Текст книги "Цусимские хроники. На восток"

Глава 5

Как только японцы начали систематически перебивать все попытки цусимского гарнизона связаться с Гензаном или Владивостоком, появились подозрения, что готовится что-то крупное. Вдобавок скрывавшиеся в лесах недобитки явно активизировались. Участившиеся доклады о мелких диверсиях, особенно на прибрежных линиях связи, вынудили принять ряд превентивных мер и форсировать работы по сооружению укреплений на подходящих для высадки направлениях. А с полудня понедельника 28 августа, из-за резкого обострения ситуации, все опорные пункты на островах были приведены в состояние повышенной боеготовности.

Уже на следующий день к вечеру радиотелеграфирование между Владивостоком и Озаки стало невозможным из-за помех, продолжавших усиливаться. С наступлением ночи уже не удавалось вести переговоры по радио даже между Окочи и Цусима-зундом. В эту ночь никто не спал. Телеграфная и телефонная связь, как и ожидалось, также перестала действовать. Было отбито несколько попыток проникновения на посты световой сигнализации, располагавшиеся на возвышенностях вдоль берега, и нападений на конные разъезды, контролировавшие побережье и отправляемые с донесениями.

А утром 30-го со стороны Фузана и Мозампо показались дымы большого числа кораблей. Их было хорошо видно с горы Сендуамакияма, а также с опорного пункта, находившегося несколько южнее Окочи у бухты Ната на западном берегу Цусимы. Они резко выделялись на общем фоне жиденьких шлейфов многочисленных дозорных судов, державшихся со вчерашнего вечера необычно близко от цусимских берегов.

Об этом немедленно начали передавать при помощи гелиографов и фонарей Табулевича в Окочи, но над Цусима-зундом пока еще держался туман, и постоянно повторяемое сообщение смогли разобрать только с поста у бухты Мине, и то лишь спустя полчаса. Еще через сорок минут его, наконец, ретранслировали до Озаки. К этому времени уже стал известен даже состав приближавшихся к Окочи японских сил. Сомнений не оставалось. Шел десант!

Комендант укрепленной позиции Окочи командир 7-го отдельного Восточно-Сибирского полка полковник Пален к этому времени отдал распоряжения об усилении тыловых секретов и дозоров, развернутых на линии от бухты Шиши на восточном берегу, через южные склоны горы Окумаяма, до бухты Ната на западном побережье Каминосимы силами 30-го Ингермандландского драгунского полка. В штабе района опасались вылазок с тыла остатков японского гарнизона и прочего вооруженного отребья, болтающегося по горам. Территория севернее этой линии надежно контролировалась русскими войсками уже достаточно давно, а в лояльности местного населения сомнений не было.

Части изрядно потрепанного в Сасебском деле геройского 7-го полка тем временем готовились к отражению высадки непосредственно на побережье. Занимали противодесантные капониры и затаскивали в них пулеметы. Развернутые на десантно-опасных направлениях батареи первого осадного парка, установленные на стационарные крепостные лафеты для возможности кругового обстрела, были приведены в боевую готовность. К батарее у Окочи начали подвоз дополнительных снарядных парков. Одновременно был отдан приказ о сосредоточении всей гаубичной и полевой артиллерии на угрожаемом участке, которым был определен район Окочи.

Понимая, что со столь малочисленными силами нельзя быть сильным одновременно везде, полковник Пален, едва окопавшись на Цусиме, много внимания уделял развитию связи между постами и штабом своего района, а также отработке быстрой переброски войск и резервов в пределах охраняемой территории. Благодаря тому, что прибрежная дорога была закрыта от моря холмами и надежно контролировалась гарнизоном, к началу японской высадки удалось перебросить батареи от бухты Ната и из района селения Носидомори к горе Сендуамакияма, но развернуть их на подготовленных заранее позициях еще не успели. Они смогли принять участие только в отражении последней, самой мощной японской атаки. Туда же двинули совсем недавно прибывшую на Цусиму ракетную роту, приданную полку для усиления, в качестве компенсации понесенных им потерь.

