Текст книги "В темноте"

Из тупика

И если кто услышит Мои слова и не поверит, Я не сужу его, ибо Я пришел не судить мир, но спасти мир.

Новый завет от Иоанна, глава 12

За гранью

Эта история произошла с петербургским художником Василием Ивановичем Краюшкиным. Познакомились мы лет десять назад в картинной галерее на Мойке. Сразу обратил внимание на его глаза. Они были у него чистого василькового цвета, добрые и по-детски наивные. Такими глазами природа одаривала «божьих людей», блаженных или юродивых, в которых верующие люди видели отражение Иисуса Христа. Мягкая застенчивая улыбка легко располагала к нему совершенно незнакомых людей.

Человеком он оказался закрытым, погруженным в свою профессию. Здесь Краюшкин преображался совершенным образом, кажется, это были самые лучшие часы его жизни. Живописные полотна художника соединяли пейзаж с задушевными жанровыми сценами из русской глубинки. От них веяло патриархальной тишиной, никакого пафоса. Меня поражало точное попадание в цвет, будь то белые ночи Прионежья с деревянными избами или его натюрморты из полевых цветов, немного похожие на декоративные орнаменты. Художник выписывал на них каждый стебелек, стараясь передать живую пульсацию природы. В последнее время в его живописи стала настойчиво преобладать голубая гамма, добавлявшая свежести и воздуха. Это был цвет его глаз, цвет неба и воды. Казалось, что Василий Иванович сам оставался частью создаваемого им доброго и немного грустного мира. Иногда он погружался в философское осмысление Библии и Евангелия, но делал это с особой искренностью, ему и здесь хотелось верить.

Так случилось, что Краюшкин, как и многие этой зимой, заболел и оказался в кардиологическом отделении петербургской «ковидной» больницы. Мы встретились с ним сразу после выписки. Он выглядел сильно похудевшим, его «небесные» глаза округлились и стали еще больше. В них застыла бесконечная усталость. Объяснять все перенесенной болезнью, значит, ничего не понять. Видно было, что последние события сильно надломили его.

Иногда рядом нужна живая душа. Поделишься своим наболевшим и отпустит душу, легче станет. В общем, мы тогда с ним долго говорили. Краюшкин – человек необычный и переживал все по-своему. Иначе и быть не могло, поскольку он жил в созданном им самим мире. Мне тогда показалось, что видел его в последний раз. История, рассказанная им, разбудила давно тлеющее в душе тревожное чувство. Кто знает, как и где встретишь своего пророка?

Накануне болезни ему приснился «черный человек». Таинственный незнакомец ехал по городу в карете, запряженной четверкой лошадей. Иногда он останавливался и показывал на кого-нибудь пальцем. В какой-то момент карета поравнялась с Краюшкиным. Ему оставалось только сильнее прижаться к стене. Черный человек посмотрел ему прямо в глаза, потом поднялся на козлах и протянул руку.

В больницу моего друга доставили на пике заболевания. Краюшкин едва разглядел вошедших врачей, похожих на космонавтов. Их голоса доносились к нему, словно из другого мира. К тому времени он утратил не только восприятие вкусов и запахов. Все окружающее потеряло свой естественный цвет. Для него наступили нескончаемые серые сумерки. Краюшкина словно опутало липкой паутиной, из которой к нему тянулись горячие щупальца. Сознание часто уходило.

Временами ему казалось, что душа уже отлетела и готовилась предстать перед Богом. Краюшкин не раз рисовал похожие сцены на своих картинах, но никогда не думал, что его собственный исход может оказаться таким трудным. Другое дело, что даже в таком беспомощном состоянии в нем продолжал жить художник. Ему хотелось увидеть извилистый путь своего движения к физической смерти, чтобы потом изобразить более правдиво. Как далеко можно было зайти в таких поисках, и была ли оттуда обратная дорога, он не задумывался.

