Текст книги "Посох заката"

Часть 1
Сломанный сид

…Невесомая, в облаках соткалась тень всадника… тень всадника поднесла к губам тень рога… но неожиданный ветер разметал облака. Всадник исчез, и непролитый звук повис в воздухе. И тени деревьев, и тени домов согласно качнулись. Еще не время. Слово, не имеющее звуков, чтобы облечься их плотью… быть может, еще не имеющее?

Деньги – это такой специальный общественно полезный предмет, который сделан для того, чтобы его не было, подумал Курт.

Он заглянул в свою кружку для подаяний, и убедился в вечности возвышенных истин. Того, чего не должно было быть, действительно не было.

Курт сидел у высокой стены, и на него с безмолвным грохотом падала синяя тень. А люди шли мимо и делали вид, что ничего не случилось. Хотя все знали – случилось. Они прятали это знание от себя и друг от друга, но перепуганные взгляды выдавали их нехитрую игру. Вторую неделю через королевство Оннер шла война. Она шла мерно и неторопливо. Ее поступь напоминала надвигающийся прилив. И в Денгерском порту больше не было кораблей из Брила, потому что Брил лежал в руинах, и уже пылали крепости к северу и западу от него.

– Никто не дает, – сказала Элна, старушка-нищенка, сидевшая неподалеку от Курта.

– Никто, – вздохнул Курт, проводя ладонью по струнам сида. Жалобный, нестройный звук – проклятая сырость скоро совсем доконает отцовский инструмент.

– И не даст никто, – сказала Элна – Война…

– Надоело умирать с голоду, – глядя в отворачивающиеся лица прохожих, сказал Курт.

На центральных улицах Денгера еще подавали. Там чаще случались действительно богатые люди, а среди проходящих город насквозь вражеских захватчиков иногда встречались щедрые за чужой счет. В конце концов, если удалось награбить столько, что руки все равно не несут, почему бы и не дать монетку-другую нищему калеке? Охотней других подавали разного рода наемники, люди сентиментальные и жестокие. Они волокли на себе ворох всяческих суеверий, одно из которых гласило: «Подающий убит не будет.» Да и жалко ли денег из чужих карманов? Главное, чтоб не переводились люди, у которых можно их отобрать. Однако на центральные улицы Курту с Элной путь заказан. Там другая компания. Нищенская элита. У нищих тоже есть свои короли, и их власть ничуть не меньше чем у тех что во дворцах. Так-то вот.

– Уходить надо, – сказала Элна – Здесь не житье теперь.

– Куда уходить? – эхом откликнулся Курт – Куда вообще можно уйти?

– В деревню, милок, – ответила старушка. – Здесь скоро страшно станет, а там… тоже конечно плохо, но…

В этот момент однообразный поток прохожих распался. Равнодушную синюю тень, что отбрасывала стена, перечеркнула другая, короткая и сердитая – вывалившись из толпы, над Куртом застыл человек. Он стоял, чуть покачиваясь из стороны в сторону, и глядел на Курта. Глаза его были недобрыми и неумными. Он просто стоял, но Курту казалось, что он с воплем несется на него. «Убьет» – в ужасе подумал Курт – «Псих какой-то»

В глазах незнакомца мешались жестокая радость и яростное желание повеситься. Убийство и самоубийство плясали в нем танец неутолимой страсти. Он был до краев полон желания сделать хоть что-нибудь – еще шаг, и его безумие выплеснется…

Курт смотрел на него, с ужасом осознавая: что бы ни сотворило сейчас это человекообразное чудовище, ему, Курту, это вряд ли понравится… и это еще в том радостном случае, если ему повезет и он останется в живых, чтобы оценить содеянное.

Только не сид…. подумал он. Только не Элна… только не насмерть… ну пожалуйста… только не…

Лицо незнакомца внезапно переломила ужасающая солнечная улыбка – эдак вот пополам лицо треснуло. Курт едва не заорал от страха – на таком лице просто не могло быть такой улыбки, не могло – потому что мертвые не улыбаются… а этот был мертвым, хотя и вполне живым. В этот миг Курт вдруг понял, что некоторые просто рождаются мертвыми. Рождаются – и живут себе. Мертвые.