После возвращения «Кореи» с трофейными крупповскими гаубицами неугомонный Пален, вконец загоняв артиллеристов и саперов, полученных наконец им из Озаки, добился оборудования нескольких полноценных запасных артиллерийских позиций на всех десанто-опасных направлениях своего района ответственности, а все подходящие для десантирования участки побережья пристреляли и составили таблицы стрельбы. Дальнейшее уже оставалось делом техники.

Имевшимся в его распоряжении двум флотским береговым батареям из стодвадцаток Шнейдера и трехдюймовок Канэ было приказано без приказа огня не открывать. Позиции пушек, в свое время снятых с одного из пароходов-крейсеров, успели хорошо укрепить и замаскировать, так что их держали как засадный полк, что в принципе и оправдалось в дальнейшем. Благодаря в том числе и их отменной стрельбе, японцы так и не смогли подавить наши полевые батареи и гаубицы, так же как и дотянуться до расположения осадного парка. А сами флотские батареи, хотя и пострадали от массированного обстрела с моря, смогли сохранить боеспособность и сумели позже достать еще и истребитель.

Очень повезло, что в самом начале высадки на жиденькой минной банке подорвалась одна из канонерок. Это сразу сказалось на активности флота противника. На подходах к пляжу стояло всего восемь мин. Еще две были в баркасе, пришвартованном к пристани рыбацкой деревни в устье реки. Их планировалось выставить как раз в день высадки. С появлением японцев в начавшейся суете этот баркас никуда убрать не успели. От начавшегося обстрела он затонул. Но еще до того, как у пристани начали рваться японские снаряды, матросы с сигнальной станции перерезали тросы от якорей обеих мин, выбросили их в воду и сплавили вниз по течению речушки, которая вынесла их в бухту. Но ни один японец больше не подорвался.

Пока в Окочи шел бой, в Озаки ждали плохих новостей от других наблюдательных постов, каждые полчаса запрашивая обстановку светограммами. Но кроме небольших каботажников, держащихся под самыми берегами, никого видно не было. Ждали, что с них тоже начнут высаживать десанты, но попыток доставки на острова даже незначительных групп противника на других участках побережья так и не последовало.

Уже после отражения японской атаки ближе к ночи от полковника Палена из Окочи пробился конный отряд с подробными донесениями для штаба. В пути казаков несколько раз обстреляли с гор, окружавших дорогу. Имелись потери. Комендант Окочи в своей депеше сообщал, что попытка высадки десанта успешно отбита со значительным ущербом для противника, но расход боезапаса, особенно трофейного крупповского калибра 120 миллиметров, составил много более половины. Две гаубицы вышли из строя от интенсивной стрельбы. Отмечались отказы и у других орудий, но их удалось восстановить.

Старые шести-, восьми– и девятидюймовые мортиры, будучи менее скорострельными, не так серьезно опустошили снарядные парки, но почти половину из того, что было, благополучно извели. Хорошо, что запас снарядов для полевых батарей, использовавшихся только «под занавес», изначально был большим, так что 87-миллиметровых гранат и шрапнелей пока еще имелось в достатке.

Потери в людях незначительные. Захвачено более полутора сотен пленных. Разрушения также не большие. Но срочно необходимо пополнение боезапаса для артиллерии и пулеметов, иначе вторую попытку высадки крупного десанта, возможно, отбить уже не удастся.

Пален хорошо характеризовал действия ракетной роты, чьи залпы, по показаниям пленных, оказывали сильное психологическое воздействие на противника. Под огнем ракет и артиллерии японцы на берегу понесли большие потери и были полностью сломлены, начав массово сдаваться в плен. Причем эта рота, быстро и скрытно занимавшая подготовленные заранее позиции для стрельбы на гребнях высот в прямой видимости неприятеля и стрелявшая самыми мощными четырехдюймовыми ракетами с осколочной гранатой, запускаемыми с легких станков, оба раза успевала достаточно далеко убраться от места залпа до начала ответного огня противника и потерь не имела.

