Текст книги "Первые русские князья. От Игоря Старого до Ярослава"

«Прибыв в Борион (и на это также не было обращено внимание в историографии), топарх не собирался здесь задерживаться и стремился перебраться на ночлег в другое место. Путники хотели снова двинуться в путь в тот же день и к вечеру дойти до Маврокастрона, однако непогода помешала им осуществить свое намерение. Путь до Маврокастрона отряд прошел при вьюжной погоде за два дня. В первый день, по словам топарха, путники едва сделали 12 км. Провели они в пути после отдыха и другой день, а по расчетам собирались достигнуть Маврокастрона в течение одного дня пути – к вечеру. Это значит, что Маврокастрон лежал к востоку от селения Борион на расстоянии около дня пути груженого каравана, что именно туда стремился попасть топарх, считая его уже своей дружественной территорией. Борион же и весь путь от него находился на неприятельской земле. Все эти данные совершенно очевидно указывают, что топарх и его спутники направлялись в сторону Крыма. Большинство же историков на основании прежде всего топонимических данных склонялись к тому, что греческая колония Маврокастрон находилась в устье Днестра» (64, с. 125)

А как же быть с упоминание Дуная? А никак. Автор – византиец. Причём он – недавно назначенный правитель области. Здесь с выводами Литаврина следует согласиться: «Несомненно южное происхождение автора „Записки“ и воинов его отряда. Описание замерзания Днепра и поведение воинов при этом совершенно необъяснимо, если не признать, что они впервые увидели замерзание крупной реки. В одном месте топарх прямо называет трудности зимнего пути, холод и снежную бурю „незнакомыми“ для себя и своих воинов».

Таким образом, ничего удивительного, что топарх по привычке локализует земли по отношению к коренным областям Византии, а не по отношению к Крыму. Но вернёмся к временной локализации. Литаврин настаивает на 992 году, а правителя, «царствующего к северу от Дуная», отождествляет с князем Владимиром. Но подробно разбирать этот вопрос не считает нужным, что понятно, так как при подробном разборе становится ясна абсурдность этой идеи. В 992 году происходит столкновение с печенегами под Переяславлем. И в летописи появляется характерная фраза «бе бо рать велика бес престани». Какие-то странные события на Волыни, приведшие к бегству Всеволода Владимировича. Самое время принимать под свою руку византийские области, давая грекам натуральный casus belli – повод к войне.

Куда более обоснованным выглядит мнение Сахарова, который также подробно разбирает «Записку» (64, с. 112–127). Он полагает, что описанные события следует отнести ко временам Святослава, причём тут он вовсе не является новатором. Аналогичного взгляда придерживались С.А. Гедеонов, А. Куник, Ф. Вестберг, Ю.А. Кулаковский, С.П. Шестаков, А.А. Васильев, Б.Д. Греков, В.В. Мавродин, Д.А. Талис.

Сахаров обращает внимание на то, что топарх противостоял варварам с весьма малыми силами: «Было у меня тогда немногим более ста всадников, пращников же и стрелков больше 300».

Это позволяет ему поставить знак равенства между «варварами» и правителем, «царствующим к северу от Дуная». После похода на хазар под контроль Русь перешли «хазарские климаты». Это и есть те самые подданные, в отношении которых у русов «возникла у них несправедливость и неумеренность» и «они решили обратить в рабство и уничтожить подвластные им города, вместо того, чтобы заботиться о них и с пользой управлять ими». Какие именно действия новых подданных вызвали такую реакцию у русов, неизвестно. Но это была не княжеская дружина, а некие местные отряды. По-видимому, из Корчева (совр. Керчь). Разорив Климаты хазарские, они вторглись и в греческие владения. В этой ситуации поездка топарха в Киев выглядит вполне логичной. Фактически он едет жаловаться великому князю на бесчинства его подданных на местах. Жалоба имела эффект:

«И он, когда я насколько возможно в более кратких словах рассказал ему обо всем, обдумал прежде всего дело более важное и отдал мне охотно снова всю область Климат, прибавил целую сатрапию и подарил в своей земле достаточные ежегодные доходы».

