Текст книги "Два звонка до войны"

И надо сказать прямо, что таким свойством прямого внутреннего видения Гитлер все же обладал, иногда наблюдая даже за самим собой в периоды его особого расслабления или, как говорят, когда душа на время покидала его тело.

Сама Ева особо не огорчилась именно этим обстоятельством, неожиданно открывшимся перед ней в период особого откровения самого Адольфа.

Практически ей было все равно, куда там она попадет в рай или ад, лишь бы быть с фюрером, которого она обожала больше всего.

Многие письменного характера документы того времени мало отображают картины ее непубличного влияния на руководителя государства. Но, тем не менее, это все же было и от ее видов на жизнь иногда слагалось и мнение самого Гитлера.

Как и говорилось, об этом нигде не было указано в каких-либо отчетах, которые, кстати, сам фюрер лично контролировал, так как любил по-настоящему историю, но вполне жизненные подтверждения именно этого факта имеются.

– Все дело в Еве, – так говорили иногда соратники Гитлера, переглядываясь между собой, но, ни слова не говоря больше, и тем более, вслух.

– Возможно, она дает ему больше, чем мы, – и так говорили они же.

И, наконец, высказывались напрямую, разговаривая между собой где-то в захолустных подвалах пивных, в которых по-настоящему напивались и творили все, что угодно.

– Эта Ева, она настоящая сучка. Она владеет фюрером по-настоящему. Мы никогда не приблизимся к нему на такое расстояние.

– Но мы же не женщины, – следовал хоть какой-то ответ, вырванный буквально из ночи, так как обычно такие разговоры проходили практически в полной темноте.

Это была своего рода конспирация или маскировка. Что же касаемо голоса, то все прекрасно знали, что его вполне можно подделать, а значит, и не боялись высказывать свое личное мнение в отношении любовницы самого Гитлера.

Таким образом, если не среди самих документов, то в среде так называемых воспоминаний все же можно найти что-то подобное, которое и укажет именно на тот факт.

Но, как бы там, ни было, Ева все же обладала свойством уникального давления на мозги фюрера и время от времени выпрашивала от него подачки в виде внесения каких-то изменений в их обыденно протекающую жизнь.

Она создала в буквальном смысле женские концлагеря, хотя на самом деле Гитлер был против этого. Она ввела так называемый налог на землю для обычной бюргерской среды. Она изъяла во многом пиво из общей распродажи, оставив его только непосредственно в пивных забегаловках или гаштетах.

Она приковала внимание Гитлера к России, и она, наконец, последовательно и долго все время трубила ему о том, что он слишком мало ей дарит подарков в виде дополнительно приобретенных земель, а также вместе с ними поставляемых ценностей.

Вполне естественно, что после каких-то очередных требований, которые непосредственно гармонировали с так называемыми сексуального характера отношениями, сам Гитлер принимал решения и подписывал приготовленные им же приказы к исполнению.

Немцы многим обязаны этой женщине, так как благодаря именно ней саму Германию буквально наполнили золотом и всем остальным, часть которого сохраняется и по сей день в тех же самых местах, ожидая лишь своего буквального перевоплощения.

Это же относится в большей степени и с привлечением в ту же страну культурных ценностей, основная часть из которых была действительно добыта именно таким путем.

Сам фюрер наблюдал в Еве не только соискательницу земных приключений, но также и женщину, которую необъятно любил и перед которой даже вставал на колени в минуты своей откровенно половой слабости.

Ева пользовалась этим и вела, так сказать, свою игру, преследуя именно те цели, которые лично и были нужны.

Она напрямую занималась женскими концлагерями и вполне находила там то, что ей и было нужно, по большому счету.

Она не относила себя к лесбийскому началу, но таковой фактически была, хотя и не признавалась о том внешне.

Но Гитлер любил ее и такую, и, несмотря на все вывихи ее самосознания, как он сам говорил, узнавая в очередной раз о ее похождениях в концлагерях, признавал в ней именно ту женщину, которая ему и была, так сказать, искренне нужна.

Он даже пытался писать с нее картины и где-то в запасниках подземных дрезденских галерей есть его личные наброски, которые до сей поры сохранились.

