Текст книги "Серёга. Или… мальчик, юноша, мужчина в последние годы советской эпохи. Книга вторая"

Николай
из Нарьян-Мара

Николай из Нарьян-Мара был на полтора года старше Серёги, то есть – авторитет. Тем более Нарьян-Мар – город столичный, центр Ненецкого автономного округа и вообще единственный город в этом округе. А то, что находится этот город за Северным полярным кругом (а значит, по мнению Серёги, там постоянно холодно), вызывало ещё больше уважения.

Серёга симпатизировал Николаю не только по причине более зрелого возраста и северной закалки, которую Николай, естественно, должен был получить за полярным кругом. Николай был наглым. По-хорошему, то есть не страдал комплексами при налаживании контактов. Назовём это коммуникабельностью. Серёга тоже был наглым, но не для первого шага. А у Николая был уникальный талант налаживать контакты с лёту с самыми знаменитыми и великими. Забегая немного вперёд, поведаю, как однажды на втором курсе Серёга с Николаем пошли через служебный вход в Академический театр им. Пушкина (ныне Александринский) и вызвали художественного руководителя. К их удивлению через пять минут вышел вечно улыбающийся Игорь Олегович Горбачёв, народный артист СССР, которого знала вся страна, а Серёга в ответ на вопрос Розы Сироты на консультации «Кто лучший исполнитель роли Хлестакова?» называл именно его имя. Серёга опешил, а Николай, как будто простился с Игорем Олеговичем только вчера, попросил мэтра, чтобы двух студентов с режиссёрского курса Института культуры допускали на репетиции новых спектаклей в «одном из лучших театров России» (почти дословная цитата Николая). Николай так растрогал Игоря Олеговича, что он тут же приказал незамедлительно выписать двум студентам пропуска в театр со служебного входа в любое время и предоставить график репетиций. «Конечно, дорогие мои! Посещайте, смотрите!» – чуть не обнял друзей народный артист. Кстати, при встрече с ними в театре он всегда обращался к ним именно так «дорогие мои».

Опекал юных наглецов и народный артист СССР Василий Васильевич Меркурьев – легенда советского кино. Николай вспоминает, как Василий Васильевич, завидев двух юных созданий, ласково брал их за плечи и своим хорошо узнаваемым голосом говорил: «Николя, Серёга! Пойдёмте в буфет! Там сегодня котлеты гатчинские!» Проходя по запутанным переходам театра с низкими сводчатыми потолками, под многочисленными лестницами, можно было встретить сидящего на красной бархатной скамейке Юрия Андреевича Толубеева, настоящую чёрную глыбу в костюме, который украшала золотая Звезда Героя социалистического труда. Он просто сидел и курил, а Василий Васильевич постоянно его подкалывал едкими замечаниями. В ответ на что невозмутимый Юрий Андреевич непревзойдённым басом говорил: «Дурак ты, Вася…» Буфет Пушкинского театра, куда в первый раз привёл Николая и Серёгу Василий Васильевич, конечно, был одним из любимых мест наглых студентов.

Сейчас уже не выяснить, кто был инициатором этой смелой авантюры, но Николай и Серёга получили огромный заряд практического опыта, полезной информации и, что немаловажно, испытали величайшее удовольствие. Им удалось побывать на читке пьесы «Иванов» по А. Чехову, в которой участвовал сам Игорь Олегович Горбачёв, а также легенда и звезда театра им. А. С. Пушкина Галина Карелина в роли Анны Петровны. Ставил спектакль сорокалетний режиссёр Арсений Сагальчик. В театре он был чуть больше трёх лет, и чувствовалось, что он испытывает откровенную неловкость от присутствия в небольшом зале двух посторонних персонажей, но возразить Горбачёву он не решался. Два посторонних персонажа понимали неловкость Арсения Овсеевича. Мэтры и легенды, участвовавшие в читке, относились к молодому режиссёру, скажем мягко, несколько снисходительно, много отвлекались на посторонние разговоры, а когда режиссёр совершенно справедливо призывал их к работе, просто не замечали его призывов, а одна «легенда» даже очень некорректно высказывалась в его адрес. Потому Серёга с Николаем отсидели две читки «Иванова», поднакопили опыта театральных дрязг и по приглашению Игоря Олеговича пошли на заключительные прогоны спектакля, где он выступал режиссёром, «Пока бьётся сердце» – про благородную работу врачей. А после премьеры этого спектакля посещали генеральные репетиции нашумевшего спектакля «Аэропорт» (по роману А. Хейли), который ставил Александр Музиль.

