтессу голую в очках на столе помню, а потом – провал…

– Но мы явно не в милиции. Уже приятно.

Послышались шаги, заскрипела дверь и полоса света упала на ковер. Серый зажмурился, а Димон попытался поднять голову.

– Пришли в себя? – раздался знакомый голос. – Вы проспали почти двенадцать часов.

Щелкнул выключатель и теперь уже Димон зажмурился от яркого света. Постанывая и закрывая глаза ладонью, Серый спустил ноги на пол.

– Простите, но мне срочно надо в туалет.

– Справа в конце коридора. Если что – мой стульчак синий.

Серый поднялся. Сапоги искать не стал – прямо в носках потопал к двери. Коридор казался бесконечным. Двери, двери, вешалки, шкаф, корыто на гвозде под потолком, телефон на стене (карандаш на веревочке и обои, исписанные по диагонали), дверь в огромную кухню (столы под потрепанной клеенкой, зеленые стены и подоконник, застеленный газетой). Как болит голова… Вот он – туалет. Дверь не открывается. За грязным стеклянным окошком под потолком горит свет – занято. Прислонился к стене и закрыл глаза. Не дотерплю… Раздался рык спускаемой воды, распахнулась дверь. Чуть не сбив с ног длинноносого мужика в майке, проскользнул внутрь. Ну и запах… Черт с ним. Главное – успел. На стене, на гвоздях – стульчаки. Насчитал шесть. Бачок под потолком в деревянном коробе. На ржавой цепочке качается белая фарфоровая ручка. На проволочной скобке висит «Блокнот агитатора». Удобный формат… Оторвал листок, взялся им за цепочку, спустил воду. Скомкал, бросил в унитаз. Все…

Димон сидел в старом кресле, Иблисов колдовал за столом.

– Не верьте Булгакову! – убеждал он Димона. – «Подобное лечат подобным» – формула запоя. Сейчас я приготовлю лекарство по рецепту моей бабушки, как говорил Карлсон.

Встряхнув несколько раз трехлитровую банку томатного сока, философ сковырнул ножом жестяную крышку и наполнил три стакана. Серый, морщась при каждом движении от головной боли, опустился на стул и стал наблюдать за процессом.

– Теперь чайную ложку тертого хрена, соль и сахар. Перемешаем и – финальный штрих. Не более двадцати грамм!

Иблисов долил в каждый стакан водки из маленькой бутылки. Снадобье выглядело странно, но каждый глоток приносил облегчение, словно холодный компресс, наложенный на свежий ожог. Допив, выжидательно посмотрели на философа.

– Сию минуту, господа! – Иблисов с ловкостью опытного бармена изготовил вторую порцию напитка.

Болезненная пульсация в висках прекратилась. Ушла и тошнота. Приятная слабость сменила ноющую боль в суставах. Серый почувствовал, что если сейчас же не ляжет и не заснет, то просто упадет со стула.

– Извините… – пробормотал он и рухнул на диван.

– Отдыхайте, – услышал он голос Аполлионыча сквозь сон, – а меня другие подопечные ждут…

Димон уже спал в кресле.

* * *

«Nel mezzo del cammin di nostra vita mi ritrovai per una selva oscura…»

Dante. «La Divina Commedia»

Пробуждение было непривычно легким и быстрым – Серый просто открыл глаза и сразу вспомнил все. Это – комната Иблисова, за дверью – коридор коммунальной квартиры, а в полумраке – силуэт Димона на фоне окна.

– Проснулся? – спросил Димон, не поворачиваясь.

– Ага. А который час?

– Полвторого, только не пойму – дня или ночи. Если дня, то почему темно за окном, а если ночи – то мы опять проспали двенадцать часов.

Серый рывком поднялся на ноги. Ничего не болело, в голове – полная ясность. Подошел к окну. Димон подвинулся. Сквозь темноту за стеклом виднелась противоположная стена двора-колодца. Ни одно окно не светилось, только снег на подоконниках обозначал их контуры во мраке.

– Загостились мы – озабоченно сказал Серый, – пора и честь знать.

– Ночь, похоже, – ответил Димон, – метро закрыто…

– Пешком дойдем.

– А ты хотя бы приблизительно представляешь, где мы находимся?

– Понятия не имею. Интересно, как Иблисов нас сюда дотащил?

– А где, кстати, наши куртки? – Димон подошел к двери и нашарил выключатель.