Несмотря на успешное отражение десанта, в целом новости были тревожными. Снарядов для немецких гаубиц на Цусиме взять было просто негде. Все, что захватили на «Малазиене», доставили на «Корее» в Озаки и сразу распределили по батареям. Никаких других поступлений не было.

Такими боеприпасами были частично загружены захваченные в Сасебо японские транспорты, но они ушли с флотом во Владивосток. В суете, предшествовавшей отправке эскадры в главную базу, об этих снарядах просто никто не вспомнил. Но с базой сейчас даже связи не было, так что о доставке оттуда боекомплектов оставалось только мечтать.

Учитывая сложность ситуации, комендант Цусимы генерал-лейтенант Воронец предложил командиру базы Озаки капитану второго ранга Семенову подготовить одну из подлодок для срочного похода во Владивосток. Из всех субмарин немедленно выйти в море могла только «Касатка». На нее загрузили дополнительный запас бензина в бидонах, чтобы гарантированно хватило на переход, и немедленно отправили в путь с секретными пакетами. От любых атак кораблей противника было строжайше приказано воздержаться до передачи корреспонденции.

На выходе из Цусима-зунда, всего в паре кабельтовых от останков «Изумруда», подлодка погрузилась и в подводном положении двинулась к корейскому берегу. Миновав японские дозорные рубежи и продолжив движение под водой на запад, вели наблюдение в перископ. Всюду сновали мелкие пароходы, шхуны и даже катера. Почти дойдя до острова Ару-Сому, «Касатка» всплыла на поверхность. Здесь движение судов уже было много меньше. В остатках вечерней зари определились по открывшемуся в трех милях северо-западнее острову и повернули на северо-восток, дав средний ход электромоторам, находясь в готовности к немедленному погружению.

Восточнее все время отмечались вспышки прожекторов, освещавших море или что-то сигнализировавших, гирлянды осветительных ракет. Японцы чувствовали себя совершенно безнаказанно. Такая картина наблюдалась, пока не приблизились к северной оконечности Цусимы, где противник держался уже дальше от берега. Несколько раз приходилось уклоняться от судов, шедших с разных направлений. Поскольку совсем стемнело и ночь была темная, запустили правый бензиномотор, чтобы сберечь остаток заряда батареи на всякий случай.

Огибая Окочи, также видели отсветы нескольких прожекторов на воде и тучах. Еще дважды уклонялись от неизвестных судов, запустив и второй мотор для зарядки батареи. Плотность японских дозоров поражала. Такого видеть еще не доводилось никогда. Даже после рассвета 31 августа, оставаясь в надводном положении и придерживаясь курса на Владивосток, неоднократно видели подозрительные дымы или верхушки мачт с парусами по горизонту, но контактов избегали. Какие-то суда видели даже у скалы Лианкур, скорее всего японские дозоры, так как шли они с востока на запад.

Только миновав Лианкур, вздохнули спокойнее. Часть команды, свободная от вахты, получила время для отдыха, насколько это было возможно в заполненном грохотом работающих моторов стальном чреве субмарины. Находиться на палубе было очень опасно из-за постоянно перекатывавшихся через нее волн, хотя погода стояла тихая. Этими же волнами постоянно захлестывало низкие рубки, затрудняя проветривание вонючего нутра стальной рыбины.

