Текст книги "Седьмая свеча"

5

Проще было ему доехать до кладбища на машине, но, услышав шум отъезжающего автомобиля, Оля обо всем догадается, и вспыхнет очередной скандал – она придает этому слишком большое значение. Разговор с Олей весьма удивил Глеба: выходит, она подвержена суевериям и мистике, чего он не замечал за ней раньше. Впрочем, до этого случая подобных ситуаций не возникало. Ничего, завтра они вернутся в город и их жизнь войдет в прежнюю колею, в ней не будет места колдовству и мистике. Заблуждения Ольги можно понять – она выросла в этом селе, где ее маму, Ульяну, односельчане давно считали ведьмой. Вот так и делай людям добро! Возможно, теща разбиралась в травах, была целительницей, а ей приписали черную магию.

Глеб достал из багажника аккумуляторный фонарик, проверил его и остался недоволен – тот светил очень слабо. На подзарядку его у Глеба не было времени. Идти на кладбище он решил напрямую, а не кругом, по улице, благо, со зрительной памятью у него все было в порядке и дорогу он хорошо запомнил, хотя прошел этим путем всего один раз. Глеб, как ему показалось, незаметно вышел через калитку на улицу, и ночной мрак окружил его со всех сторон. Он постоял пару минут, ожидая, пока глаза немного привыкнут к темноте. Уличного освещения в селе не было, и рассчитывать Глеб мог лишь на слабый свет ночных светил – луны и звезд, едва проглядывающих на чернильном небе. Фонарик Глеб включил, когда отошел достаточно далеко от дома.

Ночь, как и время, меняет облик знакомых предметов и людей. Глеб шел по разбитой грузовиками дороге, и слабый луч фонарика ему плохо помогал – он то и дело спотыкался на неровностях, колдобинах. Дома, стоявшие по обе стороны улицы, были едва различимы в ночной тьме. Стояла глубокая тишина. «Так же тихо было и в прошлую ночь», – вспомнил Глеб, и ему стало не по себе. У него возникло ощущение, что село с наступлением темноты вымерло или затаилось в страхе перед чем-то неизвестным и потому еще более ужасным. Собачий лай изредка слышался где-то вдалеке, в этой части села собак как будто и не было. Странное село, странные его обитатели.

Вдруг ему вспомнился давно прочитанный рассказ с забытым названием, где главный герой определил по вою своей собаки, что его сосед – живой мертвец. Тут же Глеб успокоил себя – чего только не придумают писатели, чтобы привлечь читателя. Ведь в самом названии – «живой мертвец» – кроется явное противоречие. Если он живой, то никак не может быть мертвым, а если мертвый, то уже не живой. Жизнь и смерть – это противоположные полюсы. А если это другая разновидность, форма жизни? Может, человек, точнее, его душа после смерти попадает в параллельный мир, тогда привидения, призраки, фантомы – это посланцы оттуда.

Глеб вполголоса выругался, чтобы себя ободрить. Если он будет так об этом думать, то, пока дойдет до кладбища, запугает себя до полусмерти. «Почему до полусмерти, а не до смерти?!» – предательски вклинился внутренний голос.

– Все, хватит! – чуть ли не заорал Глеб.

Никогда эти темы его не интересовали и не волновали, и вот нате вам! А если размышлять об этом на кладбище, да еще ночью, к тому же после похорон, такое пригрезится, что мало не покажется!

Все очень просто. Он – житель большого города, привык постоянно находиться в сутолоке жизни, не знает, что такое настоящая тишина – шум в городе не смолкает даже ночью, особенно вблизи автомагистралей. Приходя домой, он включает и телевизор, и компьютер, находясь в автомобиле – приемник или магнитолу, в метро слушает что-нибудь записанное на плеер или забавляется гаджетом – наушники у него постоянно на ушах. Куда бы он ни шел, что бы ни делал, его неизменно сопровождают звуки. И он хорошо знает, к чему они относятся. Здесь совсем другое дело – приходится слушать тишину, если же возникает какой-то звук, то он зачастую не знает его природу, а все неведомое страшит.