Прибавленная сатрапия, видимо, и есть хазарские Климаты. Принимая под свою руку византийские владения, Святослав тем самым оказывался в состоянии войны с Византией, о чём и пишет Яхья Антиохийский.

4. Миссия Калокира

«Затем, возведя в достоинство патрикия Калокира, мужа пылкого нрава и во всех отношениях горячего, он отправил его к тавроскифам, которых в просторечии обычно называют росами, с приказанием распределить между ними врученное ему золото, количеством около пятнадцати кентинариев, и привести их в Мисию с тем, чтобы они захватили эту страну» (IV, 6).

«Тем временем, пока император совершал все это в Сирии и в Византии, патрикий Калокир, посланный к тавроскифам по его царскому приказу, прибыл в Скифию, завязал дружбу с катархонтом тавров, совратил его дарами и очаровал льстивыми речами – ведь все скифское племя необычайно корыстолюбиво, в высшей степени алчно, падко и на подкупы, и на обещания. Калокир уговорил [его] собрать сильное войско и выступить против мисян с тем, чтобы после победы над ними подчинить и удержать страну для собственного пребывания, а ему помочь против ромеев в борьбе за овладение престолом и ромейской державой. [За это Калокир] обещал ему огромные, несказанные богатства из царской сокровищницы.

Выслушав слова Калокира, Сфендослав (таким именем он назывался у тавров) не в силах был сдержать своих устремлений; возбужденный надеждой получить богатство, видя себя во сне владетелем страны мисян, он, будучи мужем горячим и дерзким, да к тому же отважным и деятельным, поднял на войну все молодое поколение тавров. Набрав, таким образом, войско, состоявшее, кроме обоза, из шестидесяти тысяч цветущих здоровьем мужей, он вместе с патрикием Калокиром, с которым соединился узами побратимства, выступил против мисян» (V, 1–2).

Так рассказывает о посольстве Калокира в своей «Истории» Лев Диакон. Подробности добавляет Иоанн Скилица:

«На четвертом году своего царствования, в месяце июне 10 индикта [Никифор Фока] выступил, чтобы обозреть города, расположенные во Фракии; когда он прибыл к так называемому Большому Рву, он написал правителю Болгарии Петру, чтобы тот воспрепятствовал туркам переправляться через Истр и опустошать [владения] ромеев. Но Петр не подчинился и под разными предлогами уклонялся [от исполнения этого]. Тогда Никифор почтил достоинством патрикия Калокира, сына херсонского протевона, и отправил его к правителю России Сфендославу, чтобы обещаниями даров и немалых почестей склонить его к нападению на болгар. Росы повиновались; на пятом году царствования Никифора в августе месяце 11 индикта они напали на Болгарию, разорили многие города и села болгар, захватили обильную добычу и возвратились к себе» (Хр, II, с. 219–220).

Из буквального прочтения обеих текстов следует, что Никифор Фока посылает Калокира к Святославу, чтоб купить согласие последнего напасть на болгар. Калокир же в Киеве затевает собственную игру и уговаривает Святослава в дальнейшем помочь ему в борьбе за престол Византии. Сразу отметим, что вне зависимости от того, была ли договорённость Святослава с Калокиром, в Константинополь о ней никто не сообщал. Так что слова Льва Диакона об этом соглашении – не более чем его личные домыслы. Кроме того, оба хрониста игнорируют состояние войны между Русью и Византией, о чём сообщает Яхья Антиохийский. Если же участь этот факт, и цели посольства выглядят иначе. Никифор действительно снабдил Калокира деньгами. Но не для того, чтоб купить его согласие на поход в Болгарию. А для того, чтоб уговорить его не трогать Херсонес. Это была нормальная практика для Византии того времени. В договоре 971 года содержится обязательство Святослава:

«Николи не помышлю на страну вашю ни сбираю вои ни языка иного приведу на страну вашю и елико есть подъ властью гречьскою ни на всласть корсуньскую и елико есть городовъ их ни на страну болгарьску» (ЛЛ, 971 г.).