Стоит ли говорить, что Серёга с Николаем были единственными студентами в группе, а может быть, и во всём институте, которые могли позволить себе присутствовать на читках, репетициях, прогонах в старейшем театре Ленинграда и обедать в актёрском буфете с известными артистами.

Для Серёги это были первые уроки наглого коммуницирования, даром коего Николай обладал в полной мере. Но у Николая было ещё несколько выдающихся способностей. Например, он обладал врождённым удивительным чувством юмора, хорошей памятью и, кроме того, имел уникальную способность подражать голосам известных (а их было немного) телевизионных ведущих, а также артистов. Неплохо у него получались и яркие институтские преподаватели. Серёга тоже любил подражать чужим голосам, получалось у него это значительно хуже, чем у Николая, что Николая подбадривало.

Николая и Серёгу объединяло то, что их очень любили на кафедре сценической речи, которой руководила величайший педагог Зинаида Васильевна Савкова, заслуженный деятель искусств РСФСР, профессор. Позднее, когда Серёга в зрелом возрасте подрабатывал на ленинградском радио, он узнал, что Зинаида Савкова была там легендой, её голос часто звучал в самых ответственных передачах Ленинградского радио, а многие дикторы и журналисты Ленинградского радио и телевидения считают её своим учителем. А ещё Зинаида Савкова была автором революционной методики постановки голоса, с успехом применяемой во многих странах мира, и автором множества книг по риторике и сценической речи.

Любила их и педагог непосредственно по сценической речи Эмма Александровна Петрова, но и Зинаида Савкова была наслышана о щуплом мальчике с явно не сочетающимся с фигурой красивым мужским громким баритоном и юноше, умеющем выговаривать самые непроизносимые слова, типа названий исландских вулканов или фамилий монгольских президентов, их жён или африканских королей. Актёрами они были не ахти какими великими, а вот для эстрадной сцены, как и мечтал Серёга, очень даже годились.

С первых дней Серёга вместе с Николаем был активным участником капустников, приуроченных к тем или иным праздникам. Капустники – неотъемлемая часть обучения в творческом учебном заведении. Они позволяли вне учебной программы, без преподавателей, придумывать что-то очень смешное, чтобы самим себе показывать. Мужская часть готовила поздравления женской части на Восьмое марта, и, соответственно, наоборот – женская часть готовила поздравления к Двадцать третьему февраля. Серёга и Николай входили в инициативную группу, где роли были распределены заранее: Витя-пианист играл, классно импровизируя, на пианино, Коля из Таллина кривлялся, Вадик пел, Николай пародировал всех подряд, а у Серёги основной задачей было сочинение текстов поздравлений. Напомним, что кое-какой опыт у него имелся, но так как самому придумать красивую оду или эпиграмму было сложно, то он либо пародировал какого-либо известного поэта – Есенина, Маяковского, Вознесенского, Рождественского, либо чуть менял тексты известных песен, что, в принципе, то же самое подражание, более или менее удачное. Напомню, что подготовка домашних праздников была главной его творческой семейной специализацией. Более того, в детстве Серёга до дыр изучил книгу известного советского пародиста Александра Архангельского, выучил наизусть почти все его пародии и частенько в поздравлениях менял только имена, выдавая это всё за своё.

Однажды на первом курсе Серёге поручили купить цветы для поздравления с праздником Восьмого марта женской половине однокурсников. Собрали деньги, выдали их Серёге и отправили на рынок. Это был первый случай, когда кто-то Серёгу посылал покупать цветы или когда он покупал цветы по собственной инициативе. Цветов в своей жизни Серёга видел достаточно, особенно много Первого сентября, в связи с профессией мамы, но совершенно не разбирался в них. Знал только названия: гладиолус, роза, мимоза и гвоздика. Потому на рынке розы показались слишком шипованными, пафосных гладиолусов там не было, мимозы выглядели примитивными, а вот гвоздики подходили в самый раз. Тем более они были такие красивые, ярко-синие и голубые. Когда он, стараясь проскочить мимо любых девчонок, донёс до аудитории огромный букет синих гвоздик, его товарищей охватил шок, а затем они громко рассмеялись:

– Это же крашеные гвоздики для возложения на могилах!