Вспыхнул свет и Серый впервые внимательно осмотрел их пристанище. Диван, ковер на стене, стол. Банки с томатным соком уже не было. Видимо, философ унес ее с собой. Пара стульев, продавленное кресло и книжные полки во всю стену. Судя по корешкам – в основном, собрания сочинений и энциклопедии. Ни шкафа, ни вешалки не было.

– Где же он свои вещи хранит? – удивился Димон.

– Может, у него шкаф в коридоре, – предположил Серый.

Его внимание привлекла картинка над столом. Подойдя поближе, он разглядел знакомый сюжет – козел с рогами в цветах в окружении полуголых старух с младенцами на руках. Эту гравюру он уже видел в Музее религии и атеизма. Что-то в ехидном взгляде этого козла неуловимо напоминало хозяина дома.

Димон разглядывал книги, стоящие на полках.

– Да здесь настоящие раритеты попадаются. Смотри, – он провел рукой по одинаковым темным корешкам с золотым тиснением, – «Брокгауз и Эфрон» в прекрасном состоянии. Солженицына в открытую держит. Ну, ничего не боится философ!

– Здорово, конечно, но пойдем лучше куртки наши поищем.

Серый приоткрыл дверь в коридор.

– Давай, только тихо, – забеспокоился Димон, – ночь, все-таки, соседи спят.

В коридоре горел свет.

– Что это они электричество не экономят, – посетовал хозяйственный Димон.

В носках, стараясь не шуметь, вышли из комнаты. Из какой-то комнаты, несмотря на поздний час, доносились звуки рояля и два хорошо поставленных голоса, женский и мужской очень профессионально выводили: «Va, pensiero, sull» ali dora-a-ati…»

– «Самиздат» исполняют, – заметил Серый, – «Набукко» в СССР запрещена.

– Нехорошая квартира, – покачал головой Димон, – Солженицын на полке, песенки, понимаешь, вольнодумные. Мне тут все больше нравится.

Серый осмотрел стены рядом с дверью Иблисова. Ни вешалки, ни шкафа не было. Прошли по коридору в сторону кухни. Возле соседских дверей вешалки попадались, но одежды на них не было. Воровато озираясь, даже открыли чей-то шкаф. Увы, и там было пусто.

– Серый, а может мы харч метали, и он наши куртки постирал? – предположил Димон. – Давай в ванной посмотрим.

Поиски ни к чему не привели – ванны в квартире не было. На всякий случай проверили кухню, но и там ничего не нашли. Из коридора раздался громкий смех и в кухню вошла ярко накрашенная женщина непонятного возраста с дымящейся папиросой в длинном мундштуке. Одета она была в голубой пеньюар с боа и домашние туфли с помпонами.

– Вы новенькие? – спросила она, беспардонно осматривая студентов. – Из новой комнаты?

– Видимо, да… – промямлил Серый, стараясь прикрыть правой ногой дырку на левом носке. – Мы тут в гостях.

– Мы гости в этом бренном мире… – дама затянулась папиросой и красиво выпустила струю дыма. – В преферанс играете?

– А вы не скажете, который час? – выпалил вдруг Димон.

Дама смерила его прищуренным взглядом сквозь дым.

– Понятия не имею.

– Ну, хотя бы сейчас день или ночь?

– А какое это имеет значение? – искренне удивилась дама.

– Мы долго спали, а теперь не можем сообразить – сейчас вечер или утро. За окном темно…

– За окном всегда темно, – пожала дама плечом под боа. – А меня зовут Эльвира. Моя комната напротив вашей. Заглядывайте…

Стряхнув пепел в раковину, новая знакомая удалилась, покачивая бедрами.

– Дурдом какой-то… – обреченно проговорил Серый. – Куртки наши где?!

Димон сосредоточенно размышлял, почесывая подбородок.

– Тебе ничего не показалось странным в этой квартире? – спросил он.

– Мне тут все кажется странным. Я домой хочу!

– Мы с тобой весь коридор прошли?

– Ну, весь. А что? – Серый с надеждой смотрел на друга.

– А то, что там нет входной двери. Ну, которая в парадную выходит. Я сначала решил, что квартиру поделили на две, здешней половине достался черный ход. Он обычно на кухне бывает. Ты видишь здесь дверь?

Серый огляделся. Единственная дверь вела в коридор.