Курт весь сжался, готовясь к чему-то омерзительно-неотвратимому, а незнакомец наклонился и смачно плюнул в Куртову чашку для милостыни, после чего резко развернулся и, буркнув что то неразборчивое, пошел прочь, деревянно перебирая ногами.

Курт услыхал тихий облегченный вздох и, обернувшись, увидел, как Элна аккуратно кладет возле себя довольно крупный и острый с угла камень.

– Вот… – выдохнула она. – Уходить надо. Деревни, конечно, будут грабить, даже жечь будут, а в городах… в городах такое творить станут – сам о смерти запросишь. Можешь мне поверить… я это уже видела.

Курт испуганно вздрогнул; ему показалось, что сухой шорох слов старой нищенки упал на грязную булыжную мостовую, и равнодушно шагающие ноги ужасного большинства, гордо именующего себя человечеством, с хрустом втоптали его в общую грязь.

– А подадут в деревне? – спросил он, встряхнув головой, чтобы отогнать видение.

– Там тоже люди, – ответила Элна – Разные, как везде… Кто-нибудь даст – свет велик…

Курт вздохнул и заглянул в кружку для подаяний. Плевок глядел оттуда весело и победоносно. Первое подаяние за весь день. Спасибо, люди. Настоящий святой шридха, какой-нибудь жрец-аскет из храма Докл Энк – служитель Бога Нищеты, этакий Прокл Гаргутама, про которого даже детям сказки рассказывают – что он сделал бы, этот образец подражания для любого нищего? Почел бы этот плевок подаянием, слизнул его и вознес хвалу своему Богу – а тот, очарованный смирением, послал бы ему щедрого дарителя, так что ли? Впрочем рядовые нищие, по крайней мере те, что составляют Гильдию Нищих Денгера, совсем не похожи на своих святых. Любой из них просто вытер бы кружку рукавом, пробормотал молитву о ниспослании удачи и тут же позабыл бы эту историю, а менестрель… («Я не менестрель и никогда им не буду» – старательно напомнил себе Курт, его пальцы вновь мягко коснулись сида, и тот жалобно звякнул…) любой менестрель убил бы за такое оскорбление кого угодно… хоть бы и самого короля…

"А я не менестрель, " – с тоскливой усмешкой подумал Курт. – «И не нищий: гнев одного и благодарность другого – равно неподъемная ноша для стоящего в пустоте.» А еще Курт подумал: «Я – никто. И есть хочется все сильней.»

В чем-то это бесспорно была правда. Профессии у Курта действительно не было. Когда-то он пытался стать менестрелем. Долго пытался. Но чтобы стать учеником в Храме Песен, нужен талант, причем не абы какой, а яркий и несомненный. Чтобы отыскать местечко при дворе какого-нибудь короля или хотя бы в доме вельможи, нужны связи, знакомства, рекомендации, а их кому попало тоже не дают. Чтобы быть уличным певцом, нужно заплатить в гильдию и научиться, наконец, как следует играть на сиде – на улице за плохую игру и побить могут. И, наконец, чтобы быть бродячим певцом-сказочником и таскаться по деревням, нужно знать чертову уйму всяких шуток, сказок да прибауток. В общем, ничего этого у Курта нет и ничему этому он так и не научился. То есть… научился кой-чему, но…

А вот нищим он никогда не хотел быть и в гильдию ихнюю вступать не пытался – но вышло так, что именно нищенство кормит его, а гильдейским приходится, скрипя зубами, терпеть рядом с собой чужака. Нищенская кружка… и его небывалая, самим им придуманная профессия – зазывала для нищих… вот что спасало его от всех экзаменов на профпригодность, вот что давало ему право существовать в щелях, меж законов и правил, ни с кем не делясь своими мизерными доходами. Однако и защищать его в случае чего – тоже никто не станет. Кроме Элны. Курт припомнил, как она опустила наземь рядом с собой увесистый камень. Сомневаться не приходилось – старушка несомненно пустила бы его в ход, если бы в этом возникла необходимость.