Первое время перед ним мелькали сменяющиеся картинки, цветные ромбы, квадраты или бегущие круги. Потом все это вытянулось в бесконечно длинную спираль. Неожиданно Краюшкин оказался посередине какого-то фантастического беззвучного боя. Память и раньше возвращала его в Афганистан, но это было уже что-то другое. Вспышки залпового огня реактивных систем, фонтаны трассирующих пуль, винтокрылые машины на малой высоте методично обрабатывали авиационными ракетами колонну бронетехники. Земля качалась и вздрагивала. Вместе с другими он входил в какой-то хорошо знакомый ему город. Краюшкин не знал, бывал ли здесь раньше, но названия этих улиц он помнил с детства. Неожиданно Краюшкин остался совершенно один. Он заблудился и все время упирался в какие-то тупики, почти физически ощущал рядом скользкие мертвые тела. Стены домов все больше сжимали пространство, делая его похожим на гроб. Неожиданно Краюшкин ясно увидел перед собой «небеса» в северном деревянном храме, расписанные Ангельской литургией. В самом центре ее находилось изображение Спасителя. Оно не было застывшим. Спаситель в нем двигал головой и плечами, словно пытался выбраться из рисованного иконописцем замкнутого пространства. В его широко раскрытых глазах гнев и изумление. Затем видение рассыпалось, и все исчезло в темноте.

Это показалось Краюшкину предупреждением, наказанием людей за вероотступничество и нераскаянные прегрешения. Пережить такое воочию ему не хотелось. Пусть божий суд свершится на земле без него. Темнота больше не пугала. Он беззвучно шевелил губами и просил милости божией для своей семьи и близких людей, живых и усопших, для тех, кто еще не родился на этот свет…

Краюшкин измучился и совершенно потерял способность сопротивляться. Пугала ли его смерть? Каждый живой человек ее боялся, но она могла стать избавлением от невыносимых земных страданий. Смерть не торопилась к нему и бродила рядом. В соседней палате тихо умер старик – вечером уснул и не проснулся. При жизни он был худым и маленьким, как сухая египетская мумия. Когда закрытое покрывалом тело покойного выкатили в коридор, Краюшкину показалось, что каталка была пустой. Спустя неделю умер еще один больной из палаты интенсивной терапии. Бремя коварной инфекции, отягощенное перенесенным инфарктом, оказалось для него непосильным. Правда, ходили слухи, что на его аппарате произошел сбой в подаче кислорода. Для большинства больных эта тема была чувствительной. Почти каждый здесь побывал «под кислородом», пока не восстанавливался необходимый для жизни уровень сатурации.

Все это время над Краюшкиным колдовали врачи. Постепенно болезнь начала отступать. Потолок больничной палаты больше не кружился у него перед глазами, и все окружающее вернулось на свое место. Он чувствовал сильную слабость и хотел спать. Несколько раз в день нужно было дождаться, когда содержимое очередной склянки на стойке капельницы попадет ему в кровь и вовремя перекрыть винтовой зажим. Потом в палату приходила дежурная медсестра. Она отсоединяла шланги от вживленного катетера и бинтовала ему руку.

Краюшкин прикрыл глаза и вместо капельницы увидел возле себя основание беленой звонницы. Ее вершины не было видно, звонница уходила в самые небеса. Он осторожно потянул за приводную веревку и услышал гулкий протяжный звук колокола. Так было в Сенно минувшим летом. Этот псковский погост напомнил ему о себе.

Теперь окружающий мир расширился до размеров больничной палаты. У него были соседи, товарищи по несчастью. У окна лежал Алексей Тимофеевич Солтонен из Ломоносовского района. Он был молчалив и большую часть времени спал или безразлично смотрел потолок. Как и все, он поступил сюда с ковидной инфекцией, кроме которой имел серьезный сердечный недуг и готовился к плановой операции. Каждый вечер ему звонила жена, Варвара. Диалог обычно шел по «громкой связи», и всем было хорошо слышно ее низкий печальный голос. Солтонен подробно рассказывал жене о ходе лечения, на здоровье никогда не жаловался. Его больше тревожили домашние дела. Хозяин за порог – дом, что сирота. Как водится, там сразу обозначились проблемы, которые без него решать было некому. Зима выдалась морозная и снежная. Двор так завалило, что удалось откопать только узкие ходы сообщения, как в армейских траншеях. На большее сил не хватило. Не лучше было и в самом поселке. Варвара третий день не могла дойти до магазина. Вдобавок ко всему сильный мороз прихватил насос, и дома остались без воды. Солтонен звонил друзьям, просил помочь. Болезнь разрушила его спокойную, размеренную жизнь.

Вторым соседом по койке оказался Владимир Наумович Кремень. Ему недавно исполнилось 82 года, но он продолжал работать в конструкторском бюро предприятия, широко известного в области проектирования подводных лодок. Трудовую деятельность на нем Кремень начал слесарем 60 лет назад, потом заочно окончил институт и стал инженером-конструктором. Он и его коллеги занимались проблемами акустики подводных субмарин. Кремень и сюда попал, когда собирался ехать в служебную командировку.