Утром 3 сентября «Касатка», на которой к концу перехода отказал один из бензиномоторов, добралась наконец до Владивостока. Из-за большого износа механизмов расход топлива и моторного масла намного превышал обычный, так что в свою базу подводники вошли на буксире за дозорной миноноской. До острова Рикорда дотянули буквально на последних каплях бензина и с сильным стуком в левом еще кое-как работающем двигателе. Правый заклинил еще вчера вечером, и провернуть его не удавалось. Моторного масла для долива на лодке к этому времени уже не оставалось вовсе, а аккумуляторная батарея полностью разрядилась, пока уклонялись от внезапно появившегося японского вооруженного парохода.

До появления в крепости этой лодки никаких известий с Цусимы так и не было. В штабе флота подозревали, что японцы что-то затеяли, но не располагали никакой информацией. С приходом «Касатки» ситуация прояснилась, однако оказать немедленную реальную помощь возможности не появилось. Эскадра выйти в море не могла, так как в данный момент все корабли находились в ремонте и все еще оставались совершенно небоеспособными. Ни одного свободного быстроходного транспорта, чтобы хотя бы попытаться отправить подкрепления и дополнительный боезапас, под рукой не оказалось. Впрочем, вероятность его успешного прорыва всеми считалась невысокой. Для такого дела нужно было судно, способное тягаться в резвости с крейсерами.

До самого вечера штабы «стояли на ушах», ища и не находя выхода. Но тут, совершенно неожиданно, обрадовала инженерная служба порта. То ли опасаясь подвоха, то ли боясь сглазить, контр-адмирал Греве, уже неоднократно имевший неприятный разговор с наместником, что отнюдь не способствовало улучшению сложившихся с самого начала натянутых отношений, никому не докладывал, что работы на «Тереке» близки к завершению. А когда пришло время, не воспользовался телефоном, как делал это обычно, а лично явился в штаб флота с рапортом, что в порту уже заканчивают снаряжать по имеющимся ведомостям отремонтированный пароход-крейсер для рейса на Цусиму и срок его окончательной готовности к выходу не превышает часа. Так что если в списки что-то нужно добавить, то стоит поспешить.

После неприятности, случившейся в ходе первой, не удавшейся попытки отправки «скорохода-прорывателя», меры безопасности на нем усилили. Машины и котлы осмотрели внимательнейшим образом и готовили тщательнее, чем к рывку через Атлантику за «Голубой лентой». Хотя расстояния были несопоставимыми, впрочем, как и ценность конечных результатов, в случае успеха.

Пока проверенные и перепроверенные мехи и мастеровые копались в его потрохах, не менее тщательно отобранные и также проверенные грузчики, принялись планомерно заполнять бездонные внутренности трофейными немецкими боеприпасами, а также нашими снарядами всех калибров, нужными на Цусиме. Кроме снарядов грузили мины заграждения, торпеды, бензин, машинное масло, гальванические элементы для подводников, кислоту, реагенты и газ в баллонах для аэростанций, сигнальные, боевые и осветительные ракеты, телефонный и телеграфный провод и прочее для осажденного гарнизона.

Командира «Терека» с самого его возвращения из рейда постоянно вызывали в штаб. Сначала для отчетов, потом в рамках разбирательств по акту вредительства, затем для получения инструкций на предстоящий рано или поздно переход до осажденного острова. Потом их обновляли, отменяли и давали новые. Когда, наконец, после доклада Греве, дошло уже и до боевого приказа на выход, дополненного очередным пухлым пакетом инструкций, все причастные к этому секретному «сумасшедшему дому» наконец-то вздохнули с облегчением.

Суть полученного приказа сводилась к тому, что набитый под пробку горючими и взрывоопасными грузами пароход-крейсер должен был в одиночку прорвать весьма плотную японскую блокаду Цусимских островов. Считалось, что один скороход имеет гораздо больше шансов на успех в этом деле, чем хорошо охраняемый конвой. При этом прямо указывалось, что необнаруженным к Цусиме никак не подойти.

