Текст книги "Крестоносцы"

Мальчик вначале не понял, что от него хотят, но в ответ улыбнулся, отложил предыдущую игрушку и взял в руки новую.

Внимательно рассмотрев, он снова обратил взгляд к матери, словно спрашивая еще раз о чем-то.

– Верблюд, – почти, как он, протянула мать.

– Be-р-б-люд, – сказал мальчик и улыбнулся, а затем повторил это слово еще несколько раз.

– Ну, хорошо, играйся, – ответила Мария и нежно погладила своего сына по щекам, – а я пойду, посмотрю, что там в печи.

Она отошла, а мальчик продолжил рассматривать свои игрушки. Мария достала свежеиспеченные плоды и разбросала их по полу, чтобы остыли. Затем подошла к сыну и села рядом.

Мальчик взял в руки обе игрушки сразу и, поднимая их поочередно, сказал:

– Конь, верблюд, – взглядом показывая на фигуры, соответствующие этим словам.

Мария довольно улыбнулась и погладила малыша по голове.

– Молодец, хорошо выучил. А теперь, давай я тебя буду учить другим словам.

И их учеба началась с обыкновенного «я» и «мы», а закончилась последним предметом в их жалкой хижине.

Мальчик без устали медленно повторял слова и пытался запомнить те предметы, которые им соответствовали.

Мария решила проверить его знания и, указав рукой на дверь, спросила:

– Что это, сынок?

Тот внимательно посмотрел вперед и, качнув сам себе головой, сказал:

– Дверь, ма-ма.

– Какой же ты молодец у меня, – обрадовалась мать и прижала малыша к своей груди.

А через время она уже кормила его и сквозь дремоту говорила:

– Боги всему тебя научили и меня также. Но, наверное, это самое маленькое, что ты можешь в жизни. Пусть, нам помогут и люди в этом. Думаю, мы скоро покинем это место и присоединимся к остальным.

Так говоря, Мария и не знала, что ей предстоит выдержать еще столько, сколько не выдержал бы любой взрослый мужчина из их роду и племени.

Но то было тогда, когда она еще не совсем понимала кого родила на свет, и что можно ожидать от такого выражения ее чистоты в порыве общей любви к другому.

Мальчик рос, взрослел и потихоньку креп на ногах.

Он знал уже достаточно много слов и свободно говорил на их родном языке. Но очень часто мать замечала, что между знакомых ей с детства слов проскакивают такие, которых она не знала.

Сначала она думала, что это просто детская игра, но услышав один раз какое-то слово, произнесенное очень ясно и отчетливо выговорено, мать спросила:

– Сынок, а что это за слово, которое ты произнес?

– Не знаю, мама, – отвечал мальчик, – оно само по себе ко мне пришло и родилось вот тут, – и он своей маленькой ладошкой похлопал себя по голове.

– Странно, – про себя подумала Мария, – как это может быть? – но сыну сказала. – А ты не знаешь, что оно может обозначать?

– Нет, почему же, знаю, – отвечал мальчик, – оно похоже на наше «добро», только как-то по-другому, я еще не совсем его понял.

Мария покачала головой и снова про себя подумала: «Откуда у него такое рассуждение. Его ведь никто этому не учил. Странно и даже немного необычно все это».

Но то были только первые пробы умственного шага ее малыша, и спустя год после очередной зимы, он уже говорил совсем по-другому.

– Мама, помнишь, ты меня спрашивала о тех словах, которых не знаешь?

– Да, сынок, помню, – немного взволнованно отвечала мать.

– Я понял, откуда они берутся.

– И откуда же? – удивилась Мария его новому рассуждению.

– Вон оттуда, – и мальчик указал рукой на небо.

– Как это? – не поняла его мать.

– Я стою и слушаю, а они говорят, говорят, а слова во мне. Потом, я говорю, говорю, – немного непонятно отвечал ей малыш.

– Кто говорит, сынок? – не поняла опять мать.

– Не знаю, – засмущался мальчик, – они и все. Я не могу тебе больше сказать или объяснить по другому, – и он, немного постояв, удалился.

«Странно, – снова обеспокоилась Мария, – как все это объяснить другим. Хотя, чего мне беспокоиться. Все равно ведь никого нет. Да и вряд ли будет, пока хорошо не станем на ноги».

Так они и жили в своих собственных познаниях окружающего и своих же рассуждениях по этому.