– Ерунда какая-то. Должен быть выход. Может, одна из дверей, про которую мы подумали, что она в комнату ведет? Пошли, посмотрим.

– Ну, пошли.

Они вернулись в коридор. Все так же гремел рояль, и теперь один мужской голос игриво напевал:

«…Если б милые девицы

Так могли летать, как птицы,

И садились на сучках,

Я желал бы быть сучочком…»

– Р-развлекаются, гады… – процедил Димон в растерянности осматривая коридор.

Проверку начали от туалета. Первую дверь осторожно открыл Серый. За ней было темно и душно. Из темноты отчетливо слышался чей-то храп. Стараясь не скрипеть и не щелкнуть замком, закрыл.

– Пошли дальше.

Вторую дверь открывать не стали – именно из-за нее доносилось пение.

– Не в парадной же у них рояль стоит, – рассудил Димон.

За третьей дверью было тихо. Серый, постояв в нерешительности, махнул рукой и толкнул створку. Посреди комнаты за столом сидел давешний длинноносый мужик с косой челкой, с которым он столкнулся в дверях в туалет. На столе перед ним лежала потрепанная семиструнная гитара. Мужик приветливо помахал им рукой:

– Заходите, соседи.

Потоптавшись, зашли.

– Извините, мы дверью ошиблись…

– Неважно, я гостям рад.

Мужик убрал со стола гитару, подошел к маленькому шкафчику и вытащил из него три хрустальные стопки. Протер их краем майки и поставил на стол. Открыл форточку и вытащил из висящей снаружи авоськи бутылку водки. Сорвал зубами жестяную пробку и ловко разлил на троих, не пролив ни капли.

– А в коллективе все легко, и водку пьешь, как молоко… – напевал он при этом.

– Новоселы? – мужик поднял стопку. – Сам вижу. Все новоселы сначала по комнатам шарятся. Привыкнете… Ну, с прибытием!

Выпили. Димон задумчиво смотрел на бутылку.

– Скажите, а где вы водку берете? – вдруг спросил он.

– Как где? – удивился мужик. – В авоське, за окном.

– А когда кончается?

– Так она всегда там есть. Холодная.

– А летом?

– Каким летом? За окном – зима!

– Понятно, – засобирался Димон, – извините, у нас дела. Мы к вам еще зайдем.

– Буду рад. Меня Аркадием зовут.

Следующая комната была их.

– Напротив нас – эта Эльвира в мехах. Можно не проверять, – рассудил Димон. – Остается одна дверь. Там, значит, и выход.

Он решительно направился к белой двустворчатой двери в конце коридора и с силой толкнул бронзовую ручку. Не поддалась. Надавил плечом. Без результата. Серый отодвинул его:

– Дай-ка я.

Потянув ручку вбок, он потряс створку. Неожиданно дверь распахнулась. На пороге стояла худая женщина в платке с изможденным лицом. В левой руке она держала книгу с тисненым восьмиконечным крестом на черной обложке. Серый отпрянул от неожиданности, но потом все же заглянул ей за спину. Длинная и узкая комната была освещена мерцающим огоньком свечки на длинном столе. Вдоль стола стояла такая же длинная скамья, на которой сидели, не доставая ногами до пола, четверо маленьких детей, три мальчика и девочка, с такими же изможденными лицами.

– Не надо сюда ходить! – женщина в платке подняла над головой правую руку со сложенными вместе средним и указательным пальцами. – Не надо!

Дверь захлопнулась.

– Трындец… – одними губами произнес Серый.

* * *

«У меня внутри ужасная пустота, какое-то безразличие ко всему, которое меня убивает».

А. Камю. «Первый человек»

Дальше молчать не было сил. Серый уже третий час стоял у окна и безучастно смотрел, как в темноте падали снежинки, лениво мерцавшие в свете настольной лампы, которую он перетащил на подоконник. Димон, забравшись с ногами на диван, с увлечением читал «Один день Ивана Денисовича».

– Димон, – почти прошептал Серый, – мы что, здесь жить теперь будем?

Димон поискал глазами нужную строчку в тексте:

– «…люди и здесь живут. В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет и кто на санчасть надеется…»

Серый отвернулся от окна:

– Кстати, насчет «миски лизать», сколько времени мы не ели?

Димон задумался:

– Булочки с кремом в «щели»… а потом только пили. Третий день пошел.

– А ты, часом, не проголодался?

– Я даже и не думал об этом, – удивился Димон. – И правда – как это мы столько дней без еды?