Работу в конструкторском бюро Владимир Наумович считал главным делом своей жизни. Второй по значимости для него была семья – жена, дети и внуки. Две опоры, позволявшие ему всегда прочно стоять на ногах. Это была его собственная империя. Взятая однажды ноша, не казалась тяжелой. Он даже не представлял, что можно было жить иначе. Кремень искренне полагал, что эта империя не могла без него существовать. На работе руководство считало Владимира Наумовича ценным специалистом и не торопило уходить на пенсию. В семье он брался решать любые вопросы, женил и разводил, определял, кому и чем лучше заниматься. Домашние с ним не спорили, но, похоже, давно поступали по-своему. Вот и теперь, опутанный проводами своих «умных» смартфонов, он продолжал раздавать рекомендации сослуживцам, уехавшим вместо него в командировку, общался с родственниками, советовал и убеждал.

В свободную минуту Владимир Наумович погружался в интернет и отслеживал новостные блоки информации. По всему было видно, что Владимир Наумович не представлял себя вне сферы активной деятельности. Так продолжалось, пока не обострилось течение его заболевания. Ночью ему стало совсем худо, вызвали дежурного врача. Подключили кислород, поставили капельницу, сделали уколы. Лучше больному не стало. В какой-то момент Владимиру Наумовичу показалось, что жить ему осталось совсем немного. Он принялся делить деньги на своих банковских счетах между детьми и внуками. Позвонил старшему сыну в Северодвинск и объяснил, где у него дома ключ от сейфа, в котором хранились золотые слитки.

В это время его жена, Катенька, находилась на излечении в этом же отделении. Ее поместили сюда двумя днями раньше его. У нее кроме ковида была сердечная аритмия и травма лодыжки левой ноги. Узнав от кого-то из детей о ночном происшествии с мужем, она пришла в сильное волнение. С ней случилась истерика. Утром Владимиру Наумовичу сделалось немного лучше. Ковидный недуг делал паузу перед очередным безжалостным рывком. Пользуясь возможностью, Владимир Наумович снова звонил своим родным и долго объяснялся с плачущей Катенькой, с которой его связывали 58 лет супружеской жизни.

Жизнь в палатах ковидной больницы была полностью изолирована от остального мира. У кого-то она тянулась не один месяц. Оттого больные, чем могли, старались облегчить друг другу пребывание в больничной палате. Привыкнуть к чужим страданиям невозможно, это уже пропущено через себя. Вот и Василий Краюшкин, едва начал ходить, принялся по мере сил помогать своим соседям по палате. Им обоим пока рекомендовали больше лежать. Хотел, например, Алексей Тимофеевич налить соседу кружку чая, да не удержался, упал на ровном месте: ноги подвели. Разбил себе в кровь лицо, вдобавок еще обварился кипятком. Краюшкину было приятно сознавать, что мог кому-то помочь. В общем, такие занятия он считал первым шагом к нормальной человеческой жизни.

Болезнь успела высосать из него немало жизненных сил. Краюшкин быстро уставал, его тянуло обратно в постель. Нужно было пытаться восстанавливать себя. От двери до окна в больничном «заточении» у него получалось 12 шагов. Стена рядом, и в любой момент на нее можно было опереться. Заставляться себя ему не приходилась. Каждый день расстояние, которое он проходил в палате, немного увеличивалось. Краюшкин даже попытался рисовать, но из этого ничего путного не вышло: руки плохо его слушались. Нужно было учиться жить заново, как самому малому ребенку.

А еще в палате было большое окно, выходившее на лоджию. Долгое время оно оставалось для всех больных единственной связью с внешним миром. Из него было видно участок дороги со шлагбаумом, через который в больницу заезжали машины скорой помощи. Чуть дальше стояло желтое здание с длинными узкими окнами и частоколом антенн, похожих на нацеленный в небо ракетный комплекс. Временами за окном что-то менялось. Тогда обитателям палаты сообщалось, что: сегодня на улице «пасмурно», «ясно и морозно» или «наступила оттепель». Иногда на лоджию залетали чайки. Эти белые птицы были красивыми и гладкими. На измученных людей за стеклом они смотрели равнодушно и совсем их не боялись.