То же самое относится к темноте и одиночеству. Можно представить себя в городе в полной темноте и с ощущением, что никого вокруг нет? Даже ночью в темном безлюдном парке ты знаешь, что, выйдя из него, окажешься на освещенной улице, среди людей. Здесь ты предоставлен сам себе и имеешь в наличии эти три пугающих фактора: тишину, темноту, отсутствие людей. В такой обстановке человек сам придумывает страхи! Вот так из ночных фантасмагорий людей с расстроенной нервной системой и богатым воображением возникли персонажи страшилок. А далее эти страхи индуцировались при общении в сознание других людей. Эти рассуждения Глеба ободрили, ему даже показалось, что темнота разочарованно отступила и стало немного светлее. Так размышляя, он незаметно подошел к усадьбе, через которую можно было прямиком попасть на кладбище. И вдруг у него возникло ощущение, что что-то не так, что-то он упустил из внимания, очень для него важное. Может, он ошибся домом и сворачивать надо было не сюда?

Глеб посветил на металлическую калитку, покрашенную зеленой краской, рядом с ней он увидел перекошенные ворота, сваренные из труб, в середине образующих «солнышко». Местами ворота основательно проржавели. Именно этим путем он возвращался с кладбища. Но чувство, что он делает что-то не то, еще больше усилилось. Он решительно подошел к калитке и, просунув в щель руку и повернув щеколду, вошел во двор. Ему было неудобно без разрешения идти через чужой двор, но что было делать? Не будить же хозяев, чтобы спросить у них разрешения? «Вы позволите мне пройти, так как внезапно возникла необходимость ночью сходить на кладбище?» Глеб даже представил себе выражение лица хозяина после такой просьбы и улыбнулся. Это его позабавило.

Глеб вошел во двор. Он помнил, что надо обойти дом, а там огородами, по прямой, дойти до грунтовой дороги (других здесь не наблюдалось) и по ней выйти прямо к кладбищу. Собаки во дворе не было, иначе она бы уже лаяла. Не то что он боялся собак, но не любил, когда они разгуливали свободно, без поводка и намордника. В таких случаях у него почему-то начинало сосать под ложечкой, но сейчас он предпочел бы, чтобы собака все же здесь была, конечно, на цепи, и очень короткой. Что-то ненормальное было в том, что собаки в этой части села отсутствовали. Он осветил фонариком крыльцо и неожиданно узнал дом Мани. И буквально остолбенел от этого открытия – чувство надвигающейся беды овладело им.

Как могло случиться, что, возвращаясь с кладбища, он не обратил внимания на то, чей это дом? Ведь он не был сильно взволнован – смерть и похороны тещи не вызвали в нем особых эмоций. Он с тещей очень мало общался, почти ее не знал. По теще он скорбел, как и по любому человеку, ушедшему из жизни. Прожила она достаточно долго, так что не приходилось сожалеть о ее безвременной кончине. Глеб жалел беспомощных стариков и не хотел дожить до немощного состояния.

Глебу показалось, что Маня притаилась за входной дверью в той же тоненькой ночнушке на голое тело и ожидает его, чтобы увлечь на софу. Он с испугом посмотрел на дверь, когда обходил крыльцо. «И пенсионное удостоверение под подушкой!» Глеб разозлился на себя и дальше пошел не оглядываясь. Вдруг ему послышалось, что дверь скрипнула, но он так и не обернулся.

По убранным огородам с утрамбованной сухой землей идти было несложно – здесь было принято перекапывать их только весной. Непроглядный мрак ночью бывает лишь в лесу, в замкнутом пространстве помещений, но не в чистом поле, так что тут ему было комфортнее, чем на темной, узкой, мрачной улице.