Но это не самое главное. Главное то, что после самих мало удачных попыток обрисовать так желаемое им тело, он превратился в настоящего собирательного характера монстра, стремящегося любыми средствами прибрать к рукам все имеющиеся в мире живописи картины, и в особенности связанные с изображением на них голого женского тела.

Тем самым он как бы хотел обрести Еву вторично, и наполнить уже свои собственные галереи теми художественными произведениями, которые ему действительно нравились.

Во многом, соблюдая вполне традиционные для него самого древнееврейские корни, он все же признавал в Еве так называемую мать Земли и порою возводил ее до величия богов или той самой Геи, которая присутствовала в древнегреческой мифологии.

Отчего сама Ева еще больше становилась недоступной и в приступах очередной мольбы фюрера просила именно того, чего наибольше могла пожелать.

И Гитлер послушно исполнял ее волю, рассылая во все стороны света свои экспедиции, основной целью которых стояло, как раз, то, о чем мы и говорили.

Странностям человеческой натуры, порой, нет предела. То же относилось непосредственно к Браун, если более подробно разбирать все ее так называемые мало разумные поступки.

То, что их было безрассудно много, описывает сам факт указанного выше, правда, еще не доказанный каким-либо документальными источниками подтверждения.

Как говорилось, Гитлер уничтожал все доклады подчиненных ему служб и ведомств, связанных непосредственно с этим, и соблюдал особую осторожность в деле не придания гласности хоть каких-либо высказываний со стороны тех же подчиненных.

Потому те, кто неизменно сопровождал указанную женщину в ее «праздных» поездках, как правило, исчезал вместе с поданным им же документом, причем непосредственно у фюрера на глазах.

Бывали случаи, когда сам Гитлер пытался лично убедиться в смерти того или иного сопровождающего офицера и фактически сам исполнял приговор, по его мнению, абсолютно справедливый по отношению к тем, кто не умеет держать язык за зубами.

И хотя такой шанс умерщвленным им лично никогда не давался, в душе он оправдывал себя, предусмотрительно успокаивая себя тем, что те в любом случае его предали бы, а значит, и не сохранили тайну о его богине.

То была его истинная муза, напичканная до отказа такого же характера грехами, что и он сам, разве что только в женском обличье.

Таким образом, их объединяло единство души, которое непосредственно и располагалось в том самом молекулярном нерасчленении по генетической линии их обоих.

В итоге, одна душа питала своей энергией другую. Вторая же взамен предавала полному разврату свое тело, тем самым возвращая накопленную природно энергию первой обратно.

Но возвращаясь к законам физики и термодинамики ничего особо загадочного в этом нет, а потому можно просто говорить, что происходил процесс вполне природного взаимозамещения, при котором вид одной энергии сопутствовал развитию такого же характера второй, в результате чего воспроизводилось взаимозамещение, или общая теплоотдача, итогом которой становилось первичное восстановление сил первого вида выражающей себя энергии.

Примерно так это звучало бы на языке физики, если бы она на сегодняшний день всеми теми видами энергий и обладала.

Пока же, особого продвижения в этом деле нет, а потому и приходится говорить так, как оно было принято в более ранние времена.

Но, в то же время, какой бы жестокой и взбаламошенной Ева не была, все же она отдавала себе отчет в том, что обязана фюреру очень многим, а потому со своей стороны чтила уже его самодурство и порой признавала первенство, делая свое тело более легкодоступным.

Так вот на почве всего лишь, можно, сказать, мимолетных или очередных свиданий, творилась по-настоящему немецкая история, которую те же немцы уже сейчас хотят отрицать и не особо желают разбираться в причинах и обстоятельствах того самого странного дела во всей их исторической цепи развития.

Можно было бы еще много чего наговорить о самом фюрере и его своеобразной падчерице, как он сам иногда ее называл, но нельзя не сказать и о том, как он относился к другим людям и, в частности, к своим сослуживцам или друзьям по партии.

В целом, все указанные отношения складывались со всеми у него довольно неплохо. Все ему подчинялись, и особых проблем в управлении у него не было. Случались, правда, кое-какие дискуссии, но они разрешались, и Гитлер от этого не особо страдал как личность.