Отдельно оговаривать вопрос о Корсуне (Херсонесе) имело смысл только в том случае, если для него была реальная угроза. Захватив Климаты, Святослав вполне мог ударить и по Херсонесу. Отвратить эту угрозу и был призван Калокир. Обещание не мешать русскому походу на Болгарию было дополнительным бонусом: «Не трогайте Херсонес, а мы не будем мешать вашим завоеваниям на Дунае».

Но почему в Византии решили, что у Святослава есть интересы на Дунае? Да потому, что они были. И речь не только о болгарском происхождении Ольги. В состав некоторых летописных сборников входит текст под названием «Список градовъ руских дальних и ближних». Наиболее ранний текст входит в состав комиссионного списка Новгородской I летописи. И начинается этот список с городов на Дунае:

«На Дунаи: Видичевъ град, о семи стенехъ каменных, Мдинъ. И об ону сторону Дунаа: Терновъ, ту лежитъ святая Пятница. А по Дунаю: Дрествинъ, Дичинъ, Килиа. А на усть Дунаа: Новое село, Аколякра. На море: Карна, Каверна. А на сеи стороне Дунаа, на усть Днестра над моремъ: Белъгород, Чернъ, Ясьскыи торгъ на Пруте реце, Романовъ торгъ на Молдове, Немечь в горах, Корочюновъ камень, Сочава, Серетъ, Баня, Чечюнь, Коломыя, Городокъ на Черемоше. На Днестре Хотень. А се Болгарскыи и Волоскии гради. Каменець, Иловечь, Браслаль, Соколечь, Звенигорода, Черкасы, Черленъ, Новыи городок, Венича, Скала, Бакота» (НПЛ, с. 475).

В списке к «русским градам» отнесены Тырново (Тернов), Видин (Видичев), Килия. Значит, «русские города» располагались на всей территории Северной Болгарии – территории между Планинским хребтом и Дунаем. А она интересна тем, что именно там на заре существования Болгарии размещались северяне. Да-да, в Болгарии тоже были северяне. Вот что пишет Феофан Исповедник в своём «Хронографе», рассказывая о Болгарии времён Аспаруха:

«Когда же они овладели так же из находившихся поблизости славянских народов так называемыми „Семью родами“, они поселили северов от передней теснины Верегава к районам на восток, а в районы к югу и западу остальные „Семь родов“, находящиеся под пактом» (46, с. 196).

Теснина Верегава – это современный перевал Върбишки. То есть северы были поселены на северо-востоке современной Болгарии. А теперь вспоминаем первую главу, где было показано, что как раз земли днепровских северян и составили большую часть «Русской земли в узком смысле». Вполне логично, что и северяне в Болгарии так же могли именоваться русью. Что и объясняет «русские города на Дунае». Так что Святослав вполне обоснованно говорил:

«Хочю жити в Переяславци на Дунае яко то есть середа земли моей» (ЛЛ, 969 г.).

Великий князь русский Святослав всего лишь перемещал столицу в более удобное место в пределах Русской земли.

Напоследок вспомним о словах Льва Диакона:

«Калокир уговорил [его] собрать сильное войско и выступить против мисян с тем, чтобы после победы над ними подчинить и удержать страну для собственного пребывания, а ему помочь против ромеев в борьбе за овладение престолом и ромейской державой. [За это Калокир] обещал ему огромные, несказанные богатства из царской сокровищницы» (V, 1).