Учитывая последние сведения о японских дозорах, штабом рекомендовалось попытаться на полном ходу за ночь форсировать Восточный Цусимский пролив в юго-западном направлении насквозь, до выхода за острова Гото. А уже потом, переждав светлое время суток в Восточно-Китайском море за полосой судоходных трасс и японских дозоров, развернуться и с темнотой подойти к Цусима-зунду с юга, где линии патрулей были реже. С южного направления также считалось более вероятным установить связь по радио с судами в гавани Озаки для согласования дальнейших действий.

Но это были лишь рекомендации. Окончательное решение относительно маршрута и способа прорыва должен был принять сам капитан второго ранга Панферов уже на месте, исходя из складывающейся обстановки.

Но следовало учитывать, что существенной помощи цусимская флотилия оказать не в состоянии. Предполагалось, что смогут выйти навстречу оба оставленных там из-за повреждений механизмов миноносца и одна-две подлодки, но только в зоне досягаемости береговых батарей в непосредственной близости от входа во внутреннюю акваторию Цусимы, ввиду временного, но подавляющего превосходства противника на море.

После короткого инструктажа Панферов встретился с командиром «Касатки» для обсуждения возможных вариантов прорыва, поскольку лейтенант Плотто был последним, кто преодолел блокаду. Пробеседовав с ним до темноты, вернулся на свой корабль, чтобы закончить приготовления к выходу.

Погрузку не прекращали даже ночью, постоянно дополняя изначальные товарные ведомости новыми пунктами. Только к рассвету 4 сентября работы были наконец завершены, и крейсер потянулся к выходу из Золотого Рога. Шел сильный дождь, заметно ограничивавший видимость, поэтому пароход-крейсер провожал портовый ледокол «Надежный».

Прошли на семи узлах протраленным фарватером до пролива Аскольда. Дальше «Терек» двинулся один. Но из-за неплотного тумана до полудня все так же ползли на семи узлах. Только во второй половине дня видимость начала улучшаться, и вскоре уже смогли дать полный ход. Курс проложили на острова Оки, чтобы держаться в стороне от обычного маршрута на Цусиму. Море вокруг оставалось пустым.

На следующее утро, не доходя примерно сто миль до островов Оки, повернули в Цусимский пролив. По расчетам штурмана пролив должны были форсировать за два часа до рассвета, что позволяло еще в темноте миновать ближайшие к Цусиме воды. После полудня радиостанция крейсера начала принимать обрывки японских шифрованных телеграмм. Они доходили явно издалека, так что это считалось пока не опасным. На горизонте иногда обнаруживались паруса то ли рыбаков, то ли мелких парусных каботажных шхун. Паровых судов до темноты не видели.

К ночи японские радиопереговоры прослушивались уже намного лучше. Но разобрать из них что-либо кроме позывных нескольких судов не удалось. Иногда весь эфир заполнялся сплошной мешаниной из точек и тире, продолжавшейся от десяти минут до полутора часов. Причем дважды в самом начале таких периодов минеры отмечали работу станции явно нашего типа.

Ночь была лунная, светлая. Это совершенно не благоприятствовало прорыву, но пока никаких контактов не было. Сигнальные вахты усилили. Все наблюдатели запихали по куску сахара за щеку. Кто-то сказал, что это улучшает ночное зрение. На «Тереке» вообще никто не спал. В горизонт вглядывались все, кто находился на палубах и мостике.

Около 11 часов ночи слева обнаружили какой-то пароход. От него уклонились к западу, быстро потеряв из вида. Спустя полтора часа, справа по носу показался парус, от которого также отвернули, на этот раз к японскому берегу. Этот маневр привел крейсер в пролив между островами Окиносима и Хонсю.

Находившийся с самого вечера на мостике переводчик, бывший директор Восточного института Владивостока Д. М. Позднеев, уволившийся от должности после прекращения занятий в своем учебном заведении и вернувшийся во Владивосток из верхнеудинской эвакуации, чтобы пойти вольноопределяющимся переводчиком, услышав название Окиносима, оживился и рассказал короткую лекцию о нем.

