Текст книги "Мне тебя заказали"

Эдик лишь обернулся и поглядел на вошедшего юношу своими чёрными, как смородины, глазами и сально улыбнулся. Михаил в жуткой досаде захлопнул дверь спальни.

Через некоторое время Эдик вышел из спальни, облачённый в отцовский голубой махровый халат, и чинно прошествовал в ванную. Включил там воду и долго мылся. А потом вышел оттуда, закурил ароматную сигаретку, похлопал Михаила по плечу, подмигнул своим чёрным масляным глазом и снисходительно произнёс:

– Такие вот они, старичок, дела…

Михаил позеленел от злости и осознания собственного бессилия. Он понимал, что обязан был мощным сокрушительным ударом сбить мерзавца с ног, но он не сделал этого. Даже ответить ничего не смог. Он просто пошёл и напился. Пришёл домой вдребезги пьяный, а затем они пили водку на кухне с Эдиком, хлопали друг друга по плечу и даже целовались. А мать наблюдала эту позорную сцену с нескрываемым одобрением.

– Жизнь течёт, старичок, куда денешься? Живым жить, – бубнил Эдик.

– Все путём, старик, все путём, никаких проблем, – отвечал шестнадцатилетний Михаил и тянулся за очередной рюмкой.

– Давайте жить дружно, – елейно улыбаясь, произнесла мать, и при этих словах Михаила вырвало прямо на пол кухни.

…Так прошло два года. И наконец Михаил принял решение.

– Я, пожалуй, сниму себе квартиру, – пробасил он, стараясь не глядеть в глаза расцветшей за это время, румяной и пышной матери.

– Да? – заблестели радостью глаза матери. – А что? – поглядела она на него внимательно. – Снимай, Миша, снимай. Не так уж это дорого. Деньги у тебя есть… Дело доброе… А подобрать вариант я помогу. Есть у меня ещё добрые знакомые.

Подобрать вариант оказалось делом и впрямь нелёгким. Рынка аренды квартир тогда ещё не было. Но мать действительно помогла. И в 1987 году восемнадцатилетний Михаил стал жить отдельно от матери.

Жить отдельно ему понравилось. Сначала он снимал квартиру в Орехово-Борисове недалеко от матери, потом перебрался в Ясенево. Домом же он не считал не только съёмные квартиры, но и ту, в которой был прописан, слишком уж разительно отличались они от их прежней четырехкомнатной. О той жизни напоминала только дача, но теперь там все лето торчал весёлый Эдик, устраивавший со своими не менее весёлыми друзьями бесконечные пикники и шашлыки. Так что и там ему было не очень сладко…

У Михаила было постоянное ощущение, что вся эта жизнь какая-то временная, что обязательно наступят дни, когда он снова переедет в центр, снова почувствует себя хозяином жизни, станет наслаждаться этой жизнью, как наслаждался в детстве. Почему бы и нет? Ему нет и двадцати. Он поступил в Плехановский институт, тот самый, который в своё время окончил и его отец, он получил водительские права и стал ездить на отцовской «девятке» вишнёвого цвета, у него ещё остались деньги. Что остаётся делать? Только жить да радоваться… И ждать своего часа, который обязательно наступит…

И он стал радоваться… Стал вести весёлый распутный образ жизни, тем не менее институт он не бросил и успешно сдавал сессию за сессией. Он верил, что образование пригодится ему и что лучшие времена у него впереди…

А пока наслаждался молодостью и беззаботностью. От девушек не было отбою… Пока не встретил одну… Ему казалось, он любит её. Связь с ней продолжалась около года с перерывами на бурные ссоры, заканчивающиеся трогательными примирениями и новыми взрывами страсти… Потом она забеременела от него. А вот это в его планы никак не входило. Он стал уговаривать её сделать аборт. Она не хотела, ей хотелось ребёнка, хотелось замуж. О женитьбе же Михаил думал с чувством панического ужаса. Связывать себя в двадцать один год?! Какой бы это было глупостью, каким безрассудством! Посоветоваться было не с кем, друзей практически не было, а мать давно уже стала для него чужим человеком, да у неё и самой появились серьёзные проблемы, которыми она стала делиться с сыном. Её распрекрасный черноглазый Эдик, за её счёт ездивший на её «Волге», замечательно погуливал с молоденькими телками и даже время от времени приводил их в её двухкомнатную квартиру, когда она была на работе. Но она безумно любила его, боялась расстаться с ним, выгнать его вон была не в состоянии… Так и тянулась эта позорнейшая связь, прожирались и отцовские денежки, и зарабатываемые ею… А ей было уже под пятьдесят… Эдик был лет на двадцать моложе её, чего ожидать? Все в порядке вещей… И Михаила это не касалось, его заботили свои проблемы…