Поведение Святослава во время первого балканского похода явно показывает, что это не более чем фантазия византийского хрониста. Заняв Переяславец, Святослав не предпринял ни малейших попыток продвинуться на юг (подробнее об этом ниже). Так что Калокир никому не изменял и никаких личных договорённостей со Святославом не имел. Однако в судьбе самого Святослава он сыграл свою чёрную роль. Из-за его посольства князь предпринял поход на Балканы, не закрепив своих завоеваний на Востоке. И в этой спешке была его фатальная ошибка.

5. Болгарская война

В 967 году, не завершив дел на Востоке, Святослав двинулся на Дунай:

«Иде Святославъ на Дунай на Болгары и бившемъся обоимъ одоле Святославъ болгаромъ и взя городъ 80 по Дунаеви и седе княжа ту в Переяславци емля дань на грьцех» (ЛЛ, 967 г.).

И всё. Это вся летописная запись под 967 года. Святослав реализовал все свои цели на Дунае, а Калокир никаких особых целей и не имел. Замечу, что, вопреки мнению большинства историков, «взя городъ 80» – это никак не только Добруджа. Это, видимо, вплоть до того самого Видина у современной границы с Сербией, который в приведённом выше списке указан как один из русских городов. Специально стоит отметить фразу «емля дань на грьцех». Данная фраза показывает, что никакого конфликта у Руси с Византией тогда не было. Потому что выплата дани – стандарт в отношениях Византии с «варварами». В мирных отношениях. Так было зафиксировано в договоре Олега. То же было и в договоре с болгарами. А вот отказ от выплат создавал повод к войне.

Схожие данные сообщают и византийцы, например, Лев Диакон:

«Узнав, что [Сфендослав] уже подплывает к Истру и готовится к высадке на берег, мисяне собрали и выставили против него фалангу в тридцать тысяч вооруженных мужей. Но тавры стремительно выпрыгнули из челнов, выставили вперед щиты, обнажили мечи и стали направо и налево поражать мисян. Те не вытерпели первого же натиска, обратились в бегство и постыдным образом заперлись в безопасной крепости своей Дористоле. Тогда, говорят, предводителя мисян Петра, мужа боголюбивого и благочестивого, сильно огорченного неожиданным бегством его войска, постиг эпилептический припадок, и спустя недолгое время он переселился в иной мир» (V, 2).

Текст Льва Диакона не содержит никакой датирующей информации. Зато такая информация есть у Скилицы. Именно его текст позволяет некоторым историкам датировать поход Святослава на Дунай не 967-м, а 968 годом. Вот этот текст:

«На четвертом году своего царствования, в месяце июне 10 индикта [Никифор Фока] выступил, чтобы обозреть города, расположенные во Фракии; когда он прибыл к так называемому Большому Рву, он написал правителю Болгарии Петру, чтобы тот воспрепятствовал туркам переправляться через Истр и опустошать [владения] ромеев. Но Петр не подчинился и под разными предлогами уклонялся [от исполнения этого]. Тогда Никифор почтил достоинством патрикия Калокира, сына херсонского протевона, и отправил его к правителю Росии Сфендославу, чтобы обещаниями даров и немалых почестей склонить его к нападению на болгар. Росы повиновались; на пятом году царствования Никифора в августе месяце 11 индикта они напали на Болгарию, разорили многие города и села болгар, захватили обильную добычу и возвратились к себе» (Хр, II, с. 219–220).

Итак, в июне 967 года Никифор написал правителю Болгарии, затем отправил Калокира к Святославу. Когда? Видимо, в том же году, чего тянуть-то? Но тогда непонятно, чего Святослав ждал до августа 968 года, ведь Лев Диакон пишет: «Выслушав слова Калокира, Сфендослав (таким именем он назывался у тавров) не в силах был сдержать своих устремлений» (V, 2). Настолько «не в силах», что бездействовал всю весну и практически всё лето? Или Калокир прибыл в Киев летом 968 года? А почему Никифор так тянул с его отправкой? Скорее всего, в тексте Скилицы содержится ошибка. Вместо «на пятом году царствования Никифора в августе месяце» должно быть «на четвёртом году царствования…». И получается, что в июне 967 года Никифор после конфликта с болгарами отправляет в Киев Калокира, а уже в августе того же года Святослав появляется на Дунае.