Зная решительную натуру своего фюрера, многие не пытались с ним спорить и предоставляли первенство его решения, чтобы потом взвалить вину непосредственно на него самого.

Этим пользовались практически все в его окружении, за исключением разве что каких-нибудь рядовых, от которых сам Гитлер попросту ничего не требовал, просто провожая их взглядом при очередной смене караула.

Но сам Гитлер на такое своеобразное невмешательство не обижался. Он прекрасно знал свою силу и в действительности точно расставлял все акценты каких-либо дел, поручая их то одному, то другому, выбранному им лично, человеку.

Этим он избавлялся от своеобразно присущей каждому начальнику категории любимчиков и давал возможность послужить рейху кому-либо еще.

Хотя непосредственно любимчики все же у него были, и наш Молчун был в их числе, который, естественно, имел немецкое имя и фамилию, которые еще будут нами объявлены чуть позже, но, правда, не в этой главе.

К странностям уже самого фюрера, можно было бы отнести его искреннее желание победить хоть в чем-либо, и этот факт обстоятельства присутствия его души не остался не замеченным в самой истории.

Он все время двигал и двигал массами, желая, как говорится, перепрыгнуть самого себя или, как он говорил, само время. Ему хотелось бесконечно большего, и именно этим своим качеством он погубил многих и многих, довольно талантливо командовавших на всех фронтах.

Но пока речь идет о довоенном времени, а потому будем придерживаться его субординаций.

На момент нами описываемой сцены празднования его дня рождения, Гитлер был незабываемо счастлив, хотя в то же время беспрестанно оглядывался по сторонам.

С ним рядом не было Евы, и это его несколько удручало, так как он привык советоваться, или обсуждать кого-то непосредственно с ней.

Наверное, силком напросившаяся на званый обед, чья-то генеральская жена то и дело бросала на него пытливые взгляды, отчего самому фюреру становилось не по себе, и он испытывал истинное омерзение при виде этой довольно дородной немки во всю ширь своего свободного декольте демонстрирующей ему свою пышную грудь.

Адольф водил глазами по сторонам, абсолютно игнорируя так называемые ужимки еще молодой немки и в беспокойстве дергал время от времени ногами.

Его топорщащиеся усы внезапно резко опустились, а рот надежно сомкнулся свободным ходом его челюстей.

В общем, Адольфу стало не по себе, и он весь чувствовал себя как-то неуютно на своем собственном празднике, что ему вскоре пришлось его покинуть или исчезнуть, но совсем незаметно.

Как это всегда и водилось, его незаметно заменил двойник, и сам фюрер облегченно вздохнул, едва только спустившись в тот самый тоннель, о котором мы уже говорили.

Схема подмены была разработана очень тщательно, и о ней не знал практически никто, кроме самого Гитлера, его соответствующего для указанного мероприятия двойника и еще нескольких человек его личной охраны, одним из которых и был наш разведчик, в свое время получивший чин генерала из рук лично фюрера.

На время отсутствия его подменял другой человек, так же, как и он сам, своеобразно ходивший в любимчиках Гитлера и имеющий такой же чин, как и у него.

Они оба числились военными атташе, хотя понятно, что их истинная роль была именно в этом.

Но должность обычных телохранителей была слишком омерзительна для самого фюрера, а потому он создал своеобразную службу, как он сам говорил, египетских псов, которые будут охранять лично его. Тем более, что внешне они его устраивали, не говоря уже о личных качествах и особой преданности.

Фактически, они находились рядом с фюрером по несколько дней, но могли задерживаться и на неделю или больше, если того требовали обстоятельства или сам фюрер находился в так называемом отрыве от основного места своего пребывания.

Потому, Молчун вполне имел возможность ненадолго отлучаться из той среды, так как мог использовать ему предоставленное время для отдыха, как хочет.

Но это не значит, что за ним не наблюдало гестапо. Как раз, наоборот, оно следовало буквально по пятам. И он зачастую жаловался на то Гитлеру, что они не оставляют его в покое даже при нужде.

На что фюрер, не без жалости к своему подчиненному, отвечал, что, к сожалению, это их работа и общая безопасность, прежде всего.