… – Мне только двадцать один год! Я не могу обременять себя ребёнком! – злобно кричал Михаил той, которой ещё два месяца назад клялся в вечной любви и с которой проводил такие сладкие часы. – Ну потом, потом у нас обязательно будет ребёнок, только не сейчас, я ещё не кончил институт, ты вот кончила, а я нет… Ну сделай аборт, дорогая, я тебя прошу, – менял он тональность этого мучительного разговора.

– Будь ты проклят! – сказала наконец она и хлопнула дверью его квартиры.

Михаил почувствовал, что на сей раз она ушла навсегда, и вздохнул с облегчением… Жизнь начиналась сначала… А по ней можно было погрустить, попереживать в одиночестве… Куда лучше, чем недосыпать от детского плача и тратиться на всякие там коляски-кроватки-распашонки… Бр-р-р… Кошмар какой… Какой бы это был кошмар! Разве о такой жизни он мечтал?.. Ну ладно, кажется, проехало…

Потом он понял, что ему не хватает её, что он не может без неё существовать. И он, выждав время, поехал к ней домой.

Отец мрачно поглядел на него, но в квартиру впустил. В её комнате слышались весёлые женские голоса. Михаил робко постучал.

«Войдите!» – крикнула она.

Он вошёл. Увидел там её, румяную, весёлую, нарядно одетую. С ней сидели ещё две девушки.

«Подсаживайтесь к нам», – томно глядя на него, произнесла одна, высокая, с распущенными белокурыми волосами.

«Нет, он не будет к нам подсаживаться, – рассмеялась его бывшая любовь. – Мишеньке пора домой, Мишенька у нас ещё маленький. Пошёл вон, Мишенька, и пожалуйста, сделай одолжение, больше сюда не приходи…»

Оплёванному Михаилу ничего не оставалось, как повернуться и уйти. Большой букет роз он так и унёс с собой, как дурак…

Когда он садился в машину, белокурая девица окликнула его. Он понравился ей, она ему тоже, он посадил её в машину. И между ними завязался роман. Жизнь шла своим чередом…

И все было бы распрекрасно, если бы не одно «но». Постепенно подходили к концу отцовские денежки…

Он наконец-то закончил Плехановский. Шёл роковой, переломный 1991-й год… Он категорически отказался от предложенной ему матерью работы. Разве для этого он заканчивал институт? Судьбоносный момент в жизни страны, основываются частные предприятия, люди делают деньги. А он будет прозябать экономистом в какой-то гнусной конторе…. Нет, он дождётся своего часа… Михаил был по природе оптимистом, он был абсолютно уверен в том, что его час наступит, надо только подождать. И он станет богатым, всемогущим человеком, у него будет все – шикарная квартира в центре, «Мерседес» или «БМВ» последней модели, загородная вилла, отдых на лучших мировых курортах… Все будет у него, надо только выждать, не торопить события…

Его новая подруга оказалась женщиной весьма практичной и пробивной. Она все время хотела найти ему хорошую работу, но пока ничего не получалось.

…Выпив пива, Михаил пришёл домой, развалился в кресле и листал рекламную газету.

От этого занятия его отвлёк телефонный звонок.

– Мишенька, – крикнула в трубку белокурая подруга. – Я нашла тебе работу! Это именно то, что нужно. Открывается малое предприятие «Гермес». Учредитель – Фонд афганцев-инвалидов. Как раз сейчас идёт набор сотрудников. И требуются мужчины от двадцати до тридцати пяти лет с высшим образованием (желательно экономическим) или молодые люди, отслужившие в армии, ну, это для охраны и тому подобное. Но там есть место менеджера. Будешь получать в твёрдой валюте. И недалеко от тебя – Тёплый Стан, улица академика Варги, дом… Завтра же поезжай туда. Там коммерческим директором назначен бывший афганец Кондратьев Алексей, заместителем у него Олег Никифоров. Запиши телефон. А я уже поговорила о тебе с кем нужно. Они будут торговать продуктами питания, поставки из Китая… Золотое дно, не тяни, а то пожалеешь потом. Я так тебя расписала – молодой специалист, грамотный, толковый, моя двоюродная сестра по отцу там секретаршей работает, её Аллой зовут… Все. Пока. Целую…