Курт покосился на свою соседку. Элна задумчиво смотрела перед собой, мерно шевеля губами. «Молитву читает», – подумал Курт и вдруг понял, по губам угадал – она же поет! «Песня Дальней Дороги» – когда-то Курт знал этот мотив… если постараться… пальцы легли на лады, сид встрепенулся и запел, вначале глухо, потом все звонче. Элна повернула голову и посмотрела на Курта.

– Спасибо тебе, – сказала она и улыбнулась.

Да, вот такой он и есть, Курт-Зазывала, про которого Элна же и сказала: «Да он сам себе – гильдия, отстаньте от него. Вот пусть сам себе налог и платит.»

И ведь отстали. Все-таки что-то он из своего сида выдавить в состоянии. Кой-кого из прохожих, кто вкусом попроще, а ухом потолще, это иногда привлекает – а значит и нищему, что рядом устроился, тоже что-то перепадет. То есть скорей всего именно нищему и перепадет. Любой человек, вслушивающийся в его музицирование больше минуты, просто звереет и навсегда отказывается от идеи что-нибудь ему давать. Некоторые открыто заявляют, что он им еще и доплачивать должен за то, что они терпят подобное безобразие. Ну, а раз денежка все равно уже вынулась, да тут кстати, совсем рядом сидит такой настоящий, такой правильный нищий, и даже кружка у него гильдейская – медная и с клеймом. Все как положено. И мелкий медный грош со звяканьем падал на дно медной кружки. Медь к меди. Денгер – богатый город. «Медью» здесь зовут нищих, и богатые дамы имеют ее только для подаяния – которое, как известно, угодно богам и даже искупает грехи. У богатых много грехов. Впрочем, теперь не дают даже богатые – видимо, они срочно исправились и больше не нуждаются в искуплении. А может, им просто наплевать. Война…

Курт взял несколько аккордов и запел жалобную песню о несчастном маленьком мальчике, потерявшем всех своих родных и вынужденном просить монетки у холодной и безжалостной луны. Сид хрипло дребезжал. Голос не отставал, с каждой нотой становясь все противнее. Голос и сид словно бы устроили соревнование – кто окажется хуже. Голос лидировал с небольшим отрывом, но сид внезапно совершил рывок и уверенно победил – неожиданно с омерзительным звуком лопнул самый толстый бас, лопнул и скрежеща заскользил по соседнему. Спешивший мимо мрачного вида прохожий вздрогнул и тихо выругался. Выругался, но не задержал шага. Война…

– Что, Элна, сходим, может, на соседнюю? – предложил Курт – Чует мое сердце – здесь нам сегодня, кроме луны и голодного брюха, ничего не светит.

– Отберут твою кружку, – тихо ответила Элна. – А мне штраф дадут.

– Но… Рий и Дорм наверно уже дома, – нерешительно возразил Курт.

– Есть еще Хэк, – заметила Элна. – И ему всегда скучно. Он везде ходит.

Курт вздохнул. Вездесущего старшину нищих он знал хорошо. Тот трижды лично отбирал у него кружку, хорошо зная, что шляпу Курт положить не посмеет. Не посмеет – потому что, положив шляпу, он как бы объявит себя уличным музыкантом… а тогда это уже проблемы совсем другой гильдии. Достаточно просто послать им человечка с информацией – и «неправильного» Курта, это недоразумение природы, изобьют так, что он в жизни ни одной струны больше не коснется. Конкурентам гильдейские музыканты просто ломают пальцы. У них даже приговорочка есть такая: «ложку с кружкой держать будет, а сид и ширгу – никогда…» Старшина нищих хорошо знает, что Курту об этом известно, поэтому и не применяет к нему каких-то суровых мер – зачем? Достаточно просто отобрать у Курта кружку, и можно идти по своим делам – новую Курт раздобудет нескоро. Денег у него нет, а в долг ему никто не поверит. Не те времена, чтоб нищему в долг давали. А ведь он даже и не нищий – так, непонятно что с непонятно чем.

