Текст книги "Два звонка до войны"

Таким образом, когда точно проезжает фюрер туда или сюда, не знал, соответственно, никто, даже самые главные его поводыри – гестапо.

В этом он сам, как говорится, не доверял никому, целиком и полностью доверяясь только своей приближенной охране, которая достаточно хорошо обеспечивала ему так называемое прикрытие.

В обязанности Молчуна и его сменщика непосредственно входила практическая разработка таких во времени обозначенных маршрутов, и для этого же использовался целый гараж соответствующего характера техники, которая вместе с экипажами подчинялась только им самим и никому больше.

Потому, практически вычислить реальное передвижение фюрера по той дороге было просто невозможно.

И, даже прогадай противник все возможные варианты, все равно оказался бы не у дел, так как помимо всего этого существовали еще и так называемые подземные дороги, которые также способны были приводить Гитлера туда, куда нужно. И время от времени он пользовался ими напрямую.

В целом, ситуация всегда была спокойная в этом направлении и особых проблем с обеспечением безопасности фюрера у того же Молчуна не было.

Как говорится, все работало, как часы, которые, конечно же, он сам и заводил, отправляя по времени в путь ту или иную бригаду подмены, а в это время, можно сказать, даже параллельно следовать совместно с фюрером по абсолютно иной дороге.

Потому, в деле осуществления какого-либо нападения на кортеж или, даже вполне обоснованного целью, более масштабного вражеского вторжения, был заранее обеспечен провал, так как помимо размеренного расписания существовал и внешний контроль так называемого пространства со всех сторон.

В общем, прорваться к фюреру было абсолютно невозможно по целому ряду причин и соответствующих обстоятельств, которые предусматривала в своем ведении его собственная охрана, руководил которой непосредственно сам фюрер.

Таким образом, он сам замыкал на себе всю существующую ответственность по его же безопасности и тем самым исключал сам факт какого-либо нападения со стороны, как врагов, так и мало подчиняющихся его влиянию в самой Германии людей.

Потому Гитлер всегда проезжал мимо всех этих мест с улыбкой и в достаточно хорошем расположении духа. Никто ведь не знал, на самом деле, что он сейчас уже в дороге, а не присутствует на своем празднике или дне рождения.

Никто из его естественного окружения не знал о так называемых двойниках, ибо это были люди целиком и полностью отобранные лично фюрером по целому ряду только ему известных причин и лично им же обученных до такой степени, что они уже и сами не знали, кто они есть на самом деле в какой-то там час.

Все они были, практически одинаковы с виду и всего их было пятеро. Вполне понятно, что и проживали под одной крышей.

Воспользовавшись врачебной помощью некоторых эскулапов, фюрер проделал очень много работы в так называемом направлении правильной подмены.

Объяснив по-своему врачам или уже генетикам по тому времени, чего он хочет непосредственно добиться, он обязал их к исполнению точных копий из подготовленного материала, которым он именовал человеческие тела, можно сказать, не распознанного ними самими происхождения.

То есть, он использовал так называемый генетически пригодный материал в виде обычных людей, но абсолютно лишенных своей собственной идентичности.

Практически, это были роботы в человеческом обличье, если говорить современным языком. Такая не идентификация была достигнута на основе произведенных генетически манипуляций и путем изъятия средств идентификации самой личности.

То есть, врачи-генетики из обычных когда-то людей, путем многочисленно произведенных операций и усиленно производимой магниторезонансной терапии на уровне мозгового вещества, сумели добиться исполнения таких тел, которые внешне в самой микроскопической точности походили на фюрера, и в то же время абсолютно не знали, кто они есть на самом деле, так как в их присутствующей памяти целиком и полностью данная информация отсутствовала.

Своего рода, это было тяжелое зрелище, особенно, когда смотреть на него со стороны глазами абсолютно постороннего человека.

Гитлер недаром проводил многочисленные эксперименты, и они увенчались успехом.

Таким образом, к тому же 1939 году он уже знал, как практически переделывать человеческие тела и лишать их смысла полноценного жизненного существования.