Интересные подробности похода приводит В.Н. Татищев:

«Святослав, как по призыву Никифора, царя греческого, на болгар, так и по своей обиде, что болгары помогали казарам, пошел снова к Дунаю. И сошлись у Днестра, где болгары, казары, косоги и ясы в великой силе Святослава ожидали, не желая через Днестр пустить. Но Святослав, перехитрив их, обойдя, вверх по Днестру перешел, где ему помощь от венгров приспела. И так дойдя до полков болгарских, после долгого сражения и жестокого боя болгар и казар победил; и взяв 80 градов их по Днестру, Дунаю и другим рекам, сам остался жить в Переяславце, куда ему греки уложенную ежегодную дань бесспорно присылали; с уграми же имел любовь и согласие твердое» (70, т. 2, с. 49).

Это ответ поклонникам идеи «греки наняли Святослава». Интересная коллизия. При Симеоне Болгария и Русь воевали с Хазарией и венграми, при Петре мы видим уже болгар на стороне хазар, противостоящим Руси и венграм. Может возникнуть вопрос: «А как хазары с союзниками попали к Днестру?» Да очень просто. Святослав громит крымские владения хазар на обратном пути с Дона и Тамани. Хазарам оставалась одна дорога – на запад, к Дунаю.

6. Последний подвиг Асмуда

«Приидоша печенези на Руску землю первое а Святославъ бяше Переяславци и затворися Волга в граде со унуки своими Ярополкомъ и Ольгомъ и Володимеромъ въ граде Киеве» (ЛЛ, 968 г.)

Какое впечатление возникает при прочтении? Ольга и три ребёнка, жмущиеся к её юбке. Только вот «унуки» уже не были детьми. В следующем году Святослав их по городам на княжение рассаживает. Вообще Ольга в описываемых событиях упоминается всего два раза. Выше процитированный текст и ниже: «и изиде Ольга с унуки и с людми к лодьямъ» (ЛЛ, 968 г.). Роль её в событиях нулевая. Похоже, её просто вставили в текст. А в действительности она сидела в Вышгороде.

Теперь обратим внимание на фразу «Приидоша печенези на Руску землю первое». То есть перед нами первый печенежский набег на Русь. Но в южнорусских степях они уже семь десятилетий, а если учесть, что следующий набег произойдёт ещё через двадцать с лишним лет, то набег 968 года становится совсем необъяснимым. Однако рассмотрим дальнейшие события:

«И оступиша печенизи городъ в силе тяжьце бещисленое множьство около города и не бе лзе вылести изъ града ни вести послати и изънемогаху людье гладом и водою. И събравшеся людье оноя страны Днепьра в лодьяхъ и об ону страну стояху и не бе лзе внити в Киевъ ни единому же ихъ ни изъ города къ онемъ. И въстужиша людье в городе и ркоша: Не ли кого иже бы на ону страну моглъ доити и речи имъ: аще не приступите утро подъ городъ предатися имамъ печенегом» (ЛЛ, 968 г.).

То есть Киев осаждён печенегами, а на другом берегу Днепра, на левом, ждут люди в ладьях и не могут переправиться. Как это? Что им мешает? Киев стоит на берегах Днепра и Почайны. Невозможной переправу мог сделать только вражеский флот. Но откуда у печенегов флот? Далее ещё один интересный эпизод:

«И рече одинъ отрокъ: Азъ могу преити. Горожани же ради бывш, ркоша отроку: Аще можеши како ити – иди. Онъ же изыде изъ града съ уздою и хожаше сквозе печенегы глаголя: Не виде ли коня никтоже? Бе бо умея печенежскы и мняхуть и своихъ. И яко приближися к реце свергъ порты съ себе сунуся въ Днепръ и побреде. И видевше печенези устремишася на нь стреляюще его и не могоша ему ничтоже створити. Они же, видевше съ оноя страны приехавше в лодьи противу ему взяша и в лодью и привезоша и къ дружине. И рече имъ: Аще не подъступите заутра рано подъ город предатися имуть людье пѣченегом» (ЛЛ, 968 г.)