Курт отпустил колок на порванном басу и принялся связывать концы лопнувшей струны, прикидывая, насколько страшнее станет теперь его музицирование. Нет, он никогда не решится положить шляпу, уличные музыканты и без того несколько раз его били. За плохую игру, за оскорбление их нежного слуха. Они с радостью сломали бы его сид, если бы могли. На счастье Курта, сид, передающийся в роду от отца к старшему сыну считается священным: сломать его случайно – и то великий грех для музыканта, а уж намерено этого никто не захочет сотворить. В любой злобе не захочет – потому что от музыканта, совершившего такое, отвернется музыка.

– Сегодня я тебя накормлю, – негромко сказала Элна, и Курт вздрогнув, очнулся от своих невеселых дум. – Сегодня. Но… завтра я ухожу. Если хочешь – можем пойти вместе.

– Куда? – пробормотал Курт несчастным голосом. – Куда можно уйти?

– А куда угодно! – усмехнулась Элна. – Главное – сделать первый шаг, а там уж… сам потом удивишься, куда тебя ноги занесут. Я-то пойду к родне, в деревню. Есть у меня там кое-кто, если не все еще поумирали, конечно. А что касается тебя – хочешь совет?

– Давай, – сказал Курт

– Ты ведь еще молодой совсем, – мягко проговорила Элна. – Так вот, это отец твой был музыкантом, а не ты. Ты не обязан пытаться повторить его путь. Это ему казалось, что тебе будет хорошо с этим многострунным корытом – и ты не виноват, что у тебя к нему душа не лежит.

– Что?! – хриплым шепотом завопил Курт. – Что ты такое говоришь?! Я… я – люблю сид… и музыку тоже люблю! Я…

– Да. Я так и поняла, – усмехнулась Элна, а потом, внезапно наклонившись к Курту, отчетливо и властно произнесла. – Разбей свой сид о дерево и найди себе дело по душе. Стыдно в твоем возрасте с протянутой рукой ходить.

В глубокой задумчивости Курт топнул зачем-то ногой – и засохшая уличная грязь вдруг треснула. Из под нее проступило нечто схожее с весенним небом. Курт мельком глянул вниз, ошарашенно потряс головой, снова посмотрел. А потом нагнулся и, запустив руки в потрескавшуюся корку грязи, стал разгребать мусор. Оказалось, треснула не только грязь. Грубый булыжник у стены то ли давно устал от жизни, то ли от природы был хрупким. Удара башмаком оказалось достаточно. То, во что он превратился, не слишком отличалось от уличной грязи, а под ним…

Мостовая этого города когда-то была небесно-голубой, а на каждом камне… каждый камень был украшен изображением витязя, трубящего в рог. Белого Витязя на белом Коне.

Курт восторженно потряс головой. Под грязью, оказывается, скрывалась целая картина!

Курт поднял глаза и посмотрел.

На город.

На людей.

На стоящий вокруг город и на идущих мимо людей.

На людей и на город, втоптавших в грязь ТАКОЕ…

Когда-то Курт учил несколько баллад об этом незапамятном рыцаре. Легендарном Хранителе Края.

Они втоптали его в грязь.

Курт посмотрел вокруг. Ладони сами собой вернули грязь и обломки камня на прежнее место.

Лучше уж так. Они забыли тебя. Спи, витязь. Не стоит тебе появляться среди них. Они на все способны, лишь бы никто не помешал им равнодушно проходить мимо. Спи, витязь.

…Война надвигалась медленно и неуклонно, словно прилив. Каждая накатившая волна в конце концов откатывалась, но на смену ей уже спешила новая – которая продвигалась уже чуточку дальше. Мудрые старики знают: любой прилив раньше или позже сменяется отливом. Знают они и другое: на освободившемся от схлынувшей волны песке всегда остаются трупы. Трупы людей. Трупы государств. Трупы народов.