Пришло время, и Краюшкин вышел из больницы. Глаза слепли от снежной белизны, легкие захлестнуло холодным воздухом. Даже голова закружилась. Под его модными штиблетами на тонкой подошве хрустел февральский снег. Все это было реальностью и действительно происходило с ним. Теперь оставалось надеяться, что к нему вернется его прежняя жизнь. Правда, Краюшкин пока не представлял, как это получится. В больнице его время измерялось ночами. Если встретил утро, значит, у тебя появлялся еще один новый день.

Между тем в город стучалась весна. Еще не ослабели морозы, а небо уже манило своей синью, и солнце грело иначе. Птицы первыми заметили эти перемены и подняли веселый галдеж. Были и другие добрые изменения: «ковидные» больницы в городе стали закрывать. Жизнь на земле пыталась вернуть себе потерянное равновесие. Кто знает, может, время в больничной палате не было потерянным? У него много новых идей и планов. Оставалось только снова начать рисовать. Здесь Краюшкина ожидал самый тяжелый удар. Пальцы не восстановили прежних навыков. Его рисунки разительно отличались от прежних, словно их делал другой человек. Вдобавок у него появились провалы в памяти, мысли застревали на половине своего пути. Краюшкин все делал медленно, словно двигался на ощупь в кромешной темноте. Было от чего прийти в отчаянье.

Он пристрастился к долгим прогулкам в соседнем лесопарке. Иногда Краюшкин замечал для себя что-то интересное, и тогда его правая рука немедленно начинала движение по воздуху: художник мысленно что-то рисовал. Его лицо на время светлело.

Многие замечали, что Краюшкин сильно изменился. Друзья советовали ему не отчаиваться, предлагали помочь с работой в художественном училище или организацией детской изостудии. Мало ли чего еще можно для себя придумать? Дальше разговоров дело не двинулось. Краюшкин смотрел на всех своими добрыми ясными глазами и отмалчивался.

Он умер через полгода. Все началось со жгучей боли в подмышечной области левой стороны груди. Скорая помощь хоть и спешила к нему, но из-за дорожных пробок так и не успела. На лице Краюшкина застыло состояние блаженного покоя. Пальцы его правой руки были сложены щепотью. Кто-то разглядел в этом желание умиравшего перекреститься, другой – последнюю попытку художника рисовать…

Глухой
^{Фантастический рассказ}

Ночью Николаю Тетеркину почудилось, что он вернулся в свой институт и готовил эксперимент в безэховой камере. Так называлась особая комната на втором этаже лабораторного корпуса, поглощавшая отражения звуковых волн. Для этого поверхности помещения покрывались специальным материалом, похожим на упаковку для гигантских яиц. Обычно такую камеру потом помещали в другую, бронированную комнату, блокировавшую любые электромагнитные излучения.

Здесь всегда стояла полная тишина. Безэховая камера позволяла институту моделировать на земле условия космоса для проведения исследований в области акустики и опытных испытаний спутниковых систем. Научную тему Тетеркина закрыли за отсутствием финансирования, давно не было в Петербурге и его военного научно-исследовательского института.

Во сне Тетеркин по-прежнему открывал тяжелую бронированную дверь камеры и с наслаждением погружался в космическое безмолвие. Сколько раз раньше он просил оставить его в покое, мечтал о таких минутах тишины! В сновидениях это желание исполнялось неукоснительно.

На самом деле пребывание в безэховой камере становилось настоящим испытанием. У Тетеркина уже через 15 минут начинался звон в ушах, он слышал удары своего сердца и чувствовал пульсацию крови. Младший научный сотрудник Тетеркин сделал для себя неутешительный вывод, что полной тишины не бывает. Первое время ему очень хотелось скорее покинуть «камеру молчания». Обычно пребывание сотрудников в ней регламентировалось специальными инструкциями: не более часа непрерывной работы. Считалось, что длительное нахождение в таких условиях неблагоприятно действовало на психическое состояние и способствовало возникновению галлюцинаций. Вообще-то изучением медицинских проблем в институте всерьез никто не занимался. Это был не их профиль. Большинство сотрудников находились в камере ровно столько, сколько этого требовала работа.