Это вообще в Киеве происходит? Где это от Киева до Днепра идти надо? Загадка. Ещё один момент. Печенеги от киевлян внешне не отличаются. Они вовсе не были «с раскосыми глазами», как их многие сейчас представляют. Ведь отрок всего лишь говорил по-печенежски. Внешне он под печенега не маскируется. И ещё. Киевляне говорят, что передадутся печенегам. Они что, готовы ворота открыть и спокойно смотреть, как печенеги их грабят? Ведь у печенегов не было городов.

«Рече же имъ воевода ихъ именемъ Претичь: Подъступимъ заутра в лодьях и попадъше княгиню и княжичи умьчимъ на сю страну и люди аще ли сего не створим погубити ны имать Святославъ. И яко бысть заутра вседоша в лодья противу свету въструбиша велми трубами и людье въ граде кликоша. Печенизе же мнеша князя пришедша побегоша розно от града. И изыде Олга съ внукы и съ людми к лодьямъ. И видевъ же князь печенежьскый възвратися единъ къ воеводе Притичю и рече: Кто се приде? И рече ему: Людье оноя страны. И рече князь печенежьскый: А ты князь ли еси? Онъ же рече: Азъ есмь мужь его и пришелъ есмь въ сторожехъ а по мне идеть вой бещисленое множьство. Се же рече грозя имъ. И рече князь печенежьскый Претичу: Буди ми другъ. Онъ же рече: Тако буди. И подаста руку межю собою и въдасть печенежьскый князь Претичю конь саблю стрелы. Онъ же дасть ему бронь щитъ мечь» (ЛЛ, 968 г.).

Совсем ничего не понятно. Только что нельзя было переправиться – и вдруг можно! Претич едет спасать только великокняжескую семью. Судьба Киева его совершенно не волнует, только «княгиню и княжичи умьчимъ на сю страну». И ещё каким князем грозит Претич печенегам? Святослав на Дунае. Ему через Днепр переправляться не надо. Так что за князь может прийти с левобережья?

«И отступиша печенезе от города и не бяше лзе коня напоити на Лыбеди печенегы» (ЛЛ, 968 г.).

Еще интереснее. Печенеги отступили, но коня напоить нельзя. Это как? Возможно, мы просто плохо знаем историю Киева? Возможно, в то время Киев представлял собой только поселение на Старокиевской горе в стороне от реки? Но вот что пишет Константин Багрянородный:

«Итак, все они (моноксилы) спускаются рекою Днепр и сходятся в крепости Киоава, называемой Самватас» (Об управлении империей, 9).

Сходятся к детинцу Киева (значит, он стоял у реки). Допустим, чтоб напоить коней, нужен пологий спуск к реке. Но пристань-то была, и чтобы её блокировать, нужен флот. Вновь мы задаёмся вопросом: откуда флот у печенегов?

Начнём с «князя с другого берега». Вспомним, что у Святослава был младший брат Улеб, который в 944 году сидел в Переяславле. В предыдущей главе говорилось, что позднее он бежал к Святославу в Новгород. После занятия последним киевского стола он вполне мог не остаться на княжении в Новгороде, а вернуться на юг, в Переяславль или, что более вероятно, в Чернигов. Вот и «князь с другого берега». Почему он не спешит на помощь Киеву? А зачем? Разорение Киеву не грозит, судя по тому, что киевляне готовы сдаться осаждающим. Спасать сыновей Святослава? Своих прямых конкурентов в борьбе за власть? Вот он и сидит у себя в городе, чтобы в случае чего развести перед братом руками: «Не смог, не успел», а чтобы показать, что старался, отправляет Претича. Тот, в свою очередь, понимает, что именно он и будет в случае чего крайним, потому и рвётся через реку детей Святослава спасать.