Все дальнейшее продвигающиеся опыты лишь демонстрировали его личное стремление к так называемому совершенству, ибо он хотелся добиться того, чтобы эти, им созданные существа, вообще не могли жить без приказания и предназначались только бы для того, чтобы работать на так называемый Третий рейх, которым он гордился по-своему, так как тот был настоящим его детищем, как в положительном смысле создания государственного строя, так и в отрицательном, предусматривающем полное уничтожение всех остальных наций и превращение их отдельных истоков в практически полное поколение собственно выращенных рабов.

Вот, к чему стремился непосредственно фюрер и эту его вполне искреннюю заботу разделял вместе с ним и наш разведчик, которому молчаливо приходилось потакать Гитлеру во всех его грешных делах.

Но возвратимся к так называемым двойникам.

Их подготовкой занимался непосредственно сам фюрер и всячески натаскивал во многих делах.

Но, совершенствуя тело, в каком-то относительном, естественно, смысле, этих не узнанных историей узников, врачи не смогли добиться совершенства мозга.

Гитлер из-за этого сильно нервничал. Ему никак не удавалось подготовить хоть кого-то из них по полной программе и до полной его узнаваемости в любых практически созданных условиях.

Очевидно, удаляя какую-то часть их натуральной памяти, врачи что-то там неизменно задевали, отчего та самая память уже не работала так, как надо, а отображала события только участками. То есть, что-то могла запомнить, а что-то нет.

Причем, у каждого человека это было по-разному, и найти какой-то пораженный участок в результате следующих экспериментов тем же врачам не удавалось.

Потому, Гитлеру приходилось довольствоваться тем, что, как говорится, есть и использовать каждого двойника только для какого-то конкретного случая.

Это у них, действительно, получалось, ибо они впитывали в себя все, чему их обучал Гитлер, словно младенцы, которые в жизни вообще ничего не знают.

Так что, как говорится, магнитный резонатор был в действии, и хотя и работал в каком-то своем и пока не понятом доподлинно режиме, все же приносил пользу рейху и, в частности, самому Гитлеру.

Подготовив всего пять человек, фюрер несколько упокоился и на время озаботился другими делами.

Самих же двойников передал под непосредственное руководство той же своей охране, целиком и полностью предоставляя ей право использовать их по своему усмотрению в те периоды, когда они не были задействованы в деле.

Проверив на практике, как работают подготовленные им кадры, Гитлер все же остался доволен и в принципе, этого ему оказалось достаточно для того, чтобы проделывать все свои дела и оставаться практически неузнанным даже для своих собственных сослуживцев или партийных друзей.

Особое удовольствие ему доставляло подкидывать своего двойника Геббельсу.

Тот так молол своим языком, что даже сам Гитлер порой не выдерживал и непременно хотел бы от него на какое-то время избавиться. Потому, он, естественно, уходил, пользуясь каким-либо предоставленным в ходе беседы перерывом, а его место занимал двойник.

Гитлер же затем наблюдал со стороны и по-своему откровенно радовался, что до его ушей не доносятся достаточно отрывистые, а порою напористые речи Геббельса, к тому же периодически простреливающие в его сторону выбрасывающейся вместе со словами слюной.

Фюрер этого не терпел, и, как мог, избавлялся от так им обозначенных слюнявчиков, включая и своего подопечного, в том числе.

– Как великий пропагандист моей идеи – он действительно, выдающийся человек, – сетовал, порою, на него Гитлер, – но, как просто человек с его манерами и наклонностями – он просто жуткий тип, которых я, по сути, сам не выношу. Но, – тут же подчеркивал он сам для себя, – дело рейха, прежде всего, а потому я буду избавляться от него, как могу, но при этом использовать именно по своему усмотрению.

Таким образом, все им подготовленные двойники были привлечены к делу, и каждый из них выполнял именно ту функцию, которую и предписывал непосредственно фюрер.

И Гитлер по-настоящему радовался такому повороту дел, так как он реально мог наблюдать, что его теория работает и уже на практике исполняет все то, что ему же и необходимо.