Потому, Молчуну приходилось разрабатывать и воплощать в действие свои средства индивидуальной защиты и, как бы странно это не звучало, использовать уже своего двойника, чтобы он на время отвлекал само гестапо.

Тот всегда являлся в назначенное им время, как правило, по форме одетым, что в целом мало выделяло его из общей толпы людей, в большинстве своем так же одетых в военную форму.

Используя собственноручно проделанный черный ход, которым, естественно, пользовался и двойник при входе уже в его непосредственное жилище, Молчун благополучно покидал здание, оставляя своего визави под молчаливым наблюдением секретных агентов гестапо, которых к тому времени в самой Германии развелось, как говорят, хоть пруд пруди.

Фюрер благополучно спустился вниз по предоставленному ему для прохода коридору и прошел непосредственно к лимузину, который ожидал его на стоянке в помещении, которое находилось как раз под тем местом, где проходил сам праздник.

Гитлер еще раз недовольно вздохнул и поморщился, вспомнив о той самой женщине, и влез на свое место в предварительно открытую дверь одним из его телохранителей.

Затем, как всегда, махнул перчаткой вперед, и машина помчалась навстречу автостраде, которая к этому моменту уже была перекрыта полицией и частично на некоторых участках оцеплена подразделениями солдат.

Потому, сейчас по ней практически не двигался никто, кроме самого Гитлера вместе с сопровождающей его охраной.

Иногда к ним присоединялся взвод автоматчиков, радиопеленгующая машина и несколько броневиков для прикрытия.

Но такое случалось редко и особенно в довоенные годы, а потому, в большинстве своем, фюрер передвигался на своем личном автомобиле всего лишь в сопровождении своей личной охраны, которая, кстати, была вооружена самым передовым оружием, раскрыть секрет которой не мог никто, в том числе, и наш разведчик, так как никто не мог понять основной принцип его действия.

Помимо этого у них, конечно же, были автоматы, пулеметы в машине и на машине, встроенные где-то под сиденьями и выходящими своими стволами рядом с карданным валом всеприводного вездехода, каким и был по-настоящему тот самый лимузин.

Кроме того в боекомплект входили обычные гранаты, несколько зарядов фаустпатронов, обычные ружья старинной давности, вычислительные бинокли и много различного рода приспособлений, как для ведения стрельбы, так и для общего наблюдения.

Надо здесь также отметить, что этим же лимузином Гитлер отправлялся и на охоту, которую хоть особо и не любил, но зато любил показать, какой он заядлый охотник, а значит, настоящий немец вне всякого там дополнительных примесей его крови.

Зачастую он фотографировался с трофеями, как правило, добытыми его подручными или согнанными, бог весть, откуда, настоящими охотниками, за что им, естественно, предлагалось вознаграждение – личная благодарность фюрера и несколько десятков акров какой-либо вольной земли, за которую еще нужно было платить, а потому Гитлер непременно подавал и деньги, чтобы никто не подумал, что он обычный пройдоха, или какой-нибудь политический стяжатель.

Они, конечно же, бесконечно его благодарили и разносили в массы уже свои вести, распространяя всеобщую любовь фюрера к простому народу и его заботу о каждом так называемом члене немецкого общества.

Самых активных, или непосредственно ему понравившихся, Гитлер еще и награждал, и здесь не было разницы, кто перед ним – простой человек или какой-нибудь более высший начальник.

Всех их он приветствовал одинаково, и это еще раз укрепляло доверие к нему народа, видевшего своего фюрера со всех сторон и практически знающих его в самой настоящей жизни.

Соответственно, тем он и снискал свою популярность у народа, а потому и побеждал всех своих соперников в очередной раз.

Возвращаясь непосредственно к тому оружию, которое было заявлено здесь самым первым, то можно сказать лишь одно.

Это были самые простейшие магнитно резонансные пушки, которые силой воспроизведенного заряда могли разрывать человека на куски, а из обычной машины делать просто груду искореженного металла.

Заряда этих по-своему больших ружей хватало ненадолго, но они могли подзаряжаться от вполне обычного источника электрического напряжения.

Таким образом, еще перед войной, или уже 1939 году, Гитлер обладал оружием смертоносного характера, которое практически могло победить все, что было на тот момент в любой другой стране, но особая по-своему дороговизна его изготовления не дала фюреру практической возможности вооружить ним всю армию или хотя бы часть специальных подразделений, которые могли бы реально участвовать в войне.