Прошло еще три зимы, и малышу исполнилось пять лет.

За это время он уже хорошо окреп и вовсю старался хоть чем-то помочь матери.

Коза по-прежнему жила с ними, и мать довольно часто молилась, чтобы она прожила еще дольше.

Сын, словно угадывая ее переживания и просьбы, говорил:

– Не переживай, мама. Я знаю, она проживет долго. Еще десять лет.

– Как десять? – удивлялась мать, – они ведь столько не живут?

– А эта проживет, – упорствовал мальчик и, поглаживая козу по ее шее, приговаривал, – я знаю, ты нас еще долго будешь кормить. Иди, поешь чего-нибудь. Я там тебе приготовил.

И коза, к удивлению Марии, его слушалась. Она шла к месту, где обычно ее кормили, и поедала все, что там было. Затем довольно подавала свой голос, словно благодарила, и, подойдя к ним обоим, терлась о бока.

Мария не понимала этого. А точнее, она не могла объяснить, как можно разговаривать с животным. Сколько сама не пробовала – не получалось.

– Мама, не думай об этом, – предупреждал сын, снова и снова угадывая ход ее мыслей, – я сам пока не знаю, как это. Но знаю, что они, – и он показывал рукой на небо, – нам помогают.

– Кто они? – допытывалась Мария и обеспокоенно смотрела вверх, словно желая распознать кого-то в небесах.

– Их не видно, мама, – продолжал мальчик, – но они есть. Это все, что я могу тебе сказать.

– Ты что-то от меня скрываешь, сын? – совсем по взрослому спрашивала мать.

– Нет, не скрываю, – отвечал он, – просто я сам пока ничего не видел, а потому, и не могу рассказать, как это и кто они.

– А что ты чувствуешь? – опять спрашивала Мария.

– Почти, ничего, – свободно делился с ней своими маленькими тайнами мальчик, – только иногда как будто я поднимаюсь вверх. Вернее, чувствую, что поднимаюсь, – поправился он.

Мать непонимающе смотрела на него, но потом, призывая к себе, брала его в свои объятия, и они подолгу сидели, вот так друг к другу прижавшись.

Казалось, и не было для них более другого счастья, чем вот так просто жить и радоваться хоть и небольшому, но все-таки успеху своей выживаемости в огромной пустоте их пространственного измерения.

Только один раз, как-то в ночи, Мария слышала грохот телег и шум передвигающихся людей.

«Наверное, еще какое-то племя покинуло свои места», – думала она, но даже не пыталась пойти посмотреть, кто это. Жизнь вдали от людей наложила на нее свой отпечаток.

Теперь, она их просто боялась, ибо они могли принести ей вред и искалечить ее маленького сына.

Ее вполне устраивало то, что они здесь жили одни. За это, довольно длительное пребывание в чужих краях, она научилась многому и даже приумножила свои богатства, подобрав дней через пять после услышанного ею шума еще шесть таких же динариев.

Для нее это уже было богатство.

Конечно, здесь оно не нужно, но в городе или в поселении всегда пригодится.

Не знала, правда, Мария, когда покинет эти места, но в душе всячески оттягивала это время до более спокойных времен. Хотя, как она могла бы узнать спокойно оно или нет, ведь никакой связи с другими у нее не было.

Мария научилась сажать и даже частью обрабатывать те плоды, которые первоначально хотела выбросить.

Теперь, у нее был свой участок, очищенный от камней и лишней травы, дающий возможность насеять горох, вырастить те плоды и даже посеять немного овса, зерна которого она насобирала на давно заброшенных участках.

Деревья давали ей свои плоды, а растущие кустарники в этом помогали.

Казалось, что сама Земля заботится о ней с сыном, и последнее время они вообще не бедствовали, а жили вполне нормально.

Мария даже немного прибавила в весе и чуть-чуть посвежела на лице. Молока им вполне хватало на двоих, а остального – тем более, если учесть, что козе теперь они заготавливали гораздо больше, чем в первый год их изгнания.

Мария никогда не говорила мальчику, почему они здесь, но, казалось, его этот вопрос вообще не интересовал.

Лишь однажды он как-то спросил:

– Мама, а что, людей больше нет на Земле?

– Почему же, сынок, есть, – отвечала она, – но мы просто от них далеко.

– И что, нельзя дойти? – удивился мальчик. – Земля такая большая?