Волны войны катились из страшного королевства Рон, и, хотя имели они конкретную цель, катились они, не разбирая дорог, не щадя ничьих земель, не вспоминая о былых священных клятвах и вечных союзах. Королевство Рон не всегда было страшным. Знало оно и лучшие времена. Годы и годы величия, мудрости и красоты. Плохо, когда Король умирает не успев оставить наследника. Еще хуже когда ни один из претендентов не обладает неоспоримыми правами на трон. И уж совсем плохо, когда в борьбе за престол некоторые из них начинают пользоваться услугами магических орденов с весьма сомнительными репутациями. Черные Маги правят теперь королевством Рон – и волны войны бегут и бегут от него в задыхающийся от беспрерывной битвы Джанхар, в котором некий мудрец, по слухам, произнес некое пророчество. О чем оно было, разумеется, никто не знает – кто ж простому народу-то про такие вещи сказывать станет! Однако что-то там такое было – не зря же черные маги так развоевались. Они конечно и без того повоевать не дураки, но не до такой же степени!

Даже самому себе Курт не смог бы объяснить, почему он все-таки не пошел вместе с Элной в ее деревню. По правде говоря, ему было безразлично, куда податься, но…

После того, как в одном из самых грязных трактиров города, по какому-то странному недоразумению носящем гордое прозвание «Королевский Дракон», Элна накормила его действительно королевским ужином – такого вероятно хватило бы и дракону, а не только барду-недоучке – он встал, поблагодарил и вдруг сказал что уходит. Уходит прямо сейчас. Не откладывая. Он не знал, что на него нашло – просто некий неведомый собеседник внутри его самого вдруг решил, что пришло время. Время уходить.

Элна внимательно посмотрела ему в глаза, а потом улыбнулась и сказала, что он молодец, что наконец-то он стал взрослым и что она желает ему удачи. А на прощанье, на удачу опять же, подарила ему серебряную монетку. Целое состояние! И откуда у нее?.. Монетку Курт завернул в не слишком грязный еще платок и упихал подальше за подкладку своего драного плаща. В последнее время в подкладке образовалось столько дыр, что Курт перестал сокрушаться об отвалившихся карманах.

Курт уходил. Уходил из города. Уходил совсем. Какое-то странное чувство смутно билось у него в груди – он еще не знал, что это называется «ликование». Серые городские сумерки тяжелой паутиной оседали на плечи. Курт шел и слышал, как во всем городе хлопают закрывающиеся окна и двери, как задвигаются на ночь засовы, захлопываются ставни. Где-то там, в центре, на богатых улицах шла драка, слышались пьяные голоса ссорящихся из-за добычи наемников и звон стали. Курт уходил дворами и переулками. Он уже знал, в котором месте перелезет стену.

Опять вспомнился всадник. Облачный Воин. Так его называли когда-то. Когда-то очень давно… Курт жалел что не может вырыть и унести камень. Ему, небось, тоже несладко, бедняге…

С другой стороны, если стража накроет меня таскающим камни из городской мостовой… Всаднику – что, он каменный, а меня так отходят дубинками! Нет уж. Как-нибудь потом, если жив останусь.

Внезапно он понял, до какой степени ненавидит этот город. На самом деле ненавидит. Открытие потрясло его. Денгер… город, в котором он несколько лет просидел у грязной холодной стены… город, в котором даже в лучшие дни удавалось всего лишь кое-как выживать, а в остальные – только бы не сдохнуть… город, в котором в пьяной драке зарезали его отца… как он мог считать, что любит его?

Что за чудовищное колдовство держало его здесь столько времени?

Колдовство? Далекие отзвуки призрачного рога достигли его и ласково коснулись, словно весенний солнечный луч, шаловливо скользнувший из-за ветвей, ненароком задетых пролетающим ветром.

Далекие отзвуки призрачного рога?

Нет. Это всего лишь ветер ерошит волосы.

Почудилось.

Курт ловко забрался на потрескавшуюся от времени стену – только слабо звякнул привязанный за спиной сид – взобрался и посмотрел назад. Посмотрел – и подумал, что все это время прожил в капкане, прожил, даже не осознавая, что это капкан.

– Я никому ничего здесь не должен, – сказал он, глядя в неспокойную тьму кварталов. – И я всех вас прощаю, – добавил он мстительно. – Будьте настолько омерзительны, насколько вам этого хочется. Я пошел.

С этими словами он решительно спрыгнул со стены в охватившие город сумерки.