На этот раз во сне у Тетеркина что-то пошло не так, и его видение превратилось в ночной кошмар. Им овладело тревожное чувство приближавшейся опасности. Камера под его ногами неожиданно качнулась и стала медленно поворачиваться, занимая новое положение. Тетеркин оттолкнулся ногами от пола и легко поплыл в замкнутом пространстве. Постепенно камера увеличилась в своих размерах, а его самого потянуло в конец какого-то длинного коридора. Потом он увидел перед собой огромную дыру, за которой открывалась черная пустота. Тетеркин попытался зацепиться руками за края обшивки камеры, но пустота засасывала его, подобно коварному речному водовороту. Он провалился туда и… проснулся.

Утренняя тяжесть головы свидетельствовала о восстановлении гравитационных сил Земли. Было уже совсем светло. Странно, но сегодня он не слышал сигнала будильника. Тетеркин медленно приходил в себя и слушал тишину. В окружающем его мире что-то изменилось. Он открыл окно и посмотрел вниз. По улице в медленном потоке двигались автомобили, рядом по тротуару шли куда-то люди, но все это происходило совершенно беззвучно. «Неужели я еще сплю?» – удивленно подумал Тетеркин и дернул себя за ухо. Именно подумал, поскольку голоса своего он тоже не услышал. Ощущение боли подтверждало, что происходившее с ним было реальностью.

На полированном столе беззвучно подрагивал мобильный телефон. Также напрасно он добавлял громкости звука включенному телевизору. Его состояние было близким к панике. Тетеркин с ужасом понял, что у него пропал слух. Кое-как объяснился с начальником по поводу своего внезапного отсутствия на работе, отправив сообщение по телефону. Нырнув в спасительный интернет, Тетеркин привычно пробежался по сайтам. Его способностью слышать здесь никто не интересовался. Общение через экран вернуло ему немного уверенности. В интернете Тетеркин не чувствовал себя ущербным. Он быстро отыскал свою поликлинику и записался на прием.

Трудности начались уже за дверью квартиры. Сосед поздоровался с ним и что-то спросил. В ответ Тетеркин только пожал плечами и попытался объяснить, что не слышит его. Для большей убедительности, он показал на свои уши. Сосед посмотрел на него с недоверием и покрутил пальцем у виска. Тетеркин смутился и поспешил скрыться за дверями лифта. На улице к нему несколько раз обращались встречные люди, что-то спрашивали, но он старался этого не замечать. В конце концов, один из них с раздражением произнес легко читаемое по губам бранное слово.

Когда Тетеркин вошел в спасительный медицинский кабинет, постигшее его несчастье читалось на лице без всяких объяснений. Врач постарался успокоить своего пациента, предложив ему обследоваться и пройти курс лечения. Никаких видимых воспалений и необратимых явлений течения болезни он пока не видел. Слух у Тетеркина сегодня пропал, но со временем мог восстановиться даже самостоятельно. Медицинская практика знала немало таких случаев выздоровления. У любого больного теперь всегда имелся шанс вернуться к прежней активной жизни. Для этого существовали компактные качественные приборы – импланты и специальные методики обучения глухих. Врач понимающе улыбнулся и продолжил писать ему на листке бумаги.

– Мы сегодня с вами сумели объясниться?

– Да, но вы же опытный специалист…

– Пока нужно просто проявить выдержку. Поверьте, у вас все будет хорошо.

И все же опасения Тетеркина подтвердились. Причиной потери слуха оказалась старая черепно-мозговая травма, полученная им в автомобильном происшествии. Он тогда потерял сознание и две недели пролежал на больничной койке. С тех самых пор у Тетеркина появились некоторые проблемы со слухом. Другое дело, что лечиться он не стал. Никакой боли Тетеркин не испытывал, просто стал хуже слышать правым ухом. Этот недостаток легко компенсировался поворотом головы. Тетеркин только снисходительно посмеивался, публично объявляя себя «глухой тетерей» и продолжал откладывать свой визит к врачу.

Он даже научился использовать свой физический недостаток с некоторой пользой для себя, демонстративно поворачиваясь к нежелательному собеседнику или шуму глухим ухом. Со временем, Тетеркин приобрел репутацию человека выдержанного, которому невосприимчивость к внешним раздражителям добавляла некоторую значительность: «Лишнего не услышишь – лишнего не сболтнешь». С другой стороны, нарушение слуха – это надежная защита от всякой посторонней чепухи. Многие молодые люди успешно решали эту проблему, надев наушники и погружая себя в мир любимой музыки. Тетеркин связей с внешним миром не обрывал и всегда оставлял за собой выбор, что и кого он хотел услышать. В этом заключалась его внутренняя свобода на получение информации.