Начал моросить мелкий дождик, и Глеб надел на голову капюшон, спрятанный в воротнике куртки, затянул молнию под подбородок. Сразу похолодало и стали мерзнуть руки, особенно та, что держала фонарик в металлическом корпусе. Глеб попеременно отогревал руки в карманах. Огороды закончились, и он вышел на грунтовую дорогу, которая должна была вывести на кладбище, а потом огибала его дугой. Вдруг фонарик замигал и погас. «Этого еще не хватало!» Глеб начал его трясти, но, поняв бессмысленность своих действий, сунул его в наружный карман куртки, тот сильно оттопырился и мешал при ходьбе, неприятно колотя по боку. Рука, оставшаяся без теплого прибежища – кармана, стала мерзнуть. Глеб опустил молнию и, как Наполеон, заложив руку за борт куртки, продолжил путь. Отсутствие источника света сильно затрудняло продвижение вперед, но не делало предприятие невыполнимым.

Насмехающаяся ущербная луна в беззвездном небе, таинственное во мраке ночи кладбище, тишина, пронизанная множеством непонятных звуков, будоражащих фантазию, – все это воспринималось как романтика безвозвратно ушедшей юности. Глеб почувствовал, что им овладевает минорно-ностальгическое настроение, будящее воспоминания о прошлом, когда все было просто и понятно: белое было белым, черное – черным, а дружба – святой и нерушимой. Он подумал, что сотворил очередную глупость – поперся ночью на кладбище, чтобы набрать земли. Зачем, спрашивается? Ведь в религии и в церковных ритуалах главное не атрибутика, а вера. И обычная земля, взятая в другом месте, сгодилась бы для запечатывания могилы. Глеб остановился, но подумал: «Ну не возвращаться же назад, когда до цели рукой подать! Наберу земли с могилы, раз уж нахожусь здесь».

6

Кладбище делилось на две части: «старое», горбящееся могильными холмиками, окруженными полуразвалившимися ржавыми оградками, и «новое», постоянно расширяющееся, ухоженное, с памятниками, гробничками-цветниками и столиками для поминания. Оно непроизвольно отражало законы исторического развития общества. Как мы почитаем своих предков, так и нас будут чтить потомки.

Старое, заброшенное кладбище с покосившимися крестами наблюдало с ехидцей и затаенной обидой, как новое стало покрываться легкими алюминиевыми остроконечными пирамидками со звездочками и трапециевидными памятниками. Как на смену им, созвучно времени, сначала несмело, потом массово стали возвращаться деревянные и металлические кресты, каменные надгробия. Затем ряды алюминиевых памятников с каждой ночью стали таять – они один за другим отправлялись в пункты сбора цветного металла. В лучшем случае украденные памятники заменяли тяжеловесными бетонными, а в основном оставались безымянные холмики, открывая оперативный простор для разрастания новой части кладбища.

Посаженные в старой части кладбища деревья и кустарники за несколько десятилетий образовали небольшой лесок. Кроны высоких деревьев закрывали небо, колючие побеги оплетали могилы, затрудняя проход даже в дневное время. Путь Глеба к могиле тещи как раз пролегал через старую часть кладбища.

С замиранием сердца он переступил границу кладбища, стихийно образовавшуюся из переплетшихся кустов и живописных куч мусора – продуктов жизнедеятельности человека, еще не задумывающегося о том, что и для его бренных останков уже уготовлено место, возможно, как раз там, куда он швырнул завернутые в газету объедки и другой мусор.

В Глебе зрело предчувствие, что должно произойти что-то весьма необычайное, удивительное, не поддающееся разумному объяснению. От этого нервы у него напряглись до предела и стали напоминать перетянутые струны музыкального инструмента, готовые завибрировать не только от прикосновения, но и просто от внешних звуковых колебаний. Оглохшая темнота и одиночество давили на психику, изгоняли минорное настроение и требовали от него мужества для продолжения пути. Идти без света фонарика было крайне тяжело, приходилось петлять между могилами, оградками, порой просто ступая в темноте по могильным холмикам, которые, несмотря на давность захоронений, оказывались на удивление мягкими, словно с удовольствием принимали ногу, и у него замирало сердце – ему чудилось, что вот-вот высунется иссохшая рука потревоженного обитателя кладбища. Спина обливалась холодным потом, и он торопливо переносил тяжесть тела на другую ногу, уже стоящую на твердой земле. Возможно, это всего лишь прошлогодние неубранные листья, превратившиеся в перегной, создавали ощущение мягкости и он никого не тревожил, да и не смог бы потревожить спящих беспробудным вечным сном и ожидающих лишь трубного гласа Апокалипсиса.