Серёге было очень стыдно. Однокурсники в этот день оказались добрыми (видимо, в честь праздника) и не стали устраивать бедному мальчику экзекуцию. Снова собрали немного денег и послали в цветочный магазин (не на рынок) двух более сообразительных товарищей. Из синих крашеных гвоздик на полу выложили цифру восемь и обыграли эти «похороны» в представлении. После этого Серёге серьёзных покупок не доверяли.

Как и положено капустникам в творческих вузах, они были достаточно смелыми, так как предполагалось, что их, кроме самих студентов, никто не увидит. Была надежда и на то, что неожиданно зашедший педагог не станет писать доносы в соответствующие организации.

Так Серёга с Николаем из Нарьян-Мара и сотоварищами придумали на поздравление девушек с Восьмым марта мини-оперу «Преступление и наказание». Либретто было незамысловатым, и суть его состояла в разоблачении пороков капитализма. Его стоит привести целиком.

В первой сцене выходил мальчик, переодетый в девушку, и красиво запевал оперным голосом: «Я – Соня. Проститутка! Капитализм меня сгубил!»

Хор подхватывал: «Долой неграмотность! Долой империализм! Долой пороки из нашего дома!»

Затем выходил ещё один студент: «Я – Мармеладов. Живу я в подвале. Капитализм меня сгубил!»

Хор подхватывал: «Долой неграмотность! Долой империализм! Долой пороки из нашего дома!»

Сквозь этот хор прорывался крик: «Мармеладов, берегись – лошадь едет! Мармеладов, берегись – лошадь едет!»

Ржание лошади, крики. Гаснет свет.

Следующей сценой была встреча Раскольникова и старухи-процентщицы. Она очень напоминала сцену из третьей части кинофильма «Операция Ы и другие приключения Шурика», где Шурик приходит к бабушке, чтобы посидеть с внуком. Раскольников тоже шёпотом на тот же мотив колыбельной пел те же слова:

– Я вам денежку принёс за квартирку за февраль.

– Вот спасибо, хорошо, положите на комод!

Затем Раскольников достаёт серебрянную папиросницу:

– Вот вам папиросница, серебряная!

– Что-то вроде и не серебро.

Музыкальный дуэт прерывается тем, что Раскольников тюкает старуху топориком.

В финале оперы почти все мужчины пели песню из репертуара ВИА «Пламя» – «Строим БАМ», – но с другими словами:

 
И сквозь туманы,
И сквозь дожди
Соня с Родионом в ссылку пошли.
Трудное дело выпало нам:
Строить путь железный…
А короче – БАМ.
 

Милая и очень смешная опера получилась.

Но совершенно неожиданно на предпоследнем курсе Серёгу с Николаем вызвали в комитет комсомола. Вместо того, чтобы высказать им заслуженное недовольство подрывом авторитета ведущей комсомольской стройки страны, им предложили написать текст пионерского приветствия (естественно, в стихах) для какого-то Пленума горкома (или обкома) комсомола. Пионерские приветствия и Серёга, и Николай, естественно, видели по телевизору, когда там показывали различные съезды. Задача им понравилась, и они, привлекая к работе и своих друзей-однокурсников, справились с ней в достаточно короткие сроки. Приводить текст целиком нет никакого смысла, но, чтобы понять тональность написанного, достаточно одного четверостишия:

 
Под ветра шум,
Под шум балтийский,
Счищая снег,
Ломая ветки,
Идёт к нам год —
Год спорта Олимпийский,
Последний год
Десятой пятилетки!
 

Почему-то пионеры не стали читать это замечательное стихотворение с трибуны какого-то комсомольского пленума.

Алексей из Бриндакита

Думаю, теперь понятно, почему Серёге настолько необходимо было общение с ровесниками. Любой старший товарищ так или иначе давил авторитетом, а мечта самому стать для кого-то авторитетом Серёгу не оставляла.

Мальчиков-ровесников было всего трое. Два земляка-ленинградца и один мальчик якут. То есть русский парень, приехавший из Республики Якутия. Ленинградцы были слишком умные: один – потому что еврей, а второй – потому что явно был в школе отличником, не курил, во дворах не пил, в тусовках не участвовал, общежитие не посещал. А вот Лёха – парень из посёлка в Усть-Майском районе Республики Якутия – сразу привлёк внимание Серёги.