– Не знаю, сынок. Наверное, большая. Сколько мы здесь живем, я еще никого не видела. Но раньше, до того, как мы здесь оказались, нас было много, и прошли мы очень много. Шли день и ночь, и вот сколько, – и Мария показала на пальцах несколько раз количество месяцев пути, – один палец – один месяц, – продолжала объяснять она.

– Значит, вы шли девять месяцев? – уточнил мальчик, к этому времени обучившийся элементарному счету.

– Да, сынок, выходит девять, – с грустью отвечала она.

– А почему вы шли сюда? – спросил после небольшого молчания сын.

– Не знаю, – честно отвечала мать, – так говорил наш поводырь. Он говорил, что есть такая земля, где нет беды и где есть много соленой воды. Это море, – продолжала она объяснять.

– Мope, – повторил и о чем-то подумал мальчик.

– А почему мы остались здесь?

– Я заболела и отстала ото всех, – немного приукрасила Мария давно прошедшие времена.

– А что, никто не мог помочь? – снова спросил сын.

– Понимаешь.., – немного замялась мать, – у всех свои больные: и дети, и взрослые, а я ведь одна, у меня не было никого. Вот и отстала ото всех.

Мальчик долго смотрел на мать, явно не понимая такого ответа, но ничего не оказал, видимо удовлетворив свое детское любопытство.

По времени они больше к этому вопросу не возвращались. Прошло еще несколько лет.

И снова, как прежде, они жили одни в этой огромной полупустынной местности. Мальчик подрастал, и понемногу его детский ум преподносил матери сюрпризы. Когда ему исполнилось семь лет, он сказал:

– Мама, я знаю, почему мы здесь.

– Почему же, сынок? – все так же ласково, окружая заботой и вниманием, отвечала Мария.

– Потому, что другие не взлюбили тебя за то, что ты одна. Меня ведь не было, правда?

– Да, правда, сынок, – с горечью отвечала мать, прижимая сына к груди, – но ты не волнуйся. Подрастешь, мы вернемся к людям.

– Ты их боишься, мама, правда? – и сын смотрел ей прямо в глаза. – Они тебе сделали много плохого, и ты не хочешь их больше видеть? – продолжал спрашивать мальчик.

Мария смолчала, а слезы густо устлали ей глаза. Затем, немного успокоившись, она ответила:

– Не надо, сынок, об этом спрашивать. Время это прошлое и уже все забылось. Может, они сейчас уже другие. Жизнь учит всех, не только нас с тобой.

– Да, я знаю, мама, – отвечал совсем по-взрослому мальчик, – я не буду тебя больше об этом спрашивать. Прости меня, пожалуйста.

– За что, сынок, – сквозь слезы улыбнулась мать, – ты ведь просто хочешь знать правду. Это так?

– Да, мама, – утвердительно ответил мальчик и прижался к материнской груди, совсем как в детстве.

Потом Мария успокаивала уже сама себя, все же надеясь на то, что они действительно возвратятся к людям.

– Только к каким? – продолжала мыслить она вечерами. – Вряд ли ей удастся найти своих. Ведь прошло столько лет. Да и выжили ли они в этой общей беде? Скорее всего, они придут просто в какой-нибудь город или поселение и если их примут, то попробуют жить там.

– На всякий случай, далеко уходить от места не буду, – думала дальше женщина, – все-таки какой-никакой дом. Да и участок небольшой есть. Много ли нам с сыном надо.

– Но, что это? – встревожилась она про себя. – Что же я думаю только о себе. Сын ведь вырастет, и ему нужно будет обретать свою жизнь. Создать свою семью и действительно жить с людьми. Нельзя же вот так заколотить себя наглухо. Все-таки это тоже жизнь, но немного другая, более беспокойная, порой тревожная и не дающая того, что хотелось бы. Но, как не говори, а это тоже жизнь. И пусть, она чего-то там недодает – это не страшно. Важно, чтобы как-то изменялась вся наша жизнь. А вот так, в одиночестве, она вряд ли изменится. Что может один человек сделать, если вокруг такая грозная сила природы. Потому, он должен взрастать вместе с другими.

Вот здесь то и появилась мысль у Марии о том, что действительно нужно перебираться к другим и хотя бы отдать сына для получения каких знаний, а она сама будет помогать ему в этом своим трудом где-нибудь.

В этих горьких и злободневных рассуждениях прошло еще два с небольшим года.