«А что? Поехать поглядеть, что ли, что это за „Гермес“ такой? – подумал Михаил. – Рядом же совсем, в Теплом Стане. И как раз для меня. Чем я не подхожу? Двадцать два года, образование высшее экономическое. Завтра же и поеду, оденусь как следует, на тачке подкачу… Пусть видят…»

Он позвонил по указанному телефону, рассказал о себе. Разговаривали с ним очень любезно и предложили приехать прямо сейчас. Он вежливо отказался, сославшись на занятость, проклиная себя за то, что выпил пива. «Ещё не хватало ехать устраиваться на работу с таким выхлопом…» Тогда ему предложили приехать завтра с утра…

– Приезжайте, Михаил Гаврилович, такие люди, как вы, нам очень нужны, – произнёс спокойный мужской голос.

У Михаила сразу же поднялось настроение, он просто воспрял духом, веря в то, что это и есть начало его головокружительной карьеры преуспевающего бизнесмена.

Но на следующий день ему не удалось поехать туда. Утром позвонила мать и дрожащим от волнения голосом попросила приехать к ней на Каширское шоссе.

– Не могу я, мам, – с досадой сказал Михаил. – На работу, понимаешь, еду устраиваться… Хороший вариант. И неподалёку тут…

– Мишенька, он избил меня! Понимаешь ты, избил! Ты мне сын или нет? Этот подонок, этот нахлебник поднял на меня руку! Замахивался и раньше, а этой ночью… Он избил меня! Кто, кроме тебя, родного сына, может за меня заступиться? – зарыдала мать. – Что же мне, за братьями в Ярославль ехать? Тебе-то потом не стыдно будет?

– Хорошо, я приеду, – проворчал Михаил.

Хотя ехать ему совершенно не хотелось. Ещё не хватало ввязываться в драку с этим мерзавцем. Эдик был человеком цветущим, далеко не слабого сложения, к тому же к нему и на квартиру и на дачу порой приезжали люди весьма сомнительные, с явно выраженной уголовной внешностью… Но делать ничего не оставалось. Не отказывать же матери? Стыдно, не стыдно, все это пустая болтовня, зато он знал, что у неё осталось ещё немало деньжат, не так уж она глупа, чтобы все разбазарить с этим подонком… А если он не приедет, черта с два ему что перепадёт. Работёнка эта и высокая зарплата ещё вилами на воде писаны, а мамашины деньги живые, настоящие…

И он сел на машину и поехал к матери… На развилке Варшавского и Каширского шоссе, печально известном всем водителям месте, попал в чудовищную пробку, и его машину поцарапал какой-то грузовик. Михаил выскочил из машины и с истерическим криком бросился к водителю грузовика, намереваясь вступить в драку. Но открылась дверца «КамАЗа», и оттуда вылез парняга в куртке. С блинообразной рожи с конопушками глядели на Михаила оловянные глазёнки. А кулаки были больше, чем голова. Драться с ним было равно самоубийству. Михаил сразу сник и бросился искать гаишника.

Инцидент был исчерпан только через час, парняга, глупо улыбаясь, обещал возместить ущерб, и Михаил на поцарапанной машине продолжил свой путь. Но тут же убедился в справедливости пословицы, что нет худа без добра… За время, пока Михаил выяснял отношения с конопатым парнягой, мать успела помириться с Эдиком. А точнее, Эдик с ней, вовремя сообразивший, что перегнул палку и ссориться с богатенькой вдовушкой ему совершенно ни к чему.

– Он извинился, – шепнула мать, открывая сыну дверь. – Он горяч, но отходчив…

У Михаила отлегло от сердца. Вступать в конфликт с Эдиком уже было не нужно. И это мигом подняло ему настроение, упавшее из-за инцидента на дороге и отвратительной вмятины на левом крыле «девятки». Он так вдохновился, что стал для виду разыгрывать роль сурового материнского заступника. Нахмурил свои чёрные брови и сделал решительный шаг в комнату, постаравшись придать своему лицу максимально грозный вид.

За столом перед традиционной бутылкой коньяка сидел черноволосый Эдик в белой футболке. Своим чёрным, как смородинки, глазёнкам он умудрился придать виноватый блеск.

– Что тут у вас происходит? – мрачно спросил Михаил.