Серый постучал ногтем по стеклу:

– Какое странное окно – ни ручки, ни петель. Оно не открывается, а в комнате, вроде, не душно.

Он подошел к дивану и сел спиной к Димону.

– А ты не заметил, какая кухня в этой квартире странная?

– А что там необычного?

– Да то, что на кухне нет плиты. И холодильников я тоже не заметил.

– Вот тебе и раз! – озадачился Димон. – Как же они живут-то здесь и не мрут от голода?!

– А ты есть хочешь?

Димон задумался.

– Честно говоря, даже не представляю, зачем мне это нужно. Неприятных ощущений нет и желания тоже.

– Здесь, похоже, только песни поют и водку трескают, – глядя в пол пробормотал Серый, – да еще вот – книжки читают.

Димон завозился за его спиной.

– Я вот еще что заметил…

– Что еще? – Серый повернулся к нему лицом.

– Мы с тобой когда последний раз мылись? Не знаю, как ты, а я – четыре дня назад. После этого мы куролесили по всему городу, в ментовке спали, а от меня – никакого запаха, как от манекена.

Димон поднял руку с книгой и понюхал подмышку.

– Такое ощущение, что я – пластмассовый.

Серый сложил ладонь лодочкой и дыхнул в нее.

– И изо рта не пахнет. А ведь зубы тоже давно не чищены…

В этот момент кто-то постучал.

– Войдите, – крикнул Серый.

Дверь распахнулась. На пороге в клубе табачного дыма стояла Эльвира. Она опять была в пеньюаре с боа, только на этот раз в розовом.

– Не отвлекаю?

– Проходите, присаживайтесь, прошу вас, – Серый встал и поправил рубашку.

– Нет-нет, я по делу, – отмахнулась от него дама. – У меня в шкафу замок заело – нужна крепкая мужская рука, чтобы открыть.

– Конечно, – направился было к ней Серый, – пойдемте, посмотрим.

Эльвира остановила его, помахав в воздухе мундштуком:

– Не ты, – мундштук указал на лежавшего на диване Димона. – Вот он пусть поможет.

– Почему? – удивился Серый.

– У него лучше получится, – твердо сказала дама.

Димон пожал плечами и, положив книгу, стал слезать с нагретого места. Эльвира пропустила его в коридор и, повернувшись к Серому, доброжелательным тоном сказала:

– Книжку пока почитай. Или к Аркадию зайди – он рад будет.

Дверь закрылась. Серый взял оставленную Димоном книгу. Попытался читать, но так и не смог сосредоточиться на содержании. Бросил томик на диван и подошел к окну. Снег за стеклом все падал и падал в темноту, но маленький сугроб на жестяном подоконнике не становился больше. Вышел в коридор. Пения не было слышно, кто-то тихонько перебирал клавиши. Серый прислушался – «Песня Сольвейг». Лет пять назад он играл ее на отчетном концерте в музыкальной школе. А было ли это? Начинало казаться, что вся жизнь прошла в этой квартире, и нет ничего за этими стенами. Только снег, падающий в темноте. Перед дверью Аркадия постоял в нерешительности. Постучал.

– Не заперто, – донесся веселый голос из комнаты.

Гитара опять лежала на столе. Хозяин очень уютно устроился в кресле около торшера с красным абажуром. Неизменная майка, тапочки и томик Есенина в руках.

– Можно? – нерешительно спросил Серый.

– Всегда! – категорично ответил Аркадий, снял очки и заложил их в книгу.

Не задавая вопросов, открыл форточку и вытащил из авоськи бутылку, моментально запотевшую в тепле. Серый молча наблюдал за знакомой уже процедурой.

– Ну, за нас, – поднял стопку хозяин.

– Это значит – не чокаясь? – глядя в сторону, спросил Серый.

– Догадался, значит… – Аркадий выпил, поморщился. – А где друг твой?

– Он соседке замок чинит.

– Эльвирке, что ли? – усмехнулся хозяин. – Быстро она его тралом зацепила. Активная гражданка – инструктором райкома работала, у такой не забалуешь. Теперь все соки из него выжмет.

Серый повертел свою стопку в руках, выпил, приготовился болезненно сморщиться, но понял, что не чувствует вкуса водки. С удивлением посмотрел на Аркадия. Тот понимающе кивнул головой:

– Ощущений маловато? А ты воображение напрягай. Да водка это, водка, не вода.