К тому моменту была разработана и такого же характера пушка, но ее дороговизна просто зашкаливала или превосходила все допустимые пределы.

К тому же, для их серийного производства недоставало нескольких компонентов, которые уже сам Гитлер надеялся найти на просторах огромного Советского Союза, ставя его территорию уже в то время в планы будущего наступления.

Потому фюрер оставил ее разработку на потом, делая ставку на более упрощенное вооружение, что также было способно победить, находясь в руках хорошо подготовленного немецкого солдата.

Надежно прикрытый со всех сторон своими телохранителями, Гитлер сидел абсолютно свободно в своем лимузине и даже напевал какую-то песенку, пришедшую ему в голову в этот час.

Опять вспомнилась та женщина, и он недовольно поморщился.

– Надо бы разузнать, чья это жена и, как следует, наказать генерала. Что это за дело, когда жена при муже так вертит своим хвостом. Совсем распустились, – подумал фюрер, и несколько брезгливо бросил снятые им перчатки в свою фуражку, которую тут же отдал рядом сидящему телохранителю, а уже тот очень аккуратно передал ее на переднее сиденье, где другой человек возложил ее на подобающее для этого место, да так и застыл, словно в ожидании от нее какого-то приказа.

На водительском месте всегда сидел старший или непосредственно тот, кто, как говорится, головой отвечал за жизнь фюрера.

Никому из солдат Гитлер водить его автомобиль не разрешал. Потому, естественно, то выполнял либо наш Молчун, либо другой человек, его сменщик.

Третьего в их карауле не было, так как сам фюрер потребовал именно такого соблюдения секретности в сфере его личной безопасности.

– Не такая уж и нагрузка, какой-то там раз проехаться со мной совсем недалеко, – так он говорил с ними в личной беседе, – я постоянно нахожусь на месте, и вы всегда можете отдохнуть, пока я нахожусь в кабинете с теми, кто меня никогда не предаст.

Но говоря именно так, сам Гитлер все же сомневался и время от времени привлекал их обоих к своей личной охране, если дело касалось каких-либо очень серьезных решений, относящихся ко всему государству и, как правило, касающихся непосредственно тех лиц, которые и приглашались для обсуждения.

Потому, фюрер был не особо падок на дополнительно устроенные выходные, так как считал, что его личная безопасность – это и есть безопасность всех немцев вместе взятых.

– Пока я здесь, – фюрер стучал указательным пальцем по своему величественного характера стулу, отчего стук разносился по всему огромному кабинету, – с Германией и ее народом все будет хорошо. Только я могу защитить страну, и только со мной она победит и ощутит по-настоящему вкус той победы, которая приносит материальный успех. Зиг хайль! – непременно при этом выкрикивал Гитлер, срываясь, как всегда, резко со своего места и демонстрируя особую стойкость по отношению к находящейся в таком положении его руке.

Порою, он и вовсе отрывался от своего места и обходил всех присутствующих в помещении, еще дольше сохраняя руку в таком положении, отчего остальные непременно морщились, осознавая всю тяготу такого жеста лично на себе.

Но, как уже и говорилось, лично фюреру это приносило только пользу, а потому он никакого внимания на это не обращал и только прикрикивал на того, кто мог неожиданно опустить руку раньше его.

Но и дольшего продолжения он также видеть не хотел, а потому приучал всех и вся к так называемому одновременному исполнению выполняющегося приветствия.

Спустя небольшое время Гитлер немного успокоился и уже практически не ерзал на своем месте, как то было вначале.

Дорога была спокойной, и фюрер, молча, созерцал те картины, которые так ему нравились в его придорожных экскурсиях. Он специально избрал для себя именно этот маршрут и в свое время выделил на карте карандашом.

Ему нравилось проезжать небольшие немецкие поселки и такие же совсем небольшие города.

Тихая провинциально будничная и размеренная жизнь бюргеров его успокаивала и придавала силы для его борьбы с врагами, которыми он считал практически всех, кто населял на тот момент Землю.