Глеб гнал все тревожные думы из головы, запрограммировав себя на то, что он бесчувственный робот и перед ним поставлена простая цель: дойти туда-то и сделать то-то. Проще не придумаешь. Но предательские мысли все равно пробивались через этот заслон, заставляли учащаться пульс и громче биться сердце. В такие мгновения он был готов повернуть назад, ругая себя за глупую идею отправиться в ночной поход, ведь такой же земли он мог набрать в любом другом месте, даже на огороде. Так, споря с собой, он продолжал медленно продвигаться вперед, пока не понял, что заблудился.

Глухая тьма, злорадствуя, окружала его со всех сторон, и в ней уже ощущалась смертельная опасность. Собственная беспомощность чуть было не довела его до истерики, так как, петляя, он уже не ориентировался, откуда пришел и в какую сторону направлялся. Он остановился, беззвучно ругаясь, боясь потревожить тишину, словно опасался чего-то неведомого. Ну станет ли человек, не имеющий тайного злого умысла, бродить ночью по кладбищу?! Разве такой же глупец, как и он! Зачем здравая мысль взять пару лопат земли с огорода спасовала перед безумной – ночью отправиться на кладбище? Почему он не борется с предрассудками Ольги, а идет у них на поводу? Похоже, безрассудство жителей этого села передается всем, кто сюда попадает! Он сам тому пример!

Глеб не боялся упырей, вурдалаков, мертвецов, так как считал, что они не существуют. Зато в приметы он верил, избегал тринадцатого числа и, если ему перебегала дорогу кошка, не забывал сплюнуть через левое плечо. На кладбище угроза здоровью и даже жизни имела конкретное лицо, точнее, морду. Буквально накануне этой поездки в село он прочитал в газете заметку о том, как на женщину в лесу напала стая одичавших собак, и если бы на ее крики не подоспели лесники, то псы могли растащить ее по кусочкам. А так она отделалась серьезными укусами, да пришлось еще делать уколы от бешенства и столбняка. Прочитав заметку, он почему-то подумал, что женщина сделала глупость, отправившись в одиночку в лес, да еще ночью. Интересно то, что в заметке не указывалось время суток, когда было совершено нападение, но почему-то тогда ему в голову пришло, что глупо ночью одному оказаться в лесу, где могут быть дикие животные. А теперь он сам совершил эту глупость – ночью в одиночку находится в безлюдном месте, недалеко от настоящего полесского леса, где вполне могут водиться сбившиеся в стаи одичавшие собаки или что похуже. Опасность здесь была вполне реальной, физической. Он, конечно, мужчина довольно крепкий, не так давно дружил со спортом и еще находится в неплохой физической форме, но оружия у него нет, нет даже обыкновенной палки. Глеб решил на всякий случай поискать крепкую палку, но увы, найденные в темноте палки были трухлявыми или слишком хлипкими.

Внезапно он заметил впереди, метрах в пятнадцати-двадцати, слабый огонек и, обрадовавшись, пошел на него. Так как он не мог идти напрямик из-за всевозможных препятствий на пути в виде деревьев и колючих кустарников, то не сразу заметил, что огонек не удаляется, но и не приближается.

«Кто бы это ни был, у него можно будет узнать, как отсюда выбраться», – подумал Глеб. Теперь продолжать поиски могилы тещи у него и в мыслях не было. Самым сокровенным его желанием было оказаться в доме покойной тещи, рядом с Олей. Сократив, насколько это ему удалось, расстояние до движущегося огонька, Глеб крикнул что было силы:

– Эй, подождите! Подождите, пожалуйста, меня!

Огонек на мгновение застыл, дрогнул, а потом снова начал двигаться. Глеб подумал, что, возможно, этот человек его опасается и надо прояснить ему ситуацию.