Еще какой-нибудь десяток лет назад он вполне мог бы угодить в глубокий ров, наполненный водой. К счастью, те времена давно прошли, и Курт просто рухнул на какую-то кучу мусора. «Куча мусора» взвыла дурным голосом и, невежливо стряхнув Курта, принялась торопливо натягивать штаны. На Курта водопадом обрушилось невероятное месиво из руганей всех стран и народов. Точней говоря, это был не водопад, а натуральный грязевой поток.

С трудом стряхнув с себя обломки устного народного творчества, Курт вгляделся в застегивающую штаны тень. Перед ним, основательно покачиваясь, стоял здоровенный, в охапку пьяный наемник из тех, что сегодня бесчинствовали в городе. Одной рукой он все еще пытался застегнуть сползающие штаны, другой – нашаривал меч. На счастье Курта, пояс наемника, видать, тоже здорово нагрузился и перестал исполнять свои непосредственные обязанности так, как этого требуют командиры, уставы и просто здравый смысл. В результате меч съехал незадачливому вояке на самую задницу, где и пребывал в настоящий момент, являя собой некую пародию на идею хвоста.

– Щенок! – выдохнул наемник. В его мутных глазах колыхалось что-то такое, чего Курт предпочел не рассматривать.

«Сейчас он меня убьет» – отрешенно, как о чем-то незначительном, подумал Курт. – «Вот сейчас – убьет…»

– Убью! – выдохнул наемник. – Вот сейчас – убью!

«Он еще и мысли читает!» – непонятно чему испугался Курт. – «Ну и пусть читает, подумаешь невидаль!» – тут же заспорил он сам с собой.

Наемник икнул, качнулся и тяжело шагнул к Курту. Прежний Курт тут же дал бы деру: где уж ему, убогому недоучке, сражаться с кем бы то ни было… его даже старшина нищих обижал почем зря, а ведь совсем уже старик, если рассудить… где ж ему, неудачнику, сразиться с воином, пусть даже и пьяным. Так то – прежний Курт. Тот несчастный городской сопляк, трясущимися руками подбирающий брезгливо брошенные монетки. Но его больше не было. Он умер. А перед наемником стоял Курт, Перелезший Через Стену – и это был совсем другой человек.

Наемнику, наконец, удалось отыскать свой меч, но на этом его удача и кончилась – видно, сильно он перетрудил свою судьбу, во фляге его везений обнаружилась дырка, и все вино, увы, давно вытекло. Пока он непослушными руками ловил меч, Курт собрался с духом, поймал удачу и прыгнул. Прыгнул и толкнул наемника в грудь. Вякнув что-то нечленораздельное, наемник нелепо взмахнул руками, в одной из которых, кстати, уже оказался меч, после чего картинно запнулся, запутался в собственных ногах и тяжело рухнул на спину. Когда Курт осмелился приблизиться, его первый враг был уже глубоко и безнадежно мертв. Он разбил голову о камень, подвернувшийся невероятно кстати. Нет, бывает же! В распахнувшемся лунном свете тускло блестел меч которым он так и не успел воспользоваться.

– Я убил человека, – самому себе сказал Курт. Помолчал и добавил. – Воина. Наемника. Врага, – еще помолчал и решительно закончил. – А теперь я пойду и разобью сид о дерево. И больше ни о чем не буду жалеть. Элна была права. Спасибо.

Он хотел было забрать меч – в конце-концов так было бы только справедливо, в каждой второй балладе герой обязательно забирает себе меч поверженного им противника, а иногда и не только меч. Коня, жену, драгоценное убранство и прочие радости жизни. Но, подумав, Курт отказался от этой идеи. Жены у этого проходимца скорей всего никогда не было – кому он такой нужен? Коня он, вероятно, уже пропил. Никакого добра при нем не наблюдалось, а одежда… честное слово, Курт никогда не обменял бы свою драную, но чистую одежонку, на то грязнющее безобразие, что изволил напялить на себя господин наемник. Теперь уже бывший господин наемник. Труп. Курт никогда ничего не брал у мертвых. И не собирался начинать сегодня, что бы там ни пелось в этих самых легендах. К слову сказать, мертвые враги в этих самых легендах выглядят безмерно прекрасными. Даже самые зловещие – выглядят. Такими же, как при жизни. Вот. А наемник и при жизни выглядел так, что смотреть не хотелось, а уж теперь-то… Вот так и выглядят настоящие трупы, приятель. Привыкай. Нет в них ничего величественного. Нет ничего красивого. И вот этими грязными руками он касался своего меча, держался за рукоять… нет уж! Как-нибудь обойдусь. И кстати, будь у меня меч, разве я не попытался бы им воспользоваться? Вряд ли я стал бы толкать этого типа. И кто знает, что бы тогда было? Меня ведь никто не учил владеть мечом.