Зима в этом году выдалась суровой и многие побеги погибли. Мальчику исполнилось десять лет, и Мария твердо решила покинуть это место.

Она хотела сказать об этом сыну, но тот, к удивлению, опять опередил:

– Я знаю, мама, что ты решила, – начал он, – но поверь, еще рано куда-то уходить. Это говорят они, – и он указал рукой вверх, – нас там никто не ждет, – мальчик показал в сторону дороги, идущей к югу, – я сам скажу тебе, когда будет нужно.

Мария ничего не ответила и молча, согласилась. В душе ей самой не хотелось этого именно сейчас.

Потому, услышав слова сына, она даже обрадовалась и, крепко его обняв, стояла долго и смотрела вслед утопающей среди деревьев дороге.

За последние пять лет сама местность немного преобразилась.

Деревья подросли, появилось больше кустарников.

Да и сами большие камни, среди которых они жили, обросли мхом и покрылись какой-то вьющейся растительностью.

Так что, теперь, с дороги вообще вряд ли кто смог бы распознать какое жилище, разве что по идущему вверх дыму от их печи.

С подрастанием сына Марии пришлось еще немного расширить пещеру и почти добраться до голых камней.

В связи с этим ей пришлось хорошо потрудиться, а заодно обучить своего сына кое-каким навыкам труда.

Они вместе вымазали глиной все стены, не забывая подложить пальмового листа внутрь и переложили печь, в которой за это время накопилось довольно много какой-то черной пыли, частички которой залезали в нос, рот, и они вместе постоянно чихали, пока все это не выветрилось наружу.

За это время в их домашнем обиходе появилась дополнительная посуда – большие чашки и маленькие, глиняные горшки и другое, помогающее сохранять пищу в теплом состоянии, а также прохладную воду для питья, которую брали в том же ручье, что и раньше, уходя вниз по его течению.

С годами он расширялся и понемногу становился небольшой речкой. Мать с сыном в одно лето разбросали устилавшие дно большие камни и немного углубили его.

Получилась небольшая по размеру пойма, в которую изредка заходила рыба, и мальчику удавалось ее ловить.

Вместе с этим их жизнь немного преобразилась, когда они обнаружили еще один съедобный плод.

Как он вырос в этой местности – непонятно. Никто его не сажал и не выращивал, как горох.

Попробовав на вкус, мать с сыном пришли к выводу, что его можно употреблять, как и все другое. Правда, этот плод долго не задерживался. Он быстро созревал, а затем лопался или просто опадал на землю, где и погибал.

Потому, они старались побыстрее сорвать и съесть. А зерна из тех, что уже опали, клали на солнце и сушили.

К этому времени в их местности появились птицы. Они небольшими стайками кружились над их обнаруженными плодами и даже создавали некоторую птичью перебранку за тот или иной переспелый плод.

Но, к удивлению, пока не было ни единого животного существа, кроме их козы, которая по ночам иногда поднимала голову и почему-то подавала голос.

Вовсю сновали только ящерицы, но и их было немного. Так что в общем разноголосье можно было даже сосчитать сколько их всего и в каких местах находятся.

Природа потихоньку оживала, и это немного увеселяло их души. Все-таки не одни в этой немоте окружающего. И, возможно, вскоре вовсе наступит какое изменение.

Время не заставило себя долго ждать.

И спустя два года, ровно в лето, в их местности появились первые животные.

То были какие-то громадные существа, издали напоминающие коров своими большими рогами, но что-то в них было не так. Они были более злобными и издавали какой-то общий рык.

Появились вместе с ними и хищники: очень худые и едва-едва стоящие на ногах. И если бы не обычная смерть поголовья, то вряд ли они вообще бы выжили.

Спустя два месяца хищники все же окрепли и стали представлять действительную угрозу этому виду животных.

Теперь, местность то и дело оглашалась какими-либо звуками, обозначающими дикую жизнь природы.

Мать даже с некоторой тревогой наблюдала за этим, опасаясь за своего двенадцатилетнего сына, к этому времени уже чуть-чуть повзрослевшему и немного по-мужски окрепшему.

Но мальчик ее успокоил, сказав, что бояться нечего, так как они заняты сами собой и вряд ли обратят внимание на них. К осени это население приумножилось еще несколькими видами, а в зиму, когда мальчику исполнился очередной год, оно возросло еще больше,

Появились зайцы, какие-то перелетные птицы, шумевшие по ночам и мешающие иногда спать. Прибились и некоторые водоплавающие, подпускавшие к себе очень близко и даже иногда бравшие из рук зерна.