Он, как мог, по-настоящему отблагодарил врачей на тот момент еще не созданной науки генетики и отправил их в так называемый непродолжительный отпуск. Так сказать, поправить свое здоровье где-нибудь на берегу.

Естественно, за ними всеми присматривало гестапо, ибо даже мимолетно оброненное слово могло погубить на корню все задуманное дело, а самого Гитлера привести на виселицу, так как подобного рода опыты не позволили бы даже те, кто его идею покорения мира поддерживал.

Ведь все понимали, что сотворив что-то с одним, он вполне может приказать сотворить то же с кем-то еще, и вполне возможно выбранного, либо из них, либо из членов их же семей.

Потому, данный факт не распространялся нигде, и о нем не знали даже самые ответственные партийные товарищи.

Врачи-генетики присутствовали в его ведомстве просто как обычные врачи, проделывающие опыты над людьми с целью продолжения длительности жизни на Земле.

Так объяснял всю эту деятельность фюрер и каждый, соответственно, эту идею поддерживал, так как она была вполне благородной, а значит, подходила всему обществу целиком.

Если же кто-то самостоятельно или просто по какой-то причине пытался приблизиться к тем самым врачам хотя бы на миллиметр ближе положенного в инструкции расстояния, то сразу уничтожался, не зависимо от своих целей или обуславливающихся причин.

Здесь гестапо срабатывало на все сто процентов, и Гитлер по-своему именно в этом отношении им доверял.

– Я не хочу, чтобы тайна создания новой жизни вышла за границы нашего немецкого государства, – так говорил фюрер своему подопечному Гиммлеру, вытянутому, как всегда, по струнке и в личной беседе мало задающегося какими-либо вопросами.

Гитлер именно за это его и любил. Он всем ставил его в пример и непосредственно приговаривал:

– Вы делаете ошибки, господа. Берите пример с Гиммлера, – и он указывал на рядом стоящего товарища по партии, – он никогда не задает лишних вопросов, а потому я ему всячески доверяю и даже периодически кланяюсь, за то, что он так хорошо и надежно защищает интересы рейха и нас всех, в том числе.

Но, как бы там не работало гестапо, все же основная нагрузка ложилась лично на него. Он часто не мог заснуть ночами от сильного беспокойства, и только одна Ева могла помочь ему в этом, надежно прикрывая его голову своей рукой и прижимая ее к своей груди, словно мать своего младенца.

В какие-то минуты своей слабости Гитлер таким и был, и, возможно, потому, сама Ева пользовалась этим, понимая, что, даже находясь во всей власти своей прихоти, вот так сильно и просто он не сможет довериться больше никому.

В свою очередь сама рука Браун действовала на голову фюрера, как защитный лист, которым прикрывали его врачи-генетики те участки мозга так называемых пациентов, которые не хотели облучить.

Благодаря ее руке к Гитлеру на какое-то время переставала поступать информация извне самой окружающей среды, и он мгновенно успокаивался и, как правило, засыпал.

Но такие дни, или, если уж быть предельно точным, ночи случались редко, так как сама Ева не проживала рядом с ним в его собственной резиденции, а была значительно удалена от самого города.

Этим, собственно, и объяснялась прокладка еще одного небезызвестного маршрута, по которому продвигался тот же фюрер, и приведение его в тот же порядок, о котором мы ранее говорили. И для этого пришлось несколько увеличить автопарк, а также прибавить и значительно количество обслуживающих его людей из числа исключительно немцев, собранных под единое начало со всех концов Германии.

– Вы должны найти мне для этого дела действительно тех лиц, которые мне будут беззаветно верны и, вполне естественно, технически грамотны. Я думаю, что на просторах нашей великой Германии вы их обнаружите, и вскоре они все станут здесь в строй передо мной, принимая присягу на верность своему фюреру.

Все эти дополнительные хлопоты, конечно же, ложились на Молчуна и его сменного соратника. Кое-какую предварительную работу проделывало гестапо, но ни цели назначения такой проводимой операции, ни точное количество всех необходимых людей, оно, конечно, не знало. От них требовалось всего лишь предоставить информацию, а сами действия уже непосредственно возлагались на начальников караулов, которыми по-настоящему и были Молчун со своим немецким напарником, если брать за основу то, чем они непосредственно и занимались.