Алексею можно было рассказывать всё что угодно. Он впервые был в большом городе и не переставал удивляться тому, что в домах бывают кабины для подъёма людей наверх, а в метро – по лестнице не надо ходить, так как она сама едет. Что ещё требовалось Серёге? Правильно – признание. Здесь его было достаточно, даже более чем. Они ходили с Алексеем по Ленинграду, и Серёга без устали заливал про свою городскую жизнь.

Алексей, как любой нормальный житель Якутии, ранее не выезжавший за пределы своего региона, был доверчивым, чуть наивным парнем и для того, чтобы ещё больше слушать о столичной жизни, водил Серёгу в кафе «Север» и кормил блинчиками, так как у Серёги в то время ещё отсутствовали деньги. Справедливости ради надо отметить, что и Алексею было что рассказать о жизни в отдалённом посёлке золотодобытчиков. При этом рассказывал он увлечённо, ярко, чем доставлял Серёге огромное удовольствие.

Однажды, наевшись блинчиков и довольно прогуливаясь по Невскому проспекту, Серёга и Алексей очень захотели… Не потому, что блинчики были плохие. Нет, это было нормальное, своевременное желание. И здесь они реально столкнулись с проблемой нехватки туалетов в городе-герое. Но как мог Серёга ударить в грязь лицом? Правильно, не мог.

И вспомнил он, как совсем недавно к нему приезжал один московский товарищ (или родственник), который поселился в гостинице «Европейская», и Серёга был у него в гостях. Гостиница «Европейская» – одна из самых элитных, старейших и красивых гостиниц – находилась в центре Ленинграда на улице И. Бродского (ныне Михайловская), недалеко от кафе «Север», где Лёху и Серёгу кормили замечательными блинчиками. Серёга в гостиницах бывал редко, а в такую богатую и помпезную попал впервые. Гость водил Серёгу по длинным красивым коридорам отеля, мимоходом подбирая на тумбочках гостиничные именные бланки и конверты и даря их Серёге. А далее, естественно, показывал основные достопримечательности, среди которых не последними былизамечательно пахнущие туалеты.

Решив совместить приятное с полезным, Серёга повёл Лёху в «Европейскую», гордо и без особых проблем проводя мимо с трудом улыбающегося швейцара. Желание продемонстрировать другу ленинградские гостиничные изыски было у Серёги даже больше, чем сходить в туалет, видимо, поэтому в тот момент Серёга напрочь забыл всю диспозицию и, в частности, местонахождение замечательной, хорошо пахнущей комнаты, где можно было удовлетворить естественные потребности.

Сначала они поднялись на четвёртый этаж и ходили по коридору вдоль номеров, разыскивая заветную табличку, несколько раз нарываясь на пытавшуюся ласково улыбаться горничную. Затем спустились на второй этаж, наконец нашли заветную дверь и испытали огромное удовлетворение.

На тумбочках в этот раз не лежали фирменные конверты и бланки, так что Серёге не удалось подарить Алексею на память гостиничные сувениры. К счастью. Потому как на выходе из отеля ошарашенного от увиденной роскоши Лёху и счастливого за ошарашенного друга Серёгу поджидали сотрудники милиции и комсомольцы-оперативники, напоминавшие своим серьёзным видом сотрудников органов госбезопасности. Видимо, улыбающаяся горничная вовремя предупредила охрану о подозрительных маленьких мальчиках, бродящих по гостинице.

– Ну, что вы здесь делаете? Фарцуете? – начал допрос один из милиционеров, когда Лёху с Серёгой привели в милицейскую комнату.

Надо понимать, что, если у Серёги это было уже не первое появление в милиции (достаточно вспомнить задержание в Ленэкспо с братом Андрюхой или привод за «спаивание» другом-молдаванином), то Лёхе никогда не приходилось оказываться в лапах советской милиции. В Ленинграде ещё не успел, а дома, в Бриндаките, единственный милиционер в посёлке был хорошим другом семьи, так как и семей в посёлке было немного. Так что ему за несколько мгновений пришлось пережить страх ареста, последующего исключения из института, семейного позора и пр.

Первым делом героев попросили предъявить документы. Естественно, кроме студенческих билетов, у них других не было.

– Вы что – студенты? – удивлённо спросил милиционер, ранее планировавший в случае удачного обнаружения улик передать их в детскую комнату милиции.