– Да так… – развёл волосатыми руками Эдик. – Понимаешь… Я был не прав… Я просто невыдержанный человек, неврастеник, Миш, – ослепительно улыбнулся он белыми зубами и тут же потупил глаза. – Я очень люблю твою мать, дорогую нашу Верочку… Мне с ней так хорошо. И ей тоже со мной хорошо… – Он томным взглядом одарил годящуюся ему в матери любовницу. – Но мы оба очень нервные, вспыльчивые… Я сам не знаю, как все это могло получиться… Ну прости меня, Верочка, говорю в который раз, теперь при твоём родном сыне… Как я мог так поступить, до сих пор не пойму…

– Ладно, проехало, – махнула рукой мать, снисходительно улыбаясь. – Выпьем мировую… Я на бюллетене, сынок, отдыхаем сегодня после стресса. Садись с нами.

– Вас не разберёшь, – пробурчал Михаил, довольный тем, что не пришлось связываться со скользким как змея и вызывающим опасения Эдиком. Радость просто-таки распирала его впалую грудь. Михаил был довольно труслив от природы, дрался плохо и страсть как не любил никаких конфликтов… И больше всего на свете боялся попасть в такую ситуацию, что будет вынужден защищать близкого человека… И пока бог миловал, пронесло и на этот раз…

– Давай, Миш, садись, я налью тебе, – проворковал Эдик, и Михаил, продолжая мрачно глядеть на обоих, снизошёл и сел.

Пьянка получилась грандиозная… Ехать на машине уже никуда было нельзя, и Михаил остался ночевать. Наутро они стали опохмеляться. Мать постоянно целовалась с Эдиком, ходила полуголая и вела себя крайне непристойно. Но Михаилу было просто противно, никакой обиды и ревности он не испытывал.

– Мой Эдичка такой хороший, – ворковала мать, сидя у любовника на коленях и пытаясь дотянуться губами до его могучей шеи. Эдик плотоядно улыбался, громко сопел и, не стесняясь Михаила, откровенно лапал её.

Михаил оставил машину около материного дома, взял такси и поехал на свою квартиру отсыпаться. А на следующее утро вернулся за машиной и сразу же отправился в Тёплый Стан в офис малого предприятия «Гермес».

Офисом оказалась обычная трехкомнатная квартира на улице академика Варги. «Малое предприятие „Гермес“, – прочитал он вывеску на двери…

Михаил нажал кнопку звонка.

Открыла миловидная девушка в коротком платье. Это, очевидно, и была Алла.

– Вы к кому? – спросила она, приветливо глядя на Михаила, высокого, стройного, в жёлтой обливной дублёнке и с непокрытой головой, крутящего на указательном пальце ключи от машины.

– Я Михаил Лычкин… По поводу работы… Я звонил… позавчера… Меня просили приехать… А я, понимаете, как назло, заболел. Простудился… Вы, я так понимаю, Алла? Мне вообще-то нужен Кондратьев Алексей Николаевич…

– Алексей Николаевич скоро будет. Пройдите сюда, пожалуйста.

Михаил прошёл в хорошо отремонтированную и обставленную офисной мебелью большую комнату. Сел на кожаный диван. Девушка села за письменный стол и стала печатать что-то на электрической машинке. Михаил заложил ногу за ногу, расстегнул дублёнку и искоса поглядывал на симпатичную молодую девушку… Та порой тоже отрывалась от машинки и бросала мимолётный взгляд на него. Так прошло примерно минут пятнадцать.

– Как дела, Аллочка? – раздался из передней густой бас. – Кто звонил?

– Звонил Олег Ильич из Харбина, Алексей Николаевич. Сказал, что договорился о новых поставках. Он перезвонит вам. Потом звонили из налоговой инспекции, из Пенсионного фонда. Звонили Левенберг и Юшин, оба сказали, что все продукты распроданы. Просят ещё товар.

– А вот это хорошо, Аллочка, это очень хорошо. – В комнату вошёл высокий седой человек лет тридцати пяти в китайской куртке и кожаной кепочке. – Надо же, только два часа отсутствовал и столько звонков. И все мной интересуются, и Пенсионный фонд, понимаете ли, и налоговая инспекция. – Он подмигнул Михаилу, словно старому знакомому. – Вы ко мне?

– Здравствуйте, – поднялся с места Михаил. – Да, к вам.

– Здравствуйте, – протянул ему руку вошедший. – Я Кондратьев, директор «Гермеса». Вы по какому вопросу по мою душу?

– Моя фамилия Лычкин. Михаил Гаврилович Лычкин. Я вам звонил позавчера.