Оказывается, японцы считают его священным. По их вере, он весь – это воплощение богини, покровительницы мореплавателей Тагори Химэ-но ками, поэтому там никто не живет. На острове стоит храм, основанный в середине XVII века на пути между Японией и Кореей. Раньше в нем молились за моряков и приносили дары богине. Он до сих пор очень почитаем и в то же время один из наименее посещаемых храмов.

Скоро появился легкий туман, стелившийся над самой водой. Это резко сузило горизонт. Даже с мачт мало что видели вокруг. Зато с такой высоты вполне сносно различали звезды над головой, не видимые с палубы. Из-за этой мглы ни остров, ни возвышенностей на уже близком побережье разглядеть не удавалось. Хотелось верить, что и оттуда наш дым тоже не увидят. Впрочем, дымов тут и без нашего хватало.

Вскоре на кормовых румбах показались две неясные тени. Одна двигалась почти встречным курсом с запада на восток, а вторая – в противоположном направлении. Разглядеть их толком не успели, так как быстро от них удалялись на юг-юго-запад, направляясь к северной оконечности Икисимы. Судя по всему, крейсер вошел в район плотных дозоров, а скорее всего, интенсивного круглосуточного судоходства. Этим решили воспользоваться.

Находясь по счислению в девяти милях к северу от острова Оросима, повернули на мыс Коозаки – южную оконечность Цусимы. Этот курс вел как бы от Симоносекского пролива и совпадал с основными судоходными маршрутами, сложившимися здесь в последнее время, о чем было известно от подводников. Пароход, идущий этим курсом, теоретически не должен был вызвать особых подозрений в случае встречи с кем-нибудь.

Когда прошли уже большую часть оставшегося пути до мыса Коозаки, до рассвета оставалось еще три с половиной часа. Совершенно неожиданно с левого борта позади траверза сигнальщики углядели слабые вспышки света. Почти сразу удалось разобрать передаваемый морзянкой цусимским кодом запрос позывного. В туманной дымке по-прежнему совершенно не было видно, с кого сигналят, но что код был наш, это совершенно точно.

Однако сигналить в ответ сразу не решились, опасаясь, что это японская уловка. А когда спустя три минуты все же отмигали свой позывной и запрос о помощи, никакого ответа не получили. Поскольку ход не сбавляли, предположили, что, вероятнее всего, обогнали все же наше дозорное либо разведывательное судно, с которого и мигал странный фонарь. Верить, что это японцы, не хотелось.

Скоро впереди открылся цусимский берег. Точнее возвышенности южной оконечности острова разглядели с мачты. Ход сбавили и, увидев уже с мостика полосу прибоя, а потом и совсем близкие скалы, фонарем передали свои позывные на мыс Коозаки. Тут же получили ответный сигнал и приказ ждать шлюпку с офицером.

Крейсер отошел от скал и маневрировал на малых ходах в полумиле от мыса. До рассвета оставалось еще более часа. Когда обнаружили идущий от берега моторный катер, с противоположной стороны откуда-то из пролива снова замигал фонарь, с требованием назвать позывной. На этот раз за вспышками смутно угадывалось какое-то движение.

С крейсера еще не успели ответить на запрос, как с катера передали без всяких кодов и позывных: «Отбой атаки! Это свои!» Все на «Тереке», кто успел разобрать этот странный обмен морзянкой, были немало удивлены. Появилось ощущение, что находишься под прицелом. Но вскоре все разъяснилось.

Со стороны Цусимского пролива прямо из хмари тумана проявился силуэт миноноски, абсолютно сливавшийся с дымкой, пока она не оказалась совсем рядом. С нее запросили разрешения подняться на борт и, получив его, обошли крейсер с кормы, встав под ветер и ошвартовавшись рядом с катером, с которого уже поднялся офицер.