– Помогите мне выбраться с кладбища! – крикнул он и тут же понял, что это прозвучало довольно пугающе. Оказаться ночью на кладбище и услышать из темноты просьбу выбраться отсюда! Хорошо, что не из могилы. Не у каждого достаточно крепкие нервы, чтобы спокойно отреагировать на это.

Более быстрое продвижение огонька подтвердило его опасения.

– Я заблудился! Не бойтесь меня! Укажите только направление, в котором надо идти! Мне надо в село на улицу Вороного! – безрезультатно кричал он в темноту, а огонек все продолжал двигаться, выдерживая расстояние между ними. Как только Глеб прибавлял шагу, быстрее начинал двигаться и огонек. Стоило Глебу сбавить темп, то же делал и огонек.

«Он манит меня за собой! – дошло до Глеба. – Мне показывают дорогу, но куда?! Какие намерения за этим кроются? Почему этот человек молчит, никак не реагирует на мои крики?»

Заросли закончились, Глеб теперь продвигался среди могил нового кладбища, но все равно никак не мог сориентироваться, зато идти стало легче. Глеб успокоился, поняв, что человек с огоньком не представляет опасности, возможно, сам его боится. И он решился – ринулся напрямик, рассчитывая быстро преодолеть разделяющее их расстояние и, как и следовало ожидать, в темноте зацепился за что-то и упал, больно ударившись ногой о могильную плиту из мраморной крошки. Когда Глеб поднялся, огонек исчез. Нога сильно болела, он присел на скамейку у могилы, растирая больное место и ругая себя за глупый поступок. Чего он добился этим? Ни-че-го! Незнакомец с огоньком испугался его рывка и где-то затаился. Теперь он должен думать, как самому отсюда выбраться, в какую сторону идти. По крайней мере, вокруг уже не было пугающих мрачных зарослей. Глеб поднялся и двинулся туда, где в последний раз видел огонек.

К своему удивлению, вскоре он вышел к свежей могиле, на которой громоздились поставленные пирамидкой три венка и еще не успевшие завянуть цветы. Хотя он не мог в темноте прочитать надписи на венках, он не сомневался, что это могила тещи.

«Ищешь – не находишь, идешь, не разбирая дороги, – чуть ли не носом утыкаешься, в буквальном смысле. Такие вот парадоксы случаются, как говорится, нарочно не придумаешь». Глеб облегченно вздохнул. Теперь ему было понятно, куда идти. Немного поколебавшись, он подумал: «Все равно я здесь, и не составит труда сделать то, зачем сюда пришел». Затем Глеб вытащил заготовленный полиэтиленовый пакет из кармана и стал наполнять его землей.

«Если идти прямо, то метров через пятьдесят начнутся огороды, а за ними грунтовая дорога и двухэтажные коттеджи. Там мы с Маней были днем, когда приезжали к священнику», – вспоминал он обратную дорогу.

И тут он почувствовал чей-то враждебный взгляд. Он поднял глаза, и дыхание у него перехватило от ужаса. Прямо перед ним, метрах в трех, маячила фигура в светлом погребальном саване и белом платке, тускло отсвечивая в темноте. Лица он не разглядел, да и не приглядывался, так как был на все сто процентов уверен, что это покойная теща. Куда и подевалось его неверие в потусторонние силы, когда рядом с ним находилось привидение! Теща при жизни не славилась добрыми делами, так что ничего хорошего от нее не приходилось ожидать после смерти.