Все было сложно в той самой Германии, что по-своему принадлежала лично фюреру, и в большей степени все эти сложности и образовывал лично он, сохраняя при себе все сверхсекретное и никому не доверяя вообще.

Даже самим начальникам караулов он не всегда доверял и иногда поручал лично гестапо проследить, как следует, чтобы попробовать выявить какие-то не санкционированные лично ним самим связи своего же охранного лица.

В общем, это был настоящий паразит того времени, который своей сверхсекретностью замучил всех без исключения, доводя порой некоторых до вполне реального самоубийства из-за боязни несколько не так ими выполненного приказа.

Дорога к Еве в последующем была так же эшелонирующе защищена и обладала такими же свойствами защиты, что и обычная дорога к родовому поместью самого фюрера.

Несмотря на многочисленные просьбы Гитлера, Ева не переезжала в Берлин и тем более не желала поселяться в его так называемой резиденции.

– Ты хочешь, чтобы на меня все вечно пялили свои глаза и тыкали в меня пальцем, склоняя за спиной тем, что я не твоя жена, а всего-навсего куртизанка? – так грозно она надвигалась на фюрера в случае возникновения подобной просьбы. – Мне надоели все эти чертовы немцы с их вечными капризами и претензиями на жизнь. Я хочу домой, к своим корням и к тем евреям, которых ты у меня украл и даже испепелил по полям своей великой Германии. Какой мне от этого прок, скажи? – и она упиралась пальцем Гитлеру в грудь, словно хотела проткнуть ее в самой середине.

Адольф резко отступал в сторону и, как правило, молчаливо удалялся в отведенный для него угол.

Там ему определила место сама Ева и была в свою очередь несказанно благодарна самой себе за то, что именно так поступила с ним еще в самом начале, когда она была довольно молода и могла вертеть своим телом так, как хотела.

С возрастом и некоторым изменением своих сексуальных наклонностей, она несколько изменилась в преподнесении ласок самому фюреру, отчего тот постоянно страдал и, как мог, просил у нее удовлетворения своей собственной прихоти.

– Вот так, – приговаривала потом его любовница, – посиди там в углу и подумай, а правильно ли ты поступил лично со мной или с кем-то другим, который, возможно, заслуживает большего, а ты его просто лишил очередной жизни.

– Не кричи так сильно, Ева, – строго обращался к ней фюрер и недовольно топорщил свои усы, – даже у стен есть уши. Возможно, гестапо этого и не услышит, но зато история все запечатлит.

– Да, плевать я хотела на историю, Это тебя она запечатлит, а меня бросит на помойку вместе вот с этим домом и его стенами, – и она обводила рукой по сторонам. – Что-то я не вижу твоей обдолбанной сестрицы. Еще не нагулялась, посмешище. Ты хоть знаешь, что она вообще творит? Еще фюрером называешься. Что, не докладывает твое гестапо? Так это она им же и сказала. Мол, незачем беспокоить по пустякам фюрера. Пусть, спокойно трудится на Германию. Вот так-то, я и то, знаю больше своего, – и Ева, высунув, на сколько могла, показала ему язык.

– Я их всех перестреляю, – внезапно разразился гневом Гитлер и мигом соскочил со своего места. Где она сейчас? – резко обратился он к ней и своим взглядом, полным живучей в нем ненависти, впился в нее, словно гвоздь.

Ева, бросая все, хватаясь за глаз, тут же расплакалась, приговаривая:

– Не смей смотреть на меня так. Я тебе лично ничего не сделала. Вот, глаз теперь болит. Иди и лечи его, раз искалечил, и она прилегла на диван, обретая позу той женщины, которая непосредственно нуждается в мужской ласке и которой по-настоящему необходима помощь.

Адольф никогда не выдерживал такого внутреннего побуждения всех своих сил и его ненавистный во всем гнев внезапно сменялся приливом вполне естественного желания, за которым следовали дела и соответствующего характера развлечения.