Вот стоит какая-то женщина и что-то просит у встречных прохожих. Он никогда не будет ее слышать. Наверняка, сшибает мелочь себе на бутылку. Точно, рядом и винный магазин есть. Этот ненормальный мир был заполнен слезами незнакомых ему страдавших людей. Почему он должен их спасать? Если мир плодит такую неустроенность, то в нем определенно нужно что-то менять. Только тогда это уже точно, не к нему. По его глубокому убеждению, так рассуждали многие окружавшие его люди.

Если вспомнить, то у Тетеркина слух уже однажды менялся. Было это в раннем детстве. Он мог из сотен других звуков безошибочно определить стук каблучков своей матери и объявлял всем, что она сейчас придет домой. Родители юного Тетеркина уже видели в нем будущего музыкального гения. Едва Николенька научился отрывать от пола футляр со скрипкой, как его тут же повели в музыкальную школу. К глубокому разочарованию выяснилось, что музыкального слуха у ребенка нет совершенно. Следом за этим свое слово сказали медики:

– У вашего сына обыкновенные здоровые ушки. Мы у него сейчас еще носик и горлышко посмотрим.

– А эта царапина на правом ухе не могла повлиять?

– Нет, слух человека представляет собой более сложный процесс. Образно говоря, это одно из любопытнейших чудес света. Знаете ли вы, что у вас кроме внешнего уха есть еще среднее и внутреннее?

Увидев застывшие лица его родителей, доктор взял указку, схемы и пустился в подробные пояснения.

– Таким образом, получая звуковые колебания, ухо преобразует их в электрические нервные импульсы – подобно тому, как микрофон преобразует звук в колебания электрического тока. Это сложная цепочка, которая начинается и заканчивается в коре головного мозга.

– Получается, что мы слышим головой?

– Ну, в известном смысле, да.

– Вы хотите сказать, что у нашего сына не все нормально с головой?

– Нет, что вы, боже упаси. У вашего ребенка идет процесс формирования организма, всякие нервные перегрузки, стрессы. Происходит их накопление, а потом, «бац» и случается отключение. Дикие звери, лисы, например, слышат гораздо лучше нас. Проще говоря, слух у вашего сына пришел к своей обычной человеческой норме. Науке до сих пор не понятно, почему один человек рождается великим гением, а другой заурядным двоечником.

– Доктор, есть ли надежда?

– Надежда всегда есть, но музыкальный слух – это уже не по моей части. Все самое деликатное решается только там.

Доктор важно показал пальцем вверх. Родители посмотрели туда, но ничего не поняли, поскольку увидели там портрет Леонида Ильича Брежнева в маршальском мундире. Они решили больше ничего не спрашивать.

Внезапная полная глухота вызвала у Тетеркина ощущение какого-то фатального «выключения», «обрыва телефонного провода», связывавшего его с внешним миром. Много бы он теперь отдал за разрушение стены глухого непонимания, которую еще недавно создавал сам.

Нужно было как-то приспосабливаться к своему новому состоянию. Прежде Тетеркин никогда не замечал, что он ориентировался с помощью звуков, возникавших при его движении. Теперь такое восприятие окружающего пространства нарушилось. Отсутствие звука говорило ему, что с его стороны не совершались действия. Он сразу почувствовал свою «неуклюжесть» и старался скорее присесть. Дома с этим проблем не было, но на улице ему иногда становилось по-настоящему страшно.

В его оглохших ушах не было настоящей тишины, там все время стоял какой-то шум, как у сбившегося со своей волны радиопередатчика. Тело его обрело большую чувствительность, словно у него выросли дополнительные щупальца, которыми он проверял безопасность окружавшего мира. Улицу он переходил с большей аккуратностью, нежели все остальные здоровые люди. Тетеркин старался избегать массовых скоплений людей, в которых он чувствовал себя особенно беспомощным. Толпа плохо управлялась и несла в себе скрытое раздражение. В очередях к кассе, где люди всегда куда-то спешили, это иногда заканчивалось общей перебранкой. Казалось, что теперь глаза играли для него большую роль. Тетеркин постоянно вертел головой, оценивая и измеряя безопасность окружавшего его.

Он внимательно посмотрел на себя в зеркало. Лицо его за последнее время несколько изменилось, сказалось постоянное напряжение. Черты лица стали жестче, появились выражение упрямства. Тетеркин, сам того не замечая, все время отыскивал взглядом людей с похожими или любыми другими «ограниченными возможностями». Прежде он почти не видел их в своем городе. Тетеркин украдкой следил за ними, пытаясь понять, как они решали свои проблемы. Постепенно он проникся к ним большим уважением. С этого времени его собственные проблемы уже не казались ему столь значительными.