Сама дорога по-своему очень хорошо охранялась. То там, то там были разбросаны пикеты военной жандармерии, а между ними могли запросто быть так называемые закамуфлированные эшелоны обороны. Что-то вроде взвода солдат, которые маскировались на местности и ничем себя не выдавали.

Между самими поселками дорога была с обеих сторон обнесена проволокой с проходящим по ней электрическим током. Так распорядился сам фюрер после того, как на дорогу, бывало, выбегали какие-либо животные и водителю, то и дело, приходилось сбавлять скорость до самой низкой.

А этого Гитлер не любил, хотя и не любил откровенно быстрой езды. Его устраивала так называемая крейсерская скорость, при которой он мог и пронаблюдать все, что ему нужно, и не бояться за свою жизнь даже в случае какой-либо аварии, которую он никогда не исключал и даже, порой, одевал на голову стальной шлем, как ему и советовали так обозначенные специалисты, разрабатывающие подобные ситуации.

Помимо своеобразно обустроенного забора вдоль всего протекающего маршрута там также присутствовала и охрана, которая действовала, так сказать, по периметру. То были так называемые разъездные посты.

Изредка над ней пролетали аэропланы или проплывали дирижабли, которых на службе у СС было довольно много, а потому какой-либо нехватки в средствах профилактического наблюдения они не испытывали.

Дрейфующие мотоциклетные разъезды, то и дело, встречались им по пути, но на саму дорогу они не выезжали, а двигались ровно по обочине, чтобы не мешать общему движению.

Хотя на самом деле дорога, пока, соответственно, по ней проезжал сам фюрер, всегда была надежно перекрыта, из-за чего местные жители зачастую проявляли недовольство, на что сам Гитлер, однажды встретившись с так называемыми представителями немецких общин, сказал:

– Вы знаете, что я стою горою за нашу общую землю. Я сам люблю Германию и ту часть Австрии, где непосредственно родился. Потому, я буду отстаивать ваши интересы всегда, везде и повсюду, вплоть до пересечения других границ, если потребуется. Я всегда смогу защитить вас от чего угодно, но для этого требуется моя личная безопасность. Не мешайте нашим службам наблюдения делать свою работу, и я еще больше смогу вам придать того, что уже есть у вас на сегодняшний день.

Гитлер широко при этом разводил руками, словно указывая на поля или саму принадлежность земли тем людям, которые и пришли его послушать.

И немцы верили тому заверению и, хотя возмущения происходили и в дальнейшем, все же вскоре привыкли ко всему или согласились с таким графиком своей собственной жизни, при котором нужно было часть своего личного времени предоставлять и отдавать другому, пусть даже и руководителю государства.

Тем более, что по проезду кортежа, дорога сразу же освобождалась, и все местные жители могли беспрепятственно по ней ездить.

Такому поведению людей так же сопутствовало еще и то, что в связи с так называемым проложенным лично фюрером маршрутом, тот путь постоянно поддерживался в отличном состоянии, и вся дорога целиком и полностью была практически безопасной даже для тех, кто не относился к величинам самой немецкой власти или более низким ее же представителям.

В целом, такое положение вещей начало устраивать всех и совсем скоро, как уже и говорилось, все к этому привыкли, размерив свою жизнь именно в таком порядке, чтобы она непременно совпадала с жизненным распорядком движения самого Гитлера.

По ряду участков, где были малопроходимые места, были поставлены мины, о чем, соответственно, гласили таблички, как правило, написанные только на немецком языке.

Гитлер не допускал в своих владениях какой-то там иностранщины или вольности. Все так называемые штандарты имели свои строгие обозначения и стояли именно там, где их присутствие и было необходимым.

Тому обстоятельству послужило всего одно приключение самого фюрера, когда на очередном повороте его понесло в абсолютно другую сторону и со всем своим кортежем он непосредственно оказался у границы уже другого государства.

Он, естественно, отругал своего водителя, действительно, по-настоящему испугавшись за свою жизнь, и тут же распорядился в срочном порядке обозначить все такие места по всей Германии указательными табличками.

Таким вот образом и прививался так обозначенный немецкий порядок, хвалу которому почему-то все относят к самым давним временам их истории.

Нет, это абсолютно не так.