Комсомольцы-оперативники с лицами гэбистов переглянулись. Наверное, тоже были студентами.

Самой неприятной процедурой был обыск. Вернее, ситуация, когда Лёхе и Серёге пришлось вытаскивать из карманов все имеющиеся вещи. А в личных сумках нагло и цинично копались студенты-оперативники. Благо ничего компрометирующего в карманах не находилось, а в сумке у Алексея лежала такая серьёзная литература, включая труды К. Маркса, К. Станиславского и другие книги по режиссуре, что присутствующие прониклись к нему огромным уважением. Единственное, что их смутило – простыня в сумке у Лёхи. Он всегда носил с собой в сумке простыню, потому как не знал, где будет ночевать.

И в этот момент Серёга вспомнил, что у него в кармане куртки лежит… презерватив! Иностранный! Сколько времени он там лежал, равно и как он там оказался, Серёга не помнил или помнил с трудом. Лежал и лежал, ждал своего часа, который так и не наступал. Но ведь это же криминал! Простыня у Лёхи – и презерватив! Иностранный! Вот зачем они пришли в гостиницу – фарцевать презервативы или что-то совершать неприличное, что ещё хуже, чем фарцевать. Серёга нервно стал делать дырку в кармане куртки, а затем пропихивать презерватив под подкладку, проклиная тот день, когда положил его в карман. Семь потов сошло с Серёги, но при этом он улыбался и пытался шутить (вот зачем необходимы актёрские навыки). В результате милиционеры волнения не заметили, да и куртку проверять не стали, так как уже убедились в бесполезности следственных действий.

– Так что же вы делали в гостинице? – видимо, больше из любопытства спросил милиционер, но Серёге показалось это продолжением «допроса».

Сказать правду? Наверное, это было бы логично. Но так не хотелось признаваться в собственных естественных потребностях… В конце концов Серёга начал с начала, то есть со своего родственника (или товарища), который совсем недавно здесь жил… Затем сослался на то, что он – истинный ленинградец, а Алексей – из далёкой Якутии, что захотелось показать ему красивую гостиницу… Серёга чувствовал, что для полного доверия не хватает именно той «детали», о которой совершенно не хотелось рассказывать. Но, сделав минутную паузу, Серёга низко склонил голову и назвал главную цель посещения гостиницы. Милиционеры взорвались от смеха. Даже пытавшиеся казаться чекистами суровые комсомольцы тоже подхихикнули.

– Ладно, – сказал самый старший милиционер, – будем считать этот инцидент исчерпанным. Для уточнения – назовите свой домашний телефон.

Серёга назвал. Милиционер снял трубку телефона и позвонил:

– Алло! Это вас из милиции беспокоят. Здесь живёт Серёга? Спасибо. (Конечно, они назвали его фамилию, но мы нашего героя везде называем Серёга)

Бедная бабушка! Она не успела задать ни одного вопроса! Значит, всё остальное она додумает, а это ужасно. Значит, и мама уже в курсе, даже если её нет дома. Серёга попросил Алексея съездить к нему домой, чтобы было не очень страшно, но Алексей вежливо отказался – ему самому стоило отойти от полученного стресса.

Как бы ни пытался Серёга тихо войти в квартиру, это было невозможно. Его уже давно ждали. Все.

– Ты где был? – первой нарушила минутную тишину мама, всем своим видом показывая, что она уже в курсе ужасной истории, которую ей, видимо, рассказала бабушка, приложив максимум своей фантазии.

Серёга сделал свои честные светлые глаза круглыми и спокойно произнёс:

– В институте… А что случилось?

– А здесь из милиции звонили, интересовались… – тихо сказала бабушка, уже склонная поверить, что внук действительно был в институте.

– А-а! – Серёга сделал попытку рассмеяться. – Так это же Алексей звонил, первоапрельская шутка!

– Сегодня же пятнадцатое марта?! – растерянно произнесла мама, подозревая, что от студентов этого института можно ожидать всего.

– А он решил заранее, чтобы не забыть…

Серёга ещё раз убедился в полезности актёрского искусства, а что касается институтских шуточек, то мама в своих догадках была права. Там ещё и не такого можно было ожидать. Кстати, неиспользованный презерватив Серёга сразу после «обыска» выбросил в первую попавшуюся урну, отдавая себе отчёт в том, что первый сексуальный опыт может ещё долго не наступить. От греха подальше.