Все на палубе «Терека» с интересом разглядывали суденышко. А посмотреть было на что. Она заметно отличалась от прочих, виденных раньше во Владивостоке и на Цусиме. Помимо обычных переделок мостиков и вооружения на носу у нее вместо пушки стоял минный аппарат. Причем не для примитивных метательных мин, а полноценный, даже поворотный. Правда, калибром всего в 356 миллиметров, но трофейному коню в зубы не смотрят. А на верхушке трубы угадывалось непонятное утолщение.

С миноноски на крейсер быстро поднялся ее командир лейтенант Ромашев. На мостике его уже ждал капитан второго ранга Панферов и доставленный катером с сигнального поста лейтенант Заозерский, бывший минный офицер с «Изумруда». Ромашев сразу выговорил «терековцам» за молчание в ответ на запросы. По силуэту крейсер предположительно опознали, но безответный позывной и считавшаяся крайне малой вероятность появления его в здешних водах заставили усомниться. Еще бы секунды три не отозвались, точно бы мину в в борт получили!

Поскольку время поджимало, офицеры немедленно стали решать, как быть дальше. По словам Заозерского, вдоль западного берега Цусимы до Озаки не добраться, так как протраленный три дня назад прибрежный фарватер две последние ночи усиленно заваливали минами со всякой парусной мелочевки. Идти серединой Корейского пролива, где большие глубины и нет мин, перед самым рассветом тоже опасно, так как там в это время уже шляются миноносцы и вспомогательные крейсера, а проскочить вдоль Корейского берега уже не успеть. Следовательно, в гавани Цусима-зунда до исхода ночи никак не пройти.

В то же время спрятать под берегом огромный пароход тоже невозможно, потому что японцы с недавних пор завели себе привычку шариться у самых скал, судя по всему, выискивая подходящие для высадки небольших групп закрытые места. Только к Миура-ван да Кусухо не суются, после того, как их шуганули катерами и батареями, прикончив две шхуны.

По всему получалось, что придется непременно куда-то уходить до следующей ночи, но куда? Дальше на юг уже не хватит темного времени. Там еще две линии дозоров, в которых посменно дежурят и быстроходные бронепалубные крейсера. Уйти тем же маршрутом, что пришли сюда, до рассвета теперь тоже гарантированно не успеть.

Прорываться в Цусима-зунд с боем через Корейский пролив, даже несмотря на солидное вооружение, полная авантюра. На единственную цель японцы навалятся со всех сторон, а «Тереку» с его грузом вполне может хватить и одного попадания даже снаряда с миноносца.

Хотя в Озаки об успешном прорыве уже сообщили, помочь оттуда ничем не смогут. Обе оставшиеся подлодки еще в море, и связи с ними до возвращения в базу нет. Миноносцы стоят с холодными машинами, а половина миноносок в разведке, как и «девяносто седьмая», что болтается сейчас под бортом. Предшествовавшие появлению прорывателя блокады три последние ночи миноноски начали ходить в разведку, чтобы отследить маршруты движения японской мелочевки, совершенно обнаглевшей и постоянно пакостившей в наших водах под покровом темноты.

И тут Заозерскому пришла в голову мысль перестоять день в бухте Миура, скрываясь за островами. Это сразу не понравилось капитану второго ранга Панферову, вообще опасавшемуся приближаться к побережью, чтобы не повторить судьбу «Риона». Но оба «местных» лейтенанта в один голос принялись убеждать его, что это, пожалуй, единственное, что может и получиться.

За час до рассвета японцы снимают дозоры у протоки Кусухо, отводя их дальше в море, после того, как однажды были внезапно обстреляны с берега в утренних сумерках. Так что если двинуться прямо сейчас, прижимаясь к береговым отмелям, есть шанс проскочить. Если же не получится, останется только прорываться на юг.