Да, есть в образах всех немцев, и так называемое общее трудолюбие, и выполнение распорядка дня, но в целом оно не было таким популяризованным до прихода Гитлера к власти в самой Германии и практически отражалось только в некоторых ее частях, да и то, совсем небольшим по размерам.

Гораздо в большей и активной степени так называемая немецкая порядочность начала обретать себя после его прихода к власти с возникновением самых различных указов и приказов на самые разные темы их общей жизнедеятельности.

Потому, самому суровому отображению порядка общей благоустроенности нации все немцы обязаны непосредственно Гитлеру, как самому первому руководителю, который непосредственно взялся за это дело, так сказать, не прибегая при этом к обычному пустословству.

При Гитлере были отремонтированы практически все дороги, которые присутствовали на тот момент в стране, и в ней же, в буквальном смысле, не осталось ни единого поселения, к которому не был бы проложен подобный рассмотренному выше маршрут.

Гитлер сам по этому поводу говорил так:

– Я в любую минуту могу захотеть посмотреть всю Германию. Потому я не хочу рисковать жизнью, учитывая то, что при путешествии могу попасть в какую-то аварию. Поэтому, я приказываю, именем фюрера привести все дороги в порядок и довести их до самого последнего человека в Германии, где бы он не находился и как бы труднодоступно к нему было добираться.

Так вот и заложилась карта дорог Германии, которая и по сей день существует, и на ней практически отображено все то, что и предусматривал в своем приказе Гитлер.

На обустройство самих дорог он дал неимоверно короткий срок и по ходу всего исполнения сам лично контролировал исполнение его приказа.

Совсем немного по тому случаю было расстреляно людей, но этого оказалось достаточно, чтобы образумить всех остальных и в еще меньшие сроки выполнить указанный приказ.

Практически то же происходило и в других сферах жизни Германии, и в целом, за очень короткий срок, фюрер привел страну к так называемому внешне соблюденному порядку, при котором каждый житель Германии следил за другим и в случае чего, немедленно докладывал куда нужно о каких-либо нарушениях со стороны так обозначенных не патриотично настроенных лиц.

Собственно говоря, из-за этого и началось обустройство самих лагерей на территории самой Германии, и изначально там действительно присутствовали только немцы, готовые исправить сами себя в труде.

Так повелел их фюрер, а его слово было очень весомым в той самой среде, которая именовалась на тот период строго германской.

Но строгость строгостью, а все же необходимо отдавать дань и самим людям, которые прислушивались к таким приказам и реально исполняли то, что им и было задано.

Как бы там ни было, но сам авторитет фюрера в той Германии был очень высок, а потому никто и не противоречил по поводу возможно излишне существующих наказаний за какую-либо совсем простую провинность.

Присутствие самого Гитлера на дороге вовсе не обозначало, что оно было во всеголосье объявлено.

Наоборот, во всем присутствовала секретность и, для пущей убедительности, по тому же маршруту запускались и другие машины, с виду очень похожие на настоящую машину фюрера, с которой он не расставался никогда, даже прибывая в будущем на какие-либо участки прифронтовых полос. Ее попросту грузили на платформу и перевозили вместе с ним, отчего тот же Гитлер постоянно шутил:

– Надо же, мою машину катают, как меня. Вот до чего дошло совершенство человеческой мысли и вот, к чему пришли мы, немцы, которые не способны сами себя защитить в условиях полной блокады со стороны всего мира.

Тем самым он как бы подразумевал, что подлые враги его окружают отовсюду, и ему практически приходится передвигаться вместе со своим колесным домом вместо того, чтобы просто ездить по стране, независимо от принадлежности того или иного участка земной территории.

То есть, и здесь он подразумевал полное господство, и уже сам мир не именовал миром, а просто обозначал страной единственного верного в своем продвижении вперед немецкого населения.

Так было непосредственно и в этот раз, и самый строгий режим секретности соблюдался вполне реально.

По так называемому факту присутствия всего за сутки устраивалось не менее 5—6 подобно возлагающихся на все секреты и охрану поездок, которые, естественно, предварительно согласовывались по времени, вследствие чего и сами немцы могли создавать свой собственный график движения, согласующийся уже с их непосредственной жизнедеятельностью.