Спустя время они оба успокаивались, очевидно, выпустив совместно весь свой низменного происхождения пар, и вполне мирно беседовали на те же темы.

– Так что же сестра, Ева? Что там, действительно, происходит. Ты мне чего-то недоговариваешь. Может мне принять меры?

– Нет, не нужно. Пока есть она, за мной точно никто не следит. У нее грехов больше, – и она после таких слов продолжительно рассмеялась.

– Ну, хватит тебе, – оборвал ее Гитлер, повторяя про себя одни и те же слова, – все же необходимо принять меры. Так будет правильнее. Нужно отправить ее на лечение. Кстати, а кто ей привозит всю эту гадость?

– Я не знаю. Это точно. Но, кажется, какой-то промышленник. Не знаю, правда, из какой страны.

– Страны? – чуть ли не прокричал Гитлер, немедленно срываясь с места, – да это же измена, предательство. Ее специально опаивают, чтобы она выдала какие-то секреты Германии и мои, в частности. Я разнесу это гестапо к чертовой матери. Разорву Гиммлера сейчас на куски. Вот только позвоню с твоего аппарата, – и он рванул к телефону, как только обнаружил его глазами.

– Звони, только заплати, – неожиданно произнесла Ева и принялась вставать с кровати, чтобы немного прибраться после бурно произведенного разгулья.

– Не спеши, – отсоветовал ей то делать Гитлер и многозначительно улыбнулся, – я сейчас позвоню и продолжим.

Тем временем кто-то взял уже трубку и ответил фюреру на его упорное подергивание за аппарат.

– Когда же ты, наконец, поставишь нормальный аппарат. Уже надоело дергать эту чертову ручку, да и голоса вовсе не слышно. Хотя погоди…

Тут ему, очевидно, ответили, и он продолжил:

– Алло, фройлен? Дайте мне Гиммлера, фюрер на проводе.

Связь тут же или, можно сказать, мгновенно наладилась и какой-то уже другой и более нежный голос произнес:

– Будьте на линии, соединяю, – а уже буквально через несколько секунд он услышал голос самого Гиммлера.

– Я прикажу вас немедленно арестовать, – закричал внезапно фюрер в трубку, едва сдерживая свой гнев в самом себе.

– Что случилось, мой фюрер? – отозвался несколько обеспокоенный голос Гиммлера, – Я вроде бы не давал повода сомневаться в моей профессиональной пригодности?

– Да, но вот теперь он наступил. Как вы допустили, что мою сестру обхаживают агенты иностранных служб. К тому же, пичкают всяким дерьмом в надежде выудить для них полезные сведения?

– Я сейчас выясню, обождите секунду, – ответил ему Гиммлер, и сам Гитлер услышал, как он говорит по другой линии с другим начальником из того же ведомства, а тот уже в свою очередь спрашивает еще кого-то другого.

– Погодите, Гиммлер, – неожиданно прервал их тираду разговоров фюрер, – так мы никогда толком ничего не узнаем. Поезжайте лично, куда нужно и выясните все до мельчайших деталей. Я позвоню вам позже. Сколько вам дать времени?

– Думаю, что тридцати минут будет вполне достаточно.

– Хорошо, выполняйте, но только смотрите, не напортачьте. Я хочу видеть этого клоуна живым у себя в резиденции. Заодно, узнаем, чем он пичкает мою сестру и на кого работает. Вам ясно, Гиммлер?

– Так точно, мой фюрер. Яволь.

– Тогда, исполняйте, – бросил в трубку Гитлер и положил ее на рычаг довольно старого аппарата.

– Зачем ты только его держишь. Это ведь настоящий антиквариат, – бросил в сторону Евы свой упрек фюрер.

– Именно потому и держу. Там перламутровая ручка. Сейчас таких не делают, а мне она нравится.

– Моя дорогая Ева, да я тебе выдам телефонный аппарат из слоновой кости с золотой обводкой. Хочешь?

– Да, хочу, но только не сейчас, чуть позже. Пусть, этот еще постоит немного. Я подумаю, куда новый приспособить.