– Давно вы здесь?

Аркадий задумчиво растирал каплю по поверхности стола.

– А какой ответ ты бы хотел услышать? Год? Час? Неделю? Ты за окно смотрел? Тут для каждого время по-своему течет. Или не течет вовсе…

– Кто такой Иблисов?

– Первый раз слышу про этого гражданина, но догадываюсь, о ком ты спрашиваешь. Кто-то очень понятливый выслушивает тебя, как никто другой. И ты готов раскрыть ему все самое сокровенное. И сам удивляешься, как же, оказывается, неоднозначна и опасна твоя сволочная натура. И имен у этого внимательного может быть много, и к каждому он приходит в своем обличье – девушка невинная, дедушка седой… Только лепим мы его себе сами, в меру своих интеллектуальных возможностей и опыта житейского. Богу – богово, а слесарю – слесарево…

– А без него никак? И без всех этих плясок у костра? – Серый махнул рукой в сторону коридора.

– Наверное, можно и по-другому. Кого-то два ангела через двадцать проходных потащат, на кого-то специально обученные люди через забор смотреть будут, а твой пургаториум – здесь, в коммуналке. Ты же сам его и придумал. – Аркадий наполнил стопки. – Ну, что – не чокаясь?

Серый не отвечал. Хозяин пожал плечами и выпил в одиночку. На этот раз морщиться не стал, а взял со стола гитару и, положив ногу на ногу, стал перебирать струны:

 
«Дни уходят один за другим,
Месяца улетают и годы,
Я недавно так был молодым
И веселым юнцом безбородым…»
 

* * *

Димон стоял у книжной полки и, наклонив голову, чтобы было удобнее читать названия на корешках, придирчиво выбирал книги. Иногда одобрительно кивал, вытаскивал нужный том и добавлял его в аккуратную стопку на столе. Сразу бросались в глаза новые клетчатые тапки на его ногах. Увидев Серого, он прервал свои изыскания и извиняющимся тоном сказал:

– Эльвира Николаевна предложила мне пожить у нее. Я вот – возьму почитать? Потом верну. Честно.

Серый равнодушно кивнул.

– Только без обид – ладно? Тебе так даже удобнее будет. А то, как мы тут – на одном диване?

Димон взял стопку книг со стола, прижав подбородком, и двинулся к выходу. Не говоря ничего, Серый открыл ему дверь и посторонился.

– Ты это – в гости заходи…

Серый кивнул и закрыл за другом дверь. Постоял немного, раскачиваясь с пятки на носок, огляделся. Взял стул и покачал его на руках. Потом подошел к окну. Снег за стеклом по-прежнему падал в темноту. Несколько раз перевернул стул на весу. Наконец, взявшись за две ножки по диагонали, с размаху ударил торцом спинки в деревянное перекрестье. Посыпались осколки. Ударил еще и еще раз. Торчащие куски фрамуги выломал руками. Вторая рама сдалась с трех ударов. Серый ожидал, что в комнату ворвется холодный воздух со снегом, но этого не произошло. Высунутая наружу рука не ощутила ни холода, ни тепла. Встав на стул, он взобрался на подоконник и посмотрел вниз, пытаясь определить высоту. Стены двора-колодца с ровными прямоугольниками окон пропадали в темноте далеко внизу. «Какая разница – пятый этаж или двадцатый?» – подумал он и сделал шаг в пустоту.

* * *

От долгого сидения на горячей батарее за кассой стало жарко. Серый снял куртку и положил ее на подоконник, заодно закрыв от случайных глаз покупателей бутылку «Кубанской». Его новый знакомый, напротив, чувствовал себя комфортно в наглухо застегнутой дубленке и мохеровом берете.

– …«Мытарства блаженной Феодоры», по мнению многих богословов, – не более, чем апокриф, – доказывал он, размахивая оправленным в серебро хрустальным стаканчиком. – А само понятие «мытарство» – это метафора, которую сочли подходящей для описания реальности, с которой душа сталкивается после смерти.

– Но ведь каждая религия как-то определяет пограничное состояние души, – возразил Серый, – и это – всего лишь вопрос терминологии. Если не мытарство, то чистилище или Араф…

– Лютер и Кальвин с вами не согласились бы, мой юный друг, – улыбнулся собеседник. – Кстати, а не продолжить ли нам беседу в более приятном месте?

Санкт-Петербург, 2014