– Ну, во-первых, не позавчера, а третьего дня. Мы ждали вас позавчера. Что же вы не пришли?

– Я заболел. Неожиданно поднялась температура, – промямлил Лычкин.

– Позвонили бы. Понимаете, в чем дело, господин Лычкин. Место, которое я хотел предложить вам, уже занято.

– А что это за место?

– Хорошее место, – открыто улыбнулся Кондратьев. – Место менеджера, Михаил Гаврилович. А свято место, как известно, пусто не бывает.

От досады Михаил прикусил губу. Вот тебе и карьера бизнесмена. Черт бы побрал мамашу с её волосатым Эдиком!

– И что же теперь? – пробубнил Михаил.

– А теперь придётся обождать. Вообще-то вы нам подходите по всем показателям. Но… опоздали. Вчера я оформил на это место другого человека. Вакансия занята…

– Ладно, я пошёл, – покрутил на пальце ключи от машины Михаил и направился к выходу.

– Послушайте, – остановил его Кондратьев. – Я могу пока предложить вам место… грузчика.

– Грузчика? – вспыхнул Лычкин. – Но я закончил Плехановский институт.

– Ну временно, временно. Поработаете, войдёте в курс нашего дела. Да и зарплата будет немалая. В свободной валюте, между прочим.

– Да? – воодушевился Лычкин.

– Да, да. Для начала двести долларов в месяц. Соглашайтесь, а потом разберёмся. Очень не хотелось бы терять такого работника, молодого специалиста. Мы же только начали работать, правда, довольно успешно. Возим продукты из Китая, и все разбирают, привозить не успеваем. Но сейчас у нас первая цель – рассчитаться с банком за кредит. Преодолеем это, дальше все пойдёт как по маслу! А грузчиками и мы ещё пару месяцев назад наработались всласть, и я, и мой заместитель Никифоров. Только вот Аллочку бережём от такой работы, – подмигнул он девушке. – Ну? Как вы? Согласны?

Михаил подумал с полминуты, а затем махнул рукой:

– А, была не была! Что мне терять? Согласен!

Глава 3

– Да не верю я тебе, Игорек, больше! Ты что, меня за окончательного лоха держишь? – укоризненно глядя на Глотова, говорил Михаил Лычкин. Они сидели в полупустом зале ресторана «Пекин». Михаил никак не мог доесть дорогостоящий суп из акульих плавников.

– Да ты ешь, Мишаня, ешь, полезнейшая вещь, так потенцию увеличивает. Врачи рекомендуют, гадом буду, – таращил на него свои круглые, словно бусинки, водянистые глазёнки Игорь Глотов. – А то ты налегаешь на водку, будто никогда её не пил… Я вот закусываю, и ни в одном глазу. Вот, грибочков китайских, бамбук хавай, трепанги тоже очень рекомендуются для постельных подвигов…

– У меня нет таких проблем, – огрызнулся Михаил. – Проблемы обратного порядка, времени нет всех красивых телок перетрахать, торчу на работе день и ночь, и толку никакого, мать их…

– Как это нет толку? Сам же говорил, ваш «Гермес» процветает, товарчик ваш китайский идёт нарасхват. – При этих словах глаза Игоря стали совсем круглыми и непроницаемыми.

– «Гермес»-то, может быть, и процветает, я не спорю, только вот Михаил Гаврилович Лычкин не процветает, а меня это как-то больше колышет, Игоряха. А старые товарищи бабки не отдают… Надо ещё пивка заказать, запивать нечем…

– Да запивай лучше минералкой, здоровее будешь, Мишаня. А сколько же тебе твой босс платит, если не секрет?

– Триста баксов, какие тут секреты, – злобно отвечал Михаил. – А ты мне, Игоряха, если считать по нынешнему курсу, должен три штуки. Или я не прав?

– Да прав, прав, – рассмеялся Глотов. – И я не отказываюсь отдать. Ты не боись, Мишаня, за мной не заржавеет. Я тебе, братан, ещё могу ой как пригодиться…

– Да чем ты мне можешь пригодиться? Что с тебя проку? Только и знаешь, что в казино торчишь да водку глушишь…

Игорь слегка скривился, но сглотнул оскорбление.

– Братана моего помнишь? – тихо произнёс он.

– Так, смутно, – солгал Михаил, внутренне напрягаясь.