Теперь обратимся к набегу. Тут есть насколько вопросов. Почему печенеги, семьдесят лет на Русь не ходившие и после тоже больше двух десятилетий сидевшие тихо, именно в 968 году делают исключение? Что это за странные печенеги, располагающие флотом, чтоб реку перекрыть? И, наконец, что это за странные печенеги, что киевляне им передаться готовы?

Может, речь вообще не о печенегах, а точнее, не только о печенегах? Здесь нужно задаться вопросом: «А есть ли народ, столкновения с которым старательно из летописи изъяты»? Такой народ есть. Это хазары. Так, Олег отбирает у хазар данников. Конечно же, хазары не стояли и не смотрели на это со стороны, но летопись не содержит никакой информации о столкновениях с хазарами при Олеге. Иаков Мних пишет о Владимире:

«И на козары шедъ победи я и дань на них положи» (БЛДР, т. 1, с. 323).

Но летопись и здесь молчит. Да, есть сообщение о походе на хазар под 965 годом, но о более позднем разгроме русами Итиля, о чём сообщают арабские авторы, в летописи ни слова.

Версия об участии набеге хазар позволяет объяснить все вопросы. Почему киевляне готовы были «передаться» осаждённым? Да потому, что это будет всего лишь смена хозяина. Посадят хазары своего тадуна, разместят гарнизон – и всё. Зачем им грабить город, который уже принадлежит им? Откуда у печенегов флот? Так он не у печенегов, а у хазар. И пришёл он той же дорогой, которой русы в Каспий плавали:

«Что же касается купцов русов, а они – вид славян, то он везут меха бобра, меха чёрных лисиц и мечи из отдалённых земель славян к морю Румийскому, и берёт с них десятину властитель Рума, и если они хотят, то отправляются по Танаису реке Славян и проезжают проливом столицы Хазар» (27, с. 291).

Иными словами, плывут по Днепру до Чёрного моря, затем в обход Крыма до устья Дона. Из Дона волоком в Волгу и по Волге до Каспия. Хазарский флот мог добраться до Киева тем же путём, но в обратном направлении.

С печенегами тоже всё ясно. Просто это были не те печенеги, что кочевали в южнорусских степях, а «печенеги хазарские», о которых сообщается в Худуд ал-Алам:

«К востоку от нее (страны печенегов хазарских) гора хазар; к югу от нее – аланы; к западу от нее – море Гурз; к северу от нее – мирваты. Народ этот прежде был частью печенежских тюрков); они пришли сюда, завоевали страну, и поселились в ней. Они обладают войлочными жилищами и шатрами, коровами и овцами. Они скитаются в пределах одной и той же местности по пастбищам, расположенным в Хазарских горах. Хазарские рабы, доставляемые в мусульманские земли, в большинстве своем (происходят) отсюда» (§ 47).

Море Гурз – Чёрное море. Аланы, которые к югу, явно кавказские аланы. То есть хазарские печенеги занимали степи нынешнего Ставрополья. По-видимому, о тех же печенегах пишет и Константин Багрянородный:

«Да будет известно, что в то время, когда пачинакиты были изгнаны из своей страны, некоторые из них по собственному желанию и решению остались на месте, живут вместе с так называемыми узами и поныне находятся среди них, имея следующие особые признаки (чтобы отличаться от тех и чтобы показать, кем они были и как случилось, что они отторгнуты от своих): ведь одеяние свое они укоротили до колен, а рукава обрезали от самых плеч, стремясь этим как бы показать, что они отрезаны от своих и от соплеменников» (37).