Мать многих зверей, птиц не знала, но научилась различать, и они условно называли их своими именами.

В этот год зима была особо теплой, и к весне деревья распустились раньше обычного.

Казалось, вместе с оживлением населения местности оживала и сама местность.

Деревья еще больше взросли, образовав густую сеть своих ветвей. Пальмовые стали гораздо выше, а трава поднялась почти до груди мальчика.

Так же, как и в прошлые годы, они вместе окопали свой огород небольшими копалками, сделанными из палок и найденных на дороге частей доспехов, которых со временем они обнаружили еще больше, чем было.

«Может, была какая битва здесь? – думала про себя Мария. – А может, раненые и больные просто бросали их по дороге, чтоб легче было идти?»

Но в любом случае, это оброняли люди, которых до сих пор в этой местности не было. Это даже иногда пугало женщину.

«Неужели, вовсе никого не осталось? – продолжала думать она. – А может, эта дорога забылась и теперь есть какая другая?! А шум, что она слышала? Это ведь были люди, и монеты ими оброненные».

И тут ей в голову пришла мысль. Она почти бегом бросилась с участка в пещеру и, достав все ранее найденные монеты, сравнила их между собой.

Оказалось, что все они разные, вернее семь одних, а шесть других.

«Значит, – решила Мария, – в государстве что-то изменилось. Наверное, у власти стал кто-то другой. Может, изменились и люди за это время? Может, стали добрее и изуверства исчезли? Ох, как хотелось бы в это верить».

Женщина, вздохнув, спрятала деньги обратно и пошла заниматься своими хозяйственными делами. Подошел сын и спросил:

– Мама, а почему я у тебя один? Нас ведь могло быть и больше?

– Да, сынок, но ты ведь видишь, что мы живем вдали от людей, и никого с нами больше нет.

– Да, конечно, вижу, – согласился мальчик, – мы живем вдали ото всех, но скоро уже покинем этот край и надо подумать куда пойдем, – совсем по-взрослому добавил он, оставив прежний свой вопрос неразрешенным.

– А, что говорят они? – спросила вдруг мать, указывая глазами на небо.

– Они пока молчат, – ответил мальчик и сам посмотрел на небо, – но я видел вчера знак. Это, наверное, мне. Я видел себя в обрамленном желтом сиянии вон там, возле деревьев, – и он указал рукой на место.

– И, что теперь? – снова спросила мать, тревожно вглядываясь туда.

– Не знаю, – спокойно ответил сын, – наверное, скоро мы узнаем всё, – и с этими словами он noбeжал к тому самому месту, куда показывал рукой.

Мать посмотрела ему вслед, немного всплакнула, а затем принялась за работу. Но мысли об услышанном ее не покидали.

«Чтобы это могло значить, – думала она, изредка поглядывая в ту сторону, где сын, – может, боги хотят его уже забрать к себе? А я ведь даже не говорила с ним об этом. Наверное, пора рассказать все, как есть».

На этом мысли Марии прервались, ибо, посмотрев в сторону сына, она вдруг ясно увидела над его головой белую дымку, уходящую вверх по какому-то огромному длинному туннелю.

Мальчик стоял, растопырив руки немного в стороны и, казалось, вот-вот взлетит в небо.

«О, боги, – взмолилась Мария в душе, – не забирайте пока моего сына к себе. Он еще очень молод».

И снова, как когда-то, ей послышался чей-то голос.

– Слушай Мария меня хорошо. Назавтра вы покинете свой дом и пойдете к людям. Ваш путь займет много времени, потому приготовьтесь хорошо и запаситесь едой. По дороге пойдешь до конца этой местности, а там будет пустыня. Обойдешь ее вправо и придешь к морю. Там

и поговоришь с сыном.

– А, как я объясню ему наш уход? – хотелось крикнуть ей голосу, идущему откуда-то сверху.

– Не надо объяснять. Он уже знает и сейчас идет к тебе.

До скорого свидания, Мария. Не забудь, обойди вправо.

– Не забуду, – испуганно зашептала она и словно очнулась.

Сын медленно шел к ней навстречу, все еще держа руки в стороны.

Подойдя ближе, он улыбнулся и сказал:

– Я разговаривал с Богом, мама. Он велел нам идти. Пошли, будем собираться в дорогу.