Он вовсе не был так пьян, как казалось Игорю. Он сам настоял на этой встрече, предложив угостить Игоря и поговорить о долге. Он прекрасно помнил его старшего брата Коляку. Эта угрюмая тупая личность в постоянной кепочке-малокозырочке, с папироской, прилипшей к губе, появлялась с приблатненной компашкой около их школы, когда Игоря кто-то обижал, и наводила шорох. Игорь и Коляка жили в коммуналке в соседнем с Михаилом доме на Ленинградском проспекте. Собственно, из-за этого старшего брата Михаил и водил дружбу с тупым Игорем, подкидывал ему деньжат с барского плеча, доставал продукты, шмотье. Взамен Михаилу была обеспечена безопасность и неприкосновенность. Но это так, для пущей страховки, вообще-то его мало кто обижал, слишком уж нужным он был человеком. Пару раз Игорь побывал у них дома, после чего из квартиры пропало несколько серебряных ложек и дефицитных книг. «Ты этого ублюдка больше в дом не води, – заявила Михаилу мать. – А то скоро по миру пойдём. И вообще, нечего тебе с ним дружить, тоже мне, нашёл себе приятеля, пакость какая…» – «Ты знаешь, мам, – произнёс тринадцатилетний Миша, – это нужный человек. Из-за дружбы с ним меня никто обидеть не может». – «Да? – покосилась на него мать. – Тогда общайся, но только там, на стороне. А здесь ему нечего воздух портить… Не обеднеем, разумеется, но больно уж он поган, ты меня извини…»

Игорь наведался в шикарную квартиру Лычкиных ещё один раз, заявившись как-то без приглашения, якобы за учебником. Михаил старался не оставлять его ни на секунду без присмотра и, когда в гостиной зазвонил телефон, позвал Игоря с собой. Отвернулся он лишь на какое-то мгновение и ничего подозрительного не заметил. А после его ухода с ужасом обнаружил, что из шкатулки, стоявшей на столе, пропали серебряное колье и браслет с аквамаринами, которые неделю назад привёз отцу из Таиланда один писатель, отоваривавшийся у него. Отец подарил набор матери, ей он сильно понравился, хотя украшений у неё было видимо-невидимо. Но это была очень оригинальная вещь, к тому же аквамарин был её камень по гороскопу.

– Глотов был? – держа в руках шкатулку и бешеными глазами глядя на сына, спросила мать.

Михаил молчал, потупив глаза. Тогда мать залепила сыну пощёчину и вышла из комнаты.

Больше Глотова в квартиру не пускали. Да тот и не рвался, знал, что рыло в пуху. Но отношения их не прекратились, Миша понимал, что это человек нужный. Когда отца посадили, он был одним из немногих, кто продолжал дружить с Мишей. И когда он почти год назад обратился к нему за помощью, Миша дал ему взаймы. А дал, потому что знал – тот самый тупорылый брат, который приходил в школу лупить обидчиков брата, имел уже две ходки в зону, а затем вошёл в одну преступную группировку под кличкой Живоглот. Кликуха, сочетаемая с фамилией, очень подходила этому квадратному, на первый взгляд недалёкому, но в то же время хитроумному парняге. Как-то раз Михаил зашёл к Игорю, тоже снимавшему квартиру, а выходя от него, увидел подъехавший к подъезду серебристый «БМВ». Из тачки вылезло четверо мордоворотов, среди них был Коляка. Михаил бочком пошёл в противоположную сторону. На скамейке сидели всезнающие бабки. Он услышал приглушённый старушечий шепоток: «Бандюга проклятущий… К братику приехал, он квартиру тут снимает в третьем подъезде, шпана чёртова… А этот, я слыхала, только что освободился, мне участковый говорил… Пришло время таких…» Михаил намотал информацию на ус, а через некоторое время Игорь обратился к нему за помощью. И он дал, хотя денежки уже подходили к концу… Знал, что пригодится. И, кажется, пригодилось…

В свою очередь и Игорь хотел этой встречи. Его крутой братан уже прослышал про процветающую фирму «Гермес», не имеющую «крыши», основанную на деньги Фонда инвалидов-афганцев. От этой фирмы можно было немало поиметь. Вот он и приказал братишке прощупать почву.

– Братана моего помнишь? – переспросил Игорь, не расслышав тихо произнесённого ответа. – Братана, Коляку…

– Ну помню, помню, что с того? – делано равнодушным голосом произнёс Михаил и отхлебнул наваристого супа из акульего плавника, который вовсе ему не нравился, несмотря на полезность.