С учётом участия хазар в набеге самое время вспомнить былину «Илья Муромец и Калин-царь» (ИМ, 13). Былина начинается с ссоры Владимира с Ильёй и посажением последнего в поруб. К Киеву приходит Калин-царь. С ним «сорок царей со царевичи и сорок королей с королевичи». И требует Калин-царь себе Киев. Возникает впечатление, что перед нами рассказ о татарском нашествии. Но есть другая былина: «Илья Муромец и Батый Батыевич» (ИМ, 12). Здесь с названием всё понятно, но она содержит одно серьёзное отличие от рассматриваемой. В ней Батый Батыевич едет требовать не Киев, а богатырей на службу. Да-да, именно так!

Вернёмся к былине о Калине. Само это имя вызывает у историков недоумение, и они не могут найти ему объяснение. Но дело в том, что мы не знаем, какое имя носил в это время хазарский каган. Распространённое мнение, что его звали Иосиф, ошибочно. Иосиф, адресат письма Хасдая ибн Шапрута, советника кордовского халифа, был вовсе не каганом, а мелехом, в переводе «царём». Было в Хазарии такое разделение. Формально главой был каган, но вся власть, в том числе военная, была у мелеха. Иосиф в ответном письме о кагане вообще не упоминает. Причём мелех был иудеем. Но что интересно, русская летопись в единственном рассказе о столкновении с хазарами пишет «изыдоша противу съ княземъ свой каганомъ». По-видимому, некие события в Хазарии привели к тому что к 965 году каган вернул себе реальную власть. Естественно, он и возглавлял хазар в походе 968 года. Представляется, что его неведомое нам имя былины и сохранили в форме «Калин».

Илья Муромец, как рассказывает былина, едет к Калин-царю на переговоры. Обратите внимание: не в бой кидается, а переговоры затевает. Странный сюжет для былины. Но перейдём к реальным событиям. Асмуд, конечно, на этот момент не в порубе, но, как показано в предыдущей главе, в пещере. Монах он. Однако хазарское нашествие заставляет его вернуться. Ведь кто, как не брат покойного Игоря и дядя правящего Святослава, был бы сочтён в ставке кагана наиболее достойным для переговоров? Зачем вообще переговоры? Да, Святослава киевляне ждали:

«И послаша кияне къ Святославу глаголюще: Ты, княже, чюжей земли ищешь и блюдешь а своея ся лишивъ мале бо нас не възяша печенези, и матерь твою и детий твоихъ аще не придеши ни оборониши нас да пакы възмуть аще ти не жаль отьчины своея и матерь стары суща и дети своих? То слышавъ Святославъ вборзе въседъ на кони съ дружиною своею и приде къ Киеву и целова матерь свою и дети своя съжалиси о бывшем от печенегъ. И събра воя и прогна печенегы в поле и бысть мирно» (ЛЛ, 968 г.).

Так же и Скилица сообщает, что после вторжения в Болгарию русы «возвратились к себе». Замечу, что причины ухода русов он не знает, а Лев Диакон вообще не знает об уходе. От Киева до Переяславца около 700 километров. Пока гонец доберётся, пока Святослав придёт… Вот и тянул Асмуд время переговорами.

Нетрудно догадаться, что ждало Асмуда в ставке кагана, когда к Киеву подошла конница Святослава. Некоторые варианты былины о «Калин-царе» завершаются смертью Ильи Муромца, обратившегося в камень:

 
Рубили тут татаръ да поганых,
Да переселся-то старой казакъ Илья Муромецъ
Илья Муромец сынъ Ивановичъ,
Отъ этыхъ татаръ да от поганыхъ,
Окаменелъ его конь да богатырскои,
И сделалися мощи да святыи
Да со стара казака Ильи Муромца,
Ильи Муромца сына Ивановича.
 

(56, ст. 660)

Наверное, старый воин дорого продал свою жизнь, последний раз послужив Руси.