– Да, кстати. Откуда ты все знаешь о моей сестре?

– Сорока на крыльях принесла, – ответила в шутку Ева, завравшись целиком под одеяло, так как в комнате внезапно стало прохладнее.

– В моей Германии сорока – это всего лишь гестапо. Кто из его ведомства предоставляет тебе сведения? – почему-то очень строго спросил Гитлер, глядя той снова в глаза.

– Да, не допрашивай ты меня, а то ничего не получишь. А если честно, то об этом рассказывает она сама. Ты ее совсем мало навещаешь, и ей очень скучно. Вот она и ищет приключения там, где только может.

Адольф на мгновение представил сестру в ее одиноком горе и это у него как-то смутно и слабо получилось.

– Ладно, увижу, разберусь сам. А ты не говори никому больше. Незачем кому-то о чем-то знать. И сестру я свою навещаю всегда, как и положено брату. Просто работа иногда отвлекает от увлекательного путешествия к ней самой.

Внезапно зазвонил телефон и подошедший к нему Гитлер снял трубку.

– Мой фюрер, – услышал голос Гиммлера его начальник, – я все выяснил, как вы и приказывали.

– Так скоро? – удивился такой быстроте исполнения своего приказа фюрер.

– Мы так работаем, – коротко ответил ему Гиммлер и попросил разрешения доложить.

– Ситуация очень сложная? – неожиданно вместо ответа сам спросил Гитлер.

– Не особо. Но разобраться следует.

– Хорошо. Приготовьте все необходимое и по готовности мне доложите. Даю вам на все два часа. Достаточно?

– Да, вполне. Я жду вас, мой фюрер и доложу сразу же, как будет все организовано.

– Вот и отлично, – неизвестно почему повеселел фюрер, ложа трубку на место.

То ли от такого быстрого исполнения его приказа, то ли от значительной осведомленности во всех делах службы гестапо, то ли просто от того, что ему предстояло лично выяснить причину такого не своевременного ему доклада, а заодно, и разделаться с врагами, которые, несомненно, есть в его стране, и вполне возможно хотят добраться именно до него.

– Ну, что, моя душечка, продолжим? – улыбнулся Еве фюрер, возвратившись к очень удобному дивану, на котором возлежала его любовница.

Та лишь томно потянулась в ответ и пригласила его к себе выброшенными вперед и немного распростертыми в стороны руками, словно она собралась ловить ними птиц, кем-то по-настоящему всполошенных и сорвавшихся со своего природно обустроенного места.

А через два часа Гитлер уже стоял в распахнутых дверях своего личного кабинета и беспрестанно водил головой по сторонам, словно пытаясь угадать, с какой стороны подойдет к нему добыча, над которой он очень хорошо поиздевается, прежде чем заставить ее по-настоящему умереть.

Смерть в понимании самого фюрера не фигурировала просто так и не выглядела обычно, как для всех остальных людей.

Она имела для него так называемый прямой церемониальный смысл, который весь сводился к тому, чтобы истязаемого им лично человека перед самой смертью необходимо было, как следует, помучить и добиться от него практически полного повиновения, что обозначало бы после самой его смерти присоединение частиц его души непосредственно к душе самого Гитлера.

Именно потому он всегда и возбуждался, так как уже сама его душа, вдоволь наполненная такого же характера побежденными душами иных людей, жаждала еще большего своего выражения, и желала побыстрее присвоить себе новую частицу земного исполнения, которая уже никогда от нее не отвяжется, всего лишь согласившись при жизни к своеобразному сотрудничеству или подчинению.

В целом, это была бы душа дьявола в человеческой плоти, но именно в такой степени мы не можем рассматривать бывшего настоящего руководителя того государства, которое и по сей день присутствует на Земле. Это было бы не понято самими людьми или представителями среды самих немцев, которые по-своему переживают ту трагедию и вовсе не хотят быть связанными с такого характера обозначениями.

Потому, мы рассмотрим этот процесс несколько по-другому и выведем так называемое общее правило всецело обустроенного очернения среды ее же единоличным представителем.