Приняв такое решение Курт решительно развернулся и направился прочь. Туда, куда глядели глаза.

Беду Зикер предчувствовал. Когда слабеют некогда могучие силы, начинаешь искать новые способы воздействия на реальность. Зикер Барла Толлен, один из основателей Ордена Черных Башен, некогда лучший боевой маг Ордена, а теперь просто слабый усталый старик, остановился на ясновидении с помощью магического шара. Многие маги практикуют этот способ предсказания будущего, но многие ли владеют им в совершенстве?

Если по-правде – немногие.

Да и зачем, собственно, если это самое будущее всегда можно изменить? Достало бы сил.

А вот когда недостает…

С возрастом сила мага бесспорно растет, но… до определенного момента. Пока слабеющее тело не предает своего хозяина, и с частью сил приходится расставаться. А потом со следующей частью. Еще. И еще. Сила больше не вмещается в хрупкую оболочку тела. Взорваться от собственной силы – невеселое дело. И малоприятное.

Вот тогда-то на смену силе приходит мастерство. А если повезет, то и мудрость, потому что от одного мастерства без мудрости – мало проку. Вот тогда и появляется нужда в ясновиденье и прочих, тому подобных вещах, от которых с таким презрением отворачивался раньше.

Беду Зикер предчувствовал. Заниматься ясновиденьем – и пропустить такое… это не для него, извините. Предчувствовал, конечно. Но, как всякий живой человек, надеялся, что грозу пронесет мимо. Увы.

Зикер уже довольно давно знал о появлении в мире весьма необычного мага. Едва успев народиться, тот весьма существенно пошатнул равновесие оного. Такие вещи ощущаются сразу. Зикер надеялся только, что появление этого существа прошло незамеченным для Архимага, равно как и для всех прочих Архимагов, сколько бы их ни было. Если мальчишка – то, чем кажется… лучше бы Ордену Черных Башен и вовсе с ним не связываться. Слишком непредсказуем. Непредсказуем и страшен. Слишком… Зикер не мог подобрать сравнений для его магии. И очень надеялся, что мальчишка останется незамеченным. Что он сам ничего не заметит. Не заметит, не поймет, не почувствует, не обнаружит, не разовьет своего дара, умрет в свой срок. Пусть его совсем, с его сумасшедшими чудесами.

Увы. Надежды надеждами, а такое даже эта пародия на Архимага не пропустит. Страшная, невероятная магия. Почти не связанная с силой… Не пропустил. Заметил, гад. Выследил. Еще бы. У него теперь такой штат верноподданных шпионов… Люди. Демоны. Маги. Маловато осталось от былой жалкой карикатуры, капризно требовавшей себе мозги. Этот Архимаг не так прост, и своего не упустит. Купил парнишку у родителей. Большие деньги – по их понятиям. Там, у себя, в своем задрипанном городке, они теперь большие господа. На радостях они даже не поинтересовались, кому продают сына и для чего.

Зикер догадывался, зачем его зовет Архимаг. Идти не хотелось, но…

Не идти – еще хуже.

Архимаг встретил его улыбкой. Изо всей своей коллекции улыбок он выбрал эту. Самую поганую. Довольную улыбку обожравшейся акулы. Хозяином этой улыбки когда-то был прежний Архимаг.

Стоя у подоконника, Архимаг демонстративно давил мух, а в уголке его кабинета, съежившись в комок, на полу сидел щуплый подросток с торчащими во все стороны локтями, коленями, глазами, волосами и ушами.