Командир «Терека» возражал, что огромный пароход просто не поместится в бухте, где «квартируют» миноноски и подлодки, и будет выглядеть, как обожравшийся питон, не способный уползти в свое логово. И поэтому прорываться на юг нужно прямо сейчас, пустив миноноску вперед в качестве разведки. К тому же она имеет неплохие шансы подорвать любой из встреченных вражеских кораблей.

На вопрос Ромашова, как ему потом возвращаться на базу, средь бела дня через все патрули да с пустой угольной ямой, невозмутимо ответил: «Затопить миноноску. Можно даже попрактиковать на ней комендоров. Небольшая практика им не повредит». И несколько мстительно добавил: «Вы в нас целились, теперь наша очередь».

Лейтенанты буквально опешили от такого высказывания. Им – минным офицерам, к тому же, с самого начала обретавшимся на Цусиме, эта миноноска казалась серьезной боевой единицей, опасной для врага, что уже не раз демонстрировала. Так что они явно не разделяли барских замашек господина капитана второго ранга, только что прибывшего из главной базы флота, где, наверное, подобной мелочевки как грязи. К тому же обоих задело столь высокомерно-пренебрежительное отношение.

Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не тревожный вопль сигнальщиков, углядевших слабые проблески световой сигнализации где-то совсем близко на южных румбах. Сигналами обменивались сразу три судна, но явных агрессивных намерений пока не выказывали.

Панферов сразу всполошился, предположив, что его почти состоявшийся прорыв провален и это японцы отрезают последний путь отхода. Но Ромашов с Заозерским, оставались совершенно спокойными, пояснив, что поводов для беспокойства еще нет. Раз сигнализируют в открытую, значит, о нас еще не знают. К тому же до них сейчас больше мили, а разглядеть силуэт неподвижного судна на фоне темного берега в такую погоду можно кабельтовых с трех, и то если повезет. Однако убраться отсюда желательно поскорее.

Поскольку командир парохода-крейсера являлся старшим по званию, к тому же приказом комфлота и наместника именно он был ответственным за принятие окончательного решения по способу прорыва, последнее слово оставалось за ним. Ожидание оказалось не долгим. Как только он узнал, что быстро высадить экипаж на берег прямо здесь невозможно, тем более ночью, после нескольких уточняющих вопросов о глубинах в бухте и на фарватере и навигации на маршруте, все же решился на ночевку в бухте Миура.

Решив так, сразу начали разъезжаться. Заозерский обещал, добравшись до поста на Коозаки, связаться с Кусухо, чтобы оттуда провели разведку дежурными катерами и предупредили, если что, а Ромашов, за месяцы, проведенные на Цусиме, исходивший ее побережье вдоль и поперек, остался на крейсере в качестве лоцмана, приказав вести свою миноноску в бухту Миура ее боцману. При этом ей предстояло возглавить короткую колонну, обеспечив прикрытие.

Мелочевка немедля отвалила от борта, а «Терек» развернулся на север и быстро набрал 15 узлов. Но скорость сразу же снизили. Мало того, что на таком ходу обогнали свою разведку, так еще и под форштевнем появился фосфоресцирующий бурун, который, как пояснил уже изрядно поднаторевший в таких делах Ромашев, видно издалека даже при дожде и дымке.

Кроме того, большой пароход создает при движении на высокой скорости расходящуюся в стороны волну, которая хорошо чувствуется малыми кораблями. По этому «следу» его тоже можно найти, если знать как. Японцы знают, так что лучше пробираться осторожно.

В шести милях южнее протоки встретили один из наших катеров, высланный навстречу с последними сведениями о японцах. Как и ожидалось, два их миноносца только что отошли. Других кораблей вблизи берега нет. Это позволило хотя бы чуть обозначить основные навигационные огни на подходах к гавани Миура. Ромашов их уже разглядел на берегу. Слабый, едва видимый фонарь можно было отыскать на фоне скал, только если знать, куда смотреть.