Он, даже не удивившись тому, что покойница в саване, а не в темной одежде, в которой ее похоронили, с диким воплем, без всякого уважения к покойной, швырнул в нее пакет с набранной землей и бросился прочь. От страха он перепутал направление и, вместо того чтобы бежать к ближайшим домам, вновь попал, петляя, на старую часть кладбища. Даже поняв это, он не стал менять направление, так как никакие сокровища мира не могли заставить его вернуться к могиле тещи, а только увеличил темп. После встречи с привидением его уже не пугали стаи одичавших собак. Он спотыкался, падал, не чувствуя боли, поднимался и снова бежал, объятый ужасом, изгнав из головы все мысли, ибо понимал: если начнет думать о произошедшем, то вообще перестанет соображать, что делает. Он не ощущал усталости, только страх руководил им, гнал его прочь от зловещего места. И лишь в очередной раз упав и сильно ударившись ногой, лежа на земле, он нащупал рядом обыкновенное корыто и осознал, что находится в чьем-то дворе. Тут силы полностью оставили его, он находился во власти единственного желания – спрятаться где-нибудь, чтобы призрак тещи не смог до него добраться. Не в силах подняться, он на локтях и коленях продвигался вперед, пока не натолкнулся на стену. Нащупав дверь, закрытую только на засов, он проник внутрь. По запаху догадался, что это хлев. В дальнем углу возилось и громко дышало какое-то животное, но теперь Глебу не было страшно – оно было живое, реальное. Он нащупал пустую загородку для свиней, догадавшись о ее предназначении по специфическому запаху. Пока он раздумывал, как дальше поступить, снаружи раздался громкий женский голос:

– Кто здесь?

От неожиданности Глеб перепрыгнул через загородку, попал ногой во что-то липкое и дурно пахнущее и, поскользнувшись, упал. Только тогда он понял, что голос ему знаком, и нисколечко этому не удивился. Маня, не заходя в хлев, повторила вопрос и грозно добавила:

– И чего бы там шкодничать? Сейчас соседей позову!

– Это я, Глеб, – тихо отозвался он.

– Не надо там отсиживаться. – Она словно и не удивилась неожиданному появлению Глеба в хлеву и зажгла свечку. – В хате сподручнее.

Глеб встал, перешагнул через загородку, вышел из хлева и, замявшись, сказал:

– Извините, Маня, у меня небольшая катастрофа… Я тут немного того… ну, словом, немного испачкался. – И, нащупав дыру на колене, добавил: – И штаны порвал.

– Не страшно. Идемте со мной. На веранде оставьте верхнюю одежду. Я ее замочу, а через час, когда включат свет, постираю. До утра она, конечно, не высохнет, но мы ее досушим утюгом.

– А как же… Меня могут начать искать… а я здесь… Неудобно получится, – заколебался Глеб.

– Ничего, все будет в порядке – Олечка не станет возражать, – твердо сказала Маня, и ему сразу вспомнились недавние слова Ольги: «Запомни: Маня – последний человек, через кого я стала бы тебе что-либо передавать».

– Вы так думаете? – неуверенно произнес он.

– Я это знаю наверняка! – категорично заявила Маня, и Глеб послушно проследовал за ней на веранду.

Сбросив верхнюю одежду, оставшись только в трусах и майке, он сунул ноги в услужливо предложенные тапочки и прошел по коридору в комнату. Странное дело, на улице он чувствовал себя так, будто ослеп, а здесь прекрасно ориентировался в темноте, хотя, по логике вещей, все должно быть наоборот.

Без труда обнаружил софу, на которой уже было постелено, и нырнул под пуховое одеяло. «Тепла, именно тепла мне сейчас не хватает. А еще лучше прижаться к горячему женскому телу!» – подумал он и увидел рядом смутно вырисовывающийся в темноте женский силуэт в белом. Ему показалось, что это вновь теща в белом саване, и у него на мгновение остановилось сердце, а легкие сжались в спазме. «Привидение» молча нырнуло под одеяло – у Глеба крик застрял в горле. Но это была Маня, живая-живехонькая, в тонюсенькой ночной рубашке, прикрывающей упругое молодое тело, охваченное огнем разбуженной страсти. И его холодное, как у мертвеца, тело стало отогреваться этим огнем.

«Как это она так быстро разделась?» – мелькнула у него мысль, но сразу же была вытеснена желанием в дальние уголки подсознания. Вспомнив ощущение эйфории, испытанное прошлой ночью, он не стал противиться зову природы и окончательно отбросил все сомнения.