– Познакомься, Зикер, – сказал Архимаг, вытирая пальцы о свою белоснежную мантию. – Это – твой новый ученик. Его зовут Тенгере.

Услышав свое имя, парнишка вздрогнул и сжался еще сильнее.

– Я… должен учить его? – обреченно спросил Зикер.

– Не просто должен. Обязан, – сказал Архимаг. – Я тебе потом подробно расскажу, чему именно ты его научишь.

Склонившись в почтительном поклоне, Зикер исподлобья внимательно наблюдал за мальчишкой. Невероятный маг. Невозможный. И если Архимагу удастся поглотить его… или хотя бы сделать его своим орудием… Архимаг станет совершенным в своей силе. Непобедимым. Может быть даже – бессмертным. И тогда Зикер перестанет быть ему нужным. Впрочем, не тогда, а гораздо раньше… Слишком много знает и уже не нужен – все равно что мертв… Архимаг делает единственную ошибку. Отдает Тенгере в ученики Зикеру. Есть еще время что-то придумать. Пока еще есть. Потому что рано поглощать мальчишку. Талант его не созрел и в таком виде ни к чему не пригоден. Архимаг знает это – иначе зачем ему Зикер? Значит, время еще есть. Бедный парень. И за какие грехи ты влип в наши игры? За что тебе такой чудовищный дар?

– Забирай его, Зикер! – распорядился Архимаг. – Завтра… Завтра придешь ко мне в это же время. Я расскажу чему его нужно учить в первую очередь.

– Что ж, я займусь мальчишкой, раз такова ваша воля, – сказал Зикер и наградил паренька такой зловещей улыбкой, что тот задрожал от ужаса.

– Ты нашел верный тон, Зикер, – одобрительно заметил Архимаг.

– Стараюсь, Ваша Милость, – ухмыльнулся Зикер.

Еще раз поклонившись, он ухватил Тенгере за шиворот и поволок к двери. Мальчишка повис у него на руках, и, казалось, потерял сознание.

Смертный ужас сковал Тенгере. Ему было страшно и раньше. Особенно когда он понял, что его продали какому-то сумасшедшему магу, а вовсе не «ученому человеку, сведущему в разного рода науках.» Ему было страшно, пока его везли какие-то уродливые твари, похожие на людей только издали, и то если очень сильно напрячь воображение. Но когда тот, похожий на мерзкую лубочную картинку, с доброй улыбочкой и злющими глазами маг позвал второго…

Второй был по-настоящему страшен. Гораздо страшней первого. А еще… он не был нарисованным. Он был настоящий. В того, первого, можно было не верить. Сжаться в комок, закрыть глаза и убедить себя, что все это просто дурной сон. Мало ли что во сне приснится? Любой сон рано или поздно кончается… А этот… этот был настоящий. А схватил-то как! Не иначе, убьет сейчас…

Но, едва дверь захлопнулась, как злобная хватка превратилась в крепкое дружеское объятие. Лицо мага утратило выражение преувеличенной зловещести. Взволнованный голос прошептал в самое ухо: «Держись, малыш! Ты попал в очень плохое место. Быть может, в самое плохое место в твоей жизни. Да к тому же здесь теперь стало совсем плохо. А это очень опасно, когда в плохом месте становится плохо. Но ты не бойся! Я тебя в обиду не дам!»

Тенгере еще не знал, как часто люди врут. И уж конечно, он не знал, что маги врут почти постоянно. Он поверил. На его счастье, Зикер сказал правду. Тенгере был нужен ему самому. Не меньше, чем Архимагу.

Зикер в толк взять не мог, что на него нашло. Почему он вдруг шепнул этому почти свихнувшемуся от страха бедняге слова ободрения. Жалость? За черными магами такого не водится. Зикер был черным магом очень долго. В конце концов, он был одним из основателей этого ордена. Вот только… в отличие от многих других, он был черным магом не всегда. Быть может, в этом дело?

Видения детства и юности промелькнули перед ним необычайно отчетливо. Это было так… так давно, что даже его память мага…

Если бы ему хоть немного хуже удавались все эти трюки с боевой магией, если бы ему попались другие наставники…