– Потрепала судьба братана, – криво усмехнулся Игорь. – Попал по подставе ни за что ни про что в зону… Оттрубил три года, вышел, потоптался на воле с месяц, и опять… Тоже на три… Мать так переживала, – вздохнул он, пытаясь вложить в голос жалость к старушке-матери. Не получилось. Бойкую бабёнку Маньку знали все в округе, когда они жили на Ленинградском проспекте. Она торговала в соседнем магазине водкой и была такой матерщинницей, что вяли уши даже у бывалых алкашей, до того грязен был её язык. Обсчитывала она так нагло, что долго на этом хлебном месте не продержалась. А как раз грянул горбачевский указ, и утраченное ею место стало не просто хлебным, а золотым. Манька была близка к апоплексическому удару от распиравшей её злобы и досады. Работала уборщицей в подъезде, по знакомству доставала дефицитную водку и материла площадными словами всех проходивших мимо неё, когда она, выставив толстенную задницу, драила тряпкой подъездный пол.

– Да, мать переживала, – вздохнул Игорь. – Сам знаешь, всю жизнь работала, а чего добилась? Так и живёт в коммуналке той самой.

– Ну а братан-то что? – совсем уже равнодушным голосом спросил Михаил, боясь и переиграть и недоиграть.

– Коляка-то? – ощерился Игорь. – Раскрутился братан, на «бээмвухе» гоняет, нас, прохожих, грязью обдаёт.

– Да ну? – попытался имитировать изумление Михаил.

– Вот те и ну! А ты говоришь, я тебе не пригожусь… Ещё не вечер, Мишаня, какие наши годы! Покатаемся и мы на «Мерседесах-Бенцах»…

– Ты бы мне хоть часть долга отдал, – нудным голосом произнёс Михаил. – Я сам по твоей милости в долги влез, – солгал он и налил обоим в рюмки водки. – Хоть вешайся, – надрывно крикнул он и залпом выпил водку.

Игорь нахмурился, округлил водянистые коровьи глазёнки и спросил:

– С братаном моим не желаешь повидаться?

– А зачем? Тоже у меня хочет занять? Или отобрать? Так нечего же, Игоряха, ну совсем нечего. Шёл на работу в фирму, думал, раскручусь, куда там! А ведь стал помощником Кондратьева… Сколько я пользы принёс фирме, один бог знает… Таких клиентов находил… И все это за триста баксов в месяц… Разве же это деньги? Разве мы так жили, Игоряха? Вспомни покойного батю, вот был человек, какими бабками ворочал. Так все мать пропила-проела со своим ебарем… Он «Волгу» разбил, – солгал, чтобы подчеркнуть подлость Эдика, Михаил, хотя не Эдик разбил «Волгу», а он разбил о столб свою «девятку». – На ремонт денег нет, квартиры скоро и этой лишится и дачи тоже, помяни моё слово. Тоже в коммуналку переедет… Она в коммуналку, а твоя мать в нашу бывшую квартиру на Ленинградском, – чуть не рыдал Михаил.

– Хера ей Коляка квартиру купит, – усмехнулся Игорь. – Он денежки зря тратить не станет, умный… Сам-то уже в Крылатском «трёшку» приобрёл… А я вот, как и ты, вынужден снимать хату, чтобы с мамашей не жить… Нервная она стала, все от переживаний… Ханку глушит литрами да матюгается, спасу от неё нет…

– Пошли по домам, Игоряха, – предложил Михаил. – Чего воду в ступе толочь? Никто никому не поможет, это я точно знаю… Век мне в нищете прозябать. Ну хоть баксов пятьсот бы отдал, вспомни, как я тебе помогал всегда, ещё в школе, дружище, – захныкал он, чувствуя, что клюёт.

Но он заблуждался, ничего не клевало, их материальные интересы были диаметрально противоположны. И тем не менее общие интересы были.

– Только бы братан сюда не заявился, – вдруг заёрзал на стуле Игорь. – Любит он здесь оттягиваться. А я не хочу его сегодня видеть, знаю, злой он, потасовка у них вчера была. Он мужика одного замочил, – переходя на яростный шёпот, произнёс Игорь, наклоняясь к уху собутыльника. – Я случайно узнал, ко мне ночью нагрянули, шептались все на кухне. Он боится, чтобы не замели…

– Правда? – побледнел Михаил, уже жалея о своём плане. Больно уж опасны были люди, с которыми он хотел связаться.