И мать, оставив все, как есть, пошла вслед за сыном. Их приготовления не заставили долго трудиться. Спустя час они уже собрали в дорогу все необходимое и впервые за последние годы у них появилось время свободно поговорить.

– Скажи, мама, – обратился к ней сын, – почему ты мне раньше не рассказывала обо всем этом?

– Я боялась, сынок, – честно призналась женщина, – не хотела, чтобы ты ушел от меня таким маленьким.

– Но ведь боги знают, что делают, – не согласился с ней мальчик.

– Конечно, – ответила мать, – но я хотела тебя уберечь от всякого любого зла, причиненного другими. К тому же, боги запретили мне говорить о чем-либо.

– Да, я знаю, – согласился на сей раз мальчик, – но мы можем сами поговорить обо всем без их участия.

– Как это? – удивилась мать, внимательно глядя сыну в глаза.

– Мы ведь люди, – отвечал он, – а они нет. Они знают больше и, возможно, наперед. Но мы сами имеем право на жизнь и выбираем себе ее сами. Я понял, что боги хотели бы меня видеть во славе людской и потому согласился на это далекое путешествие.

– Почему ты так говоришь? Откуда ты знаешь, сколько нам придется идти? – всполошилась мать.

– Я знаю, мама, чего от меня они хотят, – не ответил на ее вопрос сын, – они хотят, чтобы я занял их место в общей людской жизни. Тогда они смогли бы немного отдохнуть от содеянного ими ранее. Это ведь они сотворили Землю, мама. И я это знаю и чувствую, вот

тут, – и он показал рукой на сердце и голову.

– Но, как ты можешь сделать это? – удивилась мать. – Ты ведь не ходишь по небесам и не летаешь, как птицы?

– Это не главное, мама. Важно, чтобы люди возжелали себе нового бога из своих людских племен, который укрепил бы их общую веру в небеса.

– И откуда ты все это знаешь? – удивилась мать, глядя пытливо сыну в глаза.

– Я знаю потому это все, – отвечал мальчик, – потому что, видел себя во сне таким же, как и они. И я летал, мама, как они и даже ходил по небу. Но это еще не все. Я видел самого главного бога. Он был такой же, как и я. И одет почти так же. Только я не понял, что у него в руках. Какая-то странная фигура в виде скрещенных палочек. Ну, вот такая, – и он нарисовал пальцем на полу фигуру, отображающую настоящий крест с двойным перекрестием.

– И что это обозначает? – спросила удивленная Мария.

– Пока не знаю, – ответил сын, – но думаю, это скоро придет мне в голову снова. Вот тогда и объясню, – и он стер с пола рисунок.

– А ты не боишься того, что говоришь так? – спросила мать. – Ведь боги нас слышат.

– Нет, мама, – возразил мальчик, – они слышат только тогда, когда хотят сами этого, и я это чувствую тут, – и он снова показал рукой на голову.

– Да, но как же они знают все о нас? Наверное, видят с небес, что мы делаем?

– Этого я не знаю, – прямо ответил сын, – может, и видят. Но зачем им все это? – теперь, задал вопрос и он сам, но так и не найдя на него ответа, сказал. – Нет. Я думаю, что они хотят видеть нас более лучшими, чем мы есть. Потому, и обращаются, когда это очень требуется.

– Не знаю, сынок, – ответила Мария, – может, все так и есть, как ты говоришь. Вот только, что скажут сами люди, узнав обо всем этом?

– Они скажут, что я и есть бог, – уверенно отвечал мальчик, – только до этого еще много.

И снова Мария подивилась его проницательности, и снова ей немного всплакнулось.

– Почему ты плачешь, мама? – спросил сын, подходя ближе к ней и ложа голову на колени.

– Сама не знаю, сынок. Вот почему-то плачется и все, – и она погладила сына по голове.

– Знаешь, сынок, – продолжила она после небольшого молчания, – мне кажется, что я еще вернусь сюда в эти места.

– Почему? – удивился сын. – Разве ты не хотела бы жить с людьми? Они также плохие?

– Не знаю, какие сейчас, – отвечала Мария, – но тогда, когда я ушла от них, они были злыми и жестокими.

– А мы сделаем их добрее, мама, – заверил ее сын, – вот затем мы и идем к ним. Мы принесем людям добро и свет в их темные холодные дома.