Как и говорилось ранее, Гитлер обладал именно такими частицами души, которые в прямом взаимодействии с частицами подземной среды или земного ядра, создавали вокруг него самого тот фон, который непосредственно им руководил, в буквальном смысле проникая в каждую его клеточку тела и, само собой, разумеется, в голову, или мозг.

Вот на этой основе общего взаимодействия и создавался тот самый экзальтированный образ фюрера, который поражал всех своей особой проницательностью, пламенностью речей и даже отчасти какой-то гениальностью в процессе непосредственного общения с людьми одной с ним национальности, которых он по-настоящему вел за собой только благодаря единственно выраженному природно свойству – умением присоединять к себе частицы их собственного состояния для своего же возбуждения и реального выражения всей силы магнетического притягивания к самому себе.

Вот в чем кроется секрет особой запальчивости фюрера и его глубокомысленного воздействия на умы других людей.

Здесь нет никакого так называемого наигранного временем лицедейства, хотя в конце войны, несколько растеряв такие свои способности, тот же Гитлер прибегал к этому, и тем более, когда использовал своих двойников, но, как мы знаем, это очевидных результатов своего воздействия уже не принесло.

Потому, мы явно наблюдаем всего лишь видимую в действии теоретическую механику распространения в земной среде кванта по-особому обустроенной элементарной частицы изначально загруженного в ядро планеты и присутственно выраженного в нем вещества.

Вот, что по-настоящему обнаруживает указанную силу и обладать ею природно, как говорится, не каждому дано.

Этому есть свои обстоятельства и так называемые парадигменного характера объяснения, предаваться которым сейчас, в этой книге мы не будем, так как это все же исторического характера произведение с некоторым привнесением в него смысла современно построенной научной мысли.

Фюрер никогда бы не стал так обозначенным самым узнаваемым человеком того времени, если бы по-настоящему не обнаружил в себе именно те качества, что, как раз, и способствовали его продвижению вперед, как это принято говорить, по служебной лестнице.

Причем, изначально все это происходило довольно слабо, из-за чего и его популяризация выражалась менее значительно.

То есть, пока сила частиц набирала свою величину, или подбирала по-настоящему ее на земле в среде обычных людей, самовыражение Гитлера было довольно слабым. И только прибавление в среде примерно такого же характера дополнительно выраженных частиц, состоящих непосредственно в самих окружающих его людях, позволило ему несколько усилить свои поляризующие позиции и несколько сгустить концентрацию сил именно на себе.

Уже дальше, сила самого фюрера заметно прибавилась, и стала образовывать вокруг себя настоящий ореол, или тот самый фон, который в последующем и сыграл самую значимую роль в истории самой Германии.

То есть, все это говорит о том, что такого истинного вождя выразили непосредственно те, кто и присутствовал в те времена на земле, невзирая на то, что, возможно, их личные помыслы внешне ничем не отличались от помыслов иных людей абсолютно чужой среды.

Но среда – это такое состояние самой природы, при котором самое малое человеческое нутро не может не присутствовать в ней самой без реального взаимодействия и сопоставления всех фактов наличия каких-либо элементарных частиц природного смысла.

Потому, явление самого Гитлера в той самой Германии можно вполне отнести к производству самой среды, что целиком и полностью была пропитана человеческими наклонностями именно такого рода, что и составило общее число так называемых природных сбережений, на основе которых и образовалась рассматриваемая нами сейчас сила.

Всё это законы физики, которую необходимо распознавать по-новому в прямом согласии с тем, что требует от нас всех само время.

Но вернемся к самой истории, и возвратимся на время к покинутому нами герою, только уже прямо противоположного и вполне положительного смысла. Правда, перед этим, на всякий случай, заглянем всего в один кабинет и просто почитаем, что там написано.

Так что, оставим пока фюрера наедине со своими мыслями в предвкушении победы над очередной жертвой, а сами перенесемся в Москву, где в то же самое время разворачивались несколько иные события, о которых хочется также рассказать, тем более, что они имеют вполне реальное для нас уже сегодня значение.