– Ах ты, мать твою! – махнул рукой с короткими толстыми пальцами Игорь. – Так и знал… Вот он, Коляка, собственной персоной!

Миша оглянулся и увидел входящую в зал грозную компанию. Их было четверо, и все они были очень похожи друг на друга. Но Николая Глотова он узнал сразу, несмотря на то что прошло столько лет.

Николай был старше Игоря лет на шесть, и теперь ему было под тридцать. Они с братом были очень похожи, те же белесые круглые глаза, коротко стриженные светлые волосы, крепкие шеи. Но Коляка был явно покруче, помощнее… Одет он был в чёрную короткую кожаную куртку, шею украшала толстенная золотая цепь. На толстом пальце он крутил ключи от машины. Компашка, не обращая ни на кого внимания, прошествовала к свободному столику. Засуетился метрдотель, предлагая им самый удобный столик.

– Там, – указал пальцем на столик у стены Коляка голосом, не терпящим никаких возражений.

Приказание было выполнено. Мгновенно накрылся столик. Братаны расселись, заложили ноги за ноги и мрачно закурили, порой обмениваясь короткими репликами.

Потом они также мрачно принялись жрать и пить, а разговор Михаила со школьным приятелем как-то затух… Видя грозную четвёрку, он уже пожалел о своём плане, хмель с него мгновенно сошёл. Впрочем, он и не был сильно пьян, только прикидывался. А теперь понял, что встречу эту организовал сам Игорь. А, ладно, была не была!

Его уже давно глодала навязчивая мысль. Темпы, которыми раскручивался «Гермес», и его собственные доходы явно дисгармонировали. А ему хотелось денег, больших денег. Он хотел жить так, как жил при покойном отце, но желательно – гораздо богаче. Почему эти недоумки Кондратьев и Никифоров, поддерживаемые Фондом афганцев-инвалидов, ворочали крупными деньгами, а ему доставались жалкие крохи? Михаил считал такой расклад несправедливым. И не желал слушать слов Кондратьева о том, что главное для них – это рассчитаться с кредитом, а потом уже работать на самих себя. Он не хотел ждать, он не умел ждать, ему нужно было все сегодня, сейчас, немедленно. Когда он видел знакомых, выходящих из иномарок, когда он узнавал, что кто-то покупал квартиру, строил дачу, ездил на дорогой курорт, его охватывало чувство чёрной зависти и бешеной досады. Почему они? Почему не он? Он, который поил, кормил, снабжал продуктами и шмотками всех знакомых, он, который объедался в детстве чёрной икрой и осетриной, который понятия не имел, что такое детский садик и городской транспорт, он работает в поте лица на малое предприятие, а сам имеет только на жрачку… Но он бы потерпел, если бы не одно обстоятельство… А об этом обстоятельстве он узнал совсем недавно, в январе… И оно не давало ему спать, думать, дышать… Ненависть к коммерческому директору Кондратьеву, неприступному, спокойному седому человеку, раздирала его до костей. Не меньше чем Кондратьева он ненавидел его одноногого приятеля Сергея Фролова, у которого, как он знал, Кондратьев жил несколько месяцев, пока недавно не снял квартиру. Фролов жил неподалёку от Михаила, в Ясеневе. Этот невозмутимый весельчак, любимец публики, муж красавицы, с которой он несколько раз видел его, раздражал его до умопомрачения. Недавно у Сергея появилась «Ауди», на которой его возил шофёр. Сам же Михаил недавно в пьяном виде врезался в столб, машина стояла на ремонте, а он ездил то на метро, то на такси. К тому же одноногий явно недолюбливал его, постоянно отпускал шутки в его адрес, глядел с нескрываемым презрением и наверняка что-то нашёптывал про него Кондратьеву. Но Кондратьев долго терпел. В последнее же время их отношения явно ухудшились, и Алексей стал намекать ему, что, если он не прекратит пьянствовать и прогуливать, его былые заслуги будут списаны, его уволят. Этот дуболом так разговаривает с ним, причём при Аллочке, к которой он безуспешно пытался подклеиться. Недавно Кондратьев сделал ему строгий выговор, и он вынужден был слушать, не имея возможности возразить. Потому что по сути Кондратьев был прав. По сути прав… А плевать на эту суть… Кто такой этот Кондратьев? Что он понимает в торговле? Кто такие этот Никифоров, Фролов? Если бы не Михаил с его хваткой и оборотистостью, с его образованием, вся эта фирма давно бы прогорела…