– А откуда ты знаешь, какие у них дома? – удивилась мать.

– Я их вижу, мама, – уверенно отвечал мальчик, – они у меня перед глазами.

– Но сколько продлится наш путь? – спросила снова Мария. – И сколько же надо добра?

– Долго, – так же уверенно ответил сын и посмотрел ей в глаза, – а еще я знаю, что добро будет сотворено и нам опосля всего этого.

– Как это опосля? – не поняла мать.

– Не знаю, – пожал плечами мальчик, – но мне кажется, что я уже вижу это время и с завтра мы начнем вместе его приближать.

– Ох, сынок, – снова всплакнула мать, – так не хочется мне покидать наше место.

– Знаю, мама. Но так велят боги и именно им мы обязаны своей жизнью. Потому, последуем их сказанию и велению. Тяжел и далек наш путь, но не труднее, чем то, что уже пережили. Я чувствую все это и уже горю желанием идти вперед…

Так они разговаривали до самого позднего вечера, и уснули только тогда, когда на небе взошла хорошо луна.

Наутро же, проснувшись и умывшись в последний раз в пойме реки, они наспех позавтракали и собрались в путь.

Дверь в пещеру надежно закрыли и загородили большими камнями, оставив внутри все так, как было за время их жизни.

Вскоре после их ухода, они так же обрастут мхом и покроются удивительно вьющейся растительностью, дающей свои горьковатые плоды, которые никак не годились в пищу.

Но это будет потом, спустя года, а пока мать и сын, молча, прощались с сохранившим им жизнь и давшим оплот жилищем, а также со всем тем, что его окружало.

Слезы ручьем устилали глаза Марии, а ноги отказывались повиноваться, но все же она пересилила себя и, развернувшись, сделала первые шаги навстречу идущей судьбе своего сына.

Мальчик также пошел следом, а вскоре и вовсе опередил мать, которая вела за собой их старую кормилицу – козу.

Животное, наверное, тоже чувствовало этот уход и жалобно подавало голос, озираясь по сторонам и порою не желая идти дальше.

Но сила верхнего повиновения все же заставила их идти, не смотря на всю боль обид и на неуверенность в завтрашнем дне.

Они шли по давно не топтаной дороге, и только пыль, поднимающаяся от их босых ног, говорила о том, что она до сих пор жива, и не совсем утратила свою способность к воспроизведению живости движения.

После, она медленно ложилась обратно, заполняя сделанные ногами людей и животного небольшие углубления, но все же не до конца.

Боль наполняла их сердца, а души немного тревожились. Но боги не переживали за них.

Они знали, что те, кто внизу, выдержат еще не одно испытание, которые только начинались, и которым не было истинного счета во всех последующих человеческих жизнях. Исповедь общего греха таила в себе несусветную загадочную силу, простирающуюся вглубь веков и вглубь человеческих усилий в опознании своего существования.

Человек только начинал свое первое восхождение, как действительно звучало бы это слово в его же устах. Вера спасала народы, но то была вера не в их бога, не в человеческого.

И наступило время показать им Его. Того, Кто не запятнал бы честь человеческую и, созревая любую силу вражды к себе людскую, уподобил бы ее просто добру.

Великая сила веры в богов, но она ничего бы не стояла, если бы не заслужила ее подтверждения на Земле в среде самих людей, а не небес.

«И будет восхваленной Его сила, и да изнеможет боль и голь, и пропадет всякая тварь с лица Земли, и нечисть сгинет подручная, и ниспадет на головы люду новая сила, облаченная в рясы веков и утолящая жажду повиновения и покорения силе всесветской и незлодышащей. Да, будет оно так».

Так говорила одна умная книга о жизни, и уже тогда начиналась писаться эта священная история.

«И святость ее из пророчеств языков состояла», – так скажут опосля. Но тогда этого не было и вовсе не думалось, что когда-либо так может случиться.

Время закрывало одну тайну и открывало другую.

Занавесь небес была чем-то сходной с занавеской человеческих душ, отемненной жаждой расправы и неблагонравия своих поступков.

Только настоящая былая сила, уподобающаяся новой, могла победить и убрать эту занавеску души любого. Вот тогда и пришло на помощь то, что и поныне называется верой.

И вера та распространялась, и слухом полнилась. И надо было действительно в этом участвовать, чтобы понять, как это происходило и почему.

Но посмотрим все же, как она творилась, исходя из того, что уже сами прошли.