Нужно было просто научиться жить со своим физическим недостатком. На работе за ним сохранили место, правда, с меньшим объемом работы. Неожиданно у него появился близкий друг, Ирина, сотрудник их аналитического отдела. Вроде, взяла над ним добровольное шефство. О ней следовало рассказать подробнее. Ирина многим казалась человеком необыкновенным, что до некоторой степени удаляло от нее значительную часть сотрудников учреждения.

Прежде всего, она была глубоко верующим человеком, а такое встречалось среди их поколения 80-х не так часто. Согласитесь, что это совсем другое поведение людей. Ирине была свойственна обязательность, возведенная в высшую степень. Как-то раз на кладбище Ирина попросила у рабочих зажигалку. Свечи на могиле нужно было зажечь, а спичек ни у кого не оказалось. Она потом искала этих рабочих сорок минут по всему кладбищу, чтобы вернуть взятую зажигалку. У Ирины на все было одно объяснение: «Я обещала им ее вернуть»… А они-то, про нее, уже давно забыли. Ну, и самое последнее: Ирина умела искренне и глубоко сострадать, и по этой самой части, была полной противоположностью Тетеркину. Она жалела всех несчастных: людей, собак и кошек, никому и никогда не отказывала в своей помощи. Из-за этого периодически попадала в разные курьезные ситуации.

В общем, чего греха таить, подшучивали над ней многие сотрудники. Случалось, что до слез доводили. Тетеркин от своих коллег тоже не отставал. Другое дело, что специалистом Ирина считалась первоклассным. Руководство ее за это ценило и в обиду никому не давало.

Теперь она освоила методику общения с глухими и стала помогать ему на работе. С ее участием у него получился «мостик» общения с другими сотрудниками. Работа у Тетеркина была теперь «неконтактная», все больше за компьютером. Первое время он мог прочитать по губам Ирины только самое простое. Она специально говорила ему медленно, повторяя отдельные слова, иногда помогая себе жестами. Хотите, верьте, хотите, нет, а он постепенно научился хорошо понимать ее. Они стали больше проводить времени вместе. Каждый новый успех радовал их обоих. Легкость, с которой они теперь общались между собой, позволяла забывать о его глухоте.

Возможно, Тетеркин оказался самым примерным учеником, но теперь сюда добавлялось растущее чувство симпатии. Это радовало его и одновременно тревожило. Он мучился и изводил себя разными вопросами. Наверное, Ирина помогала ему из обыкновенного человеческого сострадания! Разве может нравиться молодой красивой женщине абсолютно глухой мужчина? Ведь раньше он даже не смотрел в ее сторону. Тетеркин твердо решил, что он в своем нынешнем положении запретит себе даже думать об этом. Она просто пожалела его, как кошку, которую они недавно всем отделом вытаскивали из водосточной трубы.

Через два дня Тетеркин не удержался и решил все выяснить у Ирины. Возможно, его голос тогда прозвучал слишком громко. Тетеркин себя не слышал, но видел, как она вздрогнула, как поднялись ее тонкие брови. Оказывается, Ирина даже не задумывалась об этом. Для нее все выглядело обыкновенным, не смотреть на чужую беду, а что-то делать. От волнения или желания быть лучше понятыми, они принялись писать друг другу сообщения на телефон.

– Тебе же все равно кому помогать…

– Николай, бедная кошка не виновата. Я не стану говорить, как отношусь к тебе. Могу сказать, что болезнь сделала тебя лучше.

– Не думал, что глухота может кого-то украсить…

– Это еще не самое страшное в жизни. Потерю слуха можно принять как испытание, чтобы измениться, по-другому относиться к себе и другим. Тебе теперь дается что-то взамен, ты этого еще не понял. Проверяют нас обоих.

– Со мной сейчас заниматься, что пень сухой поливать. Ждать, когда цветы на нем вырастут…

– Сказку «Морозко» вспомнил? Тогда и про «морду медвежью» мне еще расскажи…

Тетеркин печально вздохнул и взял в руки ее теплую ладонь.

– Ты по-прежнему не знаешь, как я к тебе отношусь? – спросила Ирина и посмотрела